***
Освещая тропинку большим фонарем, напоминающим керосиновую лампу, я быстро шла к озеру. Лес ночью не спал. Насекомые и птицы создавали своими звуками сложную успокаивающую мелодию, в которую, казалось, совершенно не вписывался шум от моих суетливых шагов. Пару раз нога чуть не поскользнулась и не подвернулась на влажных торчащих корнях, а еще в чаще оказалось намного прохладней, по коже то и дело пробегал озноб. Но это беспокоило меньше, чем шорохи кустов и хруст ломающихся под кем-то другим веток. Впрочем, ни на то, ни на другое внимания старалась не обращать. Голову занимало составление речи для Германа. Бесполезное занятие, на самом деле, из-за волнения язык все равно будет нести то, что первое придет на ум. Выйдя из-за деревьев, я поспешила к берегу озера. В столь позднее время оно казалось огромной черной бездной. Зеркальную гладь, в которой отражались звезды и яркая луна, нарушал рябящими волнами тот, кто решил поплавать в этой бездне. Никто из людей не рискнул бы в такую ночь зайти в воду. Ощущение темной потусторонней магии перемешалось с воздухом и, попадая в легкие, будто проникало под кожу, вызывая желание как можно скорее убраться подальше от чужого мира. Озеро, окруженное со всех сторон бесконечной древесной стеной, напоминало портал туда, куда человеку лучше не соваться. Никто из людей не залез бы в эту воду, вот только и плавал там совсем не человек. Монстр. Такой же пугающий, как магическая холодная ночь. Абсолютно гармонично вписывающийся в эту картину. Казалось, что он – дитя этого лунного света, глубокого дикого озера и бескрайнего леса. Я была лишней здесь, даже казалось, что деревья как-то недобро шевелили своими кронами, словно побуждая уйти. Но мне было все равно. Сердце требовало поговорить с тем, кто считал себя чудовищем и кто являлся им на самом деле, но в моих глазах все равно оставался ангелом. Сердце требовало отдать ему хотя бы часть того тепла и той нежности, которую он во мне вызывал. Сев на влажную траву, я аккуратно поставила фонарь рядом и стала наблюдать за Германом. Волнение куда-то исчезло, в душе вдруг возникло спокойствие. Волчонок знал, что я пришла, но ничего не сказал, совершенно никак не отреагировал на мое присутствие. Вот только почему-то и игнорированием это не выглядело. Сделав круг, Герман неспешно подплыл к краю пирса и, подтянувшись на руках, с громким плеском ловко выскочил из воды. Натянув джинсы на мокрое тело, он стал медленно подходить ко мне. Шаг за шагом. Не отводя взгляда. В свете полной луны капли на мускулистом теле казались серебряными. Встав на ноги, я подняла фонарь с земли и, когда Герман оказался уже совсем близко, осветила его прекрасное, серьезное лицо. У чудовищ не должно быть таких красивых глаз. Это неправильно. Не должен взгляд чудовищ, даже если они в человеческом обличье, быть таким теплым, таким глубоким и так пленять. Дыхание сбилось, стало поверхностным. Воздух вмиг начал ощущаться гуще. Следовало отойти назад, но ноги отказывались слушать нудный логичный мозг. Рука с фонарем медленно опустилась вниз. Почему тот, кто был самым настоящим монстром, оказался лучше всех людей, которых я когда либо встречала? Почему монстр стал так дорог, что я бы, не задумываясь, отдала за него свою человеческую жизнь? Герман внимательно смотрел на меня. А я смотрела на него. Но этот напряженный зрительный контакт, от которого, казалось, мог наэлектризоваться воздух, продлился не так уж и долго. Глаза снова соскользнули на его губы, и в этот раз не получилось обмануть себя. Изнутри жгло желание протянуть руку, прикоснуться ладонью к крепкой груди и наконец утонуть в чувствах, поцеловав того, к кому так нестерпимо тянуло. Капли воды стекали с волос Германа на шею и скатывались ниже. Как же сильно хотелось аккуратно стереть их, ощутив своей кожей его тепло. Он – чудовище. Он уже убивал