Клыки

      После завтрака и посещения бани, к которой уже полностью привыкла и приноровилась, я отправилась к Бэсеску. Во-первых, нужно было отвлечься от постоянных мыслей о любимом Волчонке и постоянной прокрутки в голове воспоминаний ночных событий, от которых внутри все переворачивалось и заставляло изнывать от желания увидеть Германа. Во-вторых, просто хотелось пообщаться с подругой. Но как же мучила совесть, что я скрываю от нее то, что происходит между мной и мужчиной, в чувствах к которому она мне призналась. Кажется, перед Ликой было даже более стыдно, чем перед Фрейей…       Вообще, еще очень хотелось навестить милашку Блонди, но все же я решила отложить это на самый вечер, в надежде, что повезет пересечься с ним где-то на улице, и не придется контактировать с Варгенссоном старшим.       А ведь в прошлой жизни у меня никогда не было проблем с родителями друзей. Забавно даже. Сложившаяся ситуация немного напоминала историю девочки из нашего класса – Тани Некрасовой. Друзьями мы не были, но в последнем учебном году я с ней пару раз гуляла после уроков. Таня начала встречаться с парнем, чей образ жизни, традиции и мировоззрение сильно отличались. Сразу после выпускного ребята поженились. Время от времени мы с одноклассницей переписывались, и как-то раз она рассказала мне, что плачет каждый вечер и ужасно жалеет, что ввязалась во все это – родственники мужа не принимали ее, и девушка постоянно ощущала себя одинокой, униженной и “какой-то не такой”. Грустно это, конечно.       Бредя по тропинке мимо домов оборотней к Лике и наслаждаясь теплом и солнцем, я искала взглядом Сандра. То, что я чувствовала к нему, было чем-то совершенно новым для меня. Неравнодушие и сильнейшая симпатия, лишенная какой-либо романтики. Желание видеть человека и общаться с ним, но без желания сближаться как-то по особенному или касаться его. Что-то такое, наверное, испытывают к братьям. В Идеальной Вселенной я однозначно встречалась с Германом, Александр встречался с Ликой, и мы дружили семьями.       Хорошая погода выманила на улицу чуть ли не всех жителей деревни, и каждый из них занимался своим делом. Мне нравилось наблюдать, как один делает упражнения, чтобы поддерживать организм в хорошей форме, другой копается в огороде, третий играет с детишками, четвертый развешивает на веревки выстиранное белье. В общем, мне нравилось быть свидетелем повседневной жизни этих удивительных существ. Все чаще и чаще я ловила себя на мыслях об этом и о том, что хотела бы стать частью этой волшебной большой семьи. И, конечно же, стать парой Германа. Жаль, что судьба распорядилась иначе.       Быстро шагая по параллельной тропе слева от меня, крупный взрослый мужчина со странной прической тащил огромную тушу коровы. Точнее, ее половину уже без шкуры и внутренностей. Мышцы вервольфа были напряжены, но, казалось, что эта ноша для него не так уж и тяжела – двигался он довольно быстро и плавно.       Не самое приятное зрелище, но настроение оно не испортило – к счастью, ни к одной корове, в отличие от малышки Луми, которую до сих пор не решалась навестить, я привязаться не успела.       Сегодня мне с самого утра хотелось улыбаться, состояние абсолютной влюбленности окрыляло и заставляло порхать над землей. С розовых сладких облаков обратно в реальность сбивали только напоминания внутреннего голоса о том, что скоро вся сказка закончится, и мы с Волчонком расстанемся навсегда, а также сомнения: не жалеет ли Герман о нашей ночной прогулке? С другой стороны, он же уже говорил, что всегда отдает себе отчет в том, что делает и говорит.       Боже, как же хотелось повторения прошлой ночи. На шее будто бы до сих пор ощущались прикосновения его губ, и каждая клеточка кожи помнила тепло его тела. Даже если все то, что есть между нами, закончится быстро, невероятно болезненно и тяжело – оно того стоит. Абсолютно. Уж лучше познать истинную любовь и потерять ее, чем никогда не встретить.       Немного не дойдя до Лики, я заметила Дечебаля – он колол дрова у одного из домов. Футболки, как и обуви, на нем не было, только длинные свободные штаны цвета хаки, так что торс был полностью открыт, и оказалось, что молодое подтянутое тело вдоль и поперек исчерчено шрамами самых разных форм. Многое же парню довелось повидать. Откинув мокрые от пота волосы со лба, он уронил тяжелый топор на землю и тяжело вздохнул. На меня он внимания не обращал.       — Привет, Дечебаль, — произнесла я, подойдя ближе.       Вервольф резко обернулся. В темных глазах блеснула злость.       — Чего тебе?       — Ничего. Просто хотела поздороваться.       — Поздоровалась? — осведомился он, присаживаясь на скамейку. — Вот и иди.       Но почему-то уходить не хотелось. Я присела на противоположный край, как ни странно, без какого-либо агрессивного комментария со стороны Деччи – тот просто смотрел в землю, опираясь локтями о расставленные колени.       — Слушай, Дечебаль… — неуверенно начала я, — мне очень жаль. Насчет Ирины.       Он молча бросил на меня недобрый взгляд, подернутый глубочайшей горечью. Даже сердце защемило от вида его глаз. Еще достаточно юных, тепло-шоколадных глаз, но с уже загрубевшим от невыносимого количества боли и потерь взглядом.       — Безусловно, моя история жизни с твоей не сравнится, Деччи, она была намного проще и легче, но, тем не менее, мне знакомо чувство потери. Я уже как-то говорила тебе об этом, — поделилась я. — Когда еще училась в школе, моя мама ушла из семьи, оборвав с нами все связи. Я до сих пор не знаю, где она и что с ней. Отец начал пить и в итоге покончил с собой, и повешенным его нашла я. С другими родственниками никаких отношений нет, один из них вообще меня, считай, на улицу выставил. В общем, в какой-то момент я осталась абсолютно одна и не знала, куда идти. Даже подруги, которые были, внезапно отдалились. Если бы не Герман… Не знаю, справилась бы?       — Тебе все равно не понять, что я чувствую, — сквозь зубы прорычал Дечебаль, не поднимая головы. — Ты вообще Ирину ненавидела.       — Ты сильно ошибаешься, — ответила я. — У меня не было ненависти к Ирине. И, да, верно, я не знаю, что ты чувствуешь, но ты можешь рассказать, если хочешь.       — С чего бы мне тебе это рассказывать?       — Потому что становится легче, если с кем-то поговоришь. А я тебя выслушаю и постараюсь понять. Потому что ты можешь себе позволить это, Деччи… Ты можешь позволить себе высказать вслух то, что есть на душе.       — Ты никогда не поймешь, девчонка. Всю твою стаю не вырезала куча поганых упырей просто за то, что вы – это не они, — продолжая смотреть вниз, злобно процедил он. — Твою семью не разрывали на куски у тебя на глазах. Ты не видела, как твоей маленькой сестренке отрывают голову. Ты никогда не была вынуждена бесконечно убегать, скрываться и искать тех, кто примет тебя к себе. К тебе не относились, как к отребью гнилому другие волки. На тебе не смотрела косо целая стая, только потому что ты чужак, — внезапно Дечебаль выпрямился, его глаза были полны слез, и закричал мне прямо в лицо, — и ты не знаешь, каково это, когда последнего члена твоей семьи опять убивают упыри, хотя ты думал, что все позади! Я ненавижу их! Если я узнаю, что они пришли из-за тебя, я убью тебя!       Снова поставив локти на колени, парень закрыл лицо обеими ладонями. Душа разрывалась от сочувствия к нему. Придвинувшись ближе, я аккуратно положила ладонь на его плечо и слегка погладила.       — Мне очень жаль, правда, — прошептала я, — ты хороший, Деччи, и ты не заслужил такого. Да и никто не заслуживает такого ужаса… Ты молодец, что держишься и находишь в себе силы справляться с этим.       Чуть помолчав, я все же рискнула спросить:       — Можно тебя обнять?       Сначала вервольф ничего не отвечал, и я уже хотела уйти, оставив его, чтобы не драконить своим присутствием, но как только убрала руку, Дечебаль резко развернулся ко мне и сжал в объятиях так, что аж немного больно стало. В первую секунду даже подумала, что он собирается убить или просто сделать что-то плохое.       Парнишка беззвучно заплакал. Ничего не говоря, я ласково поглаживала его по спине, стараясь показать, что он не один, что его боль готовы принять и разделить. Сочувствие очень важно и людям, и, как оказалось, оборотням. Потребность в нем – вовсе не слабость.       Отстранился и вскочил на ноги вервольф также резко, как и обнял.       — Уходи, — бросил он, нагибаясь обратно за топором.       — Если захочешь поговорить, я у Саги живу. Знаешь, наверное, — с этими словами я развернулась к тропинке, чтобы уйти, и вдруг заметила Германа. Пришлось ускорить шаг, чтобы успеть пересечься с ним.       Мой взгляд наткнулся на его взгляд буквально через секунду, скорее всего, Волчонок успел увидеть эту странную сцену. Противоположно мне, он наоборот стал идти медленней. Уголки губ Германа чуть заметно дрогнули, сделав лишь намек на улыбку, но в зеленых глазах виднелся яркий блеск.       — Привет, — негромко сказал Герман, когда расстояние между нами достаточно сократилось.       — Привет, — ответила я, стараясь не улыбаться слишком широко.       Близость Волчонка заставляла меня расплываться. Нестерпимо хотелось дотронуться до него.       — Вы подружились?       — Нет, просто минутная слабость.       Сама-то я в поведении Дечебаля никакой слабости не видела, но вервольфы эти объятия наверняка назвали бы именно так.       — Ясно.       Такой диалог днем в стае – уже роскошь, так что следовало довольствоваться и этим. Проходя мимо, Герман чуть заметно коснулся своей рукой моей руки – будто бы нечаянно задел. Внутри ёкнуло.       — Вечером зайду, — шепнул он.       