Клыки

      — Алексия?       Я оторвала лоб от ладоней и перевела взгляд на Рудницкого. В аудитории никого не осталось. Преподаватель сидел за своим столом, держа в руках телефон.       — Ой, извините, Вы меня ждете, кабинет закрыть? Я задумалась просто. — Вскочив на ноги, я стала поспешно запихивать вещи в рюкзак.       — Нет-нет, я Вас не тороплю, просто хотел узнать, все ли у Вас в порядке? Голова не болит?       Нет, всё совсем не в порядке. Отец повесился, а мне теперь было негде жить.       — Да, всё в порядке.       — Не понимаю я этой футболки, — вдруг сказал Герман.       — М?       Сегодня на мне была надета расстегнутая черная толстовка на молнии, а под ней сиренево-голубая футболка с нарисованной ромашкой и надписью «it’s not a flower» – подарок от Иры, когда-то очень близкой подруги из интернета, с которой мы больше не общались. Я скучала по ней.       — Что это, если не цветок?       Вряд ли он мог разглядеть надпись сейчас, должно быть, заметил еще на перерыве.       — Это рисунок цветка.       — Хм, вот как, — преподаватель понимающе качнул головой — забавно.       Все вещи были сложены, оставалось лишь схватить куртку и упорхнуть в неизвестность, но Рудницкий будто бы и не торопился, так что и я решила задержаться. Присев на край парты, задала странный вопрос, в надежде потянуть время, вот только непонятно, для чего:       — Один мой знакомый недавно сказал, что лучший способ избавиться от стресса – это переключиться с одной мысли на другую. — В глазах Рудницкого читался интерес, кажется, он был не против поболтать. — Думаю, этот знакомый кого-то процитировал, потому что он слишком тупой для подобных высказываний, но, в любом случае, это какая-то суперсила, мне кажется.       — Вы о чем? — Герман слегка поправил очки.       — О способности переключаться с одной мысли на другую. Лично я могу выбирать себе мысли с таким же успехом, как и имя. А Вы?       — Я могу Вам чем-то помочь? — Он решил проигнорировать вопрос, и задал свой, но явно не про мысли.       — Вряд ли. Только если можете отвезти меня в замок, — усмехнулась я.       — Влада Дракулы?       — Почему бы и нет?       Теперь мы оба молчали. Вообще-то, пора было идти, со стороны выглядело странным такое зависание в кабинете, где остался один лишь преподаватель. Он уже и так решил, что я к нему клеюсь. Хотя и в мыслях не было.       — Имя можно выбрать. Чисто технически, — заговорил Герман, заполняя помещение тягучим, обволакивающим голосом, на некоторых звуках скатывающимся словно на теплый утробный рык, хоть и без ярко выраженного звука «ррр», — такое возможно. Не помню точно, из чего состоит процедура, но имя в паспорте можно сменить также, как и фамилию после свадьбы, например. Всё в Ваших руках.       — Хочется с Вами поспорить, но у меня нет ни одного аргумента, — я поджала губы, и уже приготовилась встать, чтобы уйти, но взгляд преподавателя волшебным образом удерживал на месте.       — Алексия, что у Вас случилось?       — Он мертв. — Голос дрогнул. Эту фразу я выпалила неожиданно для самой себя.       — Кто? — непонимающе спросил Герман.       — Отец.       Нахмурившись, преподаватель перевел взгляд на стол, потом снова на меня, снял очки, быстро поднялся на ноги, отчего его стул неприятно скрипнул, и подошел ближе. Присев на край парты, стоящей по диагонали от моей, он заглянул в глаза. Сердцебиение участилось, в груди стало тяжело, захотелось открыть рот и схватить побольше воздуха, насильно затолкнув его в легкие, но я не шелохнулась. Приглушенно-зеленые глаза с медовыми вкраплениями смотрели в глубину души, они буквально гипнотизировали, при этом словно роясь внутри сознания.       — Алексия, я правильно понял? У… у Вас умер отец?       Я кивнула. Горло сдавило, но плакать пока не хотелось.       — Ох… — Герман покачал головой. — Мне так жаль. Примите мои соболезнования.       — Он пил много. С того момента, как мама из семьи ушла.       