~~*~~
— Хочешь пойти на новогоднюю службу? — спрашивает Чип, передавая Стиву вымытую кружку, чтобы тот её вытер, и Стив морщит лоб, качает головой. — Думаю, нет. Это... — он прищуривается, глядя в окно кухни. Джеймс и Бекка играют в снежки в саду. — То, что я делаю, когда один. Это... — он смотрит на Чипа, — словно... утешение. Понимаете? — Да, ты приходишь ради общения. — Да, — кивает Стив. — Ну хорошо – дай знать, если передумаешь, я могу тебя отвезти. — Спасибо. Бекка более меткая, но у Джеймса снежки получаются лучше, кажется. — Всё в порядке? — спрашивает Чип, и Стив делает глубокий вдох, чувствует, как приподнимаются его брови. — Да, — отвечает он. — Спасибо. Я... всё хорошо, я в порядке. — Хорошо провёл время? — не отстаёт Чип, и Стив улыбается. — Да, — кивает он. — Да, хорошо. Было славно – мне это было полезно, думаю. — Ммм, ну ты хорошо обращаешься с нашим мальчиком, так что это справедливо. Стив чуть приподнимает голову, слегка наклоняет её набок. — Я стараюсь. Он тоже со мной хорошо обращается. Мне повезло, что я его встретил. Чип наклоняется к нему, указывает на него одним мыльным пальцем и прищуривается. — И не забывай об этом, — рычит он, и Стив смеётся.~~*~~
— А вы... — спрашивает Стив, — ходите на улицу или что-то такое? Или что вы делаете, смотрите по телику, как опускают шар на Таймс-сквер? — Ага, — отвечает Бекка – она уже переоделась, потому что они с Джеймсом промокли насквозь. — Стаканчик чего-нибудь вкусного, смотрим, как опускают шар, немного попоём и в постель. Стив кивает. — Звучит неплохо! Джеймс сидит у камина с кусочком ленты и Матильдой, которая, кажется, больше заинтересована в том, чтобы наблюдать, как Джеймс таскает его туда-сюда, чем в том, чтобы пытаться его поймать. — Что это, по-твоему, спорт со зрителями? — бормочет Джеймс. Её зрачки расширяются, но потом снова сужаются. Она усаживается. — А сперва вы едите или?.. — спрашивает Стив. — Джеймс, твой суперсолдат снова проголодался, — говорит Бекка, а Стив закрывает лицо ладонями. — Я имел в виду, может помочь накрыть к ужину, или вы... эээ. Не едите? — Это самый странный вопрос, что я от тебя услышал с тех пор, как приехал, — говорит Грант. Делайла пинает его, а он ловит её ступню и принимается щекотать. Она не боится щекотки, но ему, кажется, это совершенно не важно.~~*~~
Как оказывается, ужин будет шведским столом, как был у них раньше на этой неделе – разные холодные закуски, которых можно брать сколько хочешь. Они удобно устраиваются, в основном, парами, и едят тихо разговаривая, но Джеймс обнаруживает – как это всегда с ним случается в одиннадцать часов в канун Нового года – что время тянется слишком медленно. Он замечает, что постукивает носком ноги и пальцами, когда Стив просовывает свои пальцы под пальцами Джеймса там, где он барабанит ими по колену, и сжимает его руку. — Ждёшь не дождёшься? — говорит он, и Джеймс прикусывает губу. — Подумай об этом так: этот год – это год, когда мы познакомились. Джеймс чувствует, как раскрывается его рот. — Ну вот, теперь мне грустно, — говорит он, а Стив смеётся, его глаза блестят. — Ладно, тогда так. Через час ты сможешь рассказывать людям, что мы познакомились в прошлом году! Джеймс сжимает его пальцы. — Но ещё типа целый час, — жалуется он. — Что мы будем делать целый час? — У меня есть несколько предложений! — говорит Грант, и, на вкус Джеймса, его тон чересчур пошлый. Кажется, для Делайлы тоже – она закатывает глаза и подпирает голову рукой. — Простите, — говорит она своим типичным многострадальным голосом. — Не знаю, кто его растил, ваш отец кажется таким хорошо воспитанным. — Ну, вы же за стенкой моей комнаты, хотя бы постарайтесь быть потише, — замечает Джеймс. — Это будет зависеть от того, отодвинешь ли ты свою кровать от стены, — парирует Грант. И на это ему, к удивлению Джеймса, отвечает Стив: — Я вас умоляю – я могу поднять машину одной рукой. Его кровать была на другой