В душе сразу запели птички – даже громче, чем в тот момент щебетали реальные, а влюбленное сердечко затрепетало. Ну все, теперь не получится думать ни о чем другом, кроме как считать минуты до этого самого вечера. В голову сразу поплыли представления того, что мы будем делать. Герман поднимется ко мне в комнату, мы закроем дверь, я сяду к нему на колени… Он поцелует мою шею, я запущу пальцы в его густые волосы, поглубже вдохну аромат хвои, потеснее прижмусь… Ох, от одних только нафантазированных картинок бабочки в животе начинали сходить с ума.       А раз Герман… собирался увидеться вечером, еще и руки коснулся, значит, в этот раз он тоже ни о чем не жалел? Значит, пока у нас все отлично? Получается, да. Пока можно было и дальше тонуть в любви и счастье.       Вообще-то, я собиралась к Лике. Вот на ней и следовало сосредоточиться.       Вот только время для посещения подруги оказалось выбрано неудачно. Уже поднимаясь по лестнице к входной двери, я услышала в доме Бэсеску крики и остановилась. Подслушивать не хотела, это вышло совершенно случайно – просто растерялась.       — Да мне плевать, что там за Тарой! Что это за имя вообще! — воскликнула Лика.       Ответ ей произнесли намного тише, так что слышны были только неразборчивые басовитые звуки.       — Я не хочу в Карельскую стаю! Не хочу!       — Поедешь! — должно быть, это заявил ее отец. Он добавил еще что-то, но это снова оказалось неразборчиво.       — Почему я должна выходить за него замуж?! Почему?! Я не хочу! Я не знаю его! Я не хочу в ту стаю! Мам, пап, ну пожалуйста! Какая, нафиг, Карельская стая?! Какой Тарой?!       Видимо, родители подобрали для Бэсеску жениха, и выбор их был окончательный. Стало очень жаль подругу. Это же сущее наказание – связывать свою жизнь с тем, кого совершенно не знаешь и кто для тебя ничего не значит. Лику лишили возможности влюбиться, ощутить себя по-настоящему любимой кем-то и самостоятельно принять решение, с кем ей быть. Еще и в другую стаю отправляли. Бедная девушка.       Спустившись по ступенькам обратно вниз, я решила немного побродить по деревне, и уже попозже пообщаться с Ликой. Часа через два, если не еще позже. Вряд ли до этого времени мне будут рады.       Со стороны казалось, что я просто бездельно шатаюсь между домами, раздумывая о чем-то, на самом деле я по-прежнему надеялась столкнуться со Шведом. Но мысли, при этом, занимал не Сандр: они скакали от Германа к моим родителям, затем к Дечебалю, Лике, снова к Герману – и так по кругу. Вдалеке вдруг показался Аластор, и маршрут тут же резко перестроился. Вот с ним пересекаться точно не хотелось. Я свернула к чьему-то дому и не сразу заметила женщину, сажающую в землю маленькие кустики.       — Ой, здравствуйте, — громче, чем нужно, произнесла я, когда глаза все же среагировали на движение и перескочили на волчицу с косынкой на голове.       — Здравствуй, — спокойно ответила она.       Когда рассмотрела получше, стало ясно, что это та самая женщина, угостившая меня яблоком.       — Я просто мимо хотела пройти, извините.       — Иди, конечно.       Поскольку какой-либо негативной реакции на меня от волчицы не чувствовалось, я все же набралась смелости и спросила:       — Вы случайно не знаете, где сейчас может быть Сандр?       Она подняла на меня задумчивый взгляд, и я поспешила пояснить:       — Александр Варгенссон.       — Да-да, я поняла, о ком ты. Около часа назад видела его, но не знаю, куда он шел.       — Поняла, спасибо, — улыбнулась я.       — Да было бы за что, — она вернулась к посадкам.       Минут через пятнадцать мне все же удалось найти Шведа, они с Петшей тащили огромные мешки. Общаться со вторым другом Германа не сильно хотелось, казалось, он меня недолюбливает, но все-таки это не Аластор и Варгенссон старший, чтобы из-за него снова упустить Сандра.       — Привет, Сандр, — радостно поздоровалась я, подскочив к блондинчику-бодибилдеру, и перевела взгляд на Петшу, — привет, Петша.       Темноволосый молча кивнул, а вот Швед улыбнулся мне, дружелюбно ответив:       — Привет, конфетка. Рад тебя видеть.       — И я. Как ты? Как твое самочувствие? Смотрю, ты уже восстановился? — я кивнула на мешок. — Работаешь во всю.       Сандр утвердительно покачал головой.       — Ага, ну а сколько еще валяться? Я уже в полном порядке, конфетка. Сама как?       — Отлично всё, — при общении с Сандром улыбка отказывалась сходить с лица.       Пристроившись рядом с блондинчиком и обсуждая с ним какую-то ерунду, я так и дошла с парнями до сарая. Петша в диалоге не участвовал, только поглядывал то на меня, то на Шведа. В темных глазах не читалось яркой неприязни, но контактировать со мной он явно не желал.       