***
У Аказы были свои кошмары. Тоже реалистичные. Тоже непрекращающиеся. Кошмары, в которых он мог смотреть на себя со стороны не отрываясь. Аказа не хотел становиться Этим. Это слишком уродливо, Это слишком безумно. Ничтожно. Отвратительно. Жалко. Аказа ненавидел уродливых безумцев — от одного вида Доумы его нутро уже не один десяток лет сжималось в клокочущем непринятии, отвращении. Он не хотел уподобляться ему, становиться таким же, как он. Аказа сильнее, Аказа разумнее. Был когда-то. Сейчас Аказа чувствовал себя полным разбитым ничтожеством. Неизлечимо больным. Безнадежно зависимым. Аказа все больше и больше задумывался над тем, что забрать Мей от Доумы было ошибкой. Очень тупой ошибкой. Она должна была умереть, покинуть наконец этот мир, как она того и хотела. А он не должен был идти на поводу у… себя же? Аказа злился. Он поддался эмоциям. Сначала унизился перед убогим Доумой, а сейчас продолжал унижаться перед убогой живучей девчонкой. Какого черта он вообще творил? Аказа не понимал, что с ним происходило. Прошел уже месяц, а он все не мог понять. Его тело слишком долго будто разрывало изнутри — разрывало животное желание. Аказа слишком долго не хотел уподобляться тупым безумным звериным отродьям — не хотел уподобляться Доуме. Нет, он не такой. Единственное, что их сближало — кровь Господина и демоническая сущность. Больше ничего. Так думал Аказа, пока окончательно не помешался. Его влечение затмевало рассудок, топило в новом чувстве — похоти — любые отрезвляющие мысли. Аказа запутался. Забылся. Причем, забылся настолько, что все его мысли теперь витали вокруг одной-единственной девчонки. Грязные мысли. Аказа не знал, чего ждать дальше. На этот раз все обошлось, все получилось: Мей отдалась ему, смогла довериться. Он смог взять ее и не убить. А ведь казалось, они оба были безнадежны. При мысли о Мей, об их недавней близости внутри Аказы теперь разливалось приятное облегчение. Теперь его не мучило желание, теперь он мог трезво мыслить. И все же все его мысли все еще крутились вокруг Мей. Мей, Мей, Мей. Теперь Аказа точно был уверен, что именно она могла помочь ему исцелиться и наконец привести разум в порядок, избавить его от душащих противоречий. Она понимала его лучше, чем он сам. Вместе с ней он смог сломать свой первый барьер. Именно рядом с ней в его сознании происходило что-то странное — что-то ломалось. Нет, даже не так — ему наконец что-то приоткрывалось. Вместе с Мей он определенно сможет зайти дальше. Аказа снова хотел услышать тот самый, свой собственный голос, который откликался в нем в последний раз, когда он в последний раз пришел к Доуме — пришел за Мей. Аказе казалось, что этот голос помимо нравоучений и взывания к давно забытому противному чувству вины мог сказать ему что-то еще. Мог напомнить что-то еще. О его прошлом, которое все никак не хотело возвращаться к нему. Когда Мей спрашивала его о нем, о его человеческой жизни, в Аказе просыпалось раздражение, подпитываемое каким-то отвратительным чувством слепой тупой беспомощности. Он не мог вспомнить. Совершенно ни черта не мог вспомнить. Ему не подчинялся собственный разум — ну что за ничтожество? И Мей, сама того не ведая, изо дня в день продолжала своими разговорами и аккуратными расспросами укреплять в нем мысль о собственном бессилии. Даже Доума помнил о своем прошлом. А Аказа… А сознание Аказы оставалось таким же заплывшим, как и сознание любого слабейшего низшего демона. Единственное, что отличало его от новообращенных жалких подобий демонов, так это контроль. Контроль, которого он в скором времени тоже мог лишиться. Слабовольное ничтожество. Но Аказа не долго копался в себе — знал уже, что это было бесполезно. Теперь Аказа хотел понять хотя бы девчонку, вокруг которой крутилась вся его жизнь последние месяцы. Хотел понять ту, что смогла пересилить себя и спасти их обоих. Прошло несколько дней после их произошедшей близости. Аказа все не мог прийти в себя. Ему все еще это казалось чем-то ирреальным. Это все игра. Игра его больного опьяневшего от похоти