Неделя в загородном доме с Норвегией или почувствуй холод Ада.

Шел третий день нашего совместного пребывания в этом воистину райском местечке. Ко всему прочему оказалось, что у нас очень добрые и радостные соседи в виде бабы Зины и ее мужа Никанорыча. Оба видавшие в молодости самого Сталина старики с доброй душой и неимоверным желанием закормить нас до смерти, напоить в стелечку и уложить спать. Что к Кетилю, что ко мне они обращались исключительно "сынок". Когда Кет намекнул, что ему не очень приятно, Никанорыч хмыкнул и с задоринкой в голосе назвал его "племяш". Нас заманили к себе на обед, мы в благодарность выкопали пару канав и помогли почистить курятник. Скажу сразу: теперь моя мечта всей жизни - иметь бабушку как баба Зина. Чтобы она за мной ухаживала, так же вкусно готовила, называла "внучок" или хотя бы "сынок". Этого мне не хватает по сей день. И от деда бы я тоже не отказался. С ним и выпить, и поговорить можно. Никанорыч, после обеда и всех домашних и садовых дел, сидел с нами на лавочке под окном и пускал сизые кольца табачного дыма, рассказывая стариковские байки и всякие истории этих мест. Тут и о военном времени, и о мирной жизни, и про чертей и нечисть всякую. Курил дедок исключительно трубку. Даже мне предлагал, но я ни-ни. Точнее сказать, Норвегия так посмотрел на меня из-за плеча Никанорыча, что я б задохнулся этим дымом с перепугу. Вспомнил про Холла, он бы оценил. Целый день мы провели в гостях. У них уютно, и чувствуется какая-то семейная гармония. Даже Йенсен немного расслабился и позволил себе кротко улыбнуться старушке и даже посмеяться над очередной байкой деда Никанора. Под вечер нас еще раз плотно накормили, а потом отпустили домой, приглашая зайти как-нибудь еще и сообщая, что нам всегда рады. На улице уже было темно, хоть глаз выколи. А еще, скорее всего, температура была ниже нуля, ибо пар изо рта валил как из паровоза. Мы на ощупь побрели к своей калитке, потом сообразили, что она в другой стороне. Развернувшись, мы пошли обратно, пряча руки в карманы и носы в воротники. Наконец-то дотащившись до калитки и уже подвывая от того, что не чувствовались пальцы на ногах и руках, мы зашли на участок. Прошли по тропинке до крыльца, Норвегия достал ключ, и тут в окне нашего дома зажегся свет. От неожиданности и подступившего к горлу комка страха у меня лично подкосились ноги. Норвегия же побелел еще сильнее и уже думал призвать тролля, как вдруг до меня дошло. — Нор... это не наш участок. — Что? Переспросил он так же шепотом. — Это не наш участок! И тут, когда дверь начала открываться, мы с Кетилем дали такого деру, что перегнали бы наверно всех олимпийских чемпионов по бегу на короткие и длинные дистанции. Нет, я не трус, но когда из темноты на тебя выходит огромный мужик с топором, при этом ты еще наслушался всяких страшных баек, да еще находишься в самой глуши Российских просторов... Знаете, как-то вот не по себе становится. Наконец-то, через пять минут, которые показались нам вечностью, мы были дома. Уставшие, выдохшиеся и раскрасневшиеся от бега, но сытые и живые - а это главное. В доме был морозильник. Норвегия еще что-то бурчал себе под нос, вешая куртенку на крючок и обнимая себя, чтобы было теплее. Заметив это, я лишь улыбнулся и тихонько засмеялся, обнимая его, такого, казалось бы, беззащитного, замерзшего... на душе было легко и радостно. — Видишь, а ты ехать не хотел. Столько событий за каких-то три дня. — Я все равно ничего бы не потерял. И мне как-то не в радость бегать от русского с топором по его же участку. — Ну мы же не специально. С кем не бывает. — Он бы тоже не специально нас этим топором... — Брось, я уверен, что тот мужик - нормальный человек. Я бы тоже в такое время на незваных гостей.. — Да замолчи ты уже. Вот так меня и прервали. Он вздохнул, немного хмуря брови в своей привычной манере, и, выпутавшись из объятий, пошел наверх. Я, зевая и выключая по ходу свет, который Кетиль успел включить , направился в спальню. Но строгий голос, не требующий возражений, сообщил мне, что сначала - душ. Зайдя в ванну, я увидел Кетиля, водящего по белой от пены щеке бритвой. Посмотрев на бак, я отметил, что воды на одного. На что мне, надменно хмыкнув, сообщили, что придется воду экономить. Пораскинув мозгами и прикрыв дверь в ванную, я стянул с себя кофту, обнимая норвежца со спины и приникая губами к чуть теплой шее. Обычно Кетиль не очень теплый. А когда замерзнет - вообще за труп принять можно. Кетиль вздрогнул, тут же взяв себя в руки и стерев с лица остатки пены. — А у меня в руке острая бритва. — Ей нельзя порезаться. Осторожно целуя нежную кожу, прихватываю губами мочку его уха. Я давно знаю все его эрогенные зоны, еще со времен Кальмарской унии. — Анко... не сейчас... — Почему? Я немного отстраняяюсь, после чего несильно оттягиваю его завитушку, так явно выделяющуюся среди остальных прядей. Колени Йенсена подкашиваются, и парень еле сдерживает сдавленный стон. Все же хорошая это вещь - завитушка. Его дыхание ненадолго приходит в норму, и он громко шепчет: — Хенрик, ты совсем охренел? Но вопрос остается без ответа, вместо него я накручиваю прядку на указательный палец, слушая как снова учащается его дыхание и видя яркий румянец на обычно бледных щеках. Как уже понятно, душ мы принимали вместе.