***
Бертран, отдуваясь, притащил в покои Гуго ещё кувшин вина — седьмой! — и закусок. Брат, ведающий запасами, в очередной раз увидев на пороге Бертрана, покосился, но ничего не сказал. Ещё бы он что-то сказал! Но сосуд выдал побольше. Бетран замаялся бегать с кувшинами длинными замковыми коридорами от погребов до покоев господина досмотрщика Франции и Англии и мечтал прикатить сразу бочонок. Гуго же и Жерару не было никакого дела до маеты взмыленного оруженосца: второй день они кулуарно отмечали наконец-то пришедшее указание с Кипра о прощении провинившегося и назначении на должность прецептора Франции, поглощали хмельное в промышленных масштабах и беседовали. Злой Бертран выразился бы точнее — пили и сплетничали. Темы для сплетен, ну то есть бесед, были жгуче любопытными, а самым досадным было то, что вино регулярно заканчивалось и развесившему уши оруженосцу на самом интересном месте приходилось, повинуясь взмаху руки рыцаря, срываться в очередной поход за очередным кувшином. — …Жерар, ну ты же был прецептором Венгрии! С правителем Венгрии ты тоже был на ножах? Ты предлагаешь мне вдрызг разругаться с королём Филиппом из-за их конфликта с папой Бонифацием? Как управлять землями, не будучи в хороших отношениях с государем земель? — Зачем на ножах? Нет, конечно. Ты не находишь, кстати, что тевтоны оказались умнее и нас, и Госпиталя? Бранденбурги, венгры и поляки могут сколько угодно угрожать им, но что они могут сделать с рыцарским государством? Не то что мы, сидим на чужой земле и послушно хвостами машем. Ну, или кусаем исподтишка, как на Кипре. — И ты туда же, — пьяно отмахнулся Гуго. — Жослен и тебя заразил своей верой в мифическое государство монахов, которое то ли надо создать, то ли уже есть где-то в горах? Ерунда это. — Да если его нет, то надо придумать! Ну раз у тевтонов получилось, почему у нас не получится?! Гуго, мы не можем развернуться в полную мощь! Мы вынуждены играть под чужими знамёнами. Вынуждены подчиняться и просить разрешения на всё! Сколько сил тратит Жак, чтобы отбиться от налогов, которые жаждет наложить на Орден кипрский король? — Ай, пустое. И не сравнивай кипрского короля и нашего. Мы же франки. Это наш король, наше государство. А Жослен слишком любит разводить интриги на пустом месте. Кстати, он обещался сообщение наладить напрямую, да видно, не получается что-то. — Пустое не пустое, а вот ты сидишь и маешься, как бы и королю Филиппу угодить, и Риму не изменить. — Сижу. Маюсь. А что делать, Жерар? Должность такая. — Но вставать на сторону государя одного государства, пусть и родного большинству храмовников, против Рима — это странно для Храма. Мы напрямую подчиняемся Риму, Гуго! Мы должны блюсти интересы папы! Какого чёрта я тебе должен об этом напоминать? — Магистр не ставит себя против Святого Престола, но обвинения, выдвинутые Ногарэ против понтифика, так тяжелы… Я считаю, Великий магистр разумно и дипломатично поступает, присоединяя голос к тем, кто за публичное разбирательство. Жерар встал и заходил по комнате, взмахивая руками. — Гуго! Ты себя послушай! Какое публичное разбирательство?! Какой-то безродный французский легист ни с того ни с сего — вернее, очень даже понятно, с чего: в ответ на отлучение Бонифацием Филиппа от церкви! — тут же придумывает некие Генеральные Штаты, куда набирает исключительно лояльных королю людей, и тут же от имени этих Штатов обвиняет папу Бонифация во всех смертных грехах! Это даже звучит дико! Какое дело Генеральным Штатам и королю Франции до морального облика папы Римского? И Храм не должен вести себя так двулично! Если на нас нельзя положиться, то и мы не можем положиться на Святой Престол в случае чего, понимаешь? Бонифаций — друг Храма, друзей надо защищать и прикрывать, а не отходить в сторону в момент опасности. Какое право король имеет на такие обвинения?! Какая ересь? Какая содомия? Чья?! Престарелого понтифика, за которым шестьдесят лет такого замечено не было, и вдруг откуда ни возьмись?! Уважаемого, умного и очень образованного человека, которому если что и можно вменить, так излишнюю любовь к родному городу и к многочисленным племянникам и племянницам, не более того. Ну так мы все люди. У тебя