стороне комнаты примерно спустя десять секунд после того, как я там оказался. Бекка ржёт, а Грант кажется слегка обалдевшим. — Точно, — говорит он. — Так мне и надо! — Не знаю, правда, слышно ли что-то здесь, внизу, — продолжает Стив, — дайте мне сорок пять минут и проверим? — Сорок пять минут? — фыркает Джеймс, и Стив тычет его пальцем в бок. — Я так рада, что ты шутишь, — Антея прикрывает глаза рукой. — Откуда ты знаешь, что он шутит?! — говорит Грант, а Чип взмахивает рукой, которая лежит на плечах Антеи. — В таком старом доме? — говорит он. — Точно всё было бы слышно. Стив указывает на него, словно говоря – именно, – а Грант смотрит на Делайлу. — Нам реально придётся быть потише! — замечает он, а Делайла закатывает глаза с такой силой, что у неё дрожат ресницы.~~*~~
Когда наступает полночь, они встают. Смотрят по телику, как опускают шар, событие, которое транслируют по всему миру, хотя происходит оно меньше, чем в получасе езды от места, где они стоят. Улицы заполняются каждый год настолько, что, если встать на самом, самом верху Башни Старка в полночь, можно увидеть толпы народа, – хотя сама Таймс-сквер закрыта от глаз другими небоскребами – которые ждут, пока опустится шар. А если стоять на свежем воздухе, то можно ещё и услышать их. Но в этом году, вместо Башни, вместо церкви, он здесь, в гостиной семейства Барнс, со своим любимым парнем и с бокалом игристого «Asti» в руке. Потому что, как оказалось, большинство из семьи Джеймса не любит шампанское – не только Джеймс и Бекка. Джеймс обнимает Стива за талию, и Стив ему за это благодарен. Как и на Рождество, ему не всегда легко в это время. — Ты в порядке? — тихо спрашивает он, пока семья частично собирается вокруг телевизора. Они тоже сдвигаются вперёд в ожидании. Стив кивает. — Это нечто новое. Мы... движемся вперёд, это хорошо. Но иногда... Та песня, что ты играл, — ему не грустно, но в горле всё равно ком, — «ДЕСЯТЬ!» — кричит толпа в телевизоре. — Каждый год – это подарок на память. Джеймс прижимается к Стиву сбоку и выбирает именно этот момент, чтобы опустить голову ему на грудь, потому что голова Стива слишком высоко, чтобы его поцеловать. — Да, — отвечает он. — «ШЕСТЬ!» — Я тебя люблю. Стив смотрит на него. — Я тоже тебя люблю. — ТРИ! Стив целует его. — ДВА! ОДИН! С НО-ВЫМ ГО-ДОМ!!! Семья Джеймса тоже присоединяется к ним, но Стив не может заставить себя оторваться от Джеймса, а часы продолжают тикать. По крайней мере, ещё секунды четыре или пять, пока Грант и Чип не начинают петь «Auld Lang Syne». — ЗаБЫ-ы-ыть ли СТАрую люБОвь... Чип и Антея обнимаются и начинают танцевать, Грант и Делайла тоже. Даже Бекка с офигевшей Матильдой через плечо, нервно подергивающей ушами от всего шума из телевизора и от семьи Джеймса. На экране небо над Манхэттеном загорается фейерверками. Губы Стива, кажется, слегка дрожат, когда он улыбается, но он тоже покачивается в танце с Джеймсом. Он чувствует себя так, как и всегда в это время, словно что-то покинуло его – как тени, что покинули ряд в церкви, где он сидел, в полночь – словно воспоминания уходят ещё на год. Он ещё на год дальше от них, это словно шаги вперёд, по следам которых он не сможет вернуться обратно. Ещё шаг вперёд, в будущее, которое он создаёт для себя и Джеймса. Он обводит взглядом остальных. Глаза Антеи влажные, у Бекки красный нос. Грант и Делайла больше не поют, опустив головы на плечи друг друга. Светлая печаль. — Я тебя люблю, — говорит он, и его голос звучит хрипло. Джеймс улыбается со слезами на глазах. Он пытается что-то сказать, но спустя миг плотно сжимает губы и только кивает.~~*~~
