Клыки

      Несмотря на мысли о Германе и невыносимость глупых любовных терзаний, утро и день выдались хорошими. Сначала я помогала Саге убираться дома, потом помылась в бане, а затем мы с шаманкой вместе готовили суп на обед и запеканку на ужин. Проводить время с Сагой было действительно здорово: не покидало чувство, что я приехала к бабушке на дачу. Только с родными бабушками нормальные отношения не сложились, зато с чужой мы общались очень хорошо. Сага смотрела на жизнь очень философски и не обращала внимания на мелочи, как делало большинство людей. Каждое ее слово было пронизано мудростью, и я старалась пользоваться возможностью и впитывать как можно больше полезного. Многие вещи, которые говорила шаманка, правда заставляли задуматься.       Последнее время из головы снова не шел физрук. Почти каждую ночь снился один и тот же кошмар: я иду искать Рудницкого, захожу в его дом, но внезапно оказываюсь в тренерской. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но дверь оказывается заперта. Я громко кричу, барабаню в нее руками, зову Германа, но никто не приходит меня спасти. Затем за спиной звучит давно забытый голос, который говорит: “Сашенька, ну что ты как маленькая? Ты же сама этого хочешь. Ты же сама мне писала, гуляла со мной. Ты же меня любишь”. Я кричу, что не люблю его, плачу, жмусь в угол, но физрук подходит все ближе и ближе. В его руках прыгалки. Он связывает меня ими, а я продолжаю звать Германа. И финал всегда одинаковый – сначала физрук делает то, что хотел, а потом вешает на этих прыгалках. Последний кадр тоже одинаковый: выбитый из под моих ног стул, с которого, надев на шею петлю, спрыгнул отец.       Не то чтобы эти кошмары сильно пугали, но каждое утро просыпалась с осадком. Я думала, что после того, как рассказала Герману всю эту мерзкую историю целиком, теперь навсегда забуду и отпущу ее. Ведь меня наконец-то внимательно выслушали, по-настоящему услышали и поддержали. Рассказав ему, я наконец-то получила долгожданное спасение, ведь, вспомнив и озвучив все события, я будто снова в них попала, но в конце вынырнула в теплые объятия и понимающий взгляд человека, рядом с которым не могло быть страшно. Почему же тогда давние образы опять вернулись?       Сегодня, в этот хороший ясный день, я с утра мучилась от непонятной тревожности, и свалила все на уже знакомый ночной кошмар. Рядом с Сагой еще было нормально, но стоило оказаться одной, как начинало накрывать. Хотелось побежать к Герману и не отходить от него ни на шаг. Возможно, это было как-то связано с чувствами к нему, но прежде ничего подобного не наблюдалось.       Вечером, когда солнце начало клониться к закату, окрашивая небо у горизонта в оранжевый цвет, я отправилась на поиски Лики. Сначала хотела посидеть дома и порисовать, вот только оставаться наедине с собой в столь неприятном ментальном состоянии было плохой идеей. Конечно, бродя по деревне, я рисковала случайно наткнуться на Германа, но… в глубине души скорее этого хотела, чем боялась, так что…       С каждой минутой тревожность усиливалась, не покидало сильное желание сорваться с места и убежать как можно дальше. Да, по кому-то плакал психотерапевт. Но то ли это игры подсознания, то ли правда что-то было не так. Все вервольфы, встречающиеся мне во время поисков Бэсеску, выглядели озадаченными и взволнованными. Погода стояла очень тихая, безветренная, казалось, что ничего плохого не должно произойти, в то же время было ощущение, что это затишье перед бурей. Страх накатывал волнами, и терпеть это состояние становилось все сложнее, я уже даже хотела вернуться к Саге и попросить валерьянки или чая с мятой.       Вдруг, один мужчина, точащий у себя во дворе топор, резко распрямился и уставился в сторону леса, где начиналась деревня. Я остановилась. Вскоре все, кто попадал в поле зрения, стали смотреть в том же направлении. Парализующий ужас охватил все тело, не давая сдвинуться с места. Надвигалось что-то плохое. Внезапно возник сильный шум: по всей округе разнеслись крики и рычание, все ринулись бежать. В полнейшей растерянности я продолжала стоять на месте, озираясь по сторонам. Вервольфы один за одним пролетали мимо меня и мчались к началу деревни, большинство из них начали обращаться. Я успевала заметить и длинные когти, и ссутулившиеся плечи, у некоторых уже увеличился рост и стала изменяться форма головы. В ушах шумело, сердце барабанило с безумной скоростью. В ужасе я стала пятиться назад, пытаясь вернуться к Саге, но тело не слушалось, прямо как во сне не получалось ни нормально двигаться, ни бежать. На секунду даже подумалось, что и правда сплю. Прохладный влажный воздух разрезал разъяренный животный рык и чей-то истошный вопль. Раздался грохот, будто где-то рядом произошла авария.       — Алекс, сюда, быстро! — заорали за моей спиной. Голос был знакомым, но сильно искаженным.       Приближался Герман. Он выглядел также, как тогда в кабинете: все тело уродливо изменилось и покрупнело, ноги скривились, руки заканчивались когтистыми лапами, глаза светились потусторонним мертвецким светом.       — Алекс, быстро! — снова заорал он. Рудницкий звучал так, будто его голос пропустили через какую-то программу, где напутали кнопки. Стало так жутко, что аж затошнило. Мозг все никак не мог обработать эту сюрреалистичную картинку. — К школе беги!       Медленно обернувшись в сторону большого дома с синей крышей, я переставила сначала одну ногу, затем другую. Одну и другую. Одну. Другую. Все быстрее и быстрее. Руки согнулись в локтях и прижались к ребрам. Еще быстрее. Ужасные звуки нечеловеческой бойни отражались от деревьев и разносились по всей деревне.       И вдруг я увидела его: кот Василь, которого гладила около дома Германа, жался в углу рядом с чьим-то крыльцом. Он был сильно перепуган. Моментально придя в себя, я ринулась к животному.       — Алекс, нет!       Подлетев к коту, я схватила его в охапку, несмотря на предупреждающее шипение. В этот момент спину пронзила боль, как от режущего удара несколькими длинными лезвиями. Кожу обдало прохладой.       — Быстро к школе! — прогремело где-то рядом и отозвалось эхом внутри черепной коробки. В голосе Рудницкого не осталось ни одной бархатной и красивой нотки, он звучал настолько неприятно, что хотелось заткнуть уши.       Оглянувшись, я увидела Германа совсем близко. Теперь он стал по-настоящему уродливым, наверное, это была примерно предпоследняя ступень трансформации. Человеческого почти ничего не осталось. Рудницкий хотел стиснуть меня лапами, но в ужасе отпрянув, я помчалась к школе, мертвой хваткой прижимая к груди вырывающегося кота.       Все члены стаи, попадающиеся на пути, больше не выглядели, как люди. Зато вдалеке огромный животнообразный монстр дрался с вполне обычным человеком. Разве что, тот был безумно сильным для обычного человека. Он без труда швырнул здоровенного зверя на землю.       Вампир?       “Мы еще увидимся”, — вспомнились слова Алека.       Через мгновение белая как снег девушка с рыжими волосами выскочила из-за дома и понеслась ко мне. Насыщенно красные глаза зачаровывали и прожигали взглядом до мороза в костях. В последнюю секунду ее сбил с ног еще один монстр. Герман. Показалось, что от их столкновения содрогнулась земля. Рудницкий вцепился в вампиршу и начал рвать её на куски, та громко завопила, почти срываясь на верещливый рык дикой кошки.       Мне всегда казалось, что вервольфы – это вполне симпатичные большие антропоморфные волки. Такими они представлялись. Но на деле эти существа оказались самыми настоящими мерзкими и уродливыми чудовищами. Один из таких вдруг возник передо мной, но, не удостоив внимания, сразу побежал дальше. Часть щеки у пасти, из которой нитками тянулись вниз красные слюни, у него отсутствовала, а вся шкура была вымазана кровью. В нос ударил металлический запах.       Оборотни оказались жуткими монстрами. Покрытые жесткой редкой шерстью, огромного роста, мощного и очень странного телосложения, отдаленно напоминающего человеческое. Со звериными мордами, немного похожими на волчьи, длинными клыками, длинными когтями и светящимися животными глазами. Уродливые, ужасные, чудовища.       Тут и там валялись фарфоровые конечности и куски плоти, воздух пропитался запахом теплой крови. У школы тоже было месиво. Остановившись, я, как завороженная, стала смотреть то на одни борющиеся тела, то на другие. Неестественно бледный парень ловко запрыгнул на спину оборотня и сжал его шею стальной хваткой. Тот повалился на землю, пытаясь его сбросить. Герман хотел было ринуться на помощь, но вдруг замер, глянув на меня. Я попыталась увидеть его глаза за желтым потусторонним светом, но и намека на те самые глаза Германа, с таким теплым и родным взглядом, не было.       