сознания. Нет. Мей действительно это сделала. И Аказа хорошо понимал, почему: она переступила через себя ради себя, ради него. Единственное, чего Аказа не понимал: как ей это удалось. Как она на это решилась. Откуда нашла в себе силы? Аказа ведь помнил: после Доумы любые касания, даже самые осторожные, были для нее подобием пытки — она вздрагивала, тряслась, в каждом ее затравленном взгляде читался животный страх. Аказе с первого дня ее пробуждения въелся под кожу этот мерзкий липкий страх. Она боялась его. Боялась, что Это может повториться. Ей было больно, страшно смотреть на него. И Аказа не мог ничего с этим поделать. Тогда как… Как она решилась переступить через себя? Где она нашла силы? Может, Аказа чего-то не знал? Может, она была не так слаба, как ему казалось? Ведь насчет себя он же тоже ошибался. Аказа хотел понять если не себя, то хотя бы ее — Мей. Понять, откуда она вообще черпала силы — чтобы не сорваться, не сдаться. Чтобы подпустить монстра к себе как можно ближе. Теперь Аказа сам наконец загорелся желанием слушать и задавать вопросы. Мей обязательно найдет, что сказать. Мей все объяснит. Когда очнется.***
Мей приходилось выхаживать уже после второй близости с ним. Аказа явно делал что-то не так. Следующие два дня у девушки не сбивался жар, пару раз она даже снова впадала в забытье. Аказа подобного совсем не ожидал. Дерьмо. В какой-то момент ему вообще подумалось, что она вот-вот откинется. Из-за него. Он все-таки должен был сдержаться. Он не должен был идти на поводу своего помешательства и доверяться этой совсем отчаявшейся отбитой. Не должен был… Нет, бред. Аказа сейчас ясно понимал, что тогда переоценивал себя, до последнего упрямо думая, что он сам сможет затушить в себе это необъяснимое, выжигающее остатки рассудка желание. Сам он со всем справится. Ну-ну. Сейчас благодаря Мей, находясь в ясном рассудке, он мог совершенно точно осознавать и признавать, что еще пару дней назад он был полным идиотом — чуть не подвел их обоих к точке невозврата. Аказа смотрел на бессознательное обессилившее девичье тело, бьющееся уже третий день в бреду, и понимал: она мучилась из-за него. В который уже раз. Это не должно было повториться. Мей очнулась со звенящей болью в голове. Тело совсем не слушалось. Мей чувствовала, как снова и снова ее пробивал мелкий озноб, и все не могла пошевелиться. Мей хотелось пролежать так минимум суток десять — чтобы ее никто больше не трогал, чтобы на нее никто больше даже не смотрел. Но Аказа снова и снова продолжал напоминать о себе своим присутствием. Он оставлять ее явно не собирался. Особенно после всего, что произошло. Наверняка он ждал, когда она снова придет в себя, чтобы… Чтобы продолжить, чтобы снова повторить. Он ведь только из-за этого опять с ней возился, верно? Мей почувствовала, как к горлу подобралась тошнота. Ей нужно было встать, помыться. Или хотя бы прийти в себя. За все время, пока она лежала в сознании, она так и не смогла посмотреть Аказе в глаза. И не потому, что ей было стыдно за произошедшее между ними, нет. Мей было страшно взглянуть Аказе в глаза и снова увидеть там звериное влечение. Мей была не готова повторить. Нет. Она и так переоценила свои силы. Аказа должен был услышать ее хотя бы сейчас. Оставить ее в покое. И Аказа услышал ее. В кой-то веки. — Надеюсь, вам стало легче, — безэмоционально наконец произнесла она, уцепившись взглядом за новую, ранее не замеченную трещину в потолке. — Я рада, что вы не сорвались. И я тоже не сорвалась. Аказа нахмурился. Ему совсем не нравился этот пустой безжизненный тон, которым пыталась снова с ним заговорить эта живучая девчонка. — Рада? Не похоже, — в тон девушке безразлично кинул Аказа. — Опять думаешь, как попасть на тот свет вне очереди? Мей молчала. На этот чисто риторический вопрос не было смысла и отвечать. Хотя бы это Аказа понимал — и на том спасибо. — Ты была права. Мей никак не отреагировала: и тени вопроса, интереса не скользнуло на ее вытянутом лице. Только и без того острые черты лица обострились. — Это какое-то дерьмо, Мей. Мей