прежде, с легкостью мог убить и меня. За секунду. И не было бы шансов на спасение, если бы он решил это сделать. Но меня это не волновало. Половина шажочка вперед, фонарь выскользнул из руки, и та потянулась наверх. Пальцы коснулись ключицы моего чудовища и очень нежно проскользили по ней сначала к плечу, затем обратно, к яремной впадинке. Взгляд не мог оторваться от губ, я была готова отдать все, вообще все, лишь бы хоть на мгновение прильнуть к ним. Влюбленное сердце стучало так сильно, что рисковало вот-вот вырваться наружу. Герман тоже дышал очень часто и неглубоко. Пока он позволял себя трогать, но в любую секунду мог попросить прекратить. Завороженное этим монстром и не способное желать чего-то еще, кроме его поцелуя, тело само потянулось вперед. В этот момент Герман дотронулся до моей шеи и медленно наклонился. Казалось, еще миг, и пылающее желание исполнится, но Волчонок так и не коснулся моих губ, а потянулся чуть дальше. Почти задевая мочку уха, он прошептал: — Если ты думаешь, что я этого не хочу, то ты ошибаешься. — Так сделай это, — тихо ответила я. — Плевать на все, я так больше не могу. Прошу тебя, сделай это. — Ты же знаешь, что нельзя. Герман мягко поцеловал меня в щеку и немного отошел назад. Глубоко вздохнув, я зарычала от бессилия, почти что падая на землю. Сложила ноги по-турецки, поставила локти на колени и обхватила голову, путая пальцы в волосах. Хотелось бесконечно проклинать жизнь за то, что она делала все это со мной. С пятнадцати лет все мое существование стало то ли игрой на выживание, то ли проверкой силы моей психики. Судя по всему, моей психикой можно было ковать металл. — Я так тебя ненавижу, Герман, — в сердцах прошипела я. — Просто ненавижу. — Я тоже себя ненавижу, — спокойно ответил Рудницкий, судя по звуку, садясь где-то рядом. — За то, что так сильно тебя желаю. И за то, что втянул тебя во все это. Его слова разлетелись эхом по сознанию. “За то, что так сильно тебя желаю”. “Так сильно тебя желаю”. “Сильно тебя желаю”. Подняв голову, я уставилась на Германа ошарашенным взглядом. Тот уже был в футболке. — Ч-что? Он смотрел в сторону. — Не хочу, чтобы ты думала, что дело в тебе. Только поэтому говорю. — Герман… Что сказать дальше, я не знала. Рудницкий, как обычно все понимая, просто кивнул. — Ты пришла, чтобы поговорить, верно? — спросил он, переведя взгляд на меня. — Да. Хотела все объяснить и извиниться. — Тебе не за что извиняться, Алекс. — Нет, есть! — излишне эмоционально заявила я. Лицо Германа на секунду выказало удивление. — Я знаю, что ты скажешь. Свое любимое про то, что ты чертов монстр. Потом, возможно, скажешь тоже самое, что сказал твой друг – для человеческой психики это адекватная реакция. Но это все полнейшая фигня, ясно? Приподняв брови, Волчонок быстро заморгал. Его смиренное спокойствие развеялось, уступив место некоторому заинтересованному непониманию. — Ну… если честно, то не особо ясно. — Хорошо, допустим, действительно любой человек бы испугался, увидев вас. Потому что вы, блин, не похожи на собачек, которых мы видим каждый день. Но, — я вздохнула и подняла руки, показав ладони и чуть разведя их в стороны, — в случае со мной, это не должно было сработать. Во-первых, я знала о вашем существовании и не должна была быть шокирована. К тому же, кто вообще сказал, что вы – монстры? Медведи, обычные волки или тигры какие-нибудь – не монстры вообще ни разу, а вы тогда почему? Потому что люди о вас не знают и, увидев, испугались бы? Герман внимательно меня слушал и будто бы даже с ноткой интриги во взгляде. Отвечать на вопросы он не стал, просто ожидал продолжения моей речи. — А, во-вторых, как бы ты не выглядел в своей волчьей ипостаси, я просто не имела права хоть на мгновение тебя испугаться! — воскликнула я, глядя в его глаза. — Понимаешь? Просто не имела права… ведь это ты. А ты… — глаза