Самое замечательное время

      Двадцатого декабря, в воскресенье, когда Стив возвращается из церкви, Джеймс его уже ждёт.       Конечно, он просто сидит на диване, но Стив оставил камин зажжённым с утра, и Джеймс из наполовину проснувшегося, лежащего в кровати парня превратился в бодрого, одетого в джинсы, типичный рождественский свитер и шапочку Санты. И это...       Так, он показывает ему второй свитер, да ладно.       — Серьёзно? — Стив разувается. — Мы всё-таки будем это делать?       — Ты сказал, можно наряжать елку! — восклицает Джеймс, и Стив смеётся.       — Сказал. Ты прав. И обязательно вместе, да?       Вообще-то, делать это вместе будет приятно. Украшения хранятся в чулане за его студией в задней части лофта. Не считая рождественского венка и свечей – это они достали уже в начале месяца.       — Давай, я достану их после обеда? Я умираю от голода.       Джеймс расплывается в улыбке, протягивает ему свитер, и Стив его берёт.       На Джеймсе свитер в около-норвежском стиле, который он где-то достал, и узор на нём подозрительно напоминает синюю форму Стива, со звездой на груди в стиле Роза Сельбу. Пока кто-то не сообщит ему нечто иное, Стив собирается винить в этом Ванду. Когда Стив надевает свой свитер, тот оказывается в основном синего цвета, но только благодаря длине его туловища, хотя от воротника до груди он красный, а там, где цвета встречаются на груди, их разделяет белый узор.       Это раздражающе патриотично, но даже сам Стив готов признать, что в красном, белом и синем он выглядит намного лучше, чем в ярком травянисто-зелёном, который в последние годы, кажется, появился на большинстве рождественских свитеров (не считая свитера Сэма. У Сэма это всегда белый свитер с красными акцентами. Этот свитер, с красным воротником, красными линиями на боках и бесючей красной надписью курсивом «Поцелуй КЭПа», появляется на нём каждый год, заставляя Сэма выглядеть Сантой-Наоборот, когда он его носит, потому что друзья Стива такие же чудаки, как и он сам – он их специально подбирал).       На обед он готовит рагу с домашними хлебцами, потому что это такой день, когда это будет кстати: он делает подливу густой и насыщенной, а хлебцы максимально пышными, старается как может, – а потом, после обеда, послушно идёт за украшениями, пока Джеймс что-то колдует над кастрюлькой вина (они назовут это «глинтвейном», но Стив не уверен, что технически это подходит). Вдобавок, его много, но на Стива оно никак не повлияет, так что он сможет присмотреть за Джеймсом.       Хвою они развешивают повсюду, это всегда в первую очередь – она, разумеется, искусственная, но всё равно красиво. Он отыскал самое лучшее: выглядит, как настоящие еловые ветви, и ещё у него есть ароматические свечи с запахом хвои на потом, когда они закончат. Он начинает у основания перил лестницы, собираясь оплести их до самого верха, но Джеймс опережает его по ступенькам.       — До самого верха? — уточняет он, и Стив улыбается, кивает и начинает передавать ему ветви. Джеймс вплетает их в перила, а потом Стив поднимается наверх и украшает ограждение там. У него есть ещё для книжных полок и каминной полки, а также для обычных полок и верхушек шкафов.       Далее освещение: Стив меняет некоторые абажуры на праздничные, и Джеймс шутит, что он вечно перебарщивает, а потом они вместе вплетают гирлянды мерцающих тёплым белым светом огоньков в зелень повсюду. На это уходит время, потому что все гирлянды соединены между собой, а потом Стив показывает Джеймсу приложение на телефоне, в котором можно ими управлять.       Джеймс пробует по кругу красно-бело-зелёную подсветку, потом серебристо-бело-голубую, а потом пробует неоново-радужную, просто потому что может.       — Супер! — говорит он, а Стив отвечает:       — Так что, теперь и Рождество – это голубое Рождество? — и Джеймс толкает его локтем в бок и переключает подсветку обратно на тёплое белое мерцание.       Когда они заканчивают с основным, то переходят на мелочи – менее заметные детали. Шарики и украшения развешиваются на крючках и прячутся в ветвях. У Стива есть светильник, имитирующий ряд свечей, который стоит на каминной доске, а ещё сотни разных мелочей, которые скопились у него с тех пор, как он впервые проснулся в этом веке.       Он устанавливает ёлку со встроенной подсветкой, которую ему подарила Наташа. Она едва ли выше, чем он сам, но всё равно красивая, и он ставит её в углу основной комнаты, на маленьком столике, который обычно занят напитками или книгами, а потом начинает снимать свои картины.       — Куда ты их перенесёшь? — спрашивает Джеймс, пока Стив снимает со стены портреты своей матери и Пегги, Баки и Джима, Гейба и Тима, Жака и Филипса, Эрскина и Монти, и...       «Все небольшие портреты в это время года...» — мысленно произносит Стив и уже вслух негромко заканчивает: — Под ёлку.       Стив никогда не дарил подарков самому себе, так что под ёлку больше ничего класть было не нужно.       У него есть небольшие резные деревянные поделки, с того года, когда он работал с бойскаутами, все на верёвочках, все безнадежно кривые и все сделанные с любовью. У него есть небольшие шарики, размером с теннисный мячик, все из разных мест, наполовину золотые и наполовину стеклянные, с чем-то характерным для каждого места внутри – они от Наташи. Она утверждает, что покупает их везде, куда бы ни отправилась, вот только он никогда не видел таких нигде в сувенирных магазинах, и все они подозрительно хорошо сочетаются друг с другом. Его любимый – с фульгуритом из Ирана. Тони каждый год дарит ему Официальное Рождественское Украшение Белого Дома (хотя в середине и конце двадцатых он старательно пропустил несколько лет), и у Стива есть для них специальные крючки, на которых обычно живут его щиты, на стенах вдоль лестницы. Ещё у него есть соломенные звёздочки от католических монахинь из Италии, искусственные птички из того же региона, что и один японский дипломат, с которым он подружился (они выглядят настолько реалистично, что однажды он секунд десять паниковал, думая, как выгнать птицу из дома, прежде чем вспомнил, что это), дутое стекло из Венеции, в общем, что-то отовсюду. Даже маленькие ангелочки из Германии. На эти какое-то время ему было тяжело смотреть.       У всех них есть своё место, хотя у некоторых менее официальное, чем у других («соломенные звёздочки можешь повесить куда хочешь», говорит он, «в любое место, куда они подойдут»).       Когда они заканчивают с мелочами, Джеймс относит несколько отбившихся от стада к дереву и стратегически их там размещает. Потом задирает голову.       — А потолок ты украшаешь вообще?       — Да, — отвечает Стив. — В смысле, нет, не я сам – я обычно прошу Клинта сделать это поближе к Рождеству, у него лучше получается лазать по балкам.       Дальше Стив начинает снимать все остальные картины со стен, и Джеймс смотрит на него со смущением. Стив оставляет на стене плакат, но только потому, что на нём надпись рукой Баки.       Когда он снимает все картины и фотографии, то уносит их в заднюю комнату и берёт с собой Джеймса.       — Некоторые я нарисовал сам, — он начинает доставать из шкафа обёрнутые тканью картины в рамах, — что-то нашёл на рынках, одну или две мне подарили. Ну знаешь.       Он начинает разворачивать их и старательно не смотрит в лицо Джеймсу, делая это.       — Эту – на то место, где обычно висит мой пейзаж, — он указывает на свою картину маслом с ёлкой в Рокфеллер-центре. — Ну знаешь, тот рисунок Нью-Йорка в коричневых тонах?       Джеймс кивает.       — В каком году это было? — и Стиву даже не нужно поднимать глаза.       — Дерево было в тридцать седьмом, а нарисовал его я в две тысячи шестнадцатом.       Джеймс уходит с картиной, возвращается за следующей.       Одна из картин – это вырезанная из бумаги сценка Рождества Христова в раме, из Польши, сделанная руками стариков-поляков, которые его помнили.       — Это в центре гостиной, — он смотрит на Джеймса. — Всегда.       Джеймс кивает.       Есть и другие, у каждой – своё место. Наброски, которые делали его ребята в блокноте, который он забрал у Смитсоновского института. Картинки, которые ему дарили разные люди, открытки от друзей. Некоторые – это тканевые драпировки от разных людей и из разных мест, и их он тоже вешает каждый год.       Стив находит ангелочка из солёного теста, который стал серым от времени и пахнет плесенью, но новенькая ярко-красная ленточка означает, что его всё же можно повесить на ёлку.       — Что это? — спрашивает Джеймс, когда он его выносит, и Стив вешает ангелочка на дерево и улыбается ему.       — В музее решили, что это часть пайка, — он посмеивается, вспоминая, как увидел через антибликовое стекло табличку. — Это ангелочек из солёного теста. Баки сделал его в первый год, когда мы начали жить вместе, в нашей квартире. Это было первое Рождество после того, как я потерял мать. Я везде его с собой брал. Вешал его в нашей палатке в Европе. Чуть не потерял чёртову штуку, когда мы собирали вещи в Италии, но да. Он всегда возвращался в мой сундучок.       Рядом с кухней они вешают картину с изображением упомянутой квартиры, на которой в том числе нарисованы спящий на диване мужчина, с кепкой, сдвинутой на лицо, и что-то, отдалённо напоминающее ёлку.       Стив видит, как Джеймс его замечает, видит, как Джеймс осознаёт, кто это должен быть. Джеймс вешает картину – она всего лишь размером с лист бумаги А4 или около того, и рамка простая, но Стив нарисовал её в канун Рождества в том году, когда Баки отдали огромную ветку, которая отвалилась от ёлки, купленной бакалейщиком, в подарок за то, что он помог внести дерево. Усталые, но счастливые, они воткнули ветку в ведро, заполненное газетами, сходили в церковь на службу, а потом вернулись домой. Баки уснул, а Стив воспользовался огрызком карандаша и последним листом бумаги, чтобы сохранить эту картину. Уже намного позже он нарисовал её акварелью, когда смог достать краски. Как оказалось, Говард её сберёг.       Когда все украшения развешаны, все гирлянды подключены, все картины на местах, Стив оглядывается по сторонам.       — Ну что, мы справились, а?       — Выглядит супер, — широко улыбается Джеймс и подходит за поцелуем. — Хочешь включить музыку?       Стив обнимает Джеймса, его улыбка слегка бледнеет.       — У меня есть плейлисты, — говорит он. — Скажи мне, если что-нибудь захочешь добавить – есть вещи, которые я не могу слушать. Я... я имею в виду...       — Ты хочешь сказать, что их тяжело слушать, потому что ты повидал немало всякой херни, — Джеймс привстаёт на цыпочки для поцелуя. — Не вопрос.       Стив хлопает глазами, отодвигаясь немного, но спустя миг расслабляется.       — Эээ, а ещё… — начинает он, и Джеймс поворачивается и смотрит на него.       — Да? — произносит он спустя несколько секунд, а Стив прикусывает нижнюю губу, прежде чем продолжить.       — А ещё, такие синие рождественские огоньки? Такие, от которых картинка расплывается, если посмотреть издали?       — Да? — повторяет Джеймс.       — Я их не переношу.       Джеймс кивает.       — Ладно, — и идёт налить им немного вина.       Стив с силой выдыхает, его заранее подготовленное объяснение остаётся невысказанным. Ну да. Джеймсу не нужно знать причину, ему нужно только знать, что это важно.       — Эй, — зовёт он, и Джеймс снова поворачивается и смотрит на него улыбаясь.       — Да? — посмеивается он.       — Спасибо, — говорит Стив, а Джеймс закатывает глаза.       — За самый минимум порядочности, — замечает он, а потом пафосно кланяется. — Паа-ажалста.       Стив приподнимает одну бровь, глядя на него.       — Эй, — говорит Джеймс, словно ему только что пришло это в голову, и складывает пальцы одной руки пистолетом, — ты стал бы кормить меня арахисом, если бы у меня была аллергия на арахис?       — Что? — отвечает Стив. — Нет! — А потом:       — О.       — О-о-ооо, — выпевает Джеймс улыбаясь и пятится в сторону кухни. — О-о-о-оооо!       — Ай, заткнись, — но Стив улыбается, хотя и чувствует, как щёки заливает румянец.       — Сам заткнись! — отвечает Джеймс и берёт из кухонного шкафчика пару кружек.

