Он пробирался по жизни, как хамелеон. Всегда в маске, но всегда якобы открытый. Открытый на словах, но отнюдь не на деле. Без особых потерь сквозь любую заваруху.
— Арундати Рой, «Бог мелочей»
Вы верите в Бога?
М.
Условно помешанное на этом необъятном удивительном мире существо. Рано или поздно этот вопрос появился бы. Но стоит ли пугаться? Не думаю. Я не верю в того Бога, который есть в обществе. Вероятно, у меня есть собственный бог.Давайте на «ты». Нет, не верю.
Ф.
Ну, давайте. Получается, по каким причинам?
М.
По научным.
Ф.
О, как интересно. Я тоже не верю… По личным.
М.
Бог вызывает у меня слишком много вопросов. Я, в общем-то, с людьми не разобрался, а тут ещё над таким высшим существом, как это, думать надо. Это не для меня. Тем более, Теория Эволюции кажется мне гораздо логичнее теории религии. Хм… в Средневековье меня бы за такое избили и повесили.
Ф.
Это научная причина? Или размышления из-за научных причин?
М.
Размышления, я бы сказал… А у тебя что?
Ф.
Моя мать.
М.
Два слова. И ни капли лишнего. Мне ничего не положено знать.Я правильно прочитал? Мать?
Ф.
Какое-то время она была атеисткой. Ближе к семи лет она испробовала христианство, но не дотянула. Сама не воспринимала ни одно из направлений. Потом вывела меня из воскресной школы и сожгла всю Библию в доме. Хотя и оставила несколько страниц с обведёными участками для цитат и умных метафор. И продолжила верить, что Бога нет и говорить, а иногда и спорить, с другими насчёт этого. Эх, былые шестидесятые, весёлые времена…
М.
Шестидесятые? Ничего себе. Сказать, что не веришь в Бога, ко всему прочему в шестидесятые, это, конечно, сильно. Ей повезло не являться телеведущей?
Ф.
Повезло, естественно, и хорошо. Её бы социально растоптали. Раньше физически причиняли боль атеистам, но сейчас перешли на моральное удовольствие от этого. Любопытная деталь? Особо ничего не изменилось, просто социальное одобрение стало очень важным в последнее время (но не буду отрицать, что раньше тоже).
М.
Это да, верно подмечено. С прогрессирующим уровнем технологий люди всё меньше нуждаются в теле и переходят на мозг. Но, я думаю, человечество не скоро придёт к душе.
Ф.
Не думаю, что когда-нибудь дойдут. Чисто логически и чисто практически. Из наблюдений. Не любишь людей? Я-то нахожу их крайне похожими на инопланетных захватчиков больше, чем на животных, в описанной ранее Теории которой я тоже придерживаюсь. Удручающе наблюдать за людьми. Они меня расстраивают. Я люблю природу.
М.
Да нет, людей я не могу ненавидеть. Я сам человек. Всего лишь научные размышления. Хотя мысль о том, что мы — инопланетные захватчики для нашей родной Земли очень привлекательна и забавная.
Но дело не в том, что из неприязни к жизни я преисполнился ненавистью к окружающим. Я просто не люблю шум людей. Мешает, причём очень сильно.
Ф.
Не вижу ничего неочевидного в том, что человек ненавидит людей. Он ведь знает, каково это.
М.
Это как-то странно? Имею в виду, если бы другой вид, например, дельфины или внеземная сила, то, возможно, да. В смысле, как можно ненавидеть тех, кем и являешься?
Ф.
Не знаю. Как-то же люди умудряются самих себя ненавидеть. Своё тело и лицо.
Однако, не подумайте, я тоже не ненавижу людей. Всего лишь с благоразумием и осторожностью к ним отношусь.
М.
Тоже верно… Тогда мне нужно подумать над этим замечанием.
Ф.
… Самые ужасные планы, которые можно придумать — пойти в людное место, называемое «социум», ради работы. Были бы у меня книги дома, мне бы не пришлось вообще куда-то идти и с кем-то встречаться взглядами… Такое молчаливое взаимодействие вызывает тривиальный дискомфорт (мол «о чём он думает? почему так смотрит?») Хотя, я уверен, мне нужно научиться не беспокоиться об этом, а то расфокусировка внимания и ступор, появляющийся каждый раз, когда я осознаю, что не один, точно не будут ко мне доброхотно относиться. К слову, я уверен, что и раньше так думал, но степень боязни чужих глаз и оценивающих взглядов не угасла и не уменьшилась даже на миллиметр, если бы это измерялось определённой шкалой и называлось «аллодоксафобияметр» или «градусник лёгкой аллодоксафобии». Мысль об этом заставляет иногда табуну мурашек — извините, такое явление называется «пилоэрекция» — пробежаться по моей спине. Однако вновь и вновь я ничего с этим социальным страхом ничего не делаю. Раз уж я всё равно иду в библиотеку, то имею право хотя бы одним глазком осмотреть полки со своенравным заголовком «Психология социума» входящее в условно витиеватую рубрикацию «Психология». Имею право, и ещё какое, если мне интересно. Однако меня недавно заставили задуматься: что же я буду делать с теми знаниями, что получил, что получаю, и что получу в будущем? Куда они пойдут? А главное, кому? Действительно. Насколько же я одинок и насколько я привык к этому, что никогда не думал о таком. Даже не задумывался сильно о том, что человек — существо социальное. Скорее всего, моя фобия, например, когда я уходил из дома за охотой на ту Тварь, обусловлена долгим проживанием в тишине и спокойствии. По крайней мере, недалеко от меня город, отчего целиком одним я себя не чувствую. Может... иногда. Я бы соврал, если бы сказал, что не скучаю по непринуждённому общению. Может... иногда. Я навис над кипящим чайником и задумчиво наблюдал, как вода медленно достигает своей точки испарения. Набирает энергию и какую-то тратит окружающему миру. Энергия выходит из системы в свободное пространство. Я могу погреть руки над чайником, но зачем? Мне не холодно. Сейчас лето. Я вполне доволен. Почти всем. Заливая небольшую горку порошка кофе свежим кипятком, краем уха я услышал шаги на лестнице. Тихие и медленные. Слегка неуверенные. Утреннее бормотание. Вот уж. А до этого было тихо. Как вовремя. А это от того, что мне придётся сегодня посетить библиотеку. Меган — шумная девушка. Даже когда она молчит я невольно слышу писк светофоров, раскаты грома, смех молодых людей, шелест листьев, жужжание пчёл, пение птиц, плач младенца, белый шум «телевизора», тихие шаги по мокрой траве. Какой-то