— Было замечательно, — говорит Стив, когда они стоят на пороге. — На самом деле, не могу передать, как много это для меня значит. — Ну, мы с радостью примем тебя и на следующее Рождество, если у тебя получится улизнуть, — отвечает Антея. — Даже не думай провести его где-то ещё. Он улыбается, целует маму Джеймса в щёку, жмёт руку папе Джеймса. Он обнимает Бекку – Грант и Делайла, с которыми он попрощался несколько минут назад, машут из окна гостиной – а Матильда любопытно глядит с подоконника. Джеймс обнимает на прощание маму и папу, а заодно Бекку (типа, ну ладно, если он обязан), а потом им пора. Они машут из отъезжающего такси. — Так мы к нам домой, а? — сквозь зубы спрашивает Джеймс, улыбаясь своей семье, и Стив рядом с ним такой тёплый и такой надёжный. — Жду не дождусь, когда приведу тебя домой, — тихо, хрипловато, но горячо шепчет он на ухо Джеймсу, — раздену и трахну прямо посреди нашей гостиной, и заставлю тебя кричать так громко, как только пожелаешь... Джеймс шлёпает Стива по колену, потому что заднее сиденье такси – не лучшее место для стояка.~~*~~
Они возвращаются в дом потому, что Стиву не нужно быть в Башне до пяти, и потому, что там они могут подойти к двери – которая открывается в задние комнаты. Они подходят прямо к невзрачному входу – после того, как Стив заплатил таксисту и оставил солидные чаевые – и Стив ставит их сумки на землю, потому что он несёт большую их часть. — Так, — он кивает на дверь. — Давай. Брови Джеймса взмывают вверх, рот приоткрывается, но потом он улыбается и вытаскивает ключи из кармана пальто. Маленький ключ-чип висит рядом со всеми остальными – в защитном футляре, разумеется, но для считывателя это не помеха; раздаётся короткая последовательность звуков – би-и-ип, би-би-бип – которую очень давно запрограммировал Тони (это мелодия песни «Человек со звёздами и полосами», потому что Тони по-прежнему вовсе не настолько смешной, как он думает) – и дверь распахивается. — О боже! — Джеймс почти успевает шагнуть внутрь, но Стив ловит его. — Нет-нет! Дай я. Он берёт Джеймса на руки (а Джеймс вскрикивает) и заносит его внутрь, ставит на пол сразу за дверным проёмом. — Вуаля, через порог, — говорит он. — Ладно, а теперь помоги мне с сумками.~~*~~
После сумок Стив выполняет своё обещание, данное в такси. Господи, как он скучал по возможности проводить время наедине!~~*~~
Становится холоднее, и к тому времени, как готов обед, они усталые, но довольные, так что когда Стив готовит курицу с овощами в сливочном соусе с огромными клёцками, яблочным сидром со специями и достаёт булочки с корицей на десерт, они оба уже снова в тёплых штанах, майках и свитерах. Они едят, кажется, часами – явно дольше одного. После этого вместе убирают со стола и начинают готовиться к отправлению в Башню. Музыкальные вкусы Стива не то чтобы расширились – сказать так не совсем верно. Он просто не готов пока отпустить Рождество, и у него теперь больше плейлистов. Помимо рождественской классики типа «Качаются и звенят колокольчики», «Санта, детка» (которые добавил Джеймс) и «Придите, верные» и «Вести ангельской внемли» (Стив), там есть и песни, которые он не всегда знает или не может узнать, некоторые, которые добавил потому, что они ему нравятся, или он по ним скучает, и они всегда многое для него значат. Джеймс занят, дрыгаясь – он буквально так отвечает на вопрос Стива, что он делает. «Дрыгаюсь», — под песню «Зажигаем вокруг ёлки» извивается по всей гостиной, он умеет хорошо танцевать, но это не так весело, как то, что он делает сейчас. Стив по самые локти в грязной посуде, а Джеймсу запрещено помогать. — О, эй, а эту я знаю, — говорит Джеймс – это песня Билли Холидэй, вышедшая вскоре после того, как разбился Стив. Стиву от этого было очень тяжело, когда его реанимировали. Все те вещи, которые он помнил, завязли, как в трясине, среди тех вещей, которые случились позже. Но в конце концов он полюбил многое из этого – то, до чего он не дотянул месяцы или пару лет, а также и то, до чего он не дотянул десятилетия. Стив тоже знает эту песню – обожает – и поворачивается, вытирая руки о ближайшее посудное полотенце. — Я сказал, что сверну горы, — потому что у него хороший голос, и он знает мелодию, — И я сверну горы. Он