~~*~~

      Уже намного позже, когда готовится ужин, когда Джеймс пытается приготовить какой-то хитрый горячий шоколад со специями, Стив...       Ну, это не откровение, учитывая, что он уже некоторое время об этом думал, но всё равно его ошеломляет то, насколько правильным это ощущается.       — Где мускатный орех? — спрашивает Джеймс, и в мозгу Стива происходит нечто странное – он не может точно определить, что именно.       Где мускатный орех – это такой невинный вопрос, но ответ на него он хочет, чтобы Джеймс уже знал.       — Верхний шкафчик, милый. Вторая полка, маленькая стеклянная бутылочка.       Джеймс залезает туда, находит, улыбается, поднимая бутылочку.       — Вуаля, — говорит он, и Стив улыбается.       Джеймс должен знать, где мускатный орех. Стив хочет, чтобы Джеймс знал, где мускатный орех.       Он знает, что ещё он подарит Джеймсу на Рождество – помимо лампы и всего прочего. Он знает. Но именно в этот момент он хочет подарить кое-что Джеймсу раньше времени. Джеймс готовит горячий шоколад, немного неуверенно стоя на ногах, потому что они оба уже выпили по паре кружек глинтвейна к этому времени, и Джеймс моложе, и тоньше, и менее усилен сывороткой, чем Стив.       Но всё равно он достаточно устойчив.       — Еда пахнет офигееееенно, — стонет он оборачиваясь, и Стив не собирается притворяться, что подобные звуки не вызывают у него никакой реакции, но любые его поползновения могут подождать до конца ужина.       Он берёт свою кружку шоколада, «спасибо», и оставляет на диване достаточно места для Джеймса, чтобы они могли устроиться поудобнее вдвоём. Джеймс вытягивается рядом с ним, спиной к груди Стива, и они лежат так, а на фоне играет музыка и свет приглушён.