частью мозга это всё проигрывается при взоре на неё или мысли о ней. Раньше в доме было до смерти тихо; но приехала Сантрелл и принесла с собой шум. Будто она где-то у себя всё это время хранила бутылку звуков, плотно закрытую крышкой, но как только обосновалась здесь, открыла её и пустила в мой тихий внутренний мир шумиху внешнего. Я не могу ничего поделать с её шумом, а она — с моей тишиной. Взаимовыгодный дуэт. Никогда не исключающие друг друга переменные. Меган принесла с собой непринуждённые разговоры, которые я хотел (…иногда), а я этого попросту испугался и предпочёл общение через записки. Впрочем, она тоже. Это не плохо. Её почерк витиеватый, аккуратный цельный курсив с неряшливыми отдельными буквами. Я бы не сказал, что такое сочетание эстетики мне нравится, но я не был против общаться таким образом с ней. Она чрезвычайно вежлива в записках и каким-то образом способна переносить свою улыбку на бумагу, даже не говоря о ней и не упоминая. Наши темы в записках варьируются от личных до нейтральных, они всегда заходят мне в глубину души, заставляют задуматься. Меган иногда слишком многое о себе рассказывает, но в то же время интересно мало, будто в рассказе в попыхах вспоминает, что должна что-то уберечь и для себя. В тайне, под замком. Её почерк выдаёт её жизненное беспокойство. Она пишет аккуратно, я не спорю, но в то же время будто ментально дрожащей рукой. Я знаю, что Сантрелл любит шум природы, — что не странно, учитывая то, что она сама об этом призналась в записке, — однако в мои покои она принесла лишь оживлённость города. Та проводит в нём долгие часы и набирается его звуков, как губка, а потом бесцеремонно подкидывает их мне в дом. Я не против, учитывая, что в подвале и в моей комнате тихо, ибо там она не была, что меня радует, осознавая, что слуховая галлюцинация о колокольчике магазина не может потревожить мою работу или сон. Возможно, проведи она достаточно времени у меня дома, она бы набралась холодной, скептической тишины, которая и окутывает хижину. Холод и скептицизм. Что-то такое, как я думаю. Сантрелл кажется открытой, но это лишь так кажется. По крайней мере, мне. Я нахожу её несколько закрытой, учитывая то, что она много говорит, но мало что рассказывает о себе. Впрочем, я поступаю по той же схеме, если не учитывать то, что я в принципе не очень много говорю с теми, кого считаю не доверенными жителями этой планеты. Наверное так я и заметил эту открытую закрытость — я такой же. Та иногда не даёт покоя мне перед сном. К счастью, не буквально. К сожалению, беспричинно. Это тревожит меня, что и заставляет думать ещё больше. Хотя бы рад, что не нахожу её интересной как… Неважно. Она тоже не интересуется таким, но по тому троеточию в её записке, где она ответила на мой вопрос, я несколько сомневаюсь. Некоторые образы Сантрелл из моей головы оказываются даже и близко не похожими на реальность. До этой недели я был уверен, что она исповедует хоть какую-то религию, например, самую распространённую — христианство. Оказалось, что она атеистка, «периодически» агностик. Это позабавило меня, но и утешило. Я скептически отношусь к исповедующим любую религию, пока они — ко мне точно так же. Мне кажется, они умеет играть на фортепиано. Интересно окажется, если… нет. Я ещё ни разу не угадал её хобби самостоятельно. И не додумался до конечного результата её различных образов. Они специфические и часто не одинаковые оттого, что я слишком много думаю об этом. Странно. Но неудивительно. Меган — шумная девушка. У шума много имён и образов. Когда-то я был знаком с шумом, но с другим. Шум прибоя и океанических волн, крики чаек и падающие в неспокойную воду камни, тиканье часов и смех такого же, как я. Пузырёк тишины и бутылка шума. Не разлей вода. Потом я расстался с этим и думал, что никогда не вспомню это снова. Но Сантрелл всё испортила. Никогда такого не было, и вот опять. Это не плохо, и не хорошо. Я не рад этому резкому возвращению моих воспоминаний о былом запахе крекеров и занозах в руках. Но я и не знаю, что с этим делать. Нахлынувшие воспоминания, как волны, заставляют меня сжимать кулаки перед сном и даже пускать пару капель соли с глаз. Она ни капли не похожа на него, но чем-то, чёрт возьми, напоминает. И я не знаю, чем именно. Может быть это одна из возможных причин почему я её сторонюсь. Это может быть скромность, присуща мне ещё с детства, или социофобия, или моя привычка в целом остерегаться «обычных» людей. О да, Меган — тот ещё эталон обыкновенности. Может, причина в другом. Мне был знаком бескрайний горизонт океанической солёной воды, глубокое небо с белыми облаками и серыми тучами, уходящие со шторма. А Меган... э... надо будет спросить. В записке. Не сейчас. Мне, конечно, не должно быть интересно, где она провела детство, но если это окажется река или лес — я удивлюсь и не удивлюсь одновременно. Два образа шумной Меган: шум леса и шум реки. Спокойствие и скоротечность. Оживлённость и опасность. Первая кружка кофе. Утро моё началось с той ноги и кофе, как обычно. Это радует. Я вылез из своих мыслей только когда соседка небрежно кинула на кухонный стол жёлтые записки и шариковую ручку. Она ничего не сказала, кроме как сонное «доброе утро» и, проверив температуру чайника, принялась делать себе напиток. И всё это с задумчивым и слегка расплывчатым взглядом. Меган выглядит удивлённой — интересно; вероятно, ей снилось что-то необыкновенное — и уставшей, что наконец-то случилось: утро нормального среднестатистического человека, а то обычно в это время эта удивительная персона полна энергии и сил. Внешность заурядно обыкновенная, а поведение — невесть пойми что, я бы сказал. Среднестатистическая внешняя соседка по дому и удивительно странная внутренняя Мисс Сантрелл. — Пьёте кофе перед сном? Кажется, она не только бережливая, а ещё и наблюдательная. Я даже не сразу понял, к чему был её оценивающий взгляд перед этой репликой. — Только проснулся, — серьёзно, или насколько мне показалось, ответил я. Она вскинула брови, скептически