вон три племянника в Ордене, и, чай, об их благополучии ты печëшься поболее, чем о других молодых храмовниках. Бертран заинтересованно глянул на Гуго. Ка-а-ак интересно! И этот человек столько гнобил Бертрана за родственные связи? Гуго побагровел, зло глянул на расплывшегося в злорадной улыбке оруженосца и выставил его за очередным кувшином. Уже ночью, до хрипоты наспорившись и так и не придя к единому мнению, пьяницы разошлись. — Ты. Порядок тут наведи, — ткнул Гуго в Бертрана. — Да, я сейчас позову прислугу. — Я тебе позову! Какую прислугу? Сам. Своими ручками. Распустился, прислугу он позовёт. Быстро привык к хорошему. Всë-таки козёл. Можно подумать, никто не понял, что досмотрщик Франции и Англии весь день пьянствовал с прецептором Франции. Бертран убирал следы попойки, утешаясь тем, что в уме сочинял сразу два доноса. Один — Магистру, другой — драгоценному брату Жослену, да не застудит тот свой змеиный хвост в далёкой Венгрии. В конце-концов, для чего Бертран к Гуго приставлен? Надо отрабатывать. На следующий день Гуго поднял своего тоже невыспавшегося оруженосца до утренней молитвы и больше часа гонял по тренировочной площадке, до тех пор, пока оба они не стали совершенно мокрыми от пота. Отмылся до скрипа, облачился в белоснежные, похрустывающие от чистоты одеяния, нацепил привычное паскудное выражение лица. И уже на утренней молитве блистательный и высокомерный сановник Ордена вновь внушал чувство вины и неполноценности всей прочей сонной и несобранной братии. Неоднократно упомянутый Жослен не соврал: возможность общаться не через десятые руки он нашёл. Когда в Тампль прибыл интересно одетый мужчина, любезно кланяясь и простодушно сообщая о том, что мечтает пожертвовать на благое дело отвоевания Гроба Господня свои трудно заработанные деньги, Бертран даже удивился — последнее время поток пожертвований был совсем скудным. Купец же, смешно коверкая французские слова, рассказывал, что он прямиком из Венгрии, давно мечтал воочию увидеть потрясающий Собор Парижской Богоматери и побывать в сердце Ордена — Тампле. Купца встретили с обычной любезностью, поселили в гостевом доме, и он, светясь воодушевлением и любопытством, отправился молиться в Собор. Бертран мимоходом упомянул забавного паломника при Гуго, а тот вдруг резко повернулся к нему: — Откуда купец, говорите? — Из… из Венгрии… Гуго вздëрнул бровь, выжидающе глядя на Бертрана. — Ну. Продолжайте. Авось, сверкнёт что в дремучем лесу, по недоразумению простирающемуся у вас в том месте, где у людей находится разум. — Я идиот, — покаялся Бертран. — Пригласить господина купца в общую трапезную на почётное место? — Разумеется. И ко мне в кабинет для беседы о… Скажем, я желаю послушать о его прекрасной стране и жизни католиков в Венгерском королевстве. Разумеется, приглашать громко, прилюдно и именно с тем поводом, который я озвучил. И немедля проверить, удачно ли поселили купца, всем ли доволен. Бертран поклонился и смотался побыстрее от ехидного взгляда рыцаря. Развели тут… Гуго долго беседовал с купцом за закрытыми дверьми. Бертран только что зубами не щёлкал от досады: Гуго держал оруженосца близко, очень близко, посвящая практически во все нюансы происходящего вокруг, но вот на самом интересном филигранно оттирал в сторону. Бертран чувствовал себя тем самым врагом из пословицы, которого держат ближе друзей. Из того же, что он видел и слышал, никаких расхождений с линией Великого магистра он не находил — Гуго был безупречным сановником. Вот и оставалось гадать, водят ли Бертрана за нос, или досмотрщик Англии и Франции действительно безопасен для Магистра и не сколачивает за его спиной свою группу поддержки. Бертран чувствовал себя слепым щенком в своре матёрых волкодавов. Чувство ему не нравилось категорически. — Брат Бертран? — Вышедший от Гуго гость остановился перед мрачным Бертраном. — Да? Гость слегка поклонился и без акцента сказал: — Брат Жослен благодарит вас за заступничество перед Магистром по делу брата Жерара. Бертран хмыкнул — и об этом прознал, змей. Как, сидя в Венгрии, можно узнать о содержании письма, написанном Бертраном полгода назад лично Великому магистру на Кипр, Бертран не знал, но возможности