~~*~~

      У него уходит куда больше времени, чем обычно, чтобы допить кружку, но он может себе позволить потратить на это столько времени, сколько желает, так почему нет?       К этому времени снаружи уже стемнело, с каждым днём становится всё холодней, и снег пока не шёл, но Стив думает, что к Новому году он выпадет. Они уже добавили ещё один плед на постель, и он перекинул несколько покрывал через спинки диванов, чтобы они были под рукой, если им захочется укутаться.       Стив обвивает талию Джеймса одной рукой и зарывается носом в его волосы. Конечно при этом его лицо также погружается в мех с шапки Санты, но он не против. Из динамиков Фрэнк Синатра поёт «Тихая ночь», нежно и негромко, – Стив нормально переносит версию на английском. От версии немецкого хора он не может не прослезиться, поэтому её нет в его плейлисте.       — Я тебя люблю, — тихонько говорит он в затылок Джеймсу. — Каждый раз, когда я переживаю, ты меня удивляешь. Мне следовало бы уже перестать удивляться, но я всё время забываю, насколько ты чудесный.       — Хорошо, что я рядом и могу тебе напомнить, — отвечает Джеймс, потом накрывает ладонью ладонь Стива на своём животе. — Я тоже тебя люблю, знаешь. Я знаю, что ты через многое прошёл. Очень многое, но из-за этого тебя не становится трудно любить...       Стив чувствует, как покалывает его кожу, когда к ней приливает кровь.       — Джеймс, — мягко говорит он, у него нет свободных рук, чтобы спрятать свой румянец – хотя Джеймс его и не видит.       — ...нет, но это правда, — говорит Джеймс. — И ты знаешь, что можешь рассказать мне что угодно, если захочешь. Я выслушаю. Но ты не обязан.       И Стив внезапно слышит эту же фразу другим тоном, другим голосом.       Ты не обязан.       — Я люблю тебя, — и его голос звучит слабее, он сам это слышит. У него ком в горле, а глаза на этот раз щиплет. — Я просто хочу, чтобы ты это знал.       Джеймс ёрзает, сдвигается, смотрит через плечо на Стива.       — Что? Что ты хочешь этим сказать, что случилось? Ты... — он с силой сглатывает. — Ты болен? В чём дело?       Стив качает головой, пытается улыбнуться.       — Нет-нет, не переживай, я в порядке, честно. Просто... Рождество такое... — тяжёлое. Болезненное. Полное сладкой горечи. Мучительное. Напоминание о том, что у него было, и что могло быть, и чего у него больше нет. — Сложное.       Джеймс ставит свой горячий шоколад на стол, потом берёт кружку Стива и тоже ставит. Он полностью переворачивается, оказываясь между ног Стива, лицом к лицу с ним на диване. Его спина заболит, если он останется так надолго, выгнувшись назад из-за выпуклости тела Стива.       — Я тоже тебя люблю, — он складывает руки на груди Стива и вытягивает шею за поцелуем, который Стив с радостью ему дарит.       Стив кивает, проводит руками по голове Джеймса, поверх его шапочки Санты. Несколько мгновений они просто лежат вот так и всё хорошо, но потом Стив вспоминает, который час.       — Эй, давай, пора готовить рис.       — Ладно, Коммандер Я-могу-справиться-со-своими-эмоциями, — отвечает Джеймс, — отлично поговорили.       Стив фыркает, и Джеймс уже начинает вставать, но потом возвращается за ещё одним поцелуем. На этот раз он углубляет его, замедляет, и Стив даже не осознавал, как сильно этого хотел, пока это не случилось, не знал, как сильно его пальцы вцепятся в рубашку Джеймса, пока он не взялся за неё, или насколько приятна будет рука Джеймса на его голове, пока она там не оказалась.       — Рис, — говорит Джеймс, когда они отрываются друг от друга.       — Ага, — но Стив всё ещё обнимает Джеймса, и так приятно провести ладонями по тёплой ткани свитера.       — В рисоварке? — предлагает Джеймс, и Стив хмурится, но кивает.       — Пфф, ну да? Я не собираюсь вытаскивать сейчас все кастрюли. Надо только лука нарезать – хочешь добавить горошка?       — Горошек – это хорошо, — Джеймс кивает, потом приподнимается – он мог бы опереться на Стива, но вместо этого использует диван – и встаёт рядом с диваном. — Я порежу лук.       Стив улыбается ему, заправляет прядь его волос за ухо и оставляет руку там, прижимая ладонь к голове, кончики пальцев на затылке Джеймса, чтобы погладить большим пальцем скулу Джеймса. Он наклоняется и целует Джеймса в лоб. Потом убирает руку, и они идут в кухню: Джеймс – чтобы начать резать лук, Стив – достать горошек из морозилки (и это абсолютно оправданно, декабрь же. Где он возьмёт хороший свежий горошек в это время года? Но его всё равно это раздражает).