взглянув на саму кружку, будто ожидая, что из неё вылезет кракен или что-нибудь подобное, — Да-да, знаю, — я усмехнулся на её достаточно удивлённую реакцию. Она улыбнулась мне в ответ. На секунду это выражение лица напомнило мне мою мать. — Тогда доброго утра, — она отвела взгляд и включила конфорку плиты, параллельно доставая яйца из своей половины холодильника, что, к моему удивлению, слегка пустовала. — Вы уже это говорили, — я попытался не звучать критично. Всё-таки это просто мягкое замечание. — Да? Какая я забывчивая… — последнее, как я подумал, соседка произнесла скорее себе, чем мне. Молчание. Я какое-то время внимательно наблюдал за движениями арендаторки, пока она не обращала на меня никакого внимания, пребывая в своих мыслях. Я проигнорировал её «снаряжение» для переписки. Зачем нам разговаривать об этом в реальности? Кажется, она пока не брала в руку и саму записку. Я поступаю так же. Действую так, будто не знаю её лица или голоса, хотя на бумаге — совершенная противоположность. Я поспешил допить кофе и уйти, параллельно потягивая руки и в ответ желая ей доброго утра. И вот так всегда, Форд, а ещё собрался в библиотеку идти. Моя слабая социофобия стучит на сердце и мешает порой существовать. Приходит соседка — я ухожу, прихожу я — вообще-то нет, она прекрасно и спокойно себя чувствует в присутствии других, чему удивляться мне не стоит, зная, насколько много она гуляет (если я каждый день получаю отчёт о том, увидела ли она новых аномалий в лесу или нет). Свежий воздух полезен. Наблюдать за людьми увлекательно. В «Greasy's Diner» поселились коты. Вот что я получаю. Это её объяснительная. Меня не волнует, но посмеиваюсь каждый раз, вспоминая её причины. Такой, как ей, просто скучно одной дома — не одной, но смысл не меняется, — а она приличная женщина. Форд. Заткни свои мысли в голове и сосредоточься на главном. Ко всему прочему, месяц подходит к концу; как без работы она собирается оплатить мне аренду? Форд. Найдёт способ. Человек существо очень приспособленное к трудностям жизни, хоть и не всегда их принимающее. Надо прекращать разговаривать с самим собой и заменять востребованные мной (...иногда) непринуждённые разговоры.***
Золотистые ультрафиолетовые лучи били в глаза. Вот это то, что зовётся летом. Когда солнце становится излишне навязчивым. Усилившееся жара, а днём на город придёт неприятная затхлость, которая, к счастью, будет перебиваться прохладным ветром с озера. Невиданным способом в носовые рецепторы веял слабый запах карамели. Взявшийся из ниоткуда, запах на секунду застиг мою физиономию, что уж говорить про мозг, врасплох. Пока я оглядывался, вокруг касались на ветре лишь хрупкие цветы и массивные деревья, перекрывающие обзор на небо. Я никогда не замечал, что оно настолько голубое. Должно быть, я слишком зациклен на земле. Листья деревьев грациозно падали вниз, кружась, то туда, то сюда. Я не обратил внимания на образную сложность их танца. Обвёл взглядом жуков на траве, мысленно комментируя, что «ничего интересного» — чисто интуитивно понятно, что данные создания с крыльями, в которых переливаются все цвета, фиксируемые человеческим глазом, не являются аномальными. Я никогда не занимался жуками и не собираюсь, но только если их размер не будет превышать двадцать четыре дюйма. Что-то не так в этом мире. Или в распорядке вещей, к которому я привык. Что-то в тиканье невидимых часов поменялось, и меня это тревожит. Словно действительно у меня в голове всё это время работал маятник, я не замечал его, но стоило кому-то сломать его, так не хватает этого звука. Гений не появлялся две ночи подряд. Соседка сегодня утром выглядит жуть какой озадаченной, что я не привык видеть у той по утрам. У ни одного оленя, даже следов нигде не замечается. Я вспомнил как один персонаж (Монтэг, ведь так? Монтэг!) известного фантастика из книги «451° по Фаренгейту» кричал и умолял пассажиров подземного метро замолчать и вспомнить как цветут лилии. Я на секунду ощутил это чувство испуганных и осуждающих взглядов, обещающие одними глазами повесить за то, что мешаешь им наслаждаться состоянием, где не приходится думать. Я ощутил лёгкое чувство неловкости, нестабильности и жалости. То, что я порой ощущал до появления Гения, живя в добровольном одиночестве в лесу. — Хей, ты послушай, — пришлось прочистить горло, готовясь цитировать, — «Потерпите, Монтэг. Вот будет война — и все наши гостиные сами собой умолкнут. Наша цивилизация…» — с интересом в глазах, тот отвлёкся от планировки корабля и подошёл ближе, ища строку, — «…несётся к гибели. Отойдите в сторону, чтобы вас не задело колесом». Тот показательно отошёл в сторону, пока я захихикал. — «Но ведь кто-то должен быть наготове чтобы строить, когда всё рухнет?» — продолжал я, представляя в голове сцену, где измученный жизнью, но мудрый профессор разговаривает с пыльным пожарником, также измученного жизнью. Потом тот нагнулся ближе и прочитал громким голосом: — «Кто же? Те, кто может наизусть цитировать Мильтона? Кто может сказать: “А ещё я помню Софокла”? Да и что они станут делать? Напоминать уцелевшим, что у человека есть также и хорошие стороны?» — он запнулся, выгибая бровь, потом по-детски низким голосом засмеялся, — Что за дрянь ты читаешь?! — Полегче с Брэдбери! — я толкнул локтём его в бок, — А то он засунет тебя на такую планету с такой антиутопии, что тебе и не снилось! — Да ну! Заумными ботанскими высказываниями прикончит скорее. Вы бы сошлись, — на это решительное заявление я улыбнулся, — А ты «помнишь Софокла»? Эй, ты станешь прямо как свой Брэдбери! Лилии, лилии. Я бы ожидал высказывания о жизни от Меган. На вид она страдает от неспособности выместить свои злые обиды на что-то или кого-то, поэтому ей приходится говорить о тех вещах, что кажутся такими «простыми», даже, скорее, чересчур тривиальными и элементарными. Мог бы я так? Вряд-ли. Меня бы мало заинтересовало то, что не подвержено странностям и не отрицает логику нашего мира.Вы интересуетесь жизнью и насущными её элементами.