совсем не удивилась услышанному. Она лишь мысленно согласилась с этим и в очередной раз поморщилась от вновь вспыхнувшей боли где-то внизу живота. Наверное, стоило сейчас расспросить его о том, как он пришел к такому интересному мутному выводу, но у Мей пока не было никаких сил снова копаться в потоке мыслей Аказы: она и так уже догадывалась, что наткнется она там на очередную стену из противоречий и новых вопросов. — Еще скажите, что вы не хотели этого. Последовавший ответ Аказы заставил внутри все похолодеть. — Хотел. И сейчас хочу. Мей не переставала удивляться честности и прямолинейности демона. — Но этого больше не повторится, Мей. Я не хочу зависеть от тебя. И не хочу из-за тебя срываться. — Я бы тоже хотела, чтобы вы перестали… — Мей запнулась. Замолчала. Снова уставилась в потолок. Что толку им сейчас говорить обо всем этом? Если Аказа снова захочет сорваться, он и не вспомнит этот разговор и свое обещание. Плотское влечение рано или поздно снова напрочь убьет в нем способность ясно мыслить. И Мей ничего с этим сделать не сможет. Как целитель Мей Оота не терпела пустых обещаний. — Хочешь, я отнесу тебя к реке. Плечи девушки дрогнули. — Зачем?.. — она и правда искренне не понимала, зачем это демону. Неужели он и правда сам сумел догадаться, что больше всего ей сейчас хотелось остаться одной — побыть в лесной тиши? Мей не верилось. Мей казалось, что это она сейчас просто очень туго соображала — чего-то явно не понимала. — Сегодня ночь теплая, — между тем просто ответил Аказа, будто это действительно объясняло причину его странного порыва выпроводить Мей освежиться и закончить наконец этот вымученный разговор. — А еще ты выглядишь паршивей, чем обычно. Это не из-за жара, он прошел у тебя еще позавчера. Аказа опустился рядом с футоном и пристально продолжительно посмотрел на девушку — в явном ожидании. Мей окончательно проснулась. — Нет-нет-нет… — бездумно пролепетала она, отводя взгляд от демона. Если он сейчас коснется ее, она не вынесет, она умрет — в груди забилось уже знакомое страшное чувство. Мей укуталась с головой в одеяло, сжалась. Снова попыталась так нелепо защититься от лап демона. — Как хочешь, — все же безразлично протянул Аказа. Не силой же он ее потащит на реку. Хотя Аказа едва сдержался от желания все же наплевать на протесты и идиотское упрямство Мей и взять ее на руки. Аказа видел, как ей хотелось… отмыться от их совместной ночи. Посиделки у реки явно ей бы в этом помогли. Аказа еще раз прошелся коротким взглядом по пустому лицу Мей — в груди снова разлилось какое-то противное липкое чувство. Растерянность. Аказа не знал, что делать, чем помочь Мей. А он хотел помочь. Аказа чувствовал: Мей была на грани. И держалась она сейчас только ради него. А почему — Аказа не понимал. Его бесила их идиотская игра без каких-либо правил. Сначала сдерживался он, теперь — она. Аказа не знал, как разорвать этот порочный круг. И нужно ли было его вообще разрывать. — Пожалуйста… отнесите меня. И оставьте. Мей сдалась первой. Она поняла все как всегда быстрее него: нужно было оставить все как есть. Смириться. Они оба должны были признать, что оба проиграли. — Мне же не нужно быть рядом, чтобы ты не утопилась? — Нет. Аказа хмыкнул. Значит, все еще помнила про тот бред с демоническим обращением. Славно. Мей зажмурилась и сжалась, когда Аказа склонился над ней. Ей все еще было страшно встретиться с ним взглядом. Не сейчас. Она еще не готова. Мей не сразу поняла, что ее даже не стали вытаскивать из ее постельного спасительного кокона — Аказа так и подхватил ее на руки, закутанную в одеяло. Подхватил так легко, словно она и вовсе ничего не весила. Сердце пропустило не один удар. Потерпеть. Ей нужно просто потерпеть. Совсем немного. Аказе потребовалась всего пара секунд, чтобы перенести и оставить Мей у ее уже облюбованного места. Оставить одну. Девушка себе под нос прошептала тихое рассеянное «спасибо». Мей сбросила с себя одеяло и легла на траву в одной легкой юкате. Пустой девичий взгляд потонул в ночном непроглядном небе. Тело