~~*~~

      — Ты не дежуришь на Рождество, — говорит Джеймс.       Он произносит это как утверждение, потому что уже знает. Но Стив замирает, прекращая убирать со стола: он знает, какой вопрос Джеймс задаст следующим, и внутренне паникует, сразу же.       — Э-э, — начинает он, — э-э, — и голова Джеймса показывается из-за спинки дивана. — Ладно, погоди, — говорит Стив, и Джеймс кладёт одну руку на спинку и смотрит на него.       Стив знает, что Джеймс не выглядит взволнованным, раздражённым или расстроенным. Стив знает, что Джеймс очень хорошо умеет давать ему минутку собраться с мыслями, когда ему это необходимо.       Но всё же...       — По-погоди, ладно, нет, погоди минутку...       Джеймс даёт ему минутку, Стив знает, что он сам себя накручивает.       — Стив, — говорит Джеймс, и Стив пытается не волноваться, но Джеймс собирается попросить его провести Рождество с его семьёй, и он хочет, он хочет...       Ого, он правда хочет.       Ну надо же.       — Э-э, — повторяет он и выпрямляется. — Ладно, я не дежурю на Рождество.       Джеймс встаёт с дивана, когда он это говорит, и Стив уже собирается попросить его не делать это, но тот оказывается на ногах прежде, чем Стив успевает набрать воздуха. (Даже носки у Джеймса праздничные – маленький олень на них может проиграть мелодию песни «Рудольф, красноносый северный олень», если нажать ему на нос).       — Ладно, — Джеймс улыбается. — Так какие у тебя планы?       И это сложный вопрос. На Рождество у Стива есть заведённый порядок. Если он на дежурстве, он идёт на службу в полночь и предупреждает отца Малкэхи, что ему, возможно, придётся уйти, если случится катастрофа. Однажды так и было, в двадцать первом – тогда их вызвали всех.       В прошлом году, однако, его дежурство начиналось двадцать шестого числа, так что на один день не совпало. Он провёл Рождество дома, с Нат, и ещё несколько человек заглянули на огонёк. Служба в полночь – это сейчас его единственная традиция, разве что после он может пойти прогуляться, если ему не нужно возвращаться на дежурство.       Снега в семнадцатом и восемнадцатом году насыпало просто невероятно много, но Стив всё равно прогулялся к мосту и взял с собой фляжку, чтобы выпить за тех, кого не было рядом, чтобы выпить с ним. Весь мир выглядит по-другому, когда идёт снег, и, хотя в отношении погоды всё, кажется, стало получше, он всё равно надеется, что выпадет хотя бы немного снега. Странно думать о том, как всё было раньше, но он не может удержаться.       Бруклинские зимы были суровыми, очень суровыми, когда он был ребёнком. Но всё равно какая-то часть его скучает по ним, как и по всему прочему, что он оставил позади.       В этом году его дежурство начинается только в пять часов вечера первого января. Это лучший расклад с двадцать третьего года, и другого такого у него не будет до перехода между двадцать восьмым и двадцать девятым, когда у него будут выходные с двадцать второго числа по четвёртое (или пятое, если он обнаглеет). Он уже строит планы – очень осторожно, разумеется, но всё же.       Однако, дело в том, что в этом году он понятия не имеет, что делать.       У Джеймса есть семья. У Стива есть Мстители. У него есть служба в полночь (в церкви, которую он разделяет с родителями Джеймса), и не запланировано ничего, кроме обычного. Прогуляться, выпить, насладиться пустыми улицами и ненадолго ощутить сладкую горечь.       Но Стив знает, что Джеймс хочет пригласить его на Рождество в свой родительский дом, и уже достаточно долго внутренне паникует по этому поводу (а в последнее время паникует и внешне). Но колебание ни к чему не приведёт, поэтому он делает единственное, что приходит ему в голову, то есть берёт дело в свои руки.       — Ладно, — он упирается одной рукой в бедро. — Так что мы будем делать с Рождеством?       Брови Джеймса проделывают примерно половину пути до его шапочки Санты.       — Что мы будем делать?       Стив отхлёбывает своего горячего шоколада.       — Ну я подумал, у тебя либо есть планы, либо ты хочешь что-то запланировать. Или... Э-э, может, хочешь просто остаться тут, со мной?       — Моя мать... — Джеймс подходит к Стиву вплотную. — Я собирался спросить – ты не хочешь провести Рождество с нами?       Стив делает долгий, медленный вдох.       — Твоя мать? — повторяет он, и Джеймс кивает.       — Да, она будет очень рада, если ты будешь с нами. Все они будут рады. Но там будут другие члены семьи – возможно, даже младенец, хотя, возможно, и нет, путешествовать с ним сложно. Мои тётя и дядя, мои родители, моя сестра...       — Ну, — Стив обнимает Джеймса за талию, — твоя сестра мне нравится...       Джеймс смеётся.       — Говнюк. Мои тётя и дядя приедут только после самого Рождества, но. Да. Ты не обязан приходить.       — Я хочу прийти, — Стив опускает голову на макушку Джеймса, закрывает глаза. Джеймс пользуется его шампунем, и это невероятно мило с его стороны, но также означает, что у Джеймса нет характерного аромата, который Стив мог бы вдохнуть. Может быть, он купит ему что-нибудь особенное на Рождество. — Я хочу прийти.       — Не знаю, сможем ли мы оба спать в моей постели, — говорит Джеймс, и Стив уже собирается вроде как... согласиться с какими бы то ни было домашними правилами, которые есть у его родителей, когда Джеймс продолжает, — типа, моя мама понимает, что я взрослый, но мы буквально можем вдвоём там не поместиться.       Стив кивает.       — Конечно. Я буду – на чём, на диване?       — Нет! О господи, нет, ты будешь спать в моей постели, а я на диване.       — На диване? — отвечает Стив. — Ты не можешь спать на диване, ты...       — Ты сам только что собирался спать на диване!       — Это твой дом!       — Этот диван, может, сто пятьдесят сантиметров в длину, а ты, типа, два с половиной метра ростом...       — Я, — начинает Стив, а потом смеётся, выдавливая «метр восемьдесят» прикрывая рот одной рукой.       — О-о, опять ты прячешь эту красивую улыбку, — сияет Джеймс. — Нет. Ты будешь спать в постели, и твои маленькие ножки будут свисать с одного конца...       — Джеймс...       — Ладно, большие ноги, а я буду спать на диване, и так у тебя будет личное пространство, потому что я знаю, что твой коммандер-младший с самого утра ведёт себя приблизительно как Рин Тин Тин.       — Что? — переспрашивает Стив. — Приблизительно как?       — Ну, знаешь, — и Джеймс начинает с энтузиазмом ёрзать в объятиях Стива. — «Где он, дружок? Найди мне его, ищи!..».       Стив даже не знает, что на это ответить. Он просто смотрит на Джеймса, в шоке.       — Что за хрень, — произносит он, и Джеймс складывается пополам, утыкается лицом в грудь Стива и хохочет.       Стив опускает одну руку на затылок Джеймса и обводит взглядом свой украшенный дом, улыбается, пока плечи Джеймса содрогаются. Это славно. Представление Джеймса о том, что смешно, немного странное, но всё равно это славно.       — Эй, эй, — говорит Стив, а когда Джеймс поднимает голову, Стив берёт его за подбородок и целует – Джеймс всё ещё улыбается, так что поцелуй полон зубов. — Если хочешь, чтобы я был там, я там буду. И я буду спать в твоей постели. И я приготовлю тебе кофе с утра.       — И может у нас получится минет тайком, когда никто не увидит? — предлагает Джеймс.       Стив фыркает.       — Может быть. Если ты считаешь, что тебе удастся всё это время вести себя тихо.       — О, — громко стонет Джеймс, сводит брови и запрокидывает голову в достаточно точной имитации Стива посреди секса. — О, о...       Стив легонько тычет его в бок, а когда Джеймс вскрикивает и дёргается, опрокидывает его назад и целует.       — Вредитель, — говорит он нос к носу. — Хулиган. Баламут. Шкодник.       Джеймс смеётся, и его шапка сваливается на пол.       — Хм-м, хм-м-м, ты всё равно меня любишь.       — Именно, чёрт побери, — рычит Стив, потом выпрямляет их и ещё раз легонько даёт Джеймсу тычка для полного счастья.       Джеймс поднимает шапку с пола – Стив щиплет его за задницу, когда он наклоняется, и Джеймс со смехом отскакивает вбок – а потом поворачивается, чтобы вернуться к дивану.       — Когда мы туда отправимся? — спрашивает Стив, и Джеймс снова смотрит на него и пожимает одним плечом, всё ещё широко улыбаясь.       — За день до кануна Рождества?       Стив кивает, ему даже не нужно задумываться – он уже освободился, и на дежурство ему только в пятницу, первого января, в пять часов вечера.       — Ага. Пойдёт.       Когда Стив заканчивает убирать со стола, пока Джеймс пишет смс своей матери, Стив отправляется обратно в свою мастерскую и находит кое-что, что лежит у него уже с месяц. Это нечто маленькое. Очень незаметное.       Когда он возвращается, Джеймс уже налил им ещё по кружке глинтвейна и снова устраивается на диване.       — Иди поообнимаемся, — зовёт он. — Посуду можно помыть потом, я хочу... — он шевелит плечами, — ...пожмякаться.       Стив негромко посмеивается.       — Это я могу, — и он выключает несколько ламп и направляется к нему.       Когда он ложится на диван, Джеймс сдвигается, чтобы они могли устроиться как раньше, а потом Джеймс расслабляется, со вздохом откидываясь на грудь Стива.       — Хммм, как за каменной стеной, — тихо бормочет он, и то, с какой силой в груди Стива при этом вскипает гордость, одновременно удивительно и смешно.       Он ничего не говорит, но очень широко улыбается в свою кружку.       Джеймс укладывает голову на плечо Стива и щурится, глядя на потолок.       — Обожаю это место, — говорит он.       Стив облизывает губы, ставит кружку на пол.       — Да? — он старается, чтобы в его голосе не звучала чересчур сильная надежда.       — Да, — отвечает Джеймс. — Все твои огоньки, и дерево, и кирпич.       — Ну, а я обожаю твою квартиру, — нежно говорит Стив, прижимаясь губами к виску Джеймса, напрягает руку, чтобы прижать Джеймса к себе крепче. — Все эти гирляндочки повсюду, эти ароматизирующие штуки, маленькие искусственные суккуленты. Эти тканевые драпировки и всё, что ты сделал сам, на стенах. Я обожаю твою квартиру.       Джеймс тоже ставит кружку и приподнимается чуть повыше, так что его голова оказывается на одном уровне с головой Стива, и всё, что ему нужно сделать, чтобы увидеть большую часть его лица, – повернуть голову на плече Стива. Его щёки румяные от алкоголя, горячие от свитера, а глаза сияют, потому что в них отражаются огоньки на ёлке.       — У тебя дом лучше, — говорит он, и Стив тихонько смеётся.       — Это субъективно. Но я это к тому, что здесь много мест, где можно повесить гирлянды, понимаешь? Эти маленькие искусственные суккуленты, которые у тебя дома, они такие милые – как ты отнесёшься к тому, чтобы нечто подобное устроить и здесь, а?       — Пфф, — откликается Джеймс. — Гирлянды и суккуленты, подушки и драпировки, и всё такое? — он улыбается, слегка нетрезвый, удобно устроившийся.       — Ага, — кивает Стив, не в силах отвести от него глаз, — всё такое.       — Это супер, — Джеймс хихикает, поворачивая голову, но не отводя её от губ Стива – тот зарывается носом в волосы Джеймса на несколько мгновений. — Ты хочешь, чтобы я обновил интерьер твоего дома.       Стив облизывает губы, пока Джеймс посмеивается, обнаруживает, что ему труднее дышать. Он снова прижимает Джеймса поближе, всего на миг, закрывает глаза и вдыхает аромат волос Джеймса.       — Нашего дома, — говорит он.       На долгий миг Джеймс полностью замирает, потом сдвигается вперёд, переворачивается, чтобы посмотреть Стиву в лицо.       Его рот приоткрыт, а глаза широко распахнуты, он, кажется, вот-вот заплачет. Стив примерно так же чувствует себя и сам.       Стив показывает ему маленький ключ с микрочипом, который принёс из мастерской.       — Что скажешь? — спрашивает Стив, и переносица Джеймса собирается складочками, а от уголков его глаз разбегаются лучики морщинок.       — О боже мой, — он широко, ослепительно улыбается, приподнимается и обвивает руками шею Стива. — Ты серьёзно? О боже мой, да, я с радостью, — он отодвигается назад, прикусывает губу, что-то ищет глазами в лице Стива, качает головой. — Я с радостью. С огромной радостью... Я люблю тебя, я так сильно тебя люблю, Стив...       Стив смеётся, когда Джеймс проводит пальцами по его волосам – по следам его пальцев бегут мурашки, а сразу за ними приходит возбуждение.       И Стив целует его в ответ, когда Джеймс целует его, сжимает плечи Джеймса, когда тот начинает двигаться, прижимаясь к нему, и следует примеру Джеймса, когда тот не скрывает свои намерения.       Кухня может подождать.