Ф.
Скорее способом оживить себя. Есть какая-то уязвимость в том, что я слишком сильно вовлечена в человеческие вопросы, не так ли? Я так думаю.
М.
Я бы никогда не признался, что хотел бы остановить время на десять минут и отдохнуть. От всего, от всех звуков, от мира. Однако, зная нашу Вселенную, это не возможно, и не только потому, что время также и позволяет всему существовать (если время остановлено, то ничего не двигается, включая атомы и фотоны, к примеру), а и потому, что в остановленном времени время не течёт. Что же, не буду поспорить, довольно логично... Какие существуют способы точно убедиться что прошло десять минут, а не целая вечность? Капризы наши реальности такие слабые существа, как «homo sapiens», к сожалению, не могут контролировать. От этой мысли ощущаешь себя подавленно, сердце слегка сжимается от осознания того, что придётся до конца своих дней страдать от бытия. Я оглянулся, надеясь снова отвлечься на природу и не подпускать назойливые мысли в голову. От них мигрень появляется, хмурятся брови, туманится взгляд и скрипит сердце, которое в ожидании конца беспокойства стучит в константном ритме. Вот уж. Ах да. План на сегодня. Первое: прийти в библиотеку. Второе: начать искать доказательства, которые будет возможно приложить вместе с Великой Всеобщей Теорией Ненормальности. Мне придётся вести занимательную работу с найденными ресурсами и бумагами. О, и желательно приобрести таблицу всех шифров, чтобы убедиться, что Дневники будут в безопасности. Точнее, как. У меня уже была таблица, но её бессовестно украл тот старый гном, имя которого мне не запомнить.***
Запах книжной пыли на обложках и мягкость дерева, используемого для полок — всё, что мне было нужно как минимум для капельки счастья. Найдя уединённое местечко со столом, я обрадовался возможности в какой раз погрузиться в работу с почти такой же атмосферой загадочности, почти таких же материалов и почти таким же низким уровнем шума. Меня должно было пробить током от того, что для работы мне пришлось на целый день выйти к людям, и, возможно, взаимодействовать с ними больше пятнадцати минут... Да ладно тебе, Форд! Ты же не настолько антисоциальный. Двадцать пять минут. Выходные, проведённые в хижине Дэна, получились отчасти увлекательными, если, конечно, что именно подразумевать под этим полу-загадочным словом. Что поистине загадочно, так это то, с чем я столкнулся, пребывая в чужой хижине. Я в первый же день нахождения в том месте понял почему он долгое время не хотел меня пускать туда, да настолько, что пришлось уговаривать. Я не продержался с назойливыми, и порой опасными, призраками и несколько дней. Но это «того стоило». Я не нашёл фразу точнее, к сожалению. Я оглянул библиотеку и спокойно вздохнул. Что-ж. Что. За. Чертовщина. Как это связано? И связано ли вообще? В этом меня значительно начал расстраивать тот факт, что я работаю в Гравити Фолзе уже порядком шесть лет, а к разгадке Теории Ненормальности не подступился ни на шаг. Однако, что меня утешает — знакомство с Гением. Тот, кажется, знает то, чего не знаю я; и, вроде, это понятно, ведь насколько я знаю, тот пришёл из другого мира, если, конечно, он не плод моего одинокого воображения. Ещё в прошлые годы нахождения здесь я прочистил библиотеку вдоль и поперёк, однако мало чего действительно стоящего нашёл. По крайней мере того, что не просто указывало мне на других аномальных существ. Как-то я планировал провести социальный эксперимент, но ещё задолго до его начала нашёл больше минусов, чем плюсов, так что пришлось отложить эту затею подальше. Во-первых, работа с огромным количеством людей будет меня напрягать; во-вторых, я сомневаюсь, что жители Гравити Фолза вообще задумывались над тем, откуда это всё взялось в их городе, а если и задумывались, то ничего не придумали и в расследования наверняка не шли. Не о том они думают. Постоянно заняты своей работой. В какой-то мере я его и в данный период времени провожу. Сантрелл безотказно принялась «помогать», если, конечно, простые прогулки хоть чем-то помогут в исследовании разгадки Теории Ненормальности. Разве что существ может появиться больше в дневнике, да и всего. Но я всё же благодарен ей за такую, хоть и маленькую, но любезную самоотверженность. Итак, я не имею ничего, кроме размытых мыслей-наполовину-догадок и отчаяния. И с этим мне придётся разобраться. Я устроился поудобнее и вздохнул. Это всё наверняка не может быть случайностью. Я предпочитаю не допускать вариант о том, что естественный отбор в данных краях «перестал работать». Ведь появляется другой дискурс — почему он «перестал работать»? Да и, учитывая то, что это эволюционно невозможно, я склоняюсь к тому, что подобное предположение не совсем будет логичным и научным. Несмотря на все теории, тайна неразгаданная, и я думаю, что так будет всегда. Что приводит меня в безнадёжный ступор. С тяжёлым вздохом я опустил голову на стол, массируя руками верхнюю часть головы. Бессмысленно. Человеку не понять такое. Придётся надеяться на милость Гения — поистине гениального (очевидно) и умного существа, но такого дерзкого и капризного, что раз за разом тихо дёргается глаз. Все эти обстоятельства, должно быть, доведут моё терпение и мои нервы на ноль. Я решил встать и осмотреть полки с заголовком «Физика». Насколько просто это названо. Даже обижает в какой-то степени... С другой стороны, становится понятно, о чём будет идти речь в книгах, ведь библиотеки в Нью-Джерси любили довольствоваться одним «Наука», что ещё хуже, чем то, что имеется в Гравити Фолзе. Что-ж, могу сказать, что после появления ещё одного человека в моей технической жизни меня также начало тянуть и к тем наукам, которые повествуют о духе и абстракции: «В