Хуже отношений геморроя нет

Всю иронию судьбы Мидорима прочувствовал сполна, когда таки дал согласие – и какой чёрт дёрнул? – на пресловутые любовные отношения, которые Такао готов был на коленях вымаливать. И ведь это он, Мидорима, который хотел всю жизнь избегать подобной раздражающей практики! А что в итоге? Родственные отношения никуда не делись, в дружеские оказался втянут, а в придачу согласился на любовные – по собственной дурости, не иначе. Наверное, что-то в идеальной установке дало сбой, или почему же он отклонился от прямого курса на одиночество, сдавшись под умоляющим взглядом серых глаз? Только сказав обречённое «хорошо», Шинтаро уже пожалел о поспешном решении, сдавленный в сильных руках баскетболиста, что так и стремился нарушать дистанцию как можно чаще. Вот к чему Мидорима оказался не готов: к постоянному близкому контакту и намёкам на нечто большее, что вызывало какой-то суеверный ужас и заставляло отходить подальше от масляно сверкавшего глазами Такао. Казунари, впрочем, быстро оценил ситуацию и стал осторожно прощупывать почву, протаптывая тропинку к холодному сердцу снайпера. С тем, что полноценной парой им стать суждено не скоро, Такао смирился тут же, даже не пытаясь возражать и подталкивать медленно отходящего от шока Мидориму. Уже то, что ему дали зелёный свет и согласие на отношения – пусть пока и чисто платонические – заставляло чувствовать себя достаточно счастливым и довольным жизнью. В который раз убеждаясь, что настойчивость будет вознаграждена, Казунари довольствовался редкими поцелуями, на которые Шинтаро был довольно скуп, и такими же нечастыми объятьями, в ходе которых Мидорима что-то еле слышно ворчал и упирался руками в грудь новоприобретённому бойфренду. Такао такое упорство терпел, находя это даже милым, и не упускал случая потрепать зелёные волосы, или же прикоснуться к забинтованным пальцам, которые Мидорима с шипением отдёргивал, покрываясь краской – то ли от смущения, то ли от злости. Казунари подобное поведение с толку не сбивало, учитывая характер снайпера, и он беззастенчиво продолжал свои налёты на личное пространство Шинтаро, припоминая, что и подружиться им удалось именно благодаря упрямству некоторых надоедливых старшеклассников. Да и то, что радикальному Мидориме нужно было лишь чётко обозначить цель, значительно облегчало задачу: стоило только очкарику возмутиться из-за несанкционированного проникновения собственнических рук под футболку, как Такао выдыхал ему на ухо: «это я завоёвываю тебя, Шин-чан», и шутер тут же умолкал, сражённый либо прямотой, либо наглостью друга. Такая реакция забавляла; Казунари искренне развлекался, наблюдая расцветающий на щеках Мидоримы румянец и нахмуренные брови после каждого поцелуя. Кстати говоря, Шинтаро беспричинно не разрешал Такао своевольничать и пускать в ход язык, что действительно огорчало, но приходилось повиноваться и ограничиваться детскими поцелуями в губы, что всё равно смущало неопытного Мидориму. Фантазируя на тему того, как же будет выглядеть Шин-чан после настоящего поцелуя, Такао смирялся со своим положением и говорил себе, что после ожидания картина будет ещё пикантнее. Мидорима же испытывал напряжение всякий раз, как Казунари позволял себе распустить руки. Конечно, основную информацию о межполовых отношениях он знал, да и гогочущие на весь класс и обсуждающие женские прелести одноклассники невольно просвещали в этой области. Несмотря на теоретическую подкованность, Шинтаро растерялся при первом же контакте (поцелуй после признания не в счёт, он тогда не мог соображать здраво) и тут же поставил жёсткие рамки, не собираясь продлевать своё смущение. В глубине души он надеялся, что Такао хоть теперь взбунтуется и пошлёт его к чёрту с такими условиями, избавив Мидориму от ада полыхающих щёк, но нет. Про себя прокляв такую покладистость, Шинтаро попытался найти ответ в гороскопах, но те как один твердили о чудесной ситуации на любовном фронте и счастье в личной жизни. Пришлось смириться, раз