Как могли измениться глаза? Так же не должно быть.       — Свою защищай, я помогу, — донеслось с другой стороны. Голос тоже был искажен, но показалось, что это Александр.       Через мгновение он стащил вампира со спины уже хрипящего оборотня. Оскалившись, Сандр сдавил его лапами, пронизывая мраморное тело длинными когтями, в этот момент его собрат встал на ноги и, впившись зубами в шею, оторвал вампиру голову. В этот же момент чуть правее двое вампиров разорвали кого-то из стаи напополам, хлынула кровь, залив зеленую траву бордовой вязкой лужей. К горлу подкатила тошнота. Руки сводило от перенапряжения, я удерживала беснующегося кота из последних сил.       — Не стой, быстро ко входу! — Уродливая огромная лапа легла на плечо, подталкивая вперед. Меня тут же передернуло.       Адская какофония животного разъяренного рычания, почти человеческих криков, звука рвущейся плоти и грохота от ударов существ друг об друга и о деревья и стены домов не стихала ни на минуту.       Мы вбежали в холл, и Рудницкий без промедлений повел меня к запасной лестнице. Я старалась не смотреть ни на него, ни на других волкоподобных существ, собравшихся в школе.       Внизу, в просторном подвальном помещении, напоминающем недостроенный спортзал с желтыми лампами на потолке, собрались дети, несколько стариков и несколько молодых вервольфов. Все были в животной ипостаси. Дети выглядели не менее уродливо, чем взрослые, может, даже еще хуже. Когда мы заскочили в зал, каждая пара мертвецки сияющих глаз уставилась на меня. Снова пришлось бороться с тошнотой. Все тело била сильнейшая дрожь, хотелось спрятаться в самом дальнем углу, разрыдаться, упасть на колени и избавиться от содержимого желудка. Еще и спину сильно саднило.       Лапа снова коснулась моей лопатки, кончики когтей ударились о косточку на плече, и я сильно вздрогнула, отскакивая в сторону.       — Вперед пройди, в подсобное помещение, вон там дверь, — сказал Герман. В ушах так шумело, что я слышала его, будто через толщу воды.       На ватных ногах, продолжая прижимать к себе кота, я прошла туда, куда мне указали. Открыв металлическую дверь одной рукой, ввалилась внутрь и выронила Василя на пол. Сил держать его больше не было. Перепуганное животное ринулось в угол, что-то уронив. Герман щелкнул выключателем, небольшая комнатка, заставленная всякими рабочими инструментами и ящиками, озарилась тусклым светом. У самого уха слышалось громкое звериное дыхание, обернувшись, я увидела шкуру Рудницкого очень близко, и, не сумев совладать с испугом, резко отпрянула в угол, подобно коту. Рука сама собой вытянулась вперед, как перед приближающейся машиной, наивно полагая, что сможет остановить громадного монстра. Ноги подкосились, я упала. Герман сделал шаг навстречу, но с моих губ сорвалось испуганное “нет!”. Он замер. Глаза чудовища впились в мои глаза, и без того искаженное звериное лицо исказилось еще сильней, словно от боли и злости. Волчья пасть оскалилась, заблестели смертоносные клыки.       Сжавшись в комок, я заплакала.       — Будь тут и не выходи, пока не приду за тобой, — то ли проговорил, то ли прорычал Рудницкий. — Мне надо наверх, защищать школу.       — Не уходи, — сквозь рыдания промычала я, свернувшись на полу калачиком, но он уже ушел.       Я безумно боялась и Германа, и за Германа. Не могла даже нормально взглянуть на него, такой он внушал ужас, но от мыслей, что его могут разорвать, как того вервольфа, становилось плохо, хотелось схватить за руку и не дать уйти. Возможно, если бы глаза остались такими, какие были всегда, я бы смогла воспринимать его в волчьей ипостаси, но так… Так я видела лишь огромного уродливого монстра, легко растерзавшего вампиршу, который не имел ничего общего с моим добрым и заботливым Германом.       Казалось, что я просто сошла с ума. Все тело трясло и ломало, как при высокой температуре, безумный страх выворачивал каждый орган и кости наизнанку, сцены с драками оборотней и вампиров отпечатались на обратной стороне век. Лежа на полу лицом к пыльным ящикам, я забилась в самый угол и, подтянув колени к груди, плакала, плакала и плакала. Хотелось молиться, чтобы все закончилось, но вряд ли Бог мог тут помочь. Хотелось проснуться от этого кошмара, но это был не сон. Хотелось просто перестать существовать, лишь бы не терпеть это безумие.