бескрайнем пространстве плавает бесчисленное множество яйцеобразных вселенных наподобие нашей, что покрыта слоеной скорлупою стихий, каждая из которых в десять раз толще предыдущей. Но в сравнении с Тобою, безграничным Анантою, они — крошечные былинки». Бхагавата-Пурана 6.16.36-37. Для меня остаётся и останется загадкой то, что именно означают эти цифры. Ни слова в этом отрывке о том, как именно оно может работать; что там может жить; и реально ли такое. Казалось, будто люди не о том думают, что для меня очень странно. Возможно, Сантрелл даст ответ (я переписал этот абзац себе в заметки, не в дневник; показывать что-то ей уже стало привычкой, хотя я всё равно беспокоюсь, ведь прошёл только месяц с её переезда и только две недели с начала переписки), а возможно, я держу слишком высокие ожидания и требования от окружающих меня людей. Как, допустим, требовал от меня — нас — отец. Итак, вопрос о том, что «Is life worth living?» существует такая книга с этим названием. как я полагаю, русского перевода нет. показался мне занимательным, так что переписал его. Книга меня заинтересовала и привлекла внимание простотой своего оформления, так что, я надеюсь, соседка умеет объяснять расположение магазинов. Улыбнись, Форд, жизнь прекрасна, ты живёшь, ты здоров и почти счастлив, это уже чудесно — почему бы тебе это не ценить? Что-ж, иногда, особенно в моменты как сейчас, я осознаю, что слишком зациклен на своей работе. Возможно, мне стоит тоже брать прогулки. Трогать траву и рассматривать узоры неба, что-ли. Звучит глупо и тривиально, но такое действительно важно. Обойдя пальцами полки под гордой табличкой «Физика» я, к сожалению, ничего нового не нашёл. Многое из той темы — аномалии и мультивселенная, желательно вместе, но такое редко совмещают, — что мне нужна, уже было прочитано, а остальное просто гипотетически не подходит. Я уселся обратно за стол и осмотрел огромный знак вопроса в своём дневнике и силуэты аномальных существ, которые уж изрядно выбиваются из ряда нормального этого мира. Я бы никогда не поверил, что никто другой не проводил исследования похожие, как у меня, связанные с теми, кого на Земле мы не привыкли видеть. Я оглянулся. А что если бы вместо людей доминирующим видом были дельфины? или динозавры? Может ли такое быть в параллельных вселенных? Я вздохнул и потянулся. Наверняка, Форд, наверняка. Я-то не знаю точно; можно будет спросить, что-ли.***
Из библиотеки вышел разочарованным. В какой раз. Если я собираюсь искать что-то про причину появлений аномалий — а не сам факт их существования, — то обязательно ничего не находится. Из-за чего я теряю мотивацию на какое-то время; из-за чего я ненавижу ходить в библиотеку именно за тем, чтобы найти то, что меня прославит. Аномалии сами по себе в сфере науки не новость; самое главное и увлекательное — почему они существуют и почему именно в нашем мире, что, однако, тоже не простой вопрос. Я вздохнул и остановился у самого низа каменной лестницы. Глянул в предположительное направление расположения моего дома, затем в сторону города; пожав плечами, моё любопытство к «Greasy's Diner» возросло, учитывая, сколько соседка-собеседница времени там проводит. Однако подсознательно я надеялся её ни встретить лично, ни заметить взглядом. Зайдя в не очень просторное, но уютное помещение, я оглянулся. Не найдя никого из знакомых — такова персона, технически, только одна, и я подозреваю, что она осталась дома — я удовлетворённо вздохнул и присел за свободный столик. Удивительно, но, несмотря на дальнее расположение кухни, носовыми рецепторами я слегка улавливал корицу и клубнику; однако эти запахи было трудно распознать, при этом не игнорируя сладкий оттенок ванильных духов и идущий со дверей и открытых окон далёкую хвою. Всё же я не жаловался; это, своего рода, наслаждение разными аспектами жизни. Я улыбнулся, оглядывая улицы города, полными идущими куда-то и разговаривающими с друг другом людьми. Я достал дневник: Ужасающие выходные, проведённые в хижине Дэна, заставили меня усомниться в результатах моих исследований, как никогда прежде. Кажется, я окончательно зашёл в тупик! — Чего желаете? Я мелко вздрогнул, услышав незнакомый голос подле себя. Точно, это не просто кафе; это забегаловка, мини-ресторан. Я вдохнул в лёгкие воздуха и повернулся к лучезарной улыбке официантки. Здесь я слегка опешил, узнавая лицо. — О-о, Вы... Ленивая Сьюзан? — я оглянул её молодой и нежный вид, несмотря на то, что та слегка была полновата; скорее, это лишь добавляло эстетики в её розоватую фигуру и пышные локоны, по оттенку не то каштановые, не то бордовые. Я мельком вспомнил как писал ужасно короткую и переоценённую мной хронологию в начале дневника: «некая Сьюзан собирает обломки потерпевшего катастрофу поезда и строит из них кафе “Greasy's Diner„». Женщина гордо и ярко улыбнулась, будто то, что её помнят и о ней знают, пришлось ей на руку как комплимент. — Она самая, — та щёлкнула ручкой и поправила фартук, — Так что желаете? Я оглянул стол. К сожалению, меню не оказалось. Это недостаток кафе, однако из вежливости в свой первый здешний визит я решил на это не указывать. — Кофе? Американо, будьте любезны, — та паралельно шкрябала ручкой, — И, пожалуй, всё. — Десерт? — Да ну, я... — на секунду призадумался, увидев её моментальный опечаленный взгляд, и поправил очки, — Банановый хлеб печёте? — Вполне, — та кивнула и мягко улыбнулась, всё ещё выписывая заказ. — Тогда мне его. Благодарю. Сьюзан поправила локоны и лучезарно улыбнулась, спешно подбегая в кухню. Какие женщины! Почему я не замечал особенность Гравити Фолза с женским полом? Так, нет, Форд, ты ведь не за этим приехал, вот и не замечал. Идиот. Ещё и щёки тёплые. Я ещё раз