~~*~~

      В понедельник они целый день просто расслабляются. Они снова пьют глинтвейн, слушают музыку, целуются, ласкают друг друга и смеются, Стив делает фото, несколько набросков. Джеймс ковыряется в коде, который написан примерно наполовину, на своём ноутбуке, и они вместе погружаются в уютную полутишину тёплой, залитой приглушённым светом и ароматом хвои комнаты.       Стив готовит горячий шоколад с корицей и горячие бутерброды с беконом из мягкого, белого домашнего хлеба на обед, и только в середине дня один из них наконец заговаривает.       — Я не знаю, что нам взять с собой, — говорит Стив. — Что твои родители пьют?       Джеймс резко прекращает мурлыкать в такт «Зимней сказке», замирая в процессе закручивания искусственной еловой ветки вокруг проволочного круга на другой стороне стола. У Стива тоже есть такой, а стол весь завален гирляндами на батарейках и небольшими украшениями, которые они добавят к венкам, когда те будут готовы.       — Что? — говорит Джеймс, и Стив хрюкает от смеха с такой силой, что изюминку в шоколаде чуть не затягивает ему в нос.       Он успевает проглотить полный рот смеси Праздничных Фруктов, делает глоток глинтвейна, чтобы промыть горло.       — Я спросил, что мы возьмём к твоим родителям? — отвечает Стив. — А ещё, чёрт, что мне подарить твоей...       — Расслабься, — говорит Джеймс. — Мы подарим Бекке несколько DVD и типа плакат, а ещё я нашёл ей такой симпатичный кулончик с Критан, который светится в темноте...       — Критан?       — ...а моя мама обожает кошек, так что я купил ей ежедневник на следующий год с кошками на обложке – Критан это Крайзис и Итан из сериала «Сверхчеловек» – и вазон, который она хотела, потому что он автоматически поливает цветы, а для моего отца очень легко покупать подарки, потому что он ненавидит сюрпризы, и у него есть список хотелок онлайн. Мы подарим ему керамическую сковородку и книгу про... о. Э-э-э, тебя, вообще-то. Вроде как.       — Мы? — повторяет Стив. — Да ладно, я же не...       — Моя мама покупает подарки для всех остальных членов семьи, и я без проблем подпишусь на подарочных этикетках для них, так что ты тоже без проблем подпишешься на моих этикетках.       Стив выдыхает через нос, опирается локтем на стол и кладёт подбородок на ладонь.       — Естьсэр, — говорит он, и Джеймс кивает.       — Именно, чёрт побери, в натуре.       — О, нет, я вовсе не натурал, — отвечает Стив и ведёт пальцами одной ноги вверх по икре Джеймса.       Джеймс смеётся, зажмуривает глаза.       — Это ужасно. Ты самый ужасный.       — Я кошмарный, — соглашается Стив. — А что мы возьмём к твоим родителям...       — Я же тебе только что сказал...       — Нет! Я имею в виду, что не могу появиться у них на пороге с противнем жаркого, у твоей матери свои планы на ужин! Я не могу принести десерт, потому что, что если она будет готовить десерт сама?       — Ты имеешь в виду, что мы такие подкатим с букетом цветов и бутылкой вина?       — Да!       — Не, — отвечает Джеймс. — Вино они не пьют. И Матильда буквально сожрёт любое растение, которое появится в доме, так что это тоже отпадает.       Стив вздыхает.       Он продолжает заплетать искусственную хвою ещё несколько секунд, обдумывая, что мог бы принести с собой. Открытку, разумеется, но он не может взять украшения, потому что не знает, сколько у них свободного места на полках/стенах/где угодно, или какая у них цветовая схема оформления. Он не знает, любят ли они игры, и даже если да, то не знал бы, где купить какую-нибудь так близко к Рождеству. Может быть, колоду карт? Нет, это ужасно. Фильм? Нет, нет-нет, он никогда не сможет одним фильмом угодить сразу всем.       — Печенье! — внезапно осознает он, и Джеймс заметно вздрагивает от неожиданности. — Прости, милый... — но Джеймс смеётся, так что, наверное, всё хорошо. — Я могу испечь печенье! Я такой тупой, как я раньше не додумался?       — Потому что я – мозг в нашей команде, — отвечает Джеймс. — Какое печенье?       Стив откидывается на спинку стула и задумывается. Он мысленно листает свою книгу рецептов и пытается отсортировать всё «Рождественское».       — Не знаю. Я мог бы испечь пряников – есть рецепт типа «красный бархат», очень вкусный, или с двойным шоколадом, а ещё у меня есть лимон... Брауни тоже хороши, а ещё всегда можно...       — А ты можешь, — начинает Джеймс, — просто типа... сделать печеньки с шоколадной крошкой?       Стив смотрит на него, по-птичьи наклоняет голову.       — Да? В смысле, могу – просто ванильное тесто с шоколадом?       Джеймс кивает.       — Ага. Они, на самом деле, мои любимые.       Стив посмеивается и садится ровно.       — Понятно, — говорит он, — то есть я делаю печеньки для тебя?       — Как это мило с твоей стороны! — Джеймс прикладывает ладонь к груди. — Не стоит так утруждаться, ооо, но я согласен, мне три дюжины...       Но тут мозг Стива наконец начинает работать на полную мощность.       — Эй, эй, погоди, у меня есть такая штука… у меня такие, звёздочки, они так складываются, шлёп, шлёп, шлёп, — он показывает руками Джеймсу, форма побольше, средняя, маленькая, — ...ёлка из печенек!       Джеймс хлопает глазами, а потом всё его лицо словно озаряется от неожиданности и удовольствия.       — Я такие видел! Мы можем покрыть их цветной глазурью, красной, белой и...       — Если ты закончишь это предложение, — указывает на него Стив через стол, — будешь есть только формочки для печенья.

~~*~~

      Тесто – это легко, и, поскольку это же Джеймс, Стив половину делает двойным шоколадным, а вторую половину с ванильным тестом и шоколадной крошкой.       — Сколько ты делаешь? — спрашивает Джеймс, а Стив плюхает ванильное тесто перед ним на стол.       — Мы будем делать две ёлки, — отвечает он. — Семь формочек разного размера, вырежи по две штуки каждой.       — Ладно? — говорит Джеймс, когда Стив вручает ему скалку.       А потом Стив начинает посыпать рабочую поверхность порошком какао, передаёт Джеймсу сахарную пудру.       — Постарайся, чтобы все были одинаковой толщины, — говорит он, и Джеймс кивает.       — Ладно.       И они начинают раскатывать тесто. Стив начинает с двойного шоколада – в муке какао, в самом тесте белая шоколадная крошка. У Джеймса его ванильное, у Стива шоколадное, и спустя некоторое время столешницу покрывают звездочки разных размеров. Когда Джеймс заканчивает со своими, Стив раскатывает свою часть ванильного теста и делает звёздочки из него тоже.       — Видишь? В одной ёлке они будут чередоваться, а одна будет из одинаковых.       Джеймс кивает.       — Круто.       И печенье отправляется в духовку.

~~*~~

      Есть нечто реально умиротворяющее в том, как дом заполняет запах горячей выпечки и шоколада, и Стив улыбается, когда до него доносится ещё и запах из кофеварки.       — Тут пахнет, как в «Старбаксе», — широко улыбается Джеймс, а Стив игриво шевелит бровями.       — Неплохо, а? Если я сделаю горячий бутерброд с сыром и позвеню приборами, можем представить, что нас окружают и другие претенциозные хипстеры...       — Эй! — пищит Джеймс. — Кто бы говорил, мистер.       — Коммандер.       — Да по фигу.       Стив целует его.       — Откуда ты знаешь, что я не имел в виду самого себя?       Джеймс кивает.       — Ладно, на этот раз прощаю.       — Осталось подождать минут пять, — говорит Стив. — А потом кофе и печеньки!       Джеймс ещё сильнее приободряется.       — Печеньки? — он наклоняет голову набок, как возбуждённый лабрадор. — Нам печеньки?       — Да? — Стив пятится в кухню, широко раскрыв руки, прекрасно сознавая, что Джеймс всё неправильно понял, потому что Стив именно так ему это изначально и преподал. — А ты что, думал, мы всё это потащим к твоим родителям?       — Офигенно, — говорит Джеймс. — Эй, а можно вместо кофе – мокко?       Стив задумывается на секунду.       — Мокко с корицей и апельсином? — предлагает он, и по выражению лица Джеймса можно подумать, что Рождество уже наступило.       — Конечно.

~~*~~

      Ёлки из печенек (или, в одном случае, то, что осталось от ёлки) легко собрать. Стив добавляет в сахарную пудру немного воды и разводит густую смесь так, чтобы её можно было использовать в качестве клея, чтобы печеньки держались друг на друге и не разваливались – получается не идеально, но в основном они держатся ровно.       Джеймс делает небольшую ёлочку из своих звёздочек, мини-дерево. У него осталось штук девять, но это значит, что пять они съели, и это не супер.       — Ты хоть знаешь, сколько в них калорий? — спрашивает Джеймс, наполовину проглотив очередную печеньку.       — Нет, — отвечает Стив. — Хочешь узнать?       Джеймс фыркает.       — Нет?