Приходилось прикладывать усилия, чтобы сдерживаться и не выдавать о себе всю информацию, которой уже давно так хотелось поделиться. Сидеть и изливать душу Рудницкому было бы глупо и неуместно, но его взгляд, все еще устремленный на меня, даже несмотря на то, что свои глаза я опустила, вызывал зуд в глубине мозга и сердца одновременно, буквально заставляя говорить.       — Он умер от алкоголя?       — М… нет. Он повесился. Недавно совсем, на днях похоронили.       — Ужас… — шепотом произнес Рудницкий, отвернув голову в сторону. Дышать сразу стало легче.       — Плохие вещи иногда случаются, — я выдавила из себя улыбку.       Зелено-медовые глаза снова приковались к моему сознанию.       — Вы поэтому не хотите идти домой? Сложно там находиться?       Секрет заключался в том, что идти теперь было просто некуда, но говорить об этом я не собиралась, однако Рудницкий явно обладал скрытыми манипулятивными техниками или чем-то вроде гипноза.       — Нет, не совсем… Дело не в этом… Просто… — я забегала глазами по аудитории в поисках подсказки. Зуд не оставлял возможности молчать: чем дольше пауза, тем сильнее он усиливался, а затихал только тогда, когда с языка начинали срываться нужные слова. — В общем, получилось так, что отец оставил завещание, и квартира теперь полностью принадлежит моему дяде.       — Так, а Вы где прописаны?       — У бабушки. У матери отца.       — А Ваша мама где?       — Я не знаю, — я пожала плечами. — Она не выходит на связь уже несколько лет. Наверное, до сих пор живет со своим мужиком в другом городе.       Зачем? Ну вот зачем всё это рассказывать Герману? Впрочем, молчать просто не получалось… А зачем он спрашивал – уже более интересный вопрос. Хотел помочь, как обладатель большого и доброго сердца?       — Так Вы сейчас живете у бабушки?       Странное желание попросить его отвернуться заставило сжать руки в кулаки и отвести собственный взгляд еще сильней.       — Дядя дал время, чтобы найти жилье, но мы рассорились просто в пух и прах. Мы почти всегда ненавидели друг друга. Думаю, если бы я попыталась отсудить квартиру каким-то образом или что-то вроде того, он бы просто убил меня, инсценировав суицид. Так что… Вещи еще в квартире, кота пока знакомой оставила, сегодня попробую переночевать у одной из подруг, если получится, а потом... не знаю. Сниму что-нибудь. Уехать к бабушке тоже не могу, это отвратительная идея.       Да что со мной такое? Зачем эти лишние подробности? Почему нельзя просто заткнуться?       — Почему?       — М?       Он еще и мысли читать умел?       — Почему нельзя уехать к бабушке?       А, чёрт.       — Во-первых, она живет за миллиард миллионов километров отсюда. Во-вторых, ей никогда не нравилась моя мама, а после того, как та ушла от отца, бабушка стала смотреть и на меня, как на грязь. Так что к ней не поеду.       Герман задумчиво покивал.       Это правда, идти мне было совершенно некуда. Снять квартиру на последние сбережения – тоже пугающий вариант, жить практически без денег довольно страшно, но иного выхода не оставалось. Накопленной суммы должно было хватить на месяц съема и еду, и к тому моменту надо было попытаться… нет, надо было успеть найти нормальную работу.       У кого переночевать сегодня, тоже пока было неясно, на паре мысленно перебирала возможные варианты, но кроме одной девочки больше никому не написала. В любом случае, на улице бы не осталась, кто-то из подруг точно бы впустил. В крайнем случае всегда можно снять номер в отеле на одну ночь.       Вариант с Кириллом не рассматривался, там всё рушилось, а не развивалось. Он сильно отстранился, первый не писал и не звонил. А ещё мой недопарень стал проявлять активность в профилях одной девушки, он лайкал и комментировал все её посты в социальных сетях. Это не вызывало ревность, я вообще думала, что он спит с Викой, его соседкой и моей недоподругой, но вот непонимание и обиду – да, однозначно вызывало. Так что ехать к нему – не вариант. Надоело навязываться, унижаться, надоело быть использованной.       — Знаете, Алексия… — заговорил преподаватель, — я сам живу за городом, но у меня есть квартира, правда, её сдают. Этим занимается моя сестра. Кажется, она недавно говорила, что жильцы собирались съезжать. Давайте, я сейчас ей позвоню, узнаю, может, квартира свободна?       — Ой, а сколько она берет? Просто у меня денег немного, и я…       — Я не собирался брать с Вас деньги, — невозмутимо перебил Рудницкий, вставая с края парты, — поживете там, пока не найдете другой вариант. Если, конечно, хотите.       С одной стороны, было неловко и неудобно принять его предложение, с другой стороны, почему нет? Если мужчина сам предложил, то, значит, он был готов сделать это. Не хотел бы – не помогал бы, я же не сама попросилась пустить меня бесплатно пожить.       — Было бы очень здорово. Спасибо большое, Герман Александрович.       — Сначала мне надо позвонить.       Рудницкий быстро потыкал пальцами по экрану своего телефона и приложил его к уху. В аудитории, как и в коридоре, стояла тишина. Опершись рукой на спинку черного преподавательского стула, Герман смотрел вниз, словно изучая столешницу. Тоненькая прядочка зачесанных назад волос выбилась из прически и теперь забавно торчала вбок.       — Алло, Вики, привет… Да… Нормально… Угу… Слушай, помнишь, ты говорила, что жильцы из моей квартиры должны были съехать?.. Нет, я… Жаль… Нет-нет… — Он выпрямился и, продолжая прижимать телефон к уху, подошел к окну. — Нет же, Вики, я просто хотел человеку одному помочь… Студентке… Да. А надолго они сняли?.. И уже въехали?.. Понятно, ладно. Спасибо, Вики… Давай, хорошего вечера. Пока.       Судя по той части диалога, которую я слышала, а именно по ответам Германа, было понятно, что ничего не получилось. Очень жаль. Преподаватель опустил телефон, но продолжал стоять у окна и, кажется, кусал губу. Наконец он повернулся ко мне.       — Не съехали, да? — дабы не смущать мужчину отказом, я решила взять инициативу на себя. — Не страшно, останусь у кого-нибудь или номер сниму, а завтра попробую что-нибудь найти.       — Те-то съехали, но там уже новые заселились.       Закинув рюкзак на одно плечо, я направилась к вешалке за курткой, в этот момент Герман уже подошел к краю своего стола, так что мы пересеклись в проходе. Сделав полшага назад, мужчина позволил мне пройти. Внезапно грудь сильно сдавило лютейшей тоской, хотелось броситься в теплые объятия Рудницкого, зареветь в голос, заорать во все горло, замолотить руками по его груди, кофта на которой к тому времени уже пропиталась бы слезами. Спросить у него, почему всё это выпало на мою долю? Почему отец это сделал? Почему он не вылечился? Почему он вообще спился? Почему родная мать смогла бросить своего ребенка из-за мужика? Почему мой дядя – моральный урод? Почему даже мой парень – по сути и не мой-то парень? Почему, черт, именно я?       Хотелось, чтобы меня пожалели. Чтобы утешили. Выслушали. И пускай это будет Рудницкий, почему нет? Однако, вздохнув, я как-то странно дернулась и прошла дальше. Мозгов хватило в объятия не бросаться.       — Куда Вы сейчас? — Голос преподавателя заставил остановиться и обернуться.       — Под мост, — усмехнулась я, и продолжила неспешно подходить к вешалке, — туда, где брезент протек и где все животные, которых я поймала, стали моими питомцами.       — А на самом деле?       — Не знаю. Посижу где-нибудь, напишу подругам, узнаю, у кого переночевать. Объявления с квартирами погуглю.       Держа большие пальцы в шлёвках джинсов, Герман сделал несколько шагов в мою сторону. Он снова задумчиво покусывал губу.       — Алексия, у меня сейчас окно, я как раз хотел пообедать. Может, составите мне компанию?       Предложение слегка удивило, но не вызвало напряжения. Ясно, что Рудницкий не пытался таким образом за мной «поухаживать». Должно быть, просто решил проявить заботу и сочувствие. На его месте, я, скорее всего, поступила бы также.       — Если Вы предлагаете, то почему бы и нет? Я не против.       — Чудесно.       