Ребята кинули свои мешки в кучу к другим мешкам, после чего Сандр сел на один из них, а его друг прислонился к стене. Солнечный свет проникал в темное пыльное помещение только через щели в досках. Вспомнился первый вечер в этом сарае, когда сидела тут и ждала приговора.       — У вас перекур? — поинтересовалась я, присаживаясь на соседний мешок. — Побуду с вами, если вы не против?       — Да, конечно, — отозвался Александр и сладко потянулся. Взгляд зацепился за его накачанные руки и грудь, но без какого-либо подтекста. Герман не лишил меня возможности видеть красоту в других мужчинах, но полностью лишил какого-либо интереса к ним. На Александра было просто приятно смотреть – очень красивый и добрый человек. Лицезрение же Рудницкого младшего вызывало совершенно другие эмоции…       На удивление, Петша не проигнорировал мой вопрос, а согласно кивнул. Может, он все-таки нормально ко мне относился, а в прошлый раз лишь беспокоился о своем близком друге?       — Сандр, а у Дечебаля есть здесь друзья?       Швед пожал плечами:       — Они с Ириной были неразлучны, он к ней как к старшей сестре относился, а друзья… Общается с кем-то, вроде. Но точно не со мной.       — Когда они пришли к нам, — внезапно заговорил Петша, — Дечебаль не слишком-то стремился с кем-то подружиться.       — Держался особняком?       — Ну… не то чтобы… Он разговаривал, участвовал в совместных делах, но чтобы дружить… нет. Деч думает, что все его считают чужаком, на самом же деле он сам до сих пор относится так к нам. Не стая его не принимает, а он сам не хочет становиться ее частью.       — Понятно, — задумчиво отозвалась я.       Как интересно выходит: два человека смотрят на одну ситуацию под совершенно разными углами. Один считает, что другие его не принимают, а второй считает, что первый не принимает других. Самое забавное, что оба правы. Или оба неправы. Интересно, а где тогда истина? Наверное, как всегда – посередине. И Дечебаль, и стая относятся друг к другу настороженно и не решаются сделать первый шаг, чтобы расположить к себе. Вывод один: жаль Дечебаля. Тотальное одиночество – это тяжело.       Очень часто в жизни происходят такие ситуации, как у Доберманчика и остальных волков в лице Петши. Самым ярким таким примером в моей жизни был конфликт отца и его друга Антона, когда отец еще был любимым папой-трудоголиком. Конфликт этот возник на рабочей почве – Антон решил съехать с совместного проекта, оставив отца разгребать все в одиночку. Когда папа рассказывал мне свое видение их ссоры и всей этой ситуации, я качала головой и думала: “как же Антон мог так поступить? Так еще и другом ведь был”. А чуть позже, когда приехала в гости к молодой жене Антона, с которой была в хороших отношениях, я услышала версию конфликта уже от самого друга отца, и мысли стали совсем другими: “папа вообще не прав…”. Все просто – каждый смотрел на ситуацию с кардинально разных сторон и по-разному оценивал свои поступки, а единственным шансом понять друг друга был открытый разговор, которого так и не произошло. Пятилетняя дружба просто развалилась в один момент.       — А почему ты спросила про него? — поинтересовался черноволосый вервольф. Александр тоже заинтересованно на меня посмотрел.       — Просто задумалась о том, есть ли у него кто-то или он теперь один остался.       — Ясно. Сандр, я пойду, догонишь, — сказал Петша Шведу и направился к выходу из сарая.       — Да, через минуту, — ответил Сандр, а потом перевел взгляд на меня и подмигнул. Я смущенно улыбнулась. Ну как у такого парня может не быть девушки? — Все хорошо у тебя, конфетка? Не обижает никто?       — Нет, все прекрасно, — отозвалась я, вспомнив в этот момент Фрейю. По факту, она же пока только угрожала, а не обижала, так что это даже была не ложь. — Можно у тебя кое-что спросить? Личное.       — Личное? — протяжно повторил Александр и усмехнулся. — Да, спрашивай.       — Герман… рассказал мне о цветах. — Возможно, Волчонок поделился всем со своим лучшим другом, и Швед был в курсе, что не рассказал, а показал, но сама говорить об этом не стала. Даже если Сандр поймает меня на такой лжи, все равно поймет. — Как ты их нашел?       — Случайно. Гулял там, — он внимательно посмотрел мне в глаза. Было видно, что не договаривает.       — Один? — этот вопрос – прямой намек, что что-то знаю, но я его случайно задала, не успела подумать.       И, конечно же, Швед этот намек уловил.       — А что? — он слегка улыбнулся. — Тебе известна эта история?       — Нет. Просто догадалась. Герман почему-то не стал рассказывать мне, как ты на них набрел, значит, тут что-то личное. А что еще может быть личным в посещении какого-то далекого места, если не тайное свидание?       — Умная девочка, — покивал Сандр. — Всё верно. Несколько лет назад я приходил туда с девушкой, отношения с которой мы скрывали.       — А почему? Она – не вервольф?       — Вервольф. Из нашей стаи. Просто мы не хотели чего-то серьезного и основательного, а по-другому у нас не принято, я бы сказал, нельзя.       — Её имя будет неэтично спрашивать, да?       — Да, конфетка, имя ее я не скажу. Мы договорились оставить это в тайне. Мне-то как-то все равно, даже если кто-то узнает, особенно спустя столько лет, но она просила молчать, так что я промолчу.       — Ты хороший парень, Сандр.       — Спасибо, конфетка, — мягко улыбнулся волк. — Ладно, побегу за Петшей, а то он будет ворчать, что один тяжести таскает, пока я тут с красотками прохлаждаюсь, — он снова мне подмигнул. — Был рад поболтать.       — И я тоже, — улыбнулась в ответ я.       Несмотря на то, что Александр не назвал имени той загадочной девушки, я была уверена, что речь о Лике. Слишком много совпадений. Либо же наш Сандр был тем еще Дон Жуаном и тайно встречался с несколькими девушками в стае. В прошлый раз он говорил, что в юности влюблялся в кого-то, получается, в Лику? Или все-таки нет? Меня это совершенно не касалось, просто было очень любопытно.       Из-за того, что мне нравились и милашка Сандр, и замечательная Лика, в моей Идеальной Вселенной они были парой только потому, что мне бы хотелось проводить время вчетвером: они и мы с Германом. А самым атмосферным было бы отмечать праздники и веселиться на выходных именно парочками. Но, при этом, почему-то Бэсеску и Швед не казались мне созданными друг для друга. Да, оба классные, красивые, хорошие, но будто бы все же не две части одного пазла. Было ощущение, что Лика не сможет в полной мере понять Александра, а Александр не даст ей того, чего она хотела и увидела в Германе. Словами такое не описать, можно только почувствовать.       Так и не решившись пойти к Лике, а отложив это до вечера или завтрашнего дня, я вернулась к Саге. Скорее всего, подруга нуждалась в поддержке и желала высказаться, я была готова ее выслушать, но вряд ли их семейный конфликт закончился так быстро, и девушка была готова видеть кого-то чужого. Она создавала о себе впечатление, как о человеке, которому после эмоциональных всплесков нужно дать время и пространство, чтобы он пришел в себя и восстановился.       Сага готовила ужин на кухне, но к моему возвращению уже почти закончила, так что от помощи отказалась.       — Я видела, как отсюда выходила Фрейя, — сказала Шаманка, помешивая грибы в сковороде, — мы с ней глазами встретились, так что искала она не меня. Тебя, стало быть.       — Что-то не хочется мне к ней идти, чтобы спросить, чем могу быть полезна, — мрачно проговорила я, беря с тарелки с овощами и зеленью веточку петрушки. — Можно?       — Не идти?       — Нет, я о петрушке.       — Можно, конечно. Алексия, что ты спрашиваешь? — нахмурилась Сага.       — Просто неловко, что ем у Вас каждый день и ничем не плачу, — пожала я плечами, собираясь отправить петрушку в рот. — Даже помощь от меня минимальная.       — Я же тебе уже говорила, девочка, все в порядке, — заверила меня шаманка. — Не стоит тебе переживать об этом.       — Ладно, спасибо Вам.       — А что до Фрейи… Разговора тебе с ней не избежать, раз уж она его захотела, но самолично идти к ней ты не обязана.       Выключив плиту, бабушка накрыла сковороду крышкой, а сверху накинула сложенное большое полотенце. На соседней конфорке стояла кастрюля с водой и уже очищенной картошкой. Картофельное пюре со сливочным маслом, жареные с луком лисички и свежие овощи – ужин обещал быть очень вкусным. Я обожала грибы, особенно лисички и опята, но с того момента, как перестала ездить на дачу к бабушке, ела их крайне редко и обходилась только магазинными шампиньонами.       — Фрейя меня ненавидит, я это понимаю. Имеет полное право. Но, как Вы думаете, она может… убить меня?       Сага тяжело вздохнула, задумавшись над ответом. Она ритмично забарабанила искривившимися от возраста пальцами по столешнице.       — Хотела бы я сказать, что нет, Алексия, но, по правде говоря, не знаю. Отвечу так. Я уверена, что Фрейя способна на убийство, если видит в этом смысл. Но не уверена, что она видит смысл в том, чтобы убить тебя.       — А из-за Германа? — предположила я, оперевшись поясницей о кухонную тумбу и сложив руки на груди.       — Послушай, Алексия, — тихо заговорила шаманка, внимательно глядя мне в глаза, — пока она уверена в том, что Герман не поступится законами стаи и не уйдет от нее к тебе в том смысле, в котором это значит у нас, она не станет ничего делать. Нет смысла в этом. Но если Фрейя решит, что ты опасна для ее благополучия, благополучия ее семьи и ее стаи, она сделает все, чтобы защитить то, что ей дорого. Помни это. Старайся не давать Фрейе поводов думать, что ты – угроза.       После этих слов Саги стало даже страшнее, чем после слов самой жены Германа. Если она могла блефовать, угрожать, манипулировать, то шаманка точно говорила все так, как есть. А умирать мне не хотелось. Особенно от рук или клыков Фрейи.       — А как мне… в смысле, что мне делать или не делать, чтобы не давать поводов? — спросила я.       — Ничего не говори ей о вас, отрицай все: свои чувства, его чувства. Всё. Если будет соблазн уколоть в ответ на нехорошие слова, сказав, что для Германа ты дороже и важней, ни в коем случае не поддавайся ему. Фрейя не должна видеть вас вместе или знать, что вместе бываете.       Интересно, Сага просто сказала это, как пример, или действительно знала о наших чувствах и встречах? Догадываясь, что правильное предположение – второе, спрашивать я постеснялась.       — Хорошо, спасибо Вам. Я все поняла. Так, значит, помощь моя Вам не нужна? Могу подняться к себе?       — Помощь не нужна, но я собиралась сделать пару амулетов, если хочешь, можешь с этим помочь, — предложила шаманка. — А после будем ужинать.       — О, я с радостью помогу! — охотно согласилась я.       Сначала мы занимались амулетами: бабушка Сага научила меня обвязывать нитками камни, делая подвески, и рассказала о свойствах некоторых из них. Оказалось, что понятия о драгоценности относительно камней у оборотней совсем другие. Больше всего они ценили аметист, помогающий восстанавливать силы и дающий спокойствие и гармонию, лепидолит, обладающий примерно теми же свойствами, что и аметист, но еще и избавляющий от ночных кошмаров, горный хрусталь, увеличивающий силу, сугилит, который “соединял духовный мир с физическим”, что бы это ни значило, и селенит, обладающий целым рядом полезных свойств: от успокоения и сохранения душевного равновесия до помощи в различных любовных ритуалах. Но больше всего вервольфы ценили лунный камень. Он усиливал все волчьи чувства и интуицию, помогал оставаться в гармонии с собой, уравновешивал волчью и человеческую натуру и помогал раскрыть разум.       Сага подарила мне небольшой кусочек сиренево-фиолетового лепидолита, о котором прежде я никогда даже не слышала, и посоветовала повесить над кроватью. Она сказала, что, хоть я и не оборотень, от ночных кошмаров должен помочь. Даже зная, как устроен человеческий мозг и откуда берутся кошмары – в свое время очень интересовалась психологией и многое прочла на эту тему, я с благодарностью приняла камень с намерением сделать так, как порекомендовала шаманка.       После амулетов мы поужинали, лично я получила огромное наслаждение от сегодняшней еды, после чего вызвалась вымыть посуду. И только вечером уже поднялась в свою комнату, не способная думать ни о чем, кроме скорого обещанного визита Волчонка. Холст с ягненком и волками, прислоненный к комоду, а точнее то, что с моим холстом произошло, заметила не сразу. Только когда легла на кровать, взгляд зацепился за красное пятно посреди белого нарисованного тельца.       — Что за… — нахмурившись, прошептала я и подошла ближе к картине.       В центре холста, там, где был изображен ягненок, зияла ровная дыра, будто полотно проткнули ножом. Вокруг дыры неровно размазали красную краску, баночка с которой валялась на полу рядом с раскрытой коробкой, в которой лежали мои художественные принадлежности.       Слетев с лестницы, я со всех ног понеслась к ферме. На улице уже начало темнеть, солнце еле-еле выглядывало из-за макушек деревьев, а многие вервольфы разошлись по домам. Дыхание сбилось, в боку начало колоть, мышцы ног забились, но темпа я не сбавляла, продолжая бежать. Задыхающаяся, с неприятным жжением в груди, я резко распахнула двери хлева, совершенно не думая о Филипе, и бросилась к загончикам с овцами.       Малышка Луми была цела и невредима. Из груди вырвался вздох облегчения. Она успела немного подрасти, и, кажется, узнала меня.       — Привет, Луми, — улыбнулась ей я и, протянув руку в щель между досками, погладила овечку. Та не отпрянула, значит, точно помнила. — Как ты тут? Прости, что не приходила.       В глубине хлева хлопнула дверь. Должно быть, Филип услышал голоса и шорох животных, среагировавших на мое появление, и решил выйти посмотреть, кто наведался к нему так поздно. Не желая встречи с этим мрачным вервольфом, я шепнула Луми, что скоро обязательно приду к ней, и поспешила покинуть хлев.       Значит, послание Фрейи я поняла неправильно. В ягненке на холсте она увидела не Луми, а меня.