~~*~~

      К обеду они уже успели взять таймаут на секс – на диване в зоне для чтения, тёплом от огня в камине. Они даже полностью не раздевались, терпения не хватило – вместо этого они наполовину разделись, наполовину сдвинули одежду и тёрлись друг о друга долгое время, целовались, пока их руки блуждали по телам друг друга. После этого Стив кое-как осознал, что на нём каким-то образом оказалась шапка Санты Джеймса, а ещё – что он вот-вот уснёт.       — Тебе чего-нибудь нужно? — бормочет он, а Джеймс – свернувшийся калачиком под боком Стива, с того края дивана, что ближе всего к огню, где ему и место (потому что холодно, а Стив всегда горячий, так что ему это не нужно), прижавшийся лицом к голой груди Стива, одной щекой на его жетонах (хотя вторая половина груди Стива всё ещё прикрыта свитером), придвигается ещё чуток поближе и закидывает ногу повыше на ноги Стива.       — Ммм-нет, — бормочет в ответ Джеймс.       Стив скользит пальцами вниз по спине Джеймса, чтобы тот никуда не отодвинулся.       — Ммм.       И так легко, на самом деле, уснуть, когда в комнате тепло, а Джеймс совсем рядом.

~~*~~

      — Рождество в пятницу, — говорит Джеймс приподнимаясь – он стонет при этом, потому что у них обоих всё слегка онемело.       — Да, — Стив потягивается, поднимая руки над головой. — Так, четверг... в среду нам надо быть там, да?       — Да, — Джеймс прикрывает рот ладонью, зевая.       Стив тоже садится, возвращает шапку Джеймса ему на голову.       — Значит, завтра – последний день, который мы проведём здесь в этом году, — говорит Стив, — да?       Джеймс поднимает глаза, обводит комнату взглядом, потом через плечо смотрит на Стива.       — Да.       — Нам стоит собрать вещи сегодня, — говорит ему Стив. — И тогда завтра у нас останется свободным для, ну знаешь. Чем бы мы там ни решили заняться.       Джеймс смеётся.       — Что же мы такое придумаем? — отвечает он, а Стив пожимает одним плечом, наклоняется вперёд и тянется за коротким поцелуем.       — Я уверен, что-нибудь да придумаем.

~~*~~

      Они решают взять такси, потому что одно дело – собрать сумку с вещами, когда они перебираются на ночь из Башни в лофт – из одного места, где они живут, – в другое место, где они живут, – но когда они знают, что на неделю окажутся далеко от их обычных удобств? На это нужны более существенные планы.       — Нет, я хочу взять байк, — говорит Стив. — Но типа... твои родители же не на Мауи живут, я всегда могу за ним съездить.       — Зачем тебе байк? — спрашивает Джеймс, укладывая бельё в чемодан.       — Это свобода, — вдохновенно говорит Стив, — ветер в моих волосах, Джеймс, — он поднимает руку и очерчивает воображаемый горизонт, — возможность съездить за пончиками, когда бы я ни пожелал.       — Пфф, на дворе две тысячи двадцать шестой, разве ты не можешь заказать доставку?       — Наверное.       Джеймс уже собрал большую часть своих вещей, Стив это заметил. Следующие полтора дня они могут делить одну мочалку, а зубные щётки можно засунуть в боковые карманы чемодана прямо перед отъездом, если что, никаких проблем.       — Так, техника в рюкзаке с твёрдым корпусом, — показывает на него Джеймс, — одежда в чемодане...       — Гигиенические принадлежности в косметичке, запасные зарядки... подарки? — продолжает Стив, и Джеймс поднимает на него глаза.       — Ты не мог бы подписать книгу для моего отца?       Стив слегка прищуривается.       — Эээ, ну, подпишу, если хочешь, но насколько она правдивая?       — О, это книга Честера Филипса, — отвечает Джеймс.       — О, «Мемуары»? — потому что если кто в истории и назвал бы свои мемуары «Мемуары», так это Честер Филипс. — Я её читал, да, хорошо. Не уверен, что он хотел бы, чтобы я её подписывал, правда.       Джеймс смотрит на него.       — Почему? — и Стив смеётся.       — Ясно, так ты её не читал.       Он развлекает Джеймса историями, пока они заканчивают собирать вещи, а потом они заворачивают подарки Джеймса для его семьи.       — Так ты хочешь сказать, что пытался довести старших по званию до аневризмы с тысяча девятьсот сорок второго года?       — Неа, я научился ходить в тысяча девятьсот девятнадцатом, так что...       Джеймс смеётся.       Стив уже завернул подарки для Джеймса. Один из них он знает, что Джеймс хотел, другой – это нечто, что, как он думает, ему понравится, а третий продолжает общую тему, но есть ещё и электронный ключ, и предложение жить вместе, и он...       — О, — произносит он.       — Что? — спрашивает Джеймс, а Стив наклоняет голову набок.       — Так, ну, у меня для тебя три подарка, но я только что осознал, что один из них нельзя открывать при родителях.       Джеймс смеётся.       — Ладно. И?       — Так хочешь открыть его сейчас, или когда мы вернёмся? — спрашивает Стив, а Джеймс смотрит на него, обводит взглядом с ног до головы.       — Потом, — улыбаясь говорит он. — Готов поспорить, это стоит подождать.       Стив опускает глаза, чувствуя, как его щёки вспыхивают, но всё равно смеётся.       — Можешь вспомнить что-то ещё, что нам понадобится, но я... — и тут он осознаёт, мысленно пробегая по своему списку одежды на каждый день/для особых случаев/для пробежки. — Пижамы, — говорит он. — Нам понадобятся пижамы.       Джеймс смотрит на него, широко распахнув глаза, потом отводит взгляд, явно задумавшись.       — Так, и тогда следующий вопрос, куда мы положили пижамы?       Он идёт к комоду начать поиск. Пижама Стива, скорее всего, в ящике под кроватью. Вообще-то, он знает, что она там, и почти уверен, что пижама Джеймса вместе с ней, если только Джеймс её куда-то не переложил.       — Под кроватью, милый, — говорит он, и Джеймс восклицает:       — А! — и идёт доставать их.       Но в ушах Стива всё ещё звучит куда мы положили пижамы?, и он не может сдержать улыбку. Он только сейчас попросил Джеймса переехать к нему, но истина в том, что Джеймс был неотъемлемой частью жизни Стива уже какое-то время.       И именно так он и хочет, чтобы всё было.

~~*~~

      На ужин Стив готовит запеканку из макаронов с сыром, с беконом, проволоне, моцареллой и чеддером, карамелизированным луком, паприкой и чесноком, и кучей трав и панировочных сухарей сверху, и это умереть как вкусно.       Горячо, сытно и совершенно потрясающе, Джеймс даже думать не хочет, что будет с его талией, так что и не думает. На десерт у Стива пирожки с сухофруктами и специями, и взбитыми сливками с каким-то алкоголем – «ты их сам делал?» – «ну, я не не делал их сам» – а потом они возвращаются на диван.       — Это ужасно, — говорит Джеймс. — Я не из таких. Ну знаешь? Я из тех, кто раз проснулся так проснулся, и я сразу встаю, и всё такое.       — Ммм, я тоже, — бормочет Стив ему в затылок. — Я хожу на пробежку, я хожу в спортзал... или я. Ну знаешь.       — Тренируешься дома.       — Тренируюсь дома.       Стив наполовину спит.       — Это всё ты, — продолжает Джеймс. — Это ты со мной сотворил. Я никогда не хотел часами валяться на диване и вообще ничего не делать до того, как познакомился с тобой.       — Ммм, мне жаль, — отвечает Стив.       Джеймс хихикает.       — Нет, неправда.       Стив чуть сдвигается, тяжко вздыхает.       — Неа, — говорит он.