опустились вниз, от волнения пальцы самопроизвольно начали рвать траву, — в общем, я… Ты стал слишком дорог мне. Ты самый лучший, самый замечательный и хороший человек из всех, кого я знаю. Может быть, вообще из всех существующих. И я… — как же сложно давалось признание, — ты даже не представляешь, сколько в моем сердце нежности и тепла к тебе. Увидев тебя или подумав о тебе, я начинаю сгорать от желания коснуться тебя, очутиться в твоих успокаивающих объятиях и, как ты уже понял… — голос стал значительно тише, — поцеловать. Герман… я тоже тебя хочу. Внезапно мои глаза округлились, и я уставилась на Германа. — Ой. Не в том смысле хочу! — я замахала руками. — Я имею в виду… — Я понял, — улыбнувшись, ответил Волчонок. — Не волнуйся. — Хотя и в том, возможно, тоже, — это было произнесено почти беззвучно и с опущенной вниз головой. — М? — Нет, ничего. Герман тяжело и шумно вздохнул. Смелости посмотреть на него мне не хватало. — Знаешь, Алекси, при иных обстоятельствах я был бы счастлив услышать от тебя такое. И на всё ответил бы взаимностью. Вообще на всё, — интонационно он дал понять, что все-таки расслышал ту реплику. От понимания этого к щекам прилила кровь, низ живота стало слегка тянуть. — Точнее, я и сейчас могу ответить, что тоже… влюблен в тебя, милая. Мне тоже хочется тебя обнять, поцеловать и защитить от всего мира. Хотя последнее чувство присутствует уже очень давно. Но ты знаешь, что мы не можем быть вместе. Это просто невозможно. Тебе не место в этом мире, милая. Ты видела, какой он. Добро пожаловать на мою темную сторону, кстати, — Герман иронично усмехнулся. — Меня не заботит твоя темная сторона, Герман. Но… я понимаю, что ты не можешь. Это выбор между мной и твоей стаей, твоим миром. Я не прошу тебя сделать его в мою пользу. Я даже не хочу этого. Ты, абсолютно точно, не должен этого делать. Мы скоро расстанемся и расстанемся навсегда, я готова это принять. Все нормально. К горлу подкатил ком, но плакать этим вечером в планы не входило. Вроде, я уже смирилась с тем, что наша с Германом история однажды закончится, и ждать этого осталось недолго, но нормальной жизни без него не представляла. Да и не верила, что смогу влюбиться в кого-то другого. Психолог бы сказал, что это все ерунда, что точно смогу, как только все поуляжется, но пока веры в это не было. Слишком уж особенным стал для меня Герман, дважды за жизнь такие не встречаются. — Не ходи больше одна через лес ночью, пожалуйста, — попросил Волчонок, глядя на чащу. — Только со мной или Александром. Все-таки зверей разных здесь много ночами бродит. — Почему именно с Александром? — нахмурилась я. — Что насчет остальных? Я с Ликой подружилась, например. — Конечно, ты можешь ходить куда захочешь и с кем захочешь, я не могу и не стану тебе приказывать… Но… лично я твою безопасность могу доверить только Сандру. В нем я уверен, как в себе. — Он очень хороший парень. Замечательный. Не удивительно, что вы дружите. Герман вопросительно приподнял брови. — Ну… ты такой же, — пояснила я. — Было бы странно, если бы два самых классных волка из стаи не дружили бы. Хотя всякое бывает. С шумом втянув в легкие воздух, Волчонок медленно его выдохнул и опустил голову. Одна его рука лежала на согнутом колене, другой он стал водить по траве, будто поглаживая ее. От холода и влажности меня уже здорово потрясывало, но я старалась не подавать виду. Не хотела уходить. — Ты же видела, какой я, Алекс, — произнес Герман с глубокой печалью в голосе. — Ты вовсе не зря меня испугалась. Я не только выгляжу, как монстр, я и вещи соответствующие делаю. Людям и правда лучше держаться от нас подальше, это небезопасно. Даже желая защитить, я тебя поранил. — Это же была случайность, — я подползла к нему поближе и, опустившись рядом на колени, накрыла его руку своей. От соприкосновений с холодной мокрой травой, даже