оглянул заведение. Никого из знакомых, не стоит беспокоиться. Я посчитал стоимость перекуса — вполне не дорого вышло, что одушевляет и меня, и мой кошелёк. К слову, стоит записать в планах — «купить новый кошелёк». Этот, порванный, дырявый, со слезшей кожей, совсем зачах. Стоит научиться следить за личными вещами, но зная, что ты учёный и исследователь, проводивший немало времени в дикой и аномальной природе — легче сказать, чем сделать. Свобода занятия исследователей заключается в том, что запираешься в своей работе и часто не замечаешь состояние окружающего мира; ты просыпаешься и удивляешься, как мог упустить очевидные вещи вокруг себя. Когда Сьюзан подала хлеб и напиток, то я даже удивился, сколько времени провёл в мыслях. Учитывая то, что мысли довольно быстро сменяются друг другом в человеческом мозгу, однако, это можно сказать лишь по личному опыту. Хозяйка заведения аккуратно и, я бы сказал, нежно поставила тарелку, молча кивнула и ушла за стойку, прицокивая короткими каблуками. И как женщины справляются с ними? И ведь моя мать тоже носила каблуки, пусть и повыше. Хотелось бы узнать сколько раз девушки подворачивали ногу на них. И узнать, как часто, по оценкам, мог предвидится момент, по их мнению, «блеснуть» ими, так сказать. В бескрайнем пространстве, на куске камня, летящего в никуда и незачем, я содрогнулся. Хлеб только что вытащили из духовки, а моя забывчивость заставила мои нервные импульсы работать на секунду быстрее и интенсивнее. Стоит подождать остывания, а то в последующие дни я буду недоволен ожогом языка. Я взглянул в окно и на светлые, каким-то образом колоритные новые небольшие постройки — ларьки, магазины музыки, кассет и пластинок, булочные, обычные дома, парикмахерская. Некоторые из перечисленного списка были одноэтажными заведениями, однако, в основном, особенно если бизнес вёл один человек, то на втором этаже, в окнах, открытые от залежей — «смотрите, на здоровье, здесь всё равно ничего интересного нет» — и штор, я мог разглядеть атрибуты красочных, солнечных квартир. Нынешняя мода на интерьер заставляла улыбнуться; слишком счастливы их улицы выглядели места проживания, хотя, чего греха таить, экстерьер частных домов (хозяевам квартир в этом плане не повезло, однако своё вдохновение они смогут потратить на свои бизнесы) последовательно тоже выделялся своим неким летним оптимизмом наших славных двух десятков, инновационные семидесятые и новомодные восьмидесятые. Я совру, если скажу, что никогда не мечтал иметь такой добродушный дизайн дома, однако я уверенно и твёрдо сохраняю консерватизм и официальность в этом плане; мода держится недолго, и пусть на одежду безумно быстро летит и вращается, то на дома значительно медленнее, однако факта перемен через время никто не отменял. Я открыл «Is life worth living?» Я, несомненно, из библиотеки вышел разочарованным, однако не с пустыми руками. Музыка в джамбоксе помещения сменилась на плавный, тихий джаз. Меган действительно в чём-то права. В этом есть некий шарм... Вот так просто сидеть в общественном месте, наслаждаясь собой и блюдами, что здесь подают, размышлять, наблюдать, улыбаться. В каком-то смысле мне это понравилось; ради этого я специально обратно закрыл твёрдую обложку книги и, как ни странно, просто наслаждался моментом. Просто видеть вокруг себя людей, их лица, одежду и стараться не раствориться в этих образах. Форд, идиот, это странно; но чёрт, в каком-то смысле, завораживающее. Это мне нравилось ещё больше, однако же, совсем чуть-чуть. И дело было не в какой-нибудь призрачной романтической приподнятости или возвышенности — такое всегда происходит в парке или в ресторане с друзьями, что, впрочем, я никогда не испытывал, просто из начитанности знаю, — дело заключалось в простой уверенности в том, насколько для них я был обыкновенным. С виду. Люди, конечно, как я не раз слышал, были заинтересованы и во мне, и в моей работе; однако, как я заметил, я попал в удачное место, где никого это не беспокоит. Удачно. «Mirabile dictu», эта кафешка необъяснимым образом вызывала эффект замкнутости, несмотря на то, что это заведение, всё же, так и оставалось социальным местом. Сьюзан определённо брала в расчёт интровертов. Я взглянул на Дневник. Любопытство — интрига, задумчивость, философия, чем бы это смешанное чувство не являлось — взяло вверх. Когда Бог создавал людей, брал ли он в расчёт то, что некоторым людям захочется ограничить от всего мира, который Он создал с любовью? Если да, как бы выглядели на Земле те, кто хотел бы лишить всё живого самой возможности жить? Возможно, это были бы худшие из людей, если так можно выразиться. А может быть, они и есть те самые двое, которых искал Творец, однако ещё осознавшие свою замкнутость (звучит как глупость). Или Он просто ошибся в своих расчётах, что более вероятно. Интересно то, как одна книга навевает столько вопросов — не удивительно, что мы помним о ней и сейчас, спустя тысячелетия. Если бы я предложил Богу теорию Мультивселенной, задумался бы ли он о том, чтобы создать ещё несколько миров? Бог всемогущ; тогда почему он так не поступил? Не попытался создать больше созданий? прототипы Его самой первой вселенной? присутствовать во всех мирах одновременно, всех видеть, всё слышать? создать идеалов? Почему не поменял сознание всех людей — Бог всемогущ же, — чтобы они любили Его и были благодарны? Однако же, какая в этом интрига, верно? Не зря мы созданы «по образу и подобию Божьему», раз уж нас интригует то, как будут вести другие. Я оглянул помещение. Из-за таких рассуждений появилось чувство несовершенства, отчуждённости и нестабильности всё вместе разом. Однако, возможно, в этом состоянии присутствовало больше эмоций. Это вызывало