Жослена впечатляли. — Передайте нашему дорогому брату, что я это сделал исключительно из чувства справедливости и ни по какой другой причине. Связной склонил голову и изучающе посмотрел на Бертрана. — Разумеется, брат. Все истинные храмовники неустанно думают о справедливости и благополучии Ордена. Потом улыбнулся и неожиданно потрепал Бертрана за щёку. — С норовом, да? Бертран аж опешил от такого хамства, но пока набирал в грудь воздуха, следом за гостем вышел Гуго, удивлённо глянул на беседующих и отправил Бертрана разыскать и пригласить к нему брата Жерара. Интересно, в это раз обойдётся без пьянки? Примечания автора О том, что не надо относиться к моему роману, как к учебнику истории, я уже говорила неоднократно, но всё же назойливо напомню ещё раз. События местами не совпадают по хронологии, местами вообще не факт, что имели место. Касательно Жерара де Вилье. Такой человек действительно существовал. Реально был сначала прецептором Венгрии, а в момент разгрома Ордена обретался на должности прецептора Франции. Конфликт с братом Рено де ла Фоли тоже имел место. И этот самый Рено обвинил Жерара в том, что тот покинул Руад и якобы из-за него остров пал. Но было это на капитуле в… 1307 году. Напоминаю, что гарнизон Руада погиб в сентябре 1302 года. Не находите, что у брата Рено несколько позднее зажигание? Он где был пять лет? Из чего позволительно предположить два варианта: либо брат Рено был лично очень задет падением гарнизона (а личное всегда связано с близкими людьми), пять лет пытался добиться справедливости, пока не психанул и не вынес решение вопроса на капитул, либо обвинение было вытащено как козырь из рукава в момент, когда властной группировке, к которой принадлежал Рено, понадобилось оттеснить от власти человека другой группировки, то бишь брата Жерара. Вёл капитул и разбирал дело аккурат Гуго де Пейро, но никаких карательных решений относительно Жерара применено не было. Я выбрала вариант с личным горем, хотя прагматизм нашёптывает вариант грызни за власть внутри Ордена. Поэтому мордобой и красочный конфликт в книге, разумеется, плод бурного авторского воображения. Ну я же не Воланд, чтобы «инкогнито на балкончике присутствовать»! С самим Гуго тоже непонятно. Вернее, с его должностью. В разных архивных записях его величают по разному. То он только досмотрщик Англии и Франции, то считается, что он параллельно был ещё и прецептором (командором) Франции. Совмещение постов разрешалось. Но ведь прецептором был Жерар де Вилье. И в сохранившихся письмах Гуго подписывается то как досмотрщик, то как прецептор, то как тот и другой. Выдвигается даже предположение, что де Моле сместил его с должности, но во всех допросных листах Гуго именуется по должности, и прошения заключённых храмовников о рассмотрении дел в его присутствии пишутся с указанием на его должность. Короче говоря, историки не могут разобраться, где правда, ну и мы не будем. Одно можно сказать точно: на момент ареста в 1307 году никаких особых разногласий между Жаком де Моле и Гуго де Пейро не было. Хотя особо нежных чувств Гуго к Жаку не питал и питать не мог — если бы на выборах магистра Жак де Моле не заручился голосами бургундцев, новым Великим магистром стал бы как раз Гуго. Так что вполне себе соперники. Для полноты картины и примера переплетения судеб можно ещё упомянуть, что Жака де Моле принимал в Орден дядя Гуго — Юмбер де Пейро. По поводу судьбы остатков пленных Руадского гарнизона та же история. Я нашла в книгах аж четыре варианта их судьбы, причём ни один не опирается на твёрдые факты, но на этом я остановлюсь в следующих главах, дабы не рушить интригу.Глава 36. Повседневность
7 мая 2024 г. в 07:20
— …Ален Второй де Роган был старшим сыном Алена Первого де Рогана и благородной дамы Вилланы. В наследство он вступил в одна тысяча сто двадцать седьмом году, а в одна тысяча сто шестидесятом, когда рыцари Храма прибыли в Бретань, он выделил землю в своих владениях, дабы были построены два госпиталя. Наше поместье совсем рядом было, через поле. Отец с матушкой не препятствовали, и я в детстве целыми днями пропадал в командорстве, братья тоже не гоняли меня, а в шестнадцать решил связать жизнь с Орденом насовсем…