все еще гудело — ей казалось, что даже через плотное одеяло руки демона все еще крепко сжимали ее за талию. Не давая вздохнуть. Не давая высвободиться. Мей осторожно приподнялась на локтях и посмотрела на свое тело. Никаких чужих рук на ее животе, бедрах, груди, шее не было. Но Мей их чувствовала. Чувствовала липкие горячие касания, чувствовала, как ее тело снова начинает дрожать и биться в ознобе. Больно. Мей было больно. Мей невольно покачала головой. Нельзя позволять себе зацикливаться на этих грязных ощущениях. Иначе она точно окончательно сойдет с ума. Мей перевела взгляд на водную гладь. Руки сами стянули одежду. Послышался плеск воды. Холодная. Хорошо. Мей чувствовала, как вода будто окутывала ее тело, пряча от чужих рук, взглядов. Очищала и тело, и разум, смывая налипшую в сознании комьями грязь. Мей нескоро выбралась обратно на берег, упав на траву. Теперь саднящая боль сменилась свежей усталостью. Хорошо. Теперь совсем терпимо. Мей знала, что она пролежит здесь до самого рассвета. По телу все еще порой разливалась тянущая боль, но девушка уже совсем не обращала на это внимание. Мей не спешила надевать на себя одежду — она совсем не чувствовала холода. Совсем не чувствовала скованности, будучи обнаженной. Здесь никого нет, кроме нее. Да даже если бы кто-то и был, Мей бы это нисколько не взволновало. Плевать. Уже на все плевать. Девушка бездумно проводила рукой по уродливым шрамам, оставленными Доумой, останавливалась на местах свежих засосов, оставленных Аказой, и не чувствовала совершенно ничего. Мей снова и снова зацикливалась на мысли, что это тело ей уже не принадлежало. Давно не принадлежало. С этим нужно было смириться, если она все еще не хотела сдаваться. А она все еще не хотела. Сейчас она просто устала. Ей просто нужно снова набраться сил. Набраться сил, чтобы вернуться. Мей откинулась обратно на землю, задрав голову. Небо все еще затягивало своей чернотой. Хорошо. Мей считала редкие звезды, стараясь ни о чем не думать. Стараясь не задумываться даже о том, что считать звезды ей нравилось все-таки больше, чем трещины на потолке. Мей смотрела, как первые лучи солнца уже начали лениво скользить по траве, касаться ее стоп. Девушка поморщилась, а на губах едва промелькнула слабая полуулыбка. Щекотно. Шелестящая трава приятно щекотала пальцы ног, а уже поднявшееся солнце все пыталось ее отогреть. Все пыталось будто отвлечь Мей от звенящей пустоты в душе. Мей смотрела на водную гладь и снова возвращалась к одной единственной навязчивой мысли: она устала. Она не знала, сколько еще продержится. Она не знала, когда она уже надоест Аказе. Аказа… Даже его имя теперь вызывало в ней какие-то разрывающие чувства. Мей не понимала, что будет дальше. Что с ними будет дальше. Но ее обнадеживало уже хотя бы то, что, кажется, он больше не собирался набрасываться на нее и изводить силой. Кажется, их близость вернула Аказе потерянные остатки самообладания и трезвости рассудка. Временно. Мей понимала, что все это было только временно. Аказа захочет еще. Снова захочет ее. И снова ей придется проявлять инициативу — переступать через себя. Мей быстро отмахнулась от этих мыслей — ей все еще было противно думать об этом. Мерзость. Ниже уже падать было некуда. Осталось только сдаться, умереть, обратиться в демона и остаться с Аказой уже здесь на вечность. Мей совсем не верила в его разумность. Он же демон. Он же… болен. Мей просидела на берегу до самого заката. К вечеру голова совсем опустела — избавилась от тяжелых мыслей. Значит, пора было возвращаться. Мей надеялась, что Аказа и сейчас даст ей уйти в себя и не станет трогать. Во всех смыслах. И без того слабые надежды рухнули, стоило Мей только переступить порог дома. Девушка всего на секунду поморщилась и тут же на слабых ватных ногах ринулась в сторону небольшой кухонки — пахло чем-то горелым. От вспыхнувшей паники помутилось в глазах: она не сразу почувствовала. — Ты в порядке? — в безразличном голосе Аказы все же скользнуло беспокойство. Мей, кинув взгляд за спину Аказы и убедившись, что