~~*~~

      Когда Джеймс просыпается во вторник утром, он открывает глаза и видит комнату, залитую ярким зимним солнечным светом, и все места, где остаются тени, заполнены тёплым светом белых гирлянд и хвоёй.       — Ммм, — тянет он, а потом на его живот опускается рука Стива, скользит вверх, к груди. — Привет.       — Привет, — голос Стива уже звучит самодовольно, а потом он начинает целовать Джеймса в шею, медленно, раскрытыми губами, издавая негромкие звучки по пути, и Джеймс запрокидывает голову, пытаясь понять, что происходит.       — Ммм! — стонет он, и Стив негромко посмеивается, слегка пониже сдвигает одеяла и засовывает под них руку.       Воздух в доме прохладный просто из-за погоды, но пальцы Стива горячие и сильные, и Джеймс прекрасно понимает, что из этих двух вещей на самом деле заставляет его вздрогнуть.

~~*~~

      После Джеймс идёт умыться, чистит зубы, а потом всё продолжается на балконе, и Джеймс держится за перила обеими руками, а Стив держит его сзади за плечи и с силой входит в него, и они оба особо ничего не говорят, потому что ну что тут скажешь.       Перила...       Джеймс смеётся.       — А? — Стив продолжает работать бёдрами.       — Я просто подумал... — Джеймсу приходится выждать несколько толчков, чтобы набрать достаточно воздуха, — ха, перила, а меня тут шпилят...       — Господи, — отвечает Стив, но Джеймс слышит улыбку в его голосе, доносящемся сквозь звон его жетонов, а после этого у Джеймса уже ни на что особо не хватает дыхания.

~~*~~

      В душе, который они принимают после этого, они замедляются. Вернее, скорее полностью останавливаются, вообще-то – два оргазма за полчаса достаточно, чтобы Джеймсу понадобился перерыв. Они моют друг друга, потому что ну разумеется, и ноги Джеймса слегка трясутся, но Стив наклоняется, чтобы Джеймс мог помыть ему голову и пробивающуюся щетину. Стив тоже моет Джеймса, его мощные руки осторожны, огромное туловище – словно щит от воды, а потом устраиваются на полу у стенки душа – Джеймс на коленях у Стива – и целуются под потоком воды, который Стив делает шире, мягче, больше похожим на дождь, чем на струи пожарных шлангов.       Затем Стив бреется, стоя голышом у раковины, в руке – опасная бритва, ремень для заточки свисает с крана, а Джеймс ласкает себя, глядя, как чётко Стив работает, хотя ему понадобится ещё немного времени, прежде чем это к чему-нибудь приведёт.       Стив не режется во время бритья, его руки уверенны и тверды, и он бросает взгляд на Джеймса.       — Когда-нибудь я и тебя так побрею, если позволишь.       Джеймс прикусывает губу и кивает.       — Когда-нибудь, — он про это не забудет.

~~*~~

      После этого у них поздний завтрак.       Если бы они наконец не позавтракали после этого, Джеймс бы, наверное, потерял сознание или типа того. Они едят полноценный английский завтрак, а потом Стив говорит:       — Давай превратим его в континентальный, — и достаёт выпечку, и джемы, и нарезки, и...       — Я знаю, что ты их сам не пёк, — говорит Джеймс, взяв второй круассан, потому что они сочные и крошащиеся наилучшим образом, а в некоторых миндальная паста, и они тёплые.       — Шшш, не выдавай мои секреты, — говорит Стив. — Чтоб я да положил их на пять минут в духовку перед подачей на стол? Я? Да как ты смеешь.       — Ммм, — Джеймс намазывает на следующий абрикосовое варенье, потому что единственное, что может быть лучше миндаля – это абрикос с миндалём, — моё почтение повару.       — Я обязательно передам, — отвечает Стив и улыбается той широкой, мягкой улыбкой, которую приберегает для тех случаев, когда у него в голове особенно приторные мысли.       — Люблю тебя, — с полным ртом говорит Джеймс.       — Мм, и я, — кивает Стив.       Джеймс указывает на свою кружку.       — Я говорил с горячим шоколадом.       — О разумеется, — говорит Стив. — Я тоже.       Начинает идти снег – они оба не уверены, когда именно, но Стив резко поворачивает голову, чувствуя движение, а потом улыбается.       — Смотри.       — Брр, снег, — отвечает Джеймс, а Стив смеётся и берёт Джеймса за руку, лежащую на столе.       — Ооо, ну не знаю, — негромко говорит он. — Холод не так страшен, когда нас двое.

~~*~~

      После завтрака Стив исчезает наверху минут на десять, а спускается в халате.       — Где теперь? — он вынимает из карманов смазку и презервативы, а Джеймс облизывает губы.       — Под ёлкой? — отвечает он, и Стив смотрит на неё.       — Я дам тебе пять минут, чтобы сначала повернуть все портреты лицом к стене, как тебе такое?       Джеймс давится остатками горячего шоколада так, что брызги летят, потом смеётся:       — О боже, извини!       И делает как велено.       В конце концов, незадолго до того, как они всё начинают заново, Стив говорит:       — Так ты решил не снимать шапочку Санты, да?       И Джеймс только широко улыбается.       Позже он нехотя мысленно поблагодарит Наташу Романофф за то, что она купила Стиву ёлку, с которой не сыпятся иголки. Хотя, судя по тому, как стонет Стив, лежа на спине и извиваясь на полу, пока Джеймс его трахает, Джеймс не уверен, что Стив заметил бы, даже будь это иначе.

~~*~~

      Они трахаются в одном из кресел: Джеймс верхом на коленях Стива, как они делали в отеле «Уолдорф», а потом они долго-долго отдыхают на диване, сплетясь в объятиях, как Стиву очень нравится. Стив заворачивает их в покрывало, и они просто прикасаются друг к другу под ним, поглаживая руками и переплетя ноги, негромко разговаривая между собой.       Пока Стив не говорит:       — Хочешь потрахаться перед камином?       И Джеймс не мог бы придумать лучшего плана.       — На искусственном меху? Как в самой популярной сексуальной фантазии в мире? Чёрт, да, хочу, а мы можем ещё выключить свет?       Стив смеётся, бросает взгляд на окна, где вечер уже превращается в ночь, так рано. Ещё нет и четырёх.       — Конечно. Почему бы и нет?       И они занимаются любовью при свете камина, на мягком коврике из искусственного меха, что-то шепчут и прижимаются ближе, их лица, их тела так близко друг к другу, а потом они молча лежат неподвижно в темноте, им тепло, они в безопасности и счастливы.