несмотря на горячую кровь, пальцы Волчонка были холодными. — Чтобы кого-то нечаянно поранить, не надо быть вервольфом. В моем детстве мама случайно опрокинула кружку с кипятком, и он попал мне на ноги. Я один раз наступила Ночи на хвостик. Отец на даче своему другу бровь рассек. Всякое бывает, подумаешь, царапины. Рудницкий зло ухмыльнулся, вытащив свою руку из под моей. — Ага, царапины. Я тебе кожу до мяса когтями рассек, еще немного, и зашивать бы пришлось. И это при том, что просто хотел схватить и направить, чтобы ты в школу побежала, а не еще куда-то. Представляешь, что было бы, если бы с силой тебя ударил? — глаза Германа горели нехорошим светом. Стало немного не по себе, как бывало всегда, когда он злился. — Ты бы так не сделал, я знаю, — сохраняя голос спокойным, ответила я. — Ты не можешь быть уверена. Думаешь, я первый такой особенный, кто с человеком связался? — недобро посмеявшись, Рудницкий покачал головой. — Нет, совсем нет. Но финал у этих историй всегда один был. Человек погибал. Либо от клыков кого-то из своей стаи, либо от клыков кого-то из чужих, либо от вампиров. А у нас, когда я еще щенком был, один вервольф свою любовницу убил. Она человеком была. Разозлился сильно на нее и убил случайно. Почему-то меня не взволновала эта история. Страшно не стало. Может, конечно, безоговорочная вера Герману ослепила, лишив сознание остатков способности здраво мыслить, но я была уверена в Волчонке и в том, что он меня никогда не тронет. Да и другим в обиду не даст. — Можно подумать, среди людей таких историй нет… Постоянно в тру-крайме встречаются истории, как муж зарезал жену из-за ревности, как парень в порыве ярости ударил девушку, и та умерла. Не нужно быть оборотнем для этого. Этот довод Германа не успокоил, а лишь сильнее разозлил. — Есть разница, Алекс! — агрессивно воскликнул он. — Обычные нормальные люди так не поступают. Только сумасшедшие. Не любой человек способен на убийство другого человека. Но в случае с вервольфами – любой. У многих стай человечина – главное блюдо. Далеко не все питаются только животными и картошечкой, как мы, Алекс. Каждый вервольф может убить человека, это не противоречит нашей природе. Я поникла. Парировать было нечем, контраргументов не осталось. Максимум, что могла сделать, это, как влюбленная дурочка, повторять наивное “ты точно не такой” и “ты точно так никогда не сделаешь”. Самое забавное, что я правда так считала. Хотя в человеческом мире такое мышление по отношению к опасным людям всегда приводит к трагедии. Однажды “не такой” все-таки оказывается “таким”. Но насчет вервольфов так однозначно сказать не получалось, их природу я не знала, а в человеческом обличье Герман ни одним красным флагом не обладал. Такого порядочного и положительного мужчину у многих и за всю жизнь встретить не получается. — Ты говорил, что уже убивал людей. Расскажи мне. Пожалуйста, — шепотом попросила я. — Что имела в виду Фрейя, когда сказала, что всем понятно, почему ты меня опекаешь? Рудницкий долго молчал, не решаясь начать, но спустя некоторое время вздохнул и все же заговорил: — Когда это произошло, я был еще довольно молод. Неподалеку поселился клан вампиров, и у нас с ним возникли серьезные проблемы. Они слишком грязно охотились, чем рисковали привлечь внимание людей не только к себе, но и к нам. А самое главное, из-за чего было принято решение избавиться от них, они убили двух наших щенят. Пятнадцатилетних мальчика и девочку. Когда мы пришли… — он замолчал, глядя в даль. Физически Герман сидел здесь, рядом со мной, но его душа и его разум сейчас находили в том роковом дне. Я терпеливо ждала продолжения истории. — Мы начали убивать всех вампиров. Каждого, без разбора, — продолжил свой рассказ Герман. — В том числе, и я. Я рвал клыками, протыкал когтями, отрывал головы всем, кто попадался на пути. В какой-то