сгорели здесь только ее последние нервные клетки, лишь бездумно мотнула головой. И тут же отшатнулась от Аказы. Демон протягивал ей миску, про себя все же подмечая, что Мей еще никогда не вела себя так дергано. Ему это совсем не нравилось. Но сейчас Аказе совсем не хотелось забивать этим голову. Сейчас его волновало что-то явно поважней. — На, поешь. — Это… готовили вы. Мей не спрашивала — это и так было понятно по «легкому» хаосу на убитой кухне, который она успела заметить только сейчас. Первым делом в глаза бросились перевернутая посуда и грязь. Грязь, грязь, грязь. Аказа явно приготовил что-то не с первой и даже не со второй попытки. Мей как-то тревожно уставилась на внешне невозмутимого демона. Тот явно был в не меньшем нервном замешательстве, чем она. — И что? Это не человечина. Мей выдохнула. Обнадеживающе. Очень обнадеживающе. — Спасибо, но я не… — Это не отрава. Я проверил. — На ком?.. — Мей наконец-то начала рассеянно соображать. — Не твое дело. Уже привычная грубость нисколько не уколола Мей. Ей даже внезапно захотелось попробовать, что же там получилось у Аказы-сама. Это же определенно был прогресс: он сделал что-то для нее, он, кажется, старался, хотя Мей была явно в состоянии приготовить себе что-нибудь на вечер и сама. Демоны, значит, что-то слышали о заботе и внимании? В Мей и правда проснулся слабый интерес. Она опустилась и взяла миску с едой, которая была больше похожа на мутную субстанцию неизвестного происхождения с редкими плавающими кусочками овощей и зерен риса. Мей невольно поморщилась: запах у похлебки был отвратный. Если она и не умрет после этой трапезы, то прочищать желудок ей придется точно. И не раз. Без сомнений. Мей ненадолго задержала дыхание. Ей очень хотелось надеяться, что на вкус это нечто все же окажется хоть немного съедобным. Под пристальным демоническим взглядом Мей все-таки решилась попробовать. Ротовую полость сразу облепил противный тошнотный привкус. Мей едва сдержалась, чтобы не выплюнуть это обратно. Мей едва сдержалась, чтобы не поморщиться и случайно не двинуть миску с едой со столика. В комнате воцарилось гнетущее напряжение. Мей ждала, когда она сможет заставить себя привыкнуть к этому «грязному» вкусу своего позднего ужина, а Аказа же ждал хоть какой-то реакции на свои кулинарные эксперименты. Дождался. По побледневшему лицу Мей было видно, что ее вот-вот должно было вывернуть. Не понравилось. Ей не понравилось. Он облажался. Мей между тем сглотнула и только хотела уже зацепить кусочек явно недоваренного сыроватого мяса, как миска с противным грохотом отлетела в другую часть комнаты. Мей в пустом исступлении подняла глаза на Аказу. Лицо демона оставалось нечитаемым. Вот только Мей уже научилась замечать малейшие перемены в настроениях Аказы. Сейчас Аказа злился. И злился он явно не на нее. — Если не хочешь — не давись, — коротко бросил он, покосившись на разбитую миску с мутноватой жижей. — Спасибо, — в голосе Мей слишком уж отчетливо слышалась тошнотная и при этом совершенно искренняя благодарность. Аказа поморщился. — Наверное, у вас не совсем получилось, потому что вы… не едите нашу пищу. Если хотите, мы можем вместе что-нибудь приготовить. В следующий раз. У вас же осталось еще что-нибудь для супа? Аказа посмотрел на Мей с легким непониманием, но в следующий момент в его голове будто что-то щелкнуло. — Убери пока здесь. Я скоро вернусь. Мей выдохнула, стоило входной двери со скрипом захлопнуться. Она понимала: готовить вместе с демоном ужин — тот еще абсурд, она точно помешалась. Но все же Мей хотелось отвлечься. Ей это было нужно. И Аказе — тоже. Девушка пошла за тряпками. В чем-то она действительно была благодарна Аказе: после его похлебки она совсем не чувствовала голода. Теперь Мей беспокоила только то и дело подступающая к горлу тошнота. Но тем не менее, Аказа, сам того не ведая, действительно нашел прекрасный рабочий способ отвлечь Мей от всех беспокойных мыслей. Уборка. Спасительная уборка, на которую, судя по «разрушениям» на кухне, уйдет явно не один час. Так даже лучше.