слабую тревогу. А ещё настороженность вызывало то, что соседку нигде не было видно — и вроде это хорошо, однако, зная по её запискам, она каждый день (или почти) сюда приходит. Такое чувство, будто она знала, что я сам решил опробовать атмосферу этого места. Или, допустимо, что она не готова; сегодня выглядела излишне удивлённой и излишне обычной (серьёзно, что за сон ей мог присниться, чтобы она, причём с таким шоком, после него обладала усталостью?) Я опешил, почувствовав на своей руке что-то. Взглянув, оказалось, что это кошка. И ведь правду говорила. В «Greasy's Diner» действительно поселились коты. Мягкие, благородные, дружелюбные, однако хитрые и безразличные существа; мелкие хищники, которых homo sapiens давным-давно по какой-то причине посчитал друзьями. Коты живут вместе с людьми наверное потому, что им интересно наблюдать за такими удивительными двуногими. По крайней мере, так могло быть, если бы у них было сознание. Интересно, а Гений общается с людьми по той же причине, по которой Бог наблюдает за одними и теми же существами — ему просто любопытно? В любом случае, Форд, не спрашивай это у него. Капризное же существо, каким древним оно ни было. Поедая, наконец, тёплое — а не жутко горячее — блюдо и запивая кофе, я неосознанно вспомнил роскошный уют дома. Как мама подавала сладкую выпечку вместо десерта после полноценного приёма пищи, как отец пытался заставить нас есть культурно, не кладя локти на стол, как я смеялся, когда брат в очередной раз делал забавное лицо, чтобы воодушевить меня. Как же тогда погода была солнечна, чайки тихи, воздух чище! Всего этого уже не осталось во взрослой жизни. Я бы отдал всё, лишь бы прожить день, будучи ребёнком в своём собственном детстве. Желательно в выходной. Где ссора была далеко за морем, а мы до сих пор были не разлей вода. Возможно, я никого не нашёл из друзей кроме брата из-за комплексов; но я склоняюсь к варианту, что я даже не хотел искать. Тогда. Сьюзан обязательно нужно поставить в известность о том, что бархатные обивки и высокие сидения-диваны переносили в счастливые воспоминания. Я даже забыл как плакал, проклиная свои руки, когда перед глазами ещё стояли образы задир. Аномальные руки. Один брат. Тебе повезло, Форд. Иначе оказался бы один сразу в детстве, а не во взрослом возрасте. Шесть пальцев. Если Бог есть, то я готов обвинить Его в этом.***
Я подумал, что обязан отдать должное Сьюзан, поэтому, закончив с трапезой, оставил ей чаевые. Надо было запечатлеть на новостную камеру её лицо! Она была безумно рада этому подарку, пока я оставался с непроницаемой улыбкой. Такая мелочь, а ведь людям приятно. Каково это — чувствовать себя хорошо, когда кто-то решил утруждать себя тем, чтобы сделать тебе, в общем случае незнакомому человеку, приятно? Я никогда про это не думал. После понимания того, что заведующая кафе больше, чем довольна, уличный воздух стал казаться свежее. И я сам почувствовал себя моложе, что-ли; будучи ребёнком, жизнь детства и состоит из мелочей. В приятной услуге, однако, есть свой шарм... Соседки на верхних этажах нигде не намечалось. Это хорошо. Меня смущало общение с ней вживую. С ней что-то не так, хотя с ней всё «так». И я не могу отогнать эти мысли порядком с самого начала её приезда. Спрятать — да, однако избавиться — нет. И меня самого это напрягало. До чего довело тебя одиночество, Форд. Холодная вода грязноватой керамической раковины мужского туалета университета слегка щекотала, однако не вызывала ни раздражения, ни смеха. Послышался тяжёлый выдох. После того, что случилось пару лет назад, было трудно оправиться от мысли о предательстве от самых близких и дорогих людей. Поэтому, как будто вселенная услышала этот жалкий страх, на высшем образовании у меня никого не нашлось. Даже, принципиально, задир. Это впечатляло, воодушевляло и печалило одновременно. В смысле, ничего не происходит; ничего, кроме учёбы. Дома, в своей собственной хижине, спустя годы, после работы над изученным, теперь щекотала не вода, а толстые волоски ковра. Валяться на полу и смотреть в лампу было тем ещё скучным занятием, однако, по какой-то неведомой причине, я провёл за ним порядком часа два. Думая о том, с кем бы мог подружиться (наверное), восполнять потребность в разговорах (...иногда), представлять почти идеального друга, того человека, с кем я мог бы разделить интерес к аномалиям и странностям. Даже если я знал, что не будет такого. Я — Стэнфорд Пайнс, одинокий боец на поле боя с печалью, не требующий ни прикрытия, ни подкрепления. Я не пил, не курил, сам по себе неплохо умён и аккуратен в социальном взаимодействии. Нормален. Почти. У меня не было сил поднять руки, стереть с глаз пелену, и рассмотреть ладони — я и так достоверно знал, что именно моя сетчатка увидит. Генетика выстроила своеобразный барьер между обществом и моей скромной личностью, хотя бы давая мне все возможности развиваться интеллектуально и не понимать, почему у других людей цель не является такой же. Тогда заснул прямо на полу. Мог это сказать по тому, что вечером обнаружил себя на том же месте с включённым светом. Пожаловаться было некому, поэтому я, единственный пехотинец, принял вызов судьбы, продолжая сражаться. Как поэтично. И пусто в душе и доме. У меня был такой период. Полного одиночества. ... Не удивительно, что соседка успела прочитать мою записку и расписать ответ.Сегодня я подумала о том, что если Бог есть, то он может существовать для разных людей по-разному. Однако же, разве Бог не един? Мы все наполнены Его Духом, однако воспринимаем одно и то же писание, одни и те же сакральные знаки по-разному. В смысле, для каждого человека реальность разная, то с каких пор Бог будет един у всех в понимании?
