Рыцарь Храма Соломона

      Робер шагал за братом Климентом и чувствовал, как его тошнит от волнения. Тоже мне храбрый воин, пример для подражания.       Брат Климент остановился перед дверьми и повернулся к Роберу.       — Юноша, сейчас двое моих драгоценных братьев будут беседовать с тобой. Говори честно, как на исповеди.       Робер кивнул, и Климент ввёл его в небольшую комнату, озаряемую единственной свечой, где его ожидали двое немолодых храмовников. Робер встал напротив них и прерывисто вздохнул. Захотелось назад на солнышко, к двум другим соискателям. Вот кто вообще не переживает! Вот кому бы рыцарями быть! Такие оба невозмутимые.        — Брат, — обратился к Роберу почти совершенно седой рыцарь с глубоким шрамом на лице, — капитул рассмотрел вашу кандидатуру, и никто не возвысил голоса против. Потому прошу ещё раз заглянуть в свою душу и ответить нам: не было ли ваше решение поспешным или необдуманным? В случае отказа никакого урона чести не будет. Для того и беседуем мы в отдельной комнате. Итак, жаждет ли ваша душа соединения с Орденом? *       Робер сглотнул.       — Ойль **, мессер.       Старый рыцарь кивнул и завёл заунывную песню о долгах и обязанностях, которую Робер слушал уже несколько дней. Да понял, понял: ничего нельзя, всем должен.       — Брат, согласны ли вы терпеть всё это ради Господа нашего? Окончательно ли ваше решение? Хотите ли вы быть слугой и рабом Ордена отныне и до конца ваших дней?       — Я вынесу всё ради Господа нашего и хочу быть слугой и рабом Ордена навеки.       — Сейчас помощник магистра Франции спросит вас, не помолвлены ли вы и не женаты ли, не произносили ли вы обетов в каком-либо ином монастыре, нет ли у вас долгов, здоровы ли вы телом и свободный ли вы человек. Вам следует отвечать искренне, ничего не утаивая, ибо ваша ложь нанесёт урон Ордену и навлечёт на нас небесную кару… Не покривите душой, брат. Что вы ответите?       — Я свободен от обязательств и здоров.       — Что ж… Мы оставим вас, брат, чтобы сообщить о результатах беседы капитулу.       Робер остался один и вздохнул ещё раз. Посмотрел на огонёк свечи. Всё передумано сотню раз, всё решено: нет у него другой дороги.       Храмовники вернулись.       — Следуйте за нами, дорогой брат. Сейчас вы предстанете перед капитулом. Вы должны будете приветствовать капитул и, сложив руки, преклонить колени перед тем, кто на нём председательствует. Затем вы произнесёте слова, о которых мы вам говорили…       Ну вот и всё. Вперёд, не к лицу де Сент-Илеру *** отступать от принятого решения.       Часовня сверкала и сияла от свечей и солнечного света, горели витражи. Робер приблизился к Командору, окружённому рыцарями, и встал на колени.       — Мессер, я обращаюсь к Господу, к вам и к прочей братии, прошу и умоляю во имя Господа и Пречистой Девы Марии принять меня в ваше братство и сделать соучастником благих деяний Ордена.       — Прекрасный брат, воистину вы требуете многого, ибо судить о нашем Ордене вы можете лишь по его наружности, которая есть не что иное, как видимость. Ибо эта видимость, состоящая в том, чтобы иметь добрых лошадей и добрые латы, сладко пить и вкусно есть, иметь красивое платье, говорит о возможности жить в довольстве. Но вы не ведаете суровых заповедей, которые приняты в Ордене, — ведь это суровое испытание, когда вы, будучи господином самому себе, должны будете стать рабом других. Ибо большого труда будет стоить вам получить то, что вам желанно. Если вы пожелаете оказаться на земле по эту сторону моря, от вас потребуют пребывания за морем. Если вас будет клонить в сон, вас заставят бодрствовать. Если же вы будете бодрствовать, вам прикажут отправиться отдыхать в постели. Когда вы сядете за стол и будете голодны, вас могут послать куда угодно, и вы сами не будете знать куда. Вам придётся терпеть ворчливые слова, которые вы услышите не раз. Подумайте же, сладчайший брат, согласны ли вы с кротостью переносить подобные тяготы?       Да сколько можно! Вот как стошнит сейчас от волнения. И выпинают негодного рыцаришку к дьяволу за ворота Командорства.       — Ойль, мессер, я всё стерплю, если будет на то воля Божья.       Роберу передали Евангелие и снова спрашивали и спрашивали. И он, коленопреклонëнный, вновь и вновь отвечал на каждое «запрещено» и «обязан», «не женат», «не наречëн», «не отлучён», «никому не должен», «не болен» — и на каком-то сотом «не» вдруг успокоился.       Всё верно, он теперь мертвец, без собственной воли и желаний, всё, как хотел. Это похороны — красивые похороны Робера де Сент-Илера. Нет больше такого человека, и его тайной любви к жене старшего брата тоже больше нет. Брат Робер укроет сейчас своё прошлое белым плащом, как саваном. И алые кресты станут тому порукой.       — Во имя Бога Отца и Сына и Святого Духа. Я, Робер де Сент-Илер, самолично присоединяясь к Священному воинству Ордена Храма и давая суровую клятву, обещаю хранить обет добровольного и строгого послушания, бедности и чистоты, как и братства, гостеприимства и воздержания.       Конечно, клянусь. Обет бедности блюсти будет несложно: как будто не был я и до сего времени беден, как церковная мышь. Вот точно — как мышь. Плодился и уничтожал семейное состояние батюшка точно так же.       — Коим обетом я показываю твёрдое и несомненное желание посвятить меч, силы, жизнь и всё прочее делу христианского благочестия Ордена Храма и рыцарей, его охране и чести…       Ну правильно, что ещё остаётся делать седьмому сыну захудалого графа?       — Подчиняюсь Уставу святого Бернарда, Грамоте о переходе, Правилам, Законам, Установлениям и прочим отдельным актам, изданным в соответствии со статутом Ордена… Затем обязуюсь всегда, будь то в помещениях Ордена или вовне, и в любых обстоятельствах жизни полностью подчиняться Верховному магистру и старшим по званию в Ордене.       — Обязуюсь сражаться с неверующими и неверными своим примером, доблестью, богатством и другими средствами; против неверных и неверующих, с мечом к Кресту подступающих, обязуюсь обнажать меч.       Это можно. Старый Жак хвалил Робера за умение владеть мечом — сам же и учил. Правда, ворчал, что лютне молодой господин уделяет времени гораздо больше. И если бы Робер так же прилежно махал мечом, как музицировал, то запросто стал бы лучшим мечником Лангедока. Впрочем, старому учителю, пестующему весь табунок молодых Сент-Илеров, такое преувеличение способностей любимого воспитанника было простительно.       — Обязуюсь сторониться всякого бесстыдства и не участвовать ни в каких делах плоти, кроме как в должных.       Обязуюсь, слышишь, Валери? И никого не будет у меня в сердце, кроме тебя да Божьей Матери. Как клялся тебе в девять лет, что не будет у меня иной жены, так и случилось. Красивая баллада бы вышла, романтичная. Что ж так невесело? Разве не мечтал я стать героем баллады?       — Обязуюсь… выполнять священные обязанности гражданина и рыцаря.       — В этом перед рыцарями, на этом собрании присутствующими, громко клянусь, признаю и исповедую.       — Клятву сию запечатлеваю на бумагах собрания… снова пишу и подписываю со свидетелями, подписавшимися под вышесказанным.       — Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. Аминь.