***

      Вернувшись домой к Саге, я умылась, расчесала волосы и переоделась в свободную футболку и черные спортивные штаны. Если планы Германа не изменились, на что была огромная надежда, очень скоро он должен был прийти. Следовало выбросить из головы Фрейю хотя бы на этот вечер.       На первом этаже раздались шаги, приближающиеся к лестнице. Опомнившись, я схватила испорченную картину и быстро закинула ее под кровать, затем, не зная, что делать, и уже ощущая порхание бабочек в животе, так и осталась стоять посреди комнаты.       Скрипнула одна из ступенек и уже через мгновение в дверь постучали в знакомой манере.       — Заходи, Герман, — отозвалась я и сделала два шага вперед.       — Привет, милая, — произнес он, заходя в комнату и плотно прикрывая за собой дверь. Щетину Герман полностью сбрил, хотя днем она еще была. На нем были надеты черные штаны, подчеркивающие длину и стройность крепких ног, и свободная бордовая футболка, которая, как я прекрасно помнила, скрывала рельефный пресс.       Безумно хотелось подскочить к Герману и обнять его, но пока удавалось себя сдерживать.       — Я сегодня ненадолго, Алекси.       — Ненадолго – это на сколько? — спросила я, стараясь не расстраиваться раньше времени. Главное, что он пришел. Даже если на минуточку – уже счастье. Я весь день его ждала.       — Минут на пятнадцать. Двадцать – как максимум. Дольше сегодня не получится.       Ну, пятнадцать минут – это уже что-то. Правда, зная всем знакомый закон несправедливости, пролетят они сейчас за одно мгновение. Это только на скучных уроках и во время каких-нибудь неприятных процедур или ожидания транспорта пятнадцать минут становятся бесконечностью.       — Хорошо, я понимаю. А ты… просто пришел или о чем-то поговорить хотел?       Мы так и стояли друг напротив друга на расстоянии двух вытянутых рук. Ощущалась странная неловкость. Герман не спешил хоть как-то меня касаться, а я не решалась сделать это первой.       — Просто. Точнее, есть одна новость, но в остальном просто хотел тебя увидеть.       На душе потеплело.       — Что за новость? — спросила я, утопая в его глазах.       — Завтра прибудут Лиулфр и Инголфр.       Меня будто окатило ледяной водой, тревога подскочила до небес. Даже романтическое настроение разрушилось.       Завтра нас, в особенности, меня, ждало что-то очень серьезное и очень страшное. И завтра должна была решиться моя дальнейшая судьба. Возможно, судьба Германа отчасти тоже. Это же он меня сюда привел.       — Эй, милая, спокойно, — сказал Герман, подходя ближе, — ты чего? — как обычно, от него не скрылись мои эмоции, и он все понял. — Нормально все будет. У нас адекватный Альфа. Ты помнишь, что я тебе говорил в лесу насчет разговора с ним?       — Да, — кивнула я. — Не врать, вести себя кротко и уважительно, говорить все прямо, но не упоминать чувства к тебе. Сказать только, что хорошо к тебе отношусь и ты для меня не чужой, но в курсе насчет законов оборотней. И что ты женат.       — Умничка. И еще, не помню, говорил или нет, но в глаза ни Лиулфру, ни Инголфру долго не смотри. У нас не принято так. Это либо вызов, либо демонстрация превосходства. Можешь смотреть в область груди.       — Поняла.       — Всё пройдет хорошо, — Волчонок подошел ближе и притянул меня в свои объятия, я тут же крепко обняла его в ответ. — Я буду рядом, в обиду тебя не дам. Ничего страшного в этом разговоре нет, правда. Просто расскажем нашу историю, и всё.       Неужели он сам вообще не нервничал? Нервничал наверняка. Просто мне этого не показывал.       — Какой самый худший вариант развития событий?       — Не надо думать о плохом и настраиваться на это, Алекси.       — Я просто хочу понимать.       Я вздохнула, Герман погладил меня по голове.       — В худшем случае, тебя попросят покинуть стаю. Но я все равно придумаю, как обеспечить тебе безопасность, я тебе обещаю. Не волнуйся об этом.       — А для тебя самый худший вариант какой? — спросила я. Его безопасность волновала даже больше собственной. — Тебя могут как-то наказать из-за меня?       — Ничего такого. Максимум – поругают, — ответил он.       Не покидало чувство, что Герман врет. И насчет самого плохого варианта для меня, и насчет самого плохого варианта для себя, но настаивать на правде я не стала. Раз уж он решил сказать так, пусть так оно и будет. В конце концов, возможно, это был последний вечер, который мы могли провести вместе. Последние минутки. Хотелось потратить их на что-то более приятное.       — У нас остается еще минут десять? — тихо спросила я, утыкаясь лицом в его ключицы. Подразумевалась именно сегодняшняя наша встреча, но для меня собственный вопрос прозвучал так, будто речь шла о нас в целом. Плохое предчувствие не оставляло. Схватить бы любимого за руку, убежать далеко-далеко и спрятаться так, чтобы никто не нашел.       — Еще пятнадцать, но потом уже точно надо будет идти, — отозвался Герман.       — Ты можешь угадать, как бы я хотела провести эти пятнадцать минут, выбирая из возможных вариантов, чтобы мне не пришлось говорить вслух неудобные вещи? — попросила я и потерлась о него головой. — Пожалуйста.       — Ты кошечка или лисичка? — в голосе вервольфа звучала нескрываемая нежность. — Хитрая такая. Но, ладно, хорошо. Думаю, твои желание сейчас примерно такие же, как вчера ночью?       — Угу. Если можно.       — Раз вчера было можно, почему сегодня нельзя?       — Не знаю, мало ли…       — Я игры в ромашки не люблю, так что, нет, ничего не изменилось.       Взяв Волчонка за руку, я подвела его к кровати. На секунду в зеленых глазах блеснули игривые искорки, а губы тронула такая же игривая ухмылка, но вполне угадываемую шутку озвучивать он не стал.       — Можно у тебя… на коленях… посидеть? — нерешительно спросила я.       — Можно.       Герман сел на мою узкую кровать и прислонился к стене. Я подала ему подушку, чтобы он положил ее под спину, так ведь удобней, и замешкалась. Свет от лампы был тусклый и теплый, Сага внизу уже наверняка спала, но все равно в полной ночной темноте, спрятавшись под кронами деревьев ото всех, было гораздо проще идти на поводу у своих желаний, чем сейчас.       Волчонок, как всегда, решил мне помочь.       — Иди ко мне, — громким шепотом позвал он, заставив и так беспокойных бабочек в моем животе заметаться с тройной силой.       Поставив одно колено рядом с его бедром и перекинув второе через другое его бедро, я медленно села и опустила ладони на широкие плечи. Дыхание сбилось окончательно. И у меня, и у Волчонка. Он положил обе руки чуть ниже моей талии. Я закусила губу, не в силах поднять на него взгляд из-за нахлынувшего смущения. Низ живота приятно тянуло, и прекрасно чувствовалось, что Герман тоже испытывает нечто подобное. К счастью, он продолжил исполнять мою просьбу – угадывать мои желания, так что говорить ничего не пришлось, мужчина сам привлек меня к себе и нежно поцеловал в шею. Прикрыв глаза, я выгнулась, с губ сорвалось чуть слышное “ах”. Герман продолжал делать то, что так мне нравилось, поцелуи становились настойчивей, и я уже ждала, что он вот-вот все-таки прикусит нежную кожу.       — Алекси, — остановился любимый, крепче сжав руки, все еще лежащие пониже моей талии. Но ведь пятнадцать минут не закончились? — Можешь, пожалуйста, не тереться так, милая? Мне, конечно, приятно, но очень тяжело.       До этого момента я даже не замечала, что начала слегка двигать тазом. Стало безумно неловко, даже щеки запылали.       — Прости, — почти беззвучно отозвалась я.       Герман усмехнулся. Должно быть, заметил смущение.       — Девочка моя… — вдруг прошептал он и ласково погладил меня по волосам. Я подняла на него взгляд.       В глазах мужчины было столько любви и нежность, что у меня аж дыхание перехватило и отчего-то захотелось расплакаться. Дотронувшись кончиками пальцев до его щеки, я аккуратно провела ими до подбородка и слегка коснулась нижней губы.       — Я не знаю, как буду жить без тебя, — тихо произнесла я. Неправильно такое говорить, Герману и самому наверняка было тяжело и больно, но оно как-то само вырвалось.       Обхватив руками его шею, я стала покрывать нежными поцелуями его лицо, избегая запретных губ. Те чувства, которые были к этому человеку… это было нечто особенное, не менее волшебное, чем он сам. Никогда не испытывала даже примерно чего-то подобного и вряд ли смогла бы испытать снова к другому человеку.       В одном древнем китайском мифе говорилось о том, что каждый из нас связан красной нитью со своей настоящей любовью. Эта нить может растягиваться, сжиматься, но никогда не порвется.       Я нашла того, к кому была привязана моя ниточка другим кончиком. Сомнений в этом не было.       Когда я немного отстранилась, чтобы посмотреть на любимого, он прикоснулся рукой к моей щеке и ласково погладил, дотронувшись пальцем до губ. Прикрыв глаза, я сильней прижалась к его горячей широкой ладони и слегка потерлась о нее.       За окном вдруг зашумело – пошел сильный дождь, застучавший о листочки, землю и крыши домов.       — Хочу, чтобы ты знала, — прошептал Волчонок, глядя мне в глаза, — ты – самое лучшее, что случалось в моей жизни, Алексия. Ты потрясающая. Удивительная. Твоя душа полна света, и рядом с тобой я превращаюсь не в волка, а в мотылька, который не может не лететь на этот свет.       — Герман…, — только и смогла произнести я.       Он мягко ухмыльнулся.       — Излишне поэтично для меня, да?       — Ты правда редко так разговариваешь. Но… прозвучало очень красиво. Эти слова я не забуду. Никогда. Кстати, ты просил меня кое о чем, — вспомнила я и, встав с колен Германа, подошла к комоду, на котором уже несколько дней лежал тот браслет из бусин, сделанный мной специально для него. Тогда показалось, что не стоит его отдавать, но теперь я передумала и, забравшись обратно на колени любимого вервольфа, протянула ему браслет. — Вот, это тебе.       — Надень сама, пожалуйста, — сказал он, поднеся ко мне запястье.       Я надела ему браслет.       — Очень красивый, спасибо, милая, — Волчонок погладил бусинки пальцами другой руки, после чего крепко меня обнял.       И все оставшиеся минутки мы так и просидели, обнявшись.       А потом Герман ушел.