момент мы с Петшей вломились в сарай, где пряталось еще несколько молодых упырей. Новообращенных. Страх смерти оказался для них сильнее желания убивать волков. Среди всех была рыжеволосая девушка, думаю, младше тебя. И я… — он рвано вздохнул, — я чувствовал ее запах, я видел румянец на ее щеках, безумный страх в ее глазах. И все равно убил. Сначала новообращенного, затем подскочил к ней и всего одним ударом убил ее. Для человека достаточно одного удара. Лицо Германа стало каменным. Знакомое выражение, которое видела уже несколько раз и которое пугало сильнее гнева, потому что вызывало у меня чувство безнадежности и паники. Он ушел в себя, отгородился ото всех и выключил эмоции. Как возвращать Волчонка к жизни в такие моменты до сих пор было неясно. Придвинувшись еще ближе, касаясь мускулистого бедра своим, я обхватила локоть Германа обеими руками и постаралась заглянуть в его глаза, но те упорно смотрели вниз. — Милый, это тоже случайность. Трагическая, но случайность. Ты был поглощен битвой с вампирами, а та девушка просто попалась под руку. — Ты не понимаешь, Алекс, — покачал он головой, — вся моя вторая сторона полностью состоит из непроглядной тьмы. — Даже самая непроглядная тьма может развеяться от одной маленькой свечки, — сказала я, сильнее сжав его руку. — А в тебе света много, я это вижу. Обе твои стороны – это ты. И твоего света хватит, чтобы не дать темной стороне сделать тебя чудовищем. — Алекс… во мне есть потребность убивать. Это не выключить, от этого не сбежать. Даже в человеческое общество. — Потребность убивать людей? — Нет, — вздрогнул Герман. — Не людей, конечно. Я, вообще-то, не маньяк. Показалось, его этот вопрос обидел. Но дело было не во мне, а в его личных переживаниях. Герман знал, что я не считала его маньяком, просто в глубине души он боялся им оказаться. Не было смысла оправдываться и просить прощения, вместо этого я переместила ладонь на его плечо и стала нежно поглаживать. — У меня есть потребность иногда питаться живой пищей, понимаешь? Не магазинными замороженными кусками мертвых животных, а настоящей дичью, — безэмоциональным голосом стал объяснять Рудницкий. — Есть потребность в охоте. Потребность в убийстве лося собственными клыками, потребность чувствовать, как еще бьется его пульс, когда я уже пью его горячую кровь. Потребность есть свежее, естественно теплое мясо. Отрывать его от туши зубами и проглатывать. Я могу долго быть человеком, долго жить среди вас и есть вашу еду, вплоть до лапши быстрого приготовления и мороженого. Но иногда мне нужно быть собой настоящим. Отключить природу нельзя. Это не было новостью. Мне была понятна природа Германа и известно о необходимости охотиться. Это все еще не делало его монстром. Просто двойственность натуры, точнее, звериная часть иногда давала о себе знать. Волки убивают лосей, лисы убивают зайцев, львы убивают антилоп и съедают их. Гораздо больше негатива у меня вызывали обычные охотники, которые могут купить мясо в магазине, но вместо этого едут в лес и ради развлечения убивают животных. Как убийство может быть развлечением? Как смерть может веселить? Но для оборотней убийства этих же лосей – необходимость, это можно принять. — Не вижу ничего ужасного в этом, — коротко ответила я. — А в том, что я абсолютно спокойно убиваю вампиров, которые, по сути, тоже разумный вид? Убийство вампиров отличается от убийства людей? — Ну… у вас же всегда так было. Для вас это, вроде как, нормально. Тут у меня сформированной точки зрения и правда не было. Никогда прежде не задумывалась на эту тему. — Когда сегодня на нас, то есть, на вас напали вампиры, ты первым делом стал спасать меня. Почему? — спросила я. — Из-за чувства вины перед той убитой тобою девушкой? Герман резко поднял на меня удивленно-возмущенные глаза и громко и четко ответил: — Нет. — Ладно… — я немного