Catharsis // Катарсис

Том смотрел, как Хендрикс выскользнула из гостиной. Когда она вышла, спокойствие ушло вместе с ней, оставляя после себя терзающее чувство острой необходимости, и он развернулся, устремившись к комнате Лестрейнджа. Он резко распахнул дверь, открывая своему взгляду Ксавьера, сидящего на краю кровати, головой зарывшись в руки, рубашка его до сих пор была полностью расстегнута. Когда Том ворвался внутрь, Лестрейндж слегка подпрыгнул, прежде чем его глаза остановились на друге и успокоились вновь. — Черт возьми, ты чуть не довел меня до инфаркта. По всей комнате несло алкоголем. Каким образом Хендрикс умудрялась проводить там столько времени, было за гранью понимания Тома. Беспорядка не было — что, однозначно, являлось заслугой Розье — но многочисленные бутылки дорогого ликера были разбросаны повсюду. На книжных полках не стояло ни одной книги, на их месте расположились бокалы для вина и набор фляжек. Не забыв захлопнуть за собой дверь, Том прищурился на Ксавьера. — Ну? Ксавьер потянулся в свой задний карман и вытащил из него фляжку. Нехотя поднеся ее к губам, он уставился на Тома и поднял бровь. — Что «‎ну»? Годы пребывания в присутствии Лестрейнджа не сделали проще задачу контролировать свой нрав возле безмозглого придурка. Том сделал глубокий вдох, прежде чем прорычать: — Ты занимаешься Хендрикс уже два месяца, и что ты можешь предъявить? Ты не дал мне никакой информации. Все, что я о ней знаю, мне пришлось узнавать самому. — Я работаю над этим, — проворчал Ксавьер. — Да? Или ты просто работаешь над тем, чтобы затащить ее в свою постель? — спросил Том, вырывая фляжку из пальцев Лестрейнджа и бросая ее на пол, чем заработал раздраженный выдох недовольства взамен. Губы Ксавьера сжались, когда он стиснул челюсть, злясь все сильнее и тем не менее понимая, что осмеливаться выступать против Тома не стоило. — Это не так просто, как ты думаешь. Она закрытая книга. — Потому что она не простая девчонка. Мы знали это с самого начала. И если ты не способен заставить ее открыться тебе, тогда я не вижу никаких причин, чтобы ты продолжал заниматься ею, когда другие могут быть более успешны, — сказал он угрожающим голосом. — Другие? — усмехнулся Ксавьер. — Конечно, ты не можешь иметь в виду себя? — заметив непоколебимое выражение лица Тома, он неверяще покачал головой. — Она ненавидит тебя. Что-то промелькнуло в чертах Тома, но Ксавьер не до конца смог определить эмоцию. — И все же мне она выдала больше информации, хотя и презирает меня, чем выдала тебе после того, как ты два месяца сох по ней, как дурак. — Я не дурак, — сказал Ксавьер, с трудом сохраняя голос ровным. Том видел, что тот начал защищаться, и это лишь заставляло самого Тома становиться злее. — Я просто не могу торопить события. — Где было это оправдание, когда ты переспал с половиной школы, сводив их на одно свидание? — спросил Том, и глаза Ксавьера потемнели. Внезапное осознание осенило Тома, и он разразился холодным смехом. — Только не говори, что ты к ней привязался. — Я не привязался, — нерешительно возразил Ксавьер. — Нет? — спросил Том, дьявольская улыбка расползлась на его губах. — Платье, бриллианты, цветы… значит, все это — часть твоего плана? — Я просто… — Ты позволяешь эмоциям ослепить тебя. Я думал, что даже ты будешь выше этого. — Ничто меня не ослепляет, — заявил Ксавьер. — Я знаю, что я делаю. — Что ты делаешь — это с каждым днем становишься слабее и слабее. Сколько раз я должен тебе повторять? Любовь… это… слабость, — прошипел он. — Так что поставь мозги на место и выполняй свою чертову задачу. Сквозь стиснутые зубы Ксавьер проговорил: — Я же сказал, я работаю над этим. — Что ж, это не работает, не так ли? Поэтому, вероятно, пришло время вмешаться мне. — Нет… — Почему? — Я все сделаю. Мне просто нужно… — Дай мне хоть одну причину, почему мне стоит продолжить позволять тебе заниматься ею, когда ты не справился с единственным, о чем я… — Потому что она моя! — прокричал Ксавьер, гнев на его лице внезапно исчез, и вспышка паники сверкнула в его глазах. Он не собирался кричать на Реддла, однако маскировка эмоций не была одной из сильных его сторон. Том холодно уставился на него, и Ксавьер сжался на своей кровати, избегая демонического взгляда высокого старосты, стоящего перед ним. Он сидел в напряженном предчувствии, ожидая реакции Реддла на всплеск его эмоций, но Том лишь посмотрел на него, покачав головой, и легкий — но безэмоциональный — смешок слетел с его губ. — Твоей первой ошибкой было то, что ты оказался настолько глуп, чтобы подумать, что ты можешь владеть такой, как Хендрикс. — Я… — Ее нельзя купить платьями, драгоценностями или цветами. Я знаю, что ты привык платить за все, чего ты хочешь, Лестрейндж, но на сей раз это тебе не поможет. Единственный способ по-настоящему заставить Хендрикс открыться тебе — это понять ее мышление… ее ценности. Чтобы расшифровать ее, ты должен быть достаточно умным, — сказал он с низким рычанием в голосе. — И, к сожалению, ум — это то, чего твои деньги купить не могут. Ксавьер открыл рот, чтобы заговорить, но решил остановиться на молчании, просто наблюдая, как Том идет к выходу. Тот положил ладонь на дверную ручку, но прежде чем уйти, он сказал: — Я дам тебе еще одну возможность доказать мне, что ты достоин моих приказов, — он замолк на мгновение и оглянулся через плечо, своими темными глазами смотря в глаза Ксавьера, когда леденяще спокойным голосом произнес: — И, если ты еще хоть раз посмеешь повысить на меня голос, единственным, что ты получишь от Хендрикс, будет надгробная речь. Не сказав более ни слова, он открыл дверь и вышел из комнаты, оставляя безмолвного наследника ни с чем, кроме парализующего страха и необходимости проявить себя.

----

На следующий день Авалон и Зельда собирали свои вещи в сумки после того, как Трансфигурация подошла к концу. Болтовня их сверстников, обсуждающих Святочный бал, домашние задания и квиддич, наполняла кабинет. Глаза Авалон встретились с глазами профессора, и он едва заметно улыбнулся, на что она без энтузиазма ответила тем же. Она солгала бы, если бы сказала, что она не была по-прежнему раздражена Дамблдором и его непрекращающейся потребностью в метафорах, вытекающих из его рта каждый раз, когда она с ним говорила. Временами она задавалась вопросом, как Гарри терпел его все эти годы. Начав идти в сторону выхода, она почувствовала, как кто-то схватил ее за запястье сзади и поднял ее руку над головой, шутливо закружив, пока она не приземлилась в его объятия, и знакомый аромат вина и одеколона защекотал ей нос. — Здравствуй, дорогая, — проворковал Ксавьер, оставив долгий поцелуй на ее щеке. С ухмылкой на лице он переключил свое внимание на Зельду, подмигнув. — Привет, Шекс. — Привет, Стрейндж, — закатив глаза, ответила Зельда. — Ты не против, если я украду твою соседку? — спросил он. — Не думаю, что ты послушал бы меня в любом случае. — Так и есть, — усмехнулся он, потянув Авалон в сторону, несмотря на ее легкий протест. Его пальцы переплелись с ее пальцами, и он потащил ее за дверь раньше, чем она успела попрощаться со своей смеющейся подругой. — Ксавьер, — жалуясь, сказала Авалон, но он попросту проигнорировал ее возражения. — Ксавьер, куда мы идем? — Я спланировал нам свидание, — гордо ответил он, прокладывая им путь сквозь толпу на улице. — Я планировала пойти с Зельдой в библиотеку, — выразила недовольство она. — Я займу всего лишь пару часов твоего времени, — ухмыльнулся он, поднимая их переплетенные пальцы к губам и оставляя поцелуй на тыльной стороне ее ладони. — Можешь хотя бы сказать мне, что мы будем делать? — И испортить сюрприз? Она не смогла сдержать слетевший с ее губ смешок. У Ксавьера было много качеств — в большинстве своем раздражающих — но отрицать его очарование было почти невозможно. Это она готова была признать. Он вел их до самого края Черного озера, прежде чем наконец остановился. Воздух был свежим, и она обвела взглядом красные, оранжевые и желтые листья, удивляясь про себя, каким образом осень подкралась к ней так быстро. Тепло его руки выскользнуло из ее хватки, когда он отошел от нее в сторону большого валуна, доставая из-за камня корзину для пикника, после чего с ленивой улыбкой на губах вернулся к ней. Наклонившись, чтобы открыть корзину, он потянулся внутрь и вынул оттуда черный плед, раскрывая его и расстилая на земле. Авалон смотрела на него с любопытством, в то время как он начал доставать покрытую шоколадом клубнику, сконы и сладости и разложил их, прежде чем протянул руку и жестом пригласил Авалон присесть рядом с ним. Ее взгляд скользнул по груде сконов, выискивая лимонно-черничные, но увидела она только малиновые. Он вытащил бутылку шампанского и два бокала, вынимая пробку и наливая напиток в каждый из них. Она позволила ему взять себя за руку и, улыбнувшись, прилегла возле него, опираясь на локти, с бокалом сбоку. Когда его взгляд встретился с ее взглядом, что-то другое было в том, как его глаза сфокусировались на ней. Она не могла до конца понять, что это было, но это вызвало у нее беспокойство. — Все хорошо? — Конечно, дорогая, — улыбнулся он, и, как только он заговорил, темный блеск в его глазах исчез, — почему не должно быть? — Я не знаю, — сказала она. — Я просто… — Я здесь, в красивом месте, — сказал он, беря шоколадную клубнику и задерживая ее у рта Авалон, — с самой красивой девушкой, — не отрывая глаз от ее губ, он посмотрел, как она откусила немного, а затем наклонился за поцелуем, улыбаясь сам себе, когда сохраняющийся вкус ягоды коснулся его языка, — смотрю на красивый закат. Все более чем хорошо, милая. — Она вздохнула, и он положил руку на ее щеку, мягко поглаживая кожу. — Как может быть иначе, когда я с тобой? И он снова стал обычным собой. Обычным, харизматичным, обожающим собой. Так что она прижалась к его прикосновению и улыбнулась, чувствуя себя довольно спокойно, пока солнце накрывало их двоих своими золотыми лучами. Он выглядел почти ангельски. Солнце, освещая контуры его лица, окутывало его небесной аурой, волосы идеальными каштановыми волнами обрамляли его черты. Его зеленые глаза мерцали в лучах заката, и смотрел он на нее с тем же романтическим вожделением, к которому она привыкла с тех пор, как познакомилась с ним. Поймав себя на том, что не сводит с него взгляда, она не смогла избавиться от закрадывающегося в душу чувства вины. Не было такого сценария, при котором они с Ксавьером могли бы оказаться вместе, и она знала это. Либо она убьет Реддла и вернется в свое время, либо она умрет, пытаясь. Ни в каком возможном будущем она не останется здесь с парнем, сидящим перед ней, и глубоко внутри она знала, что, ведя его по этому пути, она только приближала его к разбитому сердцу. Однако она надеялась, что все это не было напрасно. Она хотела, чтобы Ксавьер прожил лучшую жизнь. Она хотела, чтобы он поступал лучше, был лучше. Он не был безнадежным случаем — по крайней мере, она так не считала. Ксавьер был не таким, как Том. Он вырос в привилегии, в окружении семьи, которая кормила его злыми идеями, злыми мыслями и злыми убеждениями. Он был плодом воспитания, и она задавалась вопросом, мог ли и он, как Эйвери, однажды увидеть свет. Вероятно, проведи она с ним достаточно времени, его можно было бы спасти от темного будущего. В случае с Реддлом, однако, виновато было только его собственное испорченное сознание. Его душа была пустой. Было нечего спасать, нечего исправлять, нечего менять. Вот, что она думала. Вот, во что она должна была верить. Она не могла думать о тех моментах, когда она видела в нем проблески человечности. Она не могла… иначе она не спала бы всю ночь, уставившись в окно на всеобъемлющую тьму улицы, и пыталась бы убедить себя, что она не делала ничего неправильного тем, что находилась здесь. Она делала только то, что было необходимо сделать. Она находилась здесь, потому что была единственной, кто мог бы сделать это… единственной, кто сделал бы это. Раздался слабый звук, который ее уши едва уловили, и, медленно придя в себя, она заметила, что губы Ксавьера двигались все это время. — Прости, что? — спросила она, перебивая его. Он закатил глаза, засмеявшись. — Я сказал… в пятницу в слизеринской гостиной будет вечеринка. Я хочу видеть тебя там. — Еще одна вечеринка? — спросила она. — Мне правда не стоит. Я утопаю в работе и обещала Зельде, что все выходные мы вместе будем ходить в библиотеку. — Ты должна пойти. — Я не могу… Его пальцы нежно приподняли ее подбородок, чтобы она была на одном уровне с ним, когда он наклонился и мягко поцеловал ее губы, прежде чем пробормотать в ее кожу: — Даже если она в честь моего дня рождения? Она отстранилась, разинув рот, и надулась на него. — Твой день рождения? Почему ты не сказал мне раньше! — Я говорю тебе сейчас! — усмехнулся он, вскидывая руки в защиту. — У меня даже не будет времени, чтобы сделать тебе подарок, придурок, — простонала она, слегка шлепнув его по руке. — Зачем мне подарок, когда у меня есть ты? — спросил он, целуя ее надутые губы, пока на ее лице не появилась улыбка. — Я уже самый счастливый человек в Хогвартсе. Растаяв в прикосновениях друг друга, они ели, пили и отвлекались на быстрые поцелуи, пока секунды превращались в минуты, а минуты в часы. Солнце скрылось за горизонтом, оставляя на своем месте луну, парящую в вышине и освещающую их слабым сиянием ночного неба. Голова Авалон покоилась на его животе, смотря на звезды, приятный туман окутывал ее мысли после того, как вдвоем они опустошили бутылку шампанского. Его пальцы, мягко закручивая темные локоны, устроились в ее волосах, и он тихо смотрел на нее, ласково касаясь ее кожи подушечками больших пальцев. Ощущение его взгляда заставило ее двинуться, и она наклонила голову, чтобы посмотреть ему в глаза, взгляд которых смягчился, как только встретился с ее глазами. — Мерлин, ты потрясающая. — Он глубоко вздохнул и улыбнулся, пальцами очертив контур ее губ, прежде чем вернуться к ее волосам. — Я хочу знать о тебе все. — Что ты хочешь знать? — спросила она. — Все, — признался он. — Я хочу знать о твоей жизни в Дурмстранге… твоих друзьях… твоей семье… твоих увлечениях… твоих любимых воспоминаниях, — беззаботным голосом сказал он. — Я хочу знать больше о девушке, которая пленила мое сердце. — Ну, я уже говорила тебе, что я выросла, живя с тетей, — начала она, осторожно подбирая слова. Она подумала о своих увлечениях, но в мыслях была пустота. Прошло немало времени с тех пор, когда она позволяла себе такую роскошь, как проводить время, делая что-то, чем она наслаждалась, а не скрываясь от или сражаясь на войне. — Я неплохо играю в шахматы, — наконец сказала она, с нежностью вспоминая о многочисленных разах, когда она побеждала Рона в игре, оставляя его удрученным и мрачным до конца дня. — Почему я не удивлен, что ты наслаждаешься единственной игрой, которая похожа на экзамен? — усмехнулся он. — Это весело! — настойчиво сказала она. — Я играла со своими друзьями все время… но они начали отказываться присоединяться ко мне, потому что я постоянно выигрывала, — рассмеялась она. — Твои друзья… расскажи мне о них. Она замолкла на мгновение, думая о каждом из них поочередно. Одна лишь мысль о них наполняла ее сердце сладкой горечью ностальгии, которая заставляла сердце сжиматься каждый раз. Они были ее спасительной благодатью. Они были тем, почему она была здесь. — Мои друзья, — начала она, но ее слова затихли. — Какие они? — Тяжело сказать… они все настолько разные, — произнесла она с тоской. — Некоторые были тихими, другие — громче, чем толпа на квиддичном матче. Некоторые учились день и ночь, а другие забыли бы об экзаменах и заявились бы с опозданием… все они были сильными. Смелыми. Хорошими, — сказала она, задерживаясь на последнем слове. — Людьми лучше, чем я когда-либо могла быть. — Ты поддерживаешь с ними связь? Горький смешок слетел с ее губ. — Это довольно сложно. — Я уверен, ты можешь отправить сову, — сказал он. — Если хочешь, мои совы путешествуют весьма оперативно. Старина быстрее лучшей метлы на рынке. — Может быть, когда-нибудь, — сказала она, улыбаясь. — Кто твои лучшие друзья? Она улыбнулась, но в ее глазах читалось легкое уныние. — Двое близнецов, Фред и Джордж. Большую часть своего времени я проводила с ними. Они старшие братья моего друга Рона, но я очень сблизилась с ними за эти годы. Мы почти все делали вместе, — рассмеялась она. — Мы проворачивали всевозможные розыгрыши над нашими друзьями… еще были Гермиона и Луна. Две самых умных волшебницы, которых я когда-либо знала, с золотыми сердцами под стать, — сказала она, чувствуя, что прекратить говорить ей было трудно. До этого момента она не осознавала, насколько сильно она скучала по разговорам о своих друзьях. Было приятно выплеснуть все это наружу. — Гермиона словно ходячая энциклопедия. Луна — практически провидица, я клянусь. Я не знаю, сколько раз она читала мои мысли и говорила мне ровно то, что мне нужно было услышать. — А Гарри? Ее сердце сжалось. — Что? — спросила она, ее тело напряглось. — Гарри? Ты произносила его имя, когда сражалась на дуэли с Реддлом. Он тоже твой друг? Она села, ее брови нахмурились от схожести ее разговора сейчас с тем, который был у нее раньше с Реддлом. — Почему ты спрашиваешь меня об этом? Разве то, как я кричала его имя, подразумевает, что это что-то, о чем я хочу говорить? — Я… — Это Реддл тебя подговорил? — спросила она. Его глаза расширились от обвинения, и он тоже приподнялся, опершись. — Прости, если задел за живое, — начал он, его слова были медленными. — Я только пытался… — Это Реддл тебя подговорил? — повторила она, перебивая его. — Что? Нет, — покачав головой, сказал он. — Нет, конечно, нет. Зачем бы ему это делать? Она уставилась на него, внимательно рассматривая его лицо в поисках каких-либо следов лжи, но прочитать его было тяжело. Он потянулся и взял ее руку в свою, поднимая к губам и оставляя осторожный поцелуй на ее коже. — Прости, милая. Мне не стоило спрашивать, — мягким голосом сказал он, нежно посмотрев ей в глаза. — Я ничего не могу поделать. Я лишь хочу знать о тебе все, что только можно знать. — Он видел, что ее брови начали возвращаться в свое обычное состояние, а тело расслабилось, поэтому он коснулся ее щеки и улыбнулся. — Разве можно меня винить? Я без ума от тебя. Он наклонился, и его губы встретились с ее губами, а ее опасения растаяли от его прикосновения. Впрочем, когда он отстранился, она сделала глубокий вздох, прежде чем сказать: — Возможно, нам стоит пойти обратно в замок. Уже поздно. — Нужно ли? — спросил он, пристально смотря в ее глаза, и его губы оставили дорожку поцелуев вдоль ее подбородка, задерживаясь на шее, когда он нежно отодвинул воротник ее рубашки в сторону и открыл сиреневые засосы, которые он оставил прошлым вечером, его глаза потемнели от вида. — Что, если мы просто останемся здесь? — Я же сказала, мне нужно учиться сегодня, — ответила она, кладя палец на его подбородок и с легким смехом отталкивая его от себя. — Но спасибо… за пикник. — Для тебя — что угодно, — сказал он, хотя она почувствовала тень раздражения в его словах, вставая и отряхиваясь. Пока они вдвоем собирали остатки пикника обратно в корзину и начинали идти к замку, она смотрела на звезды, вытесняя из своих мыслей последние крохи беспокойства, в то время как он был охвачен надвигающимся чувством ужаса, думая о том, с каким безжалостным гневом он столкнется, когда в конечном счете доложит об отсутствии результатов своему нетерпеливому другу.