У Германа сегодня стояла еще одна пара с вечерниками, но времени до нее было предостаточно, так что мы отправились в небольшой итальянский ресторанчик. Он находился совсем близко, всего минут пятнадцать ходьбы от университета и буквально три от ближайшей станции метро. Не помню, чтобы бывала там прежде, но приятный, невычурный дизайн казался знакомым. Приглушенный свет, негромкая музыка, светлые диванчики и стулья, темные столы. Довольно уютно.       Людей вокруг было немного, что очень радовало. Официант провел нас в самое лучшее из свободных мест – в угол зала к окошку. Стоило пятой точке коснуться мягкого зеленого дивана, а лопаткам и голове облокотиться о его спинку, как сразу же начало клонить в сон. Я лениво взяла меню, слова в котором не имели для моих уставших мозгов никакого смысла, так что пришлось поднапрячься, чтобы вспомнить, что такое паста, ризотто, пицца, чай и всё остальное.       — Алексия, Вы заказывайте всё, что захотите, я оплачу, не беспокойтесь об этом, — сказал Герман, не поднимая взгляда от перечня блюд.       — А если я закажу сейчас штук двадцать различных дорогущих паст и пицц с креветками, Вы не будете жалеть о своих словах?       — Я думаю, это не проблема. Можете заказать и двадцать.       — Вы не ответили на мой вопрос, Герман Александрович.       — Нет, не буду жалеть.       Проявление заботы взрослого преподавателя к своей молодой студентке, оказавшейся в трудном положении, было очень милым жестом с его стороны. Радовало, что это – не свидание. Максимально нейтральная атмосфера помогала находиться в достаточно расслабленном состоянии. Положив меню на стол, я выпрямилась, и подперев голову рукой, продолжила таращиться на набор слов.       — Вы готовы сделать заказ? — спросил официант, вернувшись к нам.       Герман бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнула.       — Мне, пожалуйста, салат из фермерских овощей, феттуччине с куриной грудкой и… — глаза скользнули сначала на раздел с чаем, потом на алкогольные напитки, мохито выглядело соблазнительно, — и чай с жасмином, пожалуйста, — я мягко улыбнулась официанту.       Мохито всё же в другой раз, не при Германе.       — Хорошо, — паренек, быстро записав все в блокнотик, кивнул и посмотрел на Рудницкого.       — А мне, будьте добры, медальоны из говяжьей вырезки, овощи в печи, Эрл Грей и попозже шоколадное мороженое.       — Один шарик?       — Да.       — Хорошо. Все блюда приносить по мере готовности, кроме мороженого, правильно?       — Да.       — Чай сразу принести?       — Да, пожалуйста.       — Хорошо, ожидайте.       Официант упорхнул, а Герман, отложив меню в сторону, внимательно посмотрел на меня.       — Спасибо за предложение, — я заговорила первой, — но я могу сама заплатить, у меня есть деньги, всё нормально. — Цены в данном заведении кусались, но на свой заказ мне бы хватило.       — Позвольте мне проявить своё желание помочь хотя бы таким образом, Алексия. Вас ожидает множество расходов, позвольте хотя бы накормить Вас.       Да, манеры нашего криминолога с манерами парней из группы или того же Кирилла были просто несравнимы. Такое обращение очень приятно, зря не скажешь.       — Хорошо, если Вы так хотите, я не против. Спасибо Вам, Герман Александрович. Мужчина кивнул.       — Вы только не сочтите это за попытки… проявить какое-то особое внимание. Ничего такого, не беспокойтесь. Никаких целей я не преследую.       Он снова решил мягко и тактично напомнить о том, что женат? Неужели и правда думал, что флиртую?       — Я и не сочла. Я всё правильно поняла. Помню про Вашу жену.       Герман ничего не ответил, лишь сдержанно улыбнулся. Черт, последняя фраза была лишней.       За обедом мы сначала говорили о криминологии и юриспруденции, затем о жизни, о целях, о видении будущего. Со стороны рассуждений диалог можно было назвать глубоким, но со стороны личной информации – исключительно поверхностным. Герман Александрович не начал раскрывать свою личность, не начал делиться какими-то подробностями своей жизни, лишь изредка упоминал родственников или малозначимые события из детства и юности. Его общество меня больше не напрягало, но от ощущения, что передо мной сидит незнакомец, все еще не удалось избавиться.       