протягивает руку, пересекая гостиную, а Джеймс смотрит на него замерев, зачарованный его голосом, и позволяет Стиву взять его за руку. — Если он захочет убрать их с пути. Стив не танцует, не особо. Ни линди, ни фокстрот, ни чарльстон. Но он может прижать кого-то к себе и двигаться в такт, да и вообще ему всегда больше нравилось покачиваться вот так вместе. Он обнимает Джеймса, потому что может, прижимает его ближе и кружится с ним по комнате, и слова так легко срываются с его губ, потому что им восемьдесят лет, но каким-то образом, кажется, их написали специально для них. — Он говорит, что я безумен, — он старается, чтобы голос звучал мягко, — Конечно, я безумен, — мягко, как свет в этой комнате, тепло, как огонь в камине, — Без ума от любви, скажу я. Здесь лучше, когда они тут вдвоем, так было всегда, но сейчас это иначе. Раньше он был здесь так одинок, что не думал ни о чём, кроме одиночества. Он просто хотел хоть кого-то и неважно кого. Сейчас, сейчас, когда у него есть это, вся грусть и все сожаления больше не кажутся так близки. Он не решается чувствовать, что Джеймс – это исцеление, панацеи не существует, не для тех, кто видел то, что видел Стив. Но Джеймс – это бальзам для старых ран, ласковое прикосновение для старых переживаний. Он видит Джеймса повсюду, пусть прошло так мало времени. И он также видит места, где будет заметно присутствие Джеймса, – полки и столешницы, шкафы и пространства на полу. Стив надеется, что места для Джеймса тут достаточно. Стив надеется, что Джеймс будет здесь счастлив. Он может приходить и уходить, когда пожелает, он может проводить время наедине с собой, если ему это понадобится, но Стив прожил здесь достаточно давно, чтобы у него в голове это ощущалось как дом, и он хочет того же для Джеймса. Он надеется, что для Джеймса это будет тем же. Куплет, припев, проигрыш, Стив знает слова наизусть, ему не нужно задумываться, и они слетают с его губ, как делали всегда. Голос Билли затихает, и всё, что остаётся на некоторое время, – это он и Джеймс, и тепло и близость в этом доме, где они создали уют. — Словно ветер, что качает ветви... Время так быстро летит, и, иногда, Стиву это совсем не нравится. Иногда оно холодное и быстрое, словно река, его невозможно остановить. Но вот это, сейчас, с этим он может жить. Это тепло, и близость, и песня, которая играет и играет, словно они вырвались из реальности и спрятались в каком-то новом, нетронутом месте, укрытом от холода и шумного мира за окном. Кажется, прошло куда больше времени, чем на самом деле, это точно. Они особо ничего не делают, просто прижимаются друг к другу и двигаются. А когда Джеймс опускает голову на грудь Стива, тот опускает ладони на спину Джеймса. Они едва двигаются – им и не нужно, на самом деле нет. — Я сказал, что буду любить вечно, и я буду любить вечно, — и так легко произносить эти слова, когда он настолько искренен, как сейчас. — Даже если мне придётся удержать на своих плечах небо. Мисс Холидэй спела это под запись в сорок девятом. Его уже четыре года как не было, но он нашёл эту песню, когда проснулся, и полюбил её за её новизну и старость одновременно. Это было нечто новое для него, что не было таким стремительным и раздражающим, как современный мир. И неважно, сколько цифровых версий они восстановят, сколько раз они изменят звук, на этой записи есть все те же потрескивания и скрип, как у пластинок, что он когда-то слушал в ожидании нового задания, этот звук отражается от стен с тем же глухим дребезжанием, что он слышал когда-то у радио миссис О’Грейди, которая жила через три квартиры. В этот миг Стив ощущает себя старым, но ему не грустно. Он чувствует все годы, что прошли мимо, но одновременно и все те, что ещё простираются перед ним. — Он говорит, что я безумен. Он прошёл такой долгий путь и пройдёт ещё бо́льший, но всё хорошо. — Конечно, я безумен. Семь месяцев. Вся их жизнь. — Без ума от любви, скажу я.