— …Тогда разгневалась фея на свою старшую дочь и изгнала её. Мелюзина была отмечена заклятьем принимать форму змеи от талии и ниже каждую субботу. Стала она жить в лесу, где и встретила рыцаря Раймонда. Тот нечаянно убил на охоте своего дядю и скрывался в лесах. Рыцарь и Мелюзина понравились друг другу, и Раймонд сделал Мелюзине предложение. Та согласилась, но с условием, что муж никогда не будет входить в её спальню по субботам. Она помогла мужу приобрести многочисленные богатства. С помощью магии она воздвигала замки и города, распахивала земли. Первым замком, который она воздвигла, был замок Лузиньян. Брат Раймонда завидовал ему и стал наговаривать на Мелюзину, возбуждая ревность. И не выдержал Раймонд и решил подсмотреть, что делает его жена по субботам. И так увидел, что превращается она в чудовище. Но это не отвратило его, а Мелюзина простила его любопытство. Долго жили они счастливо, родилось у них восемь сыновей и две дочери. Но однажды во время ссоры он обозвал её змеёй, и обратилась она в дракона. С ужасным криком вылетела Мелюзина в окно и несколько раз облетела замок, пронзительно крича от горя. С тех пор стала она покровительницей славного рода Лузиньянов, и когда потомкам Раймонда и Мелюзины угрожает несчастье, она предупреждает их ужасным драконьим криком.
— У меня мачеха тоже была змеищей и орала как Мелюзина, жаль, никуда так и не улетела, — философски заметил один из слушателей.
Рыцари тихо засмеялись. Кто-то надсадно закашлялся. Остальные тактично переждали нехороший захлëбывающийся кашель, никак не комментируя его. А что тут скажешь? «Тебе бы горячего вина и к лекарю, брат»?
— Ну. Чья очередь рассказывать?
— Давайте я, — вызвался один из узников.
Эсташ перевернулся на спину и закинул руки за голову, стараясь не прислушиваться к тоскливо сжимающемуся от голода животу. Он не знал, как выглядит сам, но видел, как исхудали и посерели собратья по несчастью. Бесцельное сидение в каменном мешке выматывало сильнее любой работы. Через месяц Эсташ готов был лезть на стены, разбить о каменную кладку голову, кинуться на охрану, спровоцировав тех на убийство, лишь бы не ходить часами от стены до стены или лежать, пялясь в изученный до трещинки потолок. И тогда кто-то из рыцарей вдруг начал пересказывать историю своего рода. Подробно. С датами, именами и домашними прозвищами, семейными преданиями и страшным легендами, которыми в детстве пугали няньки. Узники зашевелились, поворачивая к рассказчику головы. Тот говорил долго, несколько часов, и вся камера внимательно слушала его. На следующий день заговорил другой рыцарь, а потом — следующий.
Пленники встряхнулись, вспомнили о дисциплине. Подъëм, молитва, скудная баланда на завтрак под чтение по памяти библейских текстов, молитва, мерная ходьба по кругу камеры, молитва, свободное время, сухая лепёшка с водой на ужин, молитва, пересказ по памяти какой-нибудь части Завета, молитва, отбой. И рассказы.
Пожалуй, в образованности были свои плюсы: вот уже пятый месяц рассказывались истории благородных родов вперемежку с семейными легендами, и не собирались заканчиваться. Эсташ до плена и не подозревал, какие страсти таил в себе Ветхий Завет и родовые летописи дворянских семей. Время упорядочилось, сдвинулось с мёртвой точки, мерно пошло вперёд. Распорядок дня и дисциплина позволяли держаться и не сойти с ума.
Пленники зависли между небом и землёй, а те, кто решал их судьбу, никак не могли определиться. Раз в месяц к ним приходил франкоговорящий мамлюк и спрашивал, не желает ли кто из них принять «истинную веру» и поступить на службу к султану. Получал отказ и уходил, чтобы вернуться ещё через месяц.
Храмовники выцарапывали на стене очередную чёрточку и продолжали существовать. И рассказывать друг другу всё, что знали, — от истории государств до легенд о тотемных зверях на родовых гербах.
Одну лишь тему старались обходить — собственную судьбу. Потому что дни шли за днями, а никаких вестей от христианских государств не было. Поначалу рыцари делали осторожные предположения о выкупе. Ведь не казнили же их, держат зачем-то. Потом перестали говорить на эту тему, чтобы не впадать в уныние. А знают ли о них вообще?