К радости, подробности о моей семье и жизни Герман тоже больше не вытягивал, мы только немного коснулись темы про дядю. Я рассказала, что его зовут Вова, что он родной брат отца, что он придурок без моральных ценностей, и что у него такая же неадекватная, как и он сам, жена. Еще у него был сын, на пару лет младше меня, но про этого сына я мало что знала. По сути, ненависть дяди ко мне ни на чем не базировалась, казалось, что он не переваривает меня просто потому что. Я свою неприязнь тоже не скрывала, еще лет с двенадцати, и этим только ухудшала его и без того плохое отношение ко мне.       В нашем диалоге возникла пауза, и я отвернулась к окну. Из груди самопроизвольно вырвался тяжелый вздох. Время близилось к началу пары Рудницкого, а, значит, все эти приятные посиделки подходили к концу.       Он поработает, потом поедет к себе домой. В свой дом. Где его наверняка встретит заботливая жена и окружит любовью. Они вместе поужинают, попьют чай, потом спокойно лягут спать. Герман будет расслабленно спать в своей постели. В своем доме. А я? А куда мне идти? Солнечное сплетение сжалось, по ощущениям в груди зияла черная дыра. Может, все-таки следовало написать Кириллу и поехать к нему. Уж лучше пусть он меня использует, пусть пристает, потерпела бы, не страшно, но зато получила бы иллюзию любви и внимания, да и поспала бы потом спокойно.       — Алексия, Вы хотите еще что-нибудь? Или я попрошу счет?       Я тепло и грустно улыбнулась.       — Нет, спасибо, я больше ничего не хочу.       Хотела, чтобы он не уходил. Пожалуйста.       Герман попросил счет.       — Куда Вы сейчас? Только не отвечайте, что под мост.       — К сожалению, для мостов пока холодно. Не знаю, поеду в торговый центр, поброжу там до закрытия, потом к какой-нибудь подруге или… к знакомому, — вообще-то, я хотела сказать, к парню, но почему-то не сказала.       — Неплохая мысль.       — Да, но хотелось бы домой.       — Понимаю.       — Нет, именно домой. В свой настоящий дом, понимаете?       — Думаю, да.       Наверное, я смотрела на лицо криминолога слишком долго, потому что его выражение вдруг начало сменяться с нейтрального на озадаченное. Губы напряглись, Герман хотел что-то сказать, но я его опередила.       — У Вас же свой дом, да? Ну, в смысле, он Ваш?       — Да.       — И Вы вечером после работы поедете туда?       — Да, — по сравнению с первым «да», интонация стала более непонимающе-напряженной.       — Будете в спокойствии пить чай на кухне, отдыхать, спокойно сходите в душ и спокойно ляжете спать, да?       Мои реплики со стороны звучали странно, но разум за последние несколько дней так перегрузился и устал, если можно так сказать, что я просто несла, что попало, будто все же выпила несчастный мохито, хотя на самом деле его не пила.       — Скорее всего.       Кивнув, я снова улыбнулась и отвернулась к окну. На глаза навернулись слезы, но пока им удавалось держаться и не выкатываться за пределы век.       — Мы предрасположены защищать того, кого любим. Хранить им верность, — вдруг произнес Герман. — Наверное, поэтому даже в конституции есть статья, в которой говорится, что «никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников».       — Это Вы… к чему?       — Не знаю, если честно. Просто почему-то подумал об этом.       — Вы же не хотите сказать, что я покрываю кого-то? Что отец не сам… — уж слишком неспокойно начала говорить я, но преподаватель прервал меня, подняв ладони вверх:       — Тихо-тихо. И в мыслях не было. С чего мне так думать?       Я пожала плечами.       — Вам уже пора, наверное?       — Хотите, чтобы я ушел? Я обидел Вас?       Округлив глаза, я тут же резко перевела взгляд на мужчину и затараторила:       — Нет-нет-нет, что Вы! Я очень благодарна Вам за этот обед, напротив, я совершенно не хочу оставаться одна, не хочу, чтобы Вы уходили, просто время уже, и я… — пришлось замолкнуть на половине фразы, потому что мысль внезапно прервалась.       