***

      Сложно сказать, сколько прошло времени, по ощущениям – целая вечность, когда металлическая дверь со скрипом отворилась. Мерзкий звук отозвался новой волной ноющей боли в чугунной голове. Когда Герман шагнул в комнатку, я испуганно вздрогнула, но сама не поняла, чего именно испугалась.       Он снова был человеком.       — Всё закончилось, — бесцветным голосом произнес Рудницкий, не глядя на меня.       Сознание, балансирующее на грани безумия, озарило отрезвляющим облегчением. Герман был жив и здоров – это самое главное. И весь этот страшный сон наконец-то подошел к концу.       — Все живы? — спросила я. Горло ощущалось наждачной бумагой, ужасно хотелось пить. Глупый вопрос. Очевидно, что нет, не все выжили, как минимум одного вервольфа разорвали на моих глазах.       — Нет.       — Много погибло?       — Наших семеро.       Семеро. Это большая цифра. Подсознательно не ожидала услышать число больше двух... По коже пробежал неприятный холодок.       — Кто? — шепотом спросила я.       — Из тех, кого ты знаешь, Ирина.       Мне не нравилась Ирина, мы не ладили с первой секунды. Она казалась скрытно-злобной, хитрой и жестокой девушкой. Но… она была живой. Чего-то боялась, кого-то любила, о чем-то мечтала, наверняка строила планы на будущее. И кто-то любил её, дорожил ею. Мы никогда не говорили нормально, и теперь уже никогда не поговорим. Возможно, Ирина была лучше, чем могло показаться, никогда нельзя полностью узнать человека, толком с ним не пообщавшись. Как минимум, она преданно относилась к своей стае. Были ли у нее дети? Партнер? Родственники? Глаза стало резать от слез, я шумно втянула ртом воздух.       — Александр, Сага, Лика, Виктория, Оля? Они в порядке?       — Сандр ранен, но не критично, жить будет. С остальными все хорошо.       — А ты как? — найдя в себе силы, я все же взглянула на Волчонка. Еще никогда прежде он не выглядел таким мрачным. Красивое лицо было чернее тучи.       — Живой, — процедил он сквозь зубы.       Медленно наклонив голову сначала вправо, затем влево, я попыталась размять затекшую шею и пошевелила плечами, затем, держась за ящики, поднялась на ноги. Спина все еще болела.       — Повернись, — то ли попросил, то ли приказал Герман. Я послушалась. — Можно к тебе подойти? — в его голосе не было ни злости, ни издевки, но все равно сердце сильно укололо искренним сожалением. Волчонок видел мой страх и, что самое ужасное, отвращение перед его иной ипостасью. Сложно представить, насколько это больно и неприятно… Ведь это же тоже он. Другая его часть.       — Герман, прости меня, я… — зажмурившись, начала я.       — Подойти можно?       — Можно.       Шаг за шагом, он медленно приблизился ко мне. Взял кофту за край и аккуратно поднял ее. Даже в такой неподходящий момент бабочки в животе зашевелились, захотелось прижаться голой кожей к его горячему телу и расслабиться, выдохнуть.       — Сейчас наверху все уберут, и иди к Саге. Надо обработать. Серьезные царапины. Извини.       Это “извини” сочилось чем-то таким же нехорошим, как свет его волчьих глаз. Герман опустил кофту, и я тут же развернулась к нему. Он сделал шаг назад.       — За что извинить?       На секунду во взгляде уже привычных, любимых глазах мелькнуло удивление.       — За эти царапины.       В голове вспыхнули кадры: я бегу к коту, Герман кричит: “Алекс, нет!”, я присаживаюсь, чтобы схватить кота, становится очень больно спину, будто по ней ножами провели.       Пазл сложился. А ведь до этого момента я ни разу и не задумалась о том, что вообще с моей спиной? Взгляд скользнул на руки Германа. Красивые, человеческие, по-мужски изящные, с длинными ровными пальцами и заметными венами.       — Не рассчитал. Мне жаль, — равнодушно сказал он.       Тот, кто плохо знал Рудницкого, наверняка бы подумал, что ему совершенно не жаль, что ему абсолютно все равно. Но я знала его, и понимала, что это не отсутствие эмоций, а их подавление, что вот это каменное лицо – лишь защитная маска.       Вздохнув, я свела брови домиком и немного наклонила голову вбок. Мне тоже было безумно жаль. Не сложно догадаться, что чувствовал Волчонок и о чем сейчас думал.       — Герман, милый, я… — я двинулась к нему, но он снова отошел назад.       — Не надо, Алекс.       — Пожалуйста, выслушай меня! — ладони сложились в молитве. — Я все понимаю, правда. Мой страх… я же никогда не видела других существ. Это всего лишь хлипкая, человеческая психика! Прости, пожалуйста, я…       Закрыв глаза, Герман отрицательно покачал головой.       — Все в порядке. Так и должно быть. — он направился к двери. — Пойду посмотрю, если все нормально, позову тебя.       — Ты не монстр!       Рудницкий резко остановился и коротко вздрогнул, как от выстрела.       — Я монстр, Алекс, — произнес он, оглянувшись из-за плеча, — я буквально монстр, — и вышел из комнаты.