М.
Я заметил вторую записку, помеченную цифрой два, и улыбнулся про себя — кажется, она слишком много думала, поэтому мысли то перекликаются, то не соглашаются.Я осознала, что это и так очевидно. Для кого-то голубой — это голубой, для какого-то — зелёный. Я надеюсь, Вы ты понимаешь, что я условно, иначе это называется «дальтонизм» — с другой стороны, я всё правильно сказала, ведь, проведи социальный эксперимент, так окажется, что один и тот же цвет в разных наших глазах воспринимается разным оттенком. Я как-то в газете прочитала раньше, ещё до того, как здесь заселилась.
Так что, предположение о том, что если действительно Бог есть, то Он разный для нас всех, технически правильно. Для кого-то Бог — дьявол, для кого-то Дьявол — бог... В смысле, даже дьявол может подавать свои «священные знаки», нет? Когда-то Люцифер был любимчиком Бога — с каких пор он НЕ сможет делать что-то похожее, что Бог делает? Думаю, ты понял, о чём я...
М.
Читая записку, я параллельно достал с кармана плаща ручку и крутил её в пальцах. Размышляя, какую формулировку ответа использовать, я заметил, что многое не поменялось с детского возраста — проводя время в своих мыслях, я начинал кусать конец ручки (Форд, серьёзно, так все делают, успокойся). Это навеяло лёгкую тоску. Требовательно начинать избавляться от этой привычки. Чувство меланхолии быстро развеялось как только я услышал мягкие шаги на лестнице. В носках, значит. Внимательный ты, Форд. Я не испугался. Всё-таки, неплохое настроение многое решает, даже изменение в реакции. Я не замечал такой перемены раньше. Я наклонился и начал писать ответ, игнорируя присутствие соседки и её настойчивый, изучающий взгляд, который легко заметен и с помощью переферического зрения. Та молчаливо положила передо мной деньги, стянутые резинкой с прикреплённой бумагой, помеченные также «аренда (заранее)». Я сбился, на секунду опешил, и предпочёл уже посчитать количество предоставленных бумажек. Какое-то время царила тишина. Соседка наблюдала с расслабленным лицом, однако с таким видом, будто провалилась в меланхоличные мысли. — А ближайший таксофон — это где? — аккуратно спросила она, чеша верхушку головы. Неряшливые волосы, ночнушка. Должно быть, предпочла не переодеваться и лечь спать обратно; или это я так мало времени провёл в городе? если да, то это удивляет, учитывая, что казалось, что время познало бесконечное тягучее свойство. Я убедился, что сумма соответствующая и постучал колодой денег по столу чисто из чувства перфекционизма — чтобы привести их в аккуратный вид. Я взглянул на неё. — Они планировали поставить на обочине дороги два года назад, — я кинул взгляд на противоположную часть стола, где стояла одна большая тарелка, однако не придал этому значение, переводя своё внимание на воротник ночнушки (кружевной! иногда сожалею, что я не женщина — по крайней мере, очень многим девушкам такое идёт, особенно матери, и, как оказалось, соседке тоже), — Но, к сожалению, так и не поставили. Всё ещё самый ближайший — в городе. Недавно мой домашний телефон был сломан по... необычным обстоятельствам, — кстати, таки да, Форд, ты забыл купить, — Спасибо, что напомнили. Она коротко мягко усмехнулась и кивнула, однако предпочла промолчать. Что с ней не так сегодня? — Ой, — она вздохнула и почесала глаза, — Что за город... — на одном дыхании проговорила та. Вот именно. — Не к слову! — она хлопнула в ладоши и, кажется, оживилась, — Там тарелка стоит. Я готовила себе завтрак, однако приготовила слишком много, поэтому пришлось разделить на две тарелки, — она указала пальцем на противоположную сторону стола, — я столько не съедаю, понимаете? Можете брать, если хотите. Если, конечно, нет никаких аллергий... а то я не знаю... Я медленно перевёл глаза в ту сторону и, подойдя, скептически оглянул блюдо. — Я уже поела утром. Сегодня решила пропустить обед, а то что-то аппетита нет сегодня... — она задумчиво поглядела вдаль, однако через секунду вернулась в реальность, — В общем, да, берите. Не стесняйтесь! Она выжидающе взглянула на меня. Я оглядел блюдо. Холодное; картофельные тосты, варёные брокколи и жареное яйцо (вот это она «столько не съедает»?) Я взглянул на неё, пытаясь искренне улыбнуться. Мелочь, а приятно. — Это... Спасибо Вам, Мисс Сантрелл- — Первым именем, пожалуйста, — она мягко улыбнулась, перебивая, — Мы же не у нотариуса, ради всего святого, — она сделала короткую паузу, — И давайте на «ты». Короткая пауза. На «ты». В реальной жизни. — Дав-... Давай. Меган- Это, Мег. Спасибо. Мег? Это некультурно, Форд. Я сдержал желание извиниться. Молчи, не смущайся. — Да не стоит. Это ж обстоятельства. Просто случайно, там, больше приготовила. Ну! — она громко вдохнула, — Ладно, действительно, не за что. Сантр- Меган умчалась наверх. Буквально. Это непринуждённый разговор? домашний? деловой? Мне многое предстоит узнать. Хотелось (...иногда) общаться вечно ни о чём, так же по деловому-домашнему. Шестопал, давай без этих официальностей.