Герман промолчал.       Мы просто сидели в тишине, в то время, как минуты на часах продолжали приближаться к началу пары у вечерников.       Черт, как же не хотелось, чтобы он уходил.       — Мне правда уже пора, — негромко произнес преподаватель.       — Да, конечно. Я тоже пойду. Напьюсь, — последнее слово было сказано шепотом.       Однако четкий слух Рудницкого его уловил.       — Алексия?       — Это шутка, не беспокойтесь.       Это и правда было сказано не всерьез. Вряд ли после того, что видела, после отца, я могла бы когда-либо начать пить. Просто очень хотелось отключиться, перестать чувствовать, перестать подавлять в себе столько эмоций и прогонять огромное количество мыслей. Хотелось убежать от реальности, а в такие моменты книги мало помогали, поэтому на ум и пришел алкоголь.       На улице уже сгустились сумерки. Выйдя из ресторана, мы остановились недалеко от входа, мне следовало идти налево, к метро, а Рудницкому – направо, к университету. Падали редкие, неторопливые снежинки, одна из них плавно опустилась на волосы преподавателя.       — Спасибо за обед, Герман Александрович, хорошего Вам вечера.       — Алексия… — он снова закусил губу, отведя взгляд в сторону, но уже через секунду его глаза впились в мои, проникая в сознание, как сегодня в аудитории, дышать стало тяжелее. — Если хотите, Вы можете переночевать у меня. Второй этаж дома полностью свободен, Вас никто не потревожит.       Сказать, что приглашение удивило – это ничего не сказать. Приоткрыв рот, от растерянности и неожиданности я не могла выдавить из себя ни слова, потому что слов просто не находилось. Предложение было очень заманчивым, но слишком уж неудобным и, в каком-то смысле, некомфортным.       — Ох, Герман Александрович, спасибо, я бы с радостью, но…       — Но что? Боитесь? Стесняетесь?       — Нет, не то чтобы… — мой взгляд забегал по улице, — нет, конечно, я не боюсь Вас. Но мне действительно неудобно. Вы совершенно не должны этого делать, Вы не обязаны, всё в порядке, на улице я не останусь.       — Алексия, Вы мне никак не помешаете. Говорю же, второй этаж абсолютно свободен. Вы можете спокойно там поспать, отдохнуть, поискать квартиру в интернете. Никто к Вам даже не зайдет.       Слишком, ну слишком заманчиво, чтобы отказаться. Но всё же…       — Спасибо Вам большое, правда, но я откажусь.       — Из-за стеснения?       Взгляд преподавателя буравил мою душу, снова стало сложно молчать, хотелось сбросить с себя возникшее напряжение и честно во всём ему признаться. Зуд становился сильнее с каждой секундой.       — Да, мне ужасно неловко. Вы же не должны.       — Но я же сам предлагаю, Вы не напрашиваетесь.       Почему он так настаивал?       — Я правда очень хочу согласиться, это звучит очень заманчиво, но я не могу.       — Есть еще что-то помимо стеснения?       — Неловкость, смущение.       А еще был страх, но такое точно не стоило говорить, перебор.       — Алексия, послушайте. Вы мне не помешаете, Вы меня никак не стесните – это первое. Второе – Вас точно никто не обидит и не побеспокоит, на второй этаж никто подниматься не будет, и на двери в комнате есть задвижка. Третье – раз я предлагаю помощь, то, значит, я хочу помочь. Будь это предложение из вежливости, я бы успокоился после первого вопроса и не стал бы настаивать, — преподаватель отвел взгляд, и я вдохнула полной грудью. — Но я не маньяк, — он снова посмотрел на меня, но уже обычно, поверхностно, на его губах заиграла вежливая улыбка, — так что давить не стану. Моё предложение в силе, я сейчас пойду на пару, если надумаете, подходите через полтора часа в академию. Договорились?       Вздохнув, на выдохе я ответила:       — Договорились.       — Тогда я пойду. До встречи, — он осекся, — если, конечно, надумаете.       — Герман Александрович?       — Да?       — А Ваша жена точно не будет против? Может, сначала уточните всё же?       — Не беспокойтесь об этом, она не будет против. Это же обычная человеческая посильная помощь.