уж звёзды вновь на стороне этого безмозглого шумного пройдохи. Фортуна, видать, решила изменить снайперу, а судьба подстроила подлянку, и даже талисманы дня не гарантировали полной защищённости от объятий с утра пораньше. Был, правда, плюс: с повышением в ранге Казунари стал выполнять свои обязанности, куда с большим рвением, и даже пытался по-своему ухаживать, то потчуя супом из бобов на переменке, то угощая домашними кексиками, и, что важнее, находил самые заковыристые талисманы дня. За такое Мидорима готов был прощать и в поощрение позволять целовать себя в щёку, а ничего не знающие одноклассники и команда ворчали, что Такао совсем разбаловал шутера, и вообще, носится с ним, как мать со своим дитятком. Конечно, всё от зависти; окружённый заботой и лаской Шинтаро расслабился и даже не пользовался правом «трёх капризов», чем изрядно удивил тренера и капитана, а заодно и создал заблуждение о том, что «этот засранец встал на путь исправления». Даже со всеми несомненными плюсами, любовные отношения были куда более геморройными, чем дружеские, и, наверное, Мидорима бы не отказался вернуться к изначальному положению вещей, если бы не постоянно повторяемое Такао «я люблю тебя», настолько искреннее, что у Шинтаро язык не поворачивался дать задний ход. А после лёгких поцелуев в шею, которые наглый Казунари вдруг начал себе позволять, сказать что-либо вообще становилось проблематично, и тут уже было два варианта: стоять столбом, пока над ним творят, что хотят, или же громко возмущаться и отталкивать настырного возлюбленного. Шинтаро успешно чередовал первое со вторым в зависимости от настроения, так что скучать обоим не приходилось, и жаловаться на однообразие отношений нужды не возникло. Хотя, у Такао наверняка скопился список пунктов, которые он хотел бы вынести на обсуждение, но, зная, что все прошения будут отклонены, он с покорностью вражеского лазутчика отстранялся, прекрасно зная, что в конце возьмёт своё. Мидорима же над такой уверенностью посмеивался, наивно полагая, что динамить Такао можно веками и безо всяких последствий. Исходя из статистики и опросников в женских журналах, – и какого чёрта этот безумный вообще читает подобную ересь? – Такао требовал от своего «шери» романтики, которая теоретически должна бы покрывать пятьдесят процентов совместного времяпровождения. Куда девалась другая половина, он почему-то тактично умалчивал, бормоча что-то вроде «потом узнаешь», и приводил Мидориме в пример и назидание диаграммы и графики, составленные на основе мемуаров его несчастных друзей, тоже втянутых в такой тип отношений. Мидорима на данные откровенно плевал, не особо-то доверяя способностям Такао в плане сбора информации, и спрашивал, почему он, собственно, обязан подчиняться глупым канонам и правилам, которые были созданы явно для шаблонных парочек по типу м-ж. Да и не царское это дело, клевать на удочку хитроумных маркетологов и послушно направлять свои стопы в разрекламированное в очередном глянцевом журнале кафе. Аргументы были веские, и противопоставить Такао было нечего, а поэтому он прибегал к щенячьим глазкам, которые выходили у него просто отменно, и всячески задабривал Шинтаро, чередуя откровенное нытьё с подлизыванием, а порой даже использовал тяжёлую артиллерию в виде непрекращающихся нежностей, чего Мидорима выносить уже не мог. Когда, сдавшийся и сражённый, весь перемазанный в слюне Такао, который не гнушался использовать слово «подлизываться» в чересчур уж прямом значении, Мидорима мрачно шагал по парку, все встречные парочки замолкали и опасливо обходили его стороной. Казунари же светился, скакал вокруг, то и дело пытаясь уцепиться за руку, которую разозлённый Шинтаро отдёргивал, и, кажется, чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Снайпер Шуутоку в такие моменты искренне недоумевал, что же такого в нём особенного, что Такао ведёт себя столь нерационально и терпит самый изощрённый эгоизм в чистом виде. Спрашивать, видимо, было бесполезно, ибо на все