Сомнения

Провинция Хитачи Яркое светлое голубое небо, пронизанное искристой белизной, широкими полосами покоилось над бирюзовой чертой горизонта. Лазурное, переливаясь, оно подарило миру безграничные объятия, раскрываясь над землёй, уходя далеко за грань осязаемого, тая, окунаясь в хрустальный оттенок, исчезая за верхушками дремлющего леса. Перистые разбросанные волокна тёплых облаков, подобно унизанным росой листьям, покрывали дышащие утренней свежестью краски, сверкающие, пропитанные лучами пробудившегося солнца. Золотые нити блистали на бескрайнем синем полотне, вспыхивая, мерцая средь раскинутых клочьев воздушных пушинок, сплетаясь, тонкими узорами притаившись в растрепавшихся локонах небесных жителей. Прохладная тень ещё таилась на зелёных полях, бережное покрывало, вестник минувшей тёплой ночи. Пёстрые яркие всплески весенних цветов буйно загорались на них, лишь светлые ладони солнца успевали коснуться их лепестков, окуная окружающий мир в море несчётных красок: пурпурный, янтарный, бежевый, сиреневый, индиго; раскрывая густые бутоны, крохотные, едва уловимые, скромно мерцающие, дикие, с искусно завёрнутыми лепестками, причудливых форм, круглые, перистые, завивающиеся, с большими головками, радужные, душистые. Словно некто зажёг миллионы крохотных фонариков, усыпал поле алмазами, хлопнув в ладоши, в один миг озарив долину искристыми волшебными огоньками. Охровая чистая дорога расстилалась среди полевых трав, проходя леса, ведя путников сквозь деревни, поднимаясь к небольшому холму, исчезая за его гранью. Кони медленно ступали по земляной тропе; укрытые в серые шерстяные плащи, трое всадников вели свой путь по пепельной дороге. Двое странников держались за узду, немного склонив голову, устав, но первый, ещё полный юношеской силы, откинулся в седле, скрестив руки перед грудью, приятная улыбка покоилась на его лице, щёки сияли румянцем, длинные пряди тёмных волос виднелись под узким синим шлемом. Остановившись на вершине холма, парень вздохнул полной грудью, ощущая свежий горный воздух, пропитанный ароматом трав и молодых листьев. Его синие глаза вдруг вспыхнули, сбросив плащ, он мигом помчался с горы, пришпорив коня, ветер свистел над головой, красочная долина словно слилась в одно целое, мелькающее, проносящееся; спутники едва поспели за ним, подгоняя лошадей, уловив непокорный силуэт уже у ног зелёного холма. Но парень остановился. Столь же неожиданно, как и решив поддаться мгновенной радости, он стоял неподвижно, нескрываемое удивление окрасило лицо, взгляд был обращён в глубь полей, где тонко, едва заметно вырисовывался контур деревянного домика. Узкая, заросшая тропа вела прямо к незнакомой обители, парень разом повернул коня, ступая сквозь густеющие заросли, пленённый необычной увиденной картиной. Старую хижину окружали, обвивали, окутывали тёмные высокие заросли, твёрдые стволы их являлись покрыты острыми длинными шипами, чёрствое дерево впивалось в грунт, кора шелушилась, чёрными клочьями свисая с морщинистых стеблей. Парень приблизился, его спутники молча следовали ему, не в силах вымолвить своё изумление. Странник скорее спустился с коня; не успев удержать любопытного юношу, путники созерцали, как их подопечный вплотную подошёл к ветхой заросшей калитке и со скрипом отворил её. В диких зарослях мигом послышался шорох, парень замер, прислушиваясь, стараясь выискать глазами нечто, шуршание усилилось, переходя в скрежет, тихий хруст, но медленно превращаясь в маленькие торопливые шаги. Из высокой травы, среди чёрных стеблей, из самого сердца копошившихся замерших вьющихся растений к ним вышел невысокий человек в старом блёклом халате, ещё сжимая несколько вырванных листьев, один загнутый его рукав был испачкан в земле, голову же укрывала большая соломенная шляпа. Подняв лицо к неожиданным гостям, старушка мягко улыбнулась; серая тень падала на её облик, пряча от солнца, забираясь в мелкие морщины, глаза были немного сощурены от яркого света, глубокие багровые тёмные шрамы сползали с одной половины её лица, окружив покрасневший, лишенный бровей глаз, опускаясь ниже по её хрупкому телу. Улыбка женщины казалась молчаливой и усталой, парень отступил на шаг, вдруг осознав, кого мог встретить в глуши нетронутой долины. Уловив испуг в глазах юноши, старушка тихо вздохнула, лицо её сделалось серьёзным, но лишь на миг; и она совершила пригласительный жест рукой, предлагая путникам пройти в её владения. Голос её казался немного сухим, истощённым, она перенесла слишком много битв, но в то же время и стойким, сильным, таившим в себе надежду и мудрость прожитых лет. — Не волнуйтесь, я не призрак, не существо из того мира, — она немного засмеялась, — проходите, у меня очень вкусный чай, а гости ко мне так редко заходят. С этими словами она отворила калитку пошире и сразу исчезла в дом, откуда послышался звон чашек и кипение разжигаемого очага. Старая деревянная дверь немного отворилась, старушка выглянула, не исчезли ли путники, потом с несколькими керамическим изделиями в руке она снова выбежала из дома, огибая его по узенькой дорожке среди пепельных зарослей, приглашая странников следовать ей в свой сад. На тёмно-зелёной траве стоял небольшой столик, накрытый в лучших японских традициях, из деревянной хижины заманчиво пахло свежими травами. Путники сели, а за дверью вновь показалась хозяйка с небольшим чайником, старательно разливающая ароматный напиток, прилагая все усердия следовать старому этикету. Женщина всегда работала лишь одной рукой, вторая оставалась укрыта под длинным немного порванным рукавом. Сев, на миг сомкнув веки и в блаженстве отхлебнув немного приготовленного напитка, старушка устремила взгляд на странников, её взор становился всё тяжелей, черты лица словно каменели, холодные нотки горечи прорывали его, голос был ровен, слова же казались пронизаны нечто неосязаемым, старым отпечатком прежних времён. Она улыбнулась. — Я узнала тебя, ты очень похож на своего отца, Дате-сан. Что привело тебя в эти края? — но вновь уловив лишь испуг и бледнеющее удивление в лице самурая, она положила чашу, указав худым пальцем на сверкающее оружие юноши. — Масамунэ-сама подарил тебе одно из своих лезвий; я вижу, однажды столкнувшись с ними в бою, их невозможно забыть. К тому же на твоих доспехах открывается герб клана. — Опустив глаза, женщина перенесла мгновенье безмолвия, вечные бескрайние минуты проносились в её сознании, время неизвестности, скрытого страха, неуверенности. Но юный воин остался неподвижен, всё ещё устремив на неё свой изумлённый, наполненный глубокой твёрдостью взор. — Вы знали моего отца? — Немного, — слабо улыбнулась старушка, — наши пути пересекались. Мне всего лишь три раза было дано оказаться в оке ожесточённых битв, — она подняла голову, утренние лучи касались её лица, солнце освещало соломенное укрытие. — В первый раз чудовищный страх одолел меня, гнал меня, я превратилась в животное, отчаянное, безудержное; он подарил мне кровавую победу. Но дважды бешенство не спасло меня, тогда я убила его в апатии, из собственного смертельного страха, но безумие изменчиво, обессиленная, измождённая, я не смогла противостоять новому противнику. Ослабленная, ничтожная, потерявшее оружие, предавшая клан и веру вассалов, что мне оставалось? Я боялась его, боялась его больше всего на свете, олицетворила в нём всю свою ненависть, все свои жуткие сомнения. Но тогда, окружённая грозой и лютым громом, я видела яростный гнев в его глазах, а я, больная, отчаянная, я ощутила, как боязнь спадает пред горящим благоговением. Не ужас направлял меня, распылял кровавое желание убить, разорвать его; моё потерянное сознание. Ты веришь в силу своих воинов? Но он, лютый, демонический, неистовый; я сумела оказаться самым страшным его противником. Она замолчала, схватив глоток воздуха, вглядываясь в безмолвное лицо собеседника. Поднявшись на ноги, она обернулась, коснувшись рукой высохшего, пробитого трещинами ствола. — Ты знаешь, как остановить их? Они душат тебя, разрывают по частицам, сжигают изнутри, но смотри, весна уже наступила, и зелёные бутоны на них скоро распустятся. Чёрные, сморщившиеся чахлые заросли оказались усыпаны дышащими, влажными, свежими сферами. Бутоны росли, поглощая рассыпчатые стебли, охватывая пепельные шипы, окружая, расползаясь по несчётным сжатым туловищам. — Я верила. Они преследовали меня, лишали сна, полные стигийских ночных кошмаров. Первый шаг, это был первый шаг, я верила, что алые розы распустят свои лепестки; они трещали, выли, неистовая боль растекалась по раскалённым венам, каждый день, лишь малый, ничтожный, трепетный шаг. Летом здесь так прекрасно, тогда все они раскроют свои нарядные платья, одарят нас своим чудным ароматом, они будут повсюду, вьющимися ветками спускаясь с тёмного дерева. Я построила этот дом собственными руками, он стар уже, ветх, как и я, но каждая часть, каждый кусок дерева, подобно зеркалу, даёт видеть мне плоды своего тяжелого, кропотливого, дорогого труда. Это мой труд. А ветки моего тела умерли, засохли, рассыпались позже, с годами, каждый день немного больше. Всю свою силу направить и в жизнь и надежду на будущее; они, созданные лишь для гнусного разрушения, всё труднее находили опору своим ядовитым корням. И смотри, — она опустилась на колени, нагнувшись к траве, бережно коснувшись пальцами крохотного светлого пламени, едва распустившего свои лепестки, солнечного, золотого, хрупкого, но вольного, стремящегося к безграничному небу, — цветы растут здесь, на земле, на моей земле, настоящие душистые волшебные цветы. Им не нужны более чёрствые стебли, они приносят счастье, вестники начавшейся жизни, чистой, переродившейся души. Они растут сами, на питающей их земле. Первый, непорочный, почувствовавший запах весны; она бережно взяла его пальцами, потянув за лазурный стебель, удерживая в руке; ступив несколько шагов, она нагнулась к юному самураю, её лицо озарила безмятежная улыбка, она медленно положила драгоценный цветок в его сильную ладонь.