растерялась. — Я спасал тебя, потому что хотел спасти тебя. Потому что в тот момент важнее всего было спасти тебя, Алекс. — Так твоя забота обо мне не связана с искуплением старых грехов? — Нет. — Но Фрейя же сказала… — Не надо слушать, что говорит Фрейя, ясно? — перебил меня Герман. — Но ты и сам как-то раз на это намекал, — неуверенно напомнила я. — Точнее, почти прямым текстом сказал, что иногда доброта и забота – это попытки искупить прошлые грехи. — Значит, меня тоже не надо слушать. Слушай, Алекс… — он запнулся. Я не удержалась от короткого смешка. На секунду на лице Волчонка тоже появилась тень улыбки. — Так слушать или не слушать, милый? Черт. Вот это неуместное “милый” вырвалось само собой, я не хотела это произносить. Но вид его очаровательной улыбки, пусть и мимолетной, на секунду лишил самоконтроля. К счастью, Герман не придал этому значения. — Не знаю, как хочешь. И я не знаю, почему изначально решил тебе помочь, но сейчас желание защитить и позаботиться исходит исключительно из отношения к тебе. Не обесценивай свою значимость. Стало очень приятно и вместе с тем очень тоскливо. Неописуемо приятно слышать, что ты для кого-то значим и ценен, в особенности, когда ты значим и ценен для того, к кому сам так относишься. Но как же больно и до безумия обидно, когда в чувствах есть взаимность, а обстоятельства не дают возможности быть вместе. — Хорошо, не буду обесценивать, — прошептала я. Ненадолго возникла пауза, во время которой мысли вернулись к событиям сегодняшнего дня. — Герман, как ты после произошедшего сегодня? Ты в норме? — Да, — коротко ответил он. — Что насчет погибших? Среди них был кто-то… близкий для тебя? — В стае нет чужих, Алекс. Мы все – семья. Мы все должны друг друга защищать, но сегодня не справились, и семеро погибли. Мы все, и я в частности, перед ними ужасно виноваты. Но, если ты спрашиваешь об особой духовной связи, то нет. Мои друзья и близкая семья живы. — Мне очень жаль, что кто-то погиб. Правда. Одна моя рука продолжала лежать на плече Германа, другая – на локте. Волчонок заглянул мне в глаза. Расстояние между нашими лицами было слишком маленьким. — Спасибо, — тихо ответил он. И отвернулся, разрушив возникшее напряжение. Оно и к лучшему. — Завтра в полночь будет ритуал захоронения, — добавил Рудницкий. — Лучше не приходи на него, не всем это понравится. — Хорошо. Конечно. Скрывать дрожание от холода становилось все сложнее, а сидение на ледяной земле ситуацию совершенно не улучшало. Естественно, Герман это заметил. — Ты замерзла? — немного взволнованно спросил он. — Прохладно, но ничего страшного, — поспешила ответить я, мысленно молясь, чтобы он не сказал, что пора идти домой. — У меня нет ничего. Могу только футболку дать, чтобы под кофту надела. — Нет-нет, не нужно. Все нормально. Волчонок внимательно на меня посмотрел. — Ты дрожишь, Алекс. Пойдем домой, — сказал он, начиная вставать. Вцепившись в его руку, я не дала ему это сделать. — Нет, стой. Мне не настолько холодно, чтобы уйти. — В любом случае, уже пора. — А ты сам хочешь? Герман поджал губы и отрицательно помотал головой. — Тогда давай еще немного посидим. Пожалуйста, — попросила я. — Ладно, — вздохнул он, — но как нам тебя согреть? Сердце застучало быстрее. Была одна идея, но озвучивать ее точно не стоило. Это же неправильно. Вот только я уже давно перестала слушать мозг и наивно доверилась глупому сердцу. — Ты можешь меня обнять, — чуть слышно произнесла я, опустив взгляд. — Ты теплый. — Хочешь, чтобы я тебя обнял? — почти шепотом отозвался Герман. Какой же бессмысленный он задал вопрос, знал ведь ответ. Но все равно пришлось кивнуть. — Алекси, мы оба знаем… — Что это неправильно, что так нельзя, — со вздохом закончила я. — Но хуже уже не будет, — продолжил он. — Пойдем, — Герман взял меня за запястье и встал на ноги. Схватив лежащий рядом фонарь, я поднялась следом за ним. — Куда? — К дереву, спина устала. Мы вдвоем подошли к ближайшей высокой сосне, росшей на самой кромке леса. Волчонок опустился на землю, прислонившись к стволу, и, чуть раздвинув ноги, развел руки в стороны. От понимая, что происходит, в животе запорхали бабочки. Я села между его колен и аккуратно, очень медленно, опустила голову на широкую мускулистую грудь. Та вздымалась слишком часто. Герман обнял меня, и мое сердце застучало с утроенной скоростью. В объятиях Волчонка моментально стало тепло и спокойно, все проблемы и переживания в этот момент будто перестали существовать. Начало клонить в сон. — Герман? — тихо позвала я, прикрыв глаза. — М? — отозвался он. — Могу еще кое-что спросить на тему вампиров? Герман поглаживал большим пальцем мою руку, и от этого мысли в голове путались, не получалось сосредоточиться на чем-то еще, кроме этих нежных поглаживаний. Бабочки в животе сходили с ума. — Спроси. У нас все равно вечер откровений. — То, что произошло сегодня, как-то связано с Алеком, который напал на меня и Тео? — Да. — А с… теми вампирами, которых убила ваша стая? — Да. Как ты это поняла? — Не знаю, это было просто предположение. Или интуиция. Как же хотелось повернуться на живот, положить руки на грудь Волчонка и коснуться губами сначала его шеи, а затем и губ. Он был так близко, обнимал меня, но исполнить простое желание все равно было невозможно. — В том клане остались выжившие. В их числе, этот кровосос. Алек. А вот его любимую девушку я убил. От осознания смысла слов Германа глаза широко распахнулись. Получается, Алек напал на меня не случайно? Даже если бы не шла в тот день от метро пешком, он бы все равно нашел меня и отомстил Волчонку? Но это оказался не конец истории, Герман продолжил: — Он обратил ее в вампира за несколько дней до этого, насколько мне известно. — Что? — я аж вскочила и, развернувшись, уставилась на Рудницкого. — Она была человеком? Алек влюбился в человека и обратил ее? — Да. Герман уложил меня обратно в свои объятия. — Он тебе мстит, получается? Он приходил сегодня? — Там все сложнее. Алек будет мстить мне за любимую, наверняка попытается убить тебя на моих глазах. Я этого не допущу, не беспокойся, — тут же поспешно серьезным тоном добавил Волчонок. — Но за местью всей стае стоят другие вампиры, покруче него. Скорее всего, сегодня была пробная вылазка, чтобы прощупать почву. Наверняка кто-то наблюдал за происходящим и после слил все им. Алек знает, что мы его ищем, и пока прячется. Ужасно звучит, но повезло, что он попытался убить еще и Тео, иначе стая бы не стала заниматься этими поисками. Даже если бы я очень попросил. Сонливость полностью рассеялась, уснуть теперь не получилось бы даже при желании. Внутри тела, где-то в районе солнечного сплетения, начал образовываться липкий комок тревоги, по коже пробежал холодок. То, что рассказал Герман, звучало очень пугающе. Вампиры хотели убить стаю. Германа, Александра, Сагу, Лику с Олей и Викторией. Дечебаля. Всех деток. Ту женщину, которая угостила меня яблоком. И не было никаких гарантий, что у этих обозленных и не менее сильных существ не получится осуществить свое желание. Если при пробной вылазке, как ее назвал Волчонок, погибло семь вервольфов, что же будет при более масштабной битве? Герман вытащил меня из этих мыслей, погладив по обоим плечам, после чего обнял крепче. — Ты слишком напряглась. Не переживай, все нормально будет, — уверенно произнес он. Но звучало это не как то, в чем он уверен, а как обычное ободрение. — А если у них получится? — спросила я. Страх постепенно сковывал ледяными стяжками все тело. — Что если придет много вампиров, и они убьют вас? Убьют тебя? — Милая, успокойся, ничего такого не будет. Лиулфр и Инголфр занимаются этим вопросом. Войны с упырями они не допустят. — Почему ты в этом уверен? У них есть какой-то план? А если упыри придут раньше, чем вернутся Лиулфр и Инголфр? Герман вздохнул. Легко приподняв меня за торс и немного развернув, он посмотрел в мои глаза. Взгляд был серьезным. — Алексия, ничего страшного не случится. Я тебе обещаю. План действительно есть. И никто раньше времени не нападет. И ты, и Александр, и все остальные в безопасности, — внушительно и уверенно произнес Рудницкий, не разрывая зрительного контакта. — И ты тоже? Пообещай, что с тобой ничего не случится. — Обещаю. У нас очень мудрый Альфа. Я ему доверяю. А ты просто поверь мне. — Я тебе верю, — прошептала я. — Вот и замечательно, — тоже шепотом ответил Волчонок. Мои глаза снова соскользнули на его губы. Герман знал, чего я хочу. Я знала, что это желание взаимно. Но… законы стаи сильнее желаний, увы. Полностью развернувшись, я легла животом на торс Волчонка, обвив его руками, и удобно облокотила голову на ключицы. Две теплые ладони опустились на спину. Веки снова потяжелели и, как бы я не пыталась бороться со сном, стали закрываться. Со своей постоянно повышенной температурой тела, Герман и правда был, как большая мускулистая грелка. — Можешь снова погладить меня по волосам, пожалуйста? — еле слышно попросила я, сама не веря, что осмелилась сказать это вслух. Ничего не отвечая, Герман переместил одну руку к моей голове и запутал пальцы в распущенных локонах. Его грудь поднялась особенно высоко, затем медленно опустилась. — Почему Алек хочет отомстить с помощью меня, а не Фрейи? — из-за сильного желания спать говорить удавалось с трудом. — Потому что ему плевать на статус, он хочет ответить тем же. Алек бы уже давно хотя бы попытался убить Фрейю, но откуда-то ему известно, что я к ней ничего не чувствую. Когда появилась ты, он получил то, что ему было нужно. И в тот день он не убил тебя лишь потому, что я бы не увидел этого представления. Герман снова сказал о том, что чувствует ко мне что-то. От этих слов внутри будто распустились прекрасные цветы. Тепло скопилось в груди и животе, а затем разлилось по всему телу. Даже несмотря на невозможность стать парой, было просто до безумия приятно услышать о том, что Волчонок ко мне небезразличен. Это ощущается светлым волшебством, когда к тебе есть чувства у того, в кого ты сама влюблена. Плевать, что у нас не было будущего. Мне все равно повезло больше многих, потому что я испытала настоящую влюбленность к самому замечательному человеку в мире, и это оказалось взаимно. — Милая, не засыпай, нам скоро надо будет идти, — тихонечко произнес Герман, перебирая мои волосы. — Пожалуйста, еще пару минут. Я всю жизнь этого момента ждала. Лучшее чувство на земле, — с трудом промычала я, потому что сон захватил уже почти полностью. Перед закрытыми веками замелькали разноцветные образы.***
Казалось, я только-только провалилась в сон, как тихий бархатный голос меня разбудил: — Алекси, нам пора возвращаться. Просыпайся, милая. Веки разомкнулись с титаническим трудом. Медленно я отлипла от Германа и, сев на колени, потерла глаза. Тело тут же начало трясти от холода. Поднявшись, Волчонок подал мне руку, тоже помогая встать. Глаза казались сухими, и держать их открытыми было очень сложно. Чтобы как-то согреться, я съёжилась и обхватила себя руками, но потом вспомнила про лежащий на земле фонарь и потянулась за ним. — Холодно? — со вздохом спросил Герман. — Н-нет, нормально, — слукавила я, изо всех сил стараясь прийти в себя и взбодриться. Но уже в следующее мгновение земля ушла из-под ног, а плечо, бок и правое бедро коснулись чего-то очень теплого. Я инстинктивно обхватила Волчонка за шею. — Что ты делаешь? — наконец до сонного мозга дошло осознание, что меня взяли на руки. — Несу тебя домой, — дал очевидный ответ Герман. — Сама ты явно не дойдешь. Полностью расслабившись в сильных руках, я уткнулась головой в его плечо и снова прикрыла глаза.