вопросы такого плана Казунари расплывался в улыбке, до противного концентрирующей в себе бесконечные романтические чувства, и в очередной раз повторял незабвенное «я люблю тебя», к которому Мидорима уже почти привык. В общем, у парня на всё был один ответ, и Мидорима со вздохом перестал взывать к разумности и логике, которыми Такао нагло пренебрегал большую часть своей жизни. Да и он, Шинтаро, тоже как-то расслабился и позабыл о неизменных составляющих его благополучия после безрассудного согласия связать себя с Казунари чем-то большим, чем эгоистичная дружба – эгоистичной любовью. Как выяснилось, успешно косящий под мать Терезу Такао всё же страстям земным подвержен был, да и скрывать этого не старался; это Мидорима благополучно обманывался, принимая послушание относительно всех запретов и рамок за подсознательное отторжение физического влечения, к каковому сам Шинтаро хоть и готовился морально, но всерьёз не принимал и за возникновение оного не беспокоился. Искренне уверенный в собственной фригидности, снайпер Шуутоку оказался весьма озадачен, когда был прижат к кровати в своей комнате и не ощутил острого желания телесный контакт прервать, более того: даже не стал спорить, когда Такао затянул объятья дольше оговорённых трёх минут. Меланхолично глядя в потолок и сдувая со лба мешающиеся прядки смоляных волос Казунари, Мидорима пытался проанализировать поступки, которые привели к такой странной во всех смыслах ситуации, и найти свою ошибку, которая, несомненно, где-то да была. Изощрённо помучив мозг этим бессмысленным занятием, Мидорима подобную ерунду забросил, решив, что голову забивать не следует, да и причинно-следственная связь не стоит того, чтобы романтичный – а он же романтичный, да? – момент портили такие приземлённые размышления. Такао, который о мыслях любимого не догадывался, поглаживал зелёные волосы, радуясь сегодняшней податливости холодного шутера, и говорить что-либо не собирался, опасаясь так вывести Мидориму из зоны комфорта и разрушить очарование ситуации. Когда же ещё представится шанс безнаказанно наслаждаться близким во всех смыслах Мидоримой и не получить при этом очередной подзатыльник и порцию морали на дорожку? Такао праздновал первую победу, а Шинтаро продолжал свои изыскания в сфере межполовых отношений, надеясь, что подсознание натолкнёт на причину собственной пассивности и слишком умиротворённого состояния. Другой вопрос начал мучить уже после того, как Такао наконец-то добился своего и получил право обменяться микробами в процессе «взрослого» поцелуя. Сам процесс Мидориме даже понравился: конечно, ощущать во рту чужой язык достаточно странно, но нарушение столь интимных границ с лихвой компенсировалось неожиданно возникшей в теле лёгкостью и общим расслабленным состоянием. Настроение подскочило с зыбкой границы «неплохо» до отметки «очень даже неплохо», а после до «хорошо» - это уже когда Такао прижался всем телом, и Шинтаро с запоздалым ужасом понял, что его собственное тело реагирует по всем правилам физиологии. Вот тут началась паника, и поцелуй пришлось резко прервать, что вызвало у обычно терпеливого Казунари вспышку недовольства, которая, впрочем, сошла на «нет», стоило ему разглядеть растерянность и раскоординацию в глазах Мидоримы. Такао приписал это неопытности шутера, а вот сам Мидорима – своему внезапному озарению на тему того, что его очень даже осознанно влечёт к Казунари, что, по его мнению, было нелепо и логике не поддавалось. Но таково было мнение мозга, а тело же упорно игнорировало все разумные доводы и продолжало свою непотребную реакцию, что заставило Шинтаро спешно ретироваться в ванную и там уже удовлетворять низменные потребности организма. Вот тогда-то и возник первый вопрос о том, к чему же приведёт их близость, и стоит ли овчинка выделки? Идти по пути наименьшего сопротивления всегда правильно, потому что логично. Руководствуясь таким умозаключением, Шинтаро отказывался понимать, зачем людям вообще нужен процесс совокупления – за исключением, конечно, репродуктивной функции – если можно обойтись собственными силами в погоне за минутным удовольствием. Всякую ненужную мишуру вроде создания атмосферы, обеспечения контрацепции и установления с объектом страсти хороших отношений можно было бы отбросить, не глядя – человечеству давно стоило бы это понять и перестать тратить время на поиски идеального партнёра. Куда лучше провести вечер за чашкой чая и хорошей книгой, чем в тесной кровати в обнимку с кем-то посторонним, так считал Мидорима. С другой стороны, существует непоколебимый социальный кодекс, который приписывает непременный половой контакт двум влюблённым голубкам, если, конечно, оба вполне дееспособны для сего действия. Шинтаро не сомневался, что Казунари-то способен; куда больше его занимал вопрос собственной пригодности. И вовсе не в физиологическом плане, а, скорее, в психологическом. Что же за проблема, может спросить кто-то несведущий в делах постельных? Мидорима прочёл множество книг по сексуальному воспитанию, дабы быть подготовленным к жизненным неприятностям, но вот к тому, что первым его потенциальным партнёром окажется парень, он готов не был точно. Исходя из прочно засевшей в голове теории, Мидорима мог бы расписать процесс полового акта от и до – но только при участии людей противоположного пола. А что, если ты встречаешься с парнем, будучи при этом тоже мужчиной? В принципе, были у него кое-какие предположения на этот счёт, да и интернет-сёрфинг дал результаты – даже слишком наглядные. И в связи с осведомлённостью Шинтаро задал себе резонный вопрос: кто же в их паре будет активом? Ответ напрашивался сам собой, особенно если проанализировать, кто был инициатором всего происходящего до сего момента. Можно, конечно, польстить себе и сказать, что он самый что ни на есть альфа-самец, который никому спуску не даст, но Мидорима себе не изменял никогда и оценивал всё здраво. По завершению рассуждений Шинтаро слегка озадачился и решил поискать в дружелюбном Интернете судьбу пассива, которая его теоретически ожидала. Найденное слегка шокировало, и Мидорима, уверившись в своей нелёгкой судьбе, уже начал подумывать о том, что надо как-то избежать такой практики – в конце концов, он не подписывался на инородные тела там, где их быть не должно. Только вот уверенности, что Такао внимет всем доводам, не было. Момента пообсуждать такую животрепещущую тему не подворачивалось, и Мидорима неожиданно для себя завёл этот разговор перед очередным поцелуем, который Такао уже готов был урвать. Состроив обиженное лицо, он всё же отстранился и стал внимательно слушать заумные речи шутера. Тот немного стушевался – не каждый день нужно зачитывать монологи на подобные темы – но в руки себя взял и стал доступно и в простых выражениях изъяснять Такао суть своего любопытства. Сказал, что не уверен в такой уж необходимости телесного контакта, и что платонические отношения и лёгкий петтинг могут быть чудесной альтернативой. Заявил, что заниматься такими извращениями в свои школьные годы вообще не планировал, и что быть снизу ему претит абсолютно. Присовокупив к своей тираде наглядные примеры из книг о сексуальном воспитании и парочку картинок, найденных в Интернете, поставил точку в своём нежелании страдать от боли в пятой точке и выразил надежду на полное понимание со стороны Казунари. Ожидаемое понимание тот показал, правда, несколько по-своему: развёл руками и сказал, что нет, обходиться без секса он не собирается, а петтинг это вообще не альтернатива. Книги отбросил в сторону, пояснив, что теория без практики смысла не имеет. На справедливое нежелание быть снизу, правда, откликнулся адекватно и сказал, что если уж Мидорима так опасается, то можно поменяться ролями; иными словами, выразил согласие на роль пассива. И, если уж Шинтаро и подобные уступки с его стороны не устраивают, то – здесь Казунари отвернулся и заметно погрустнел – он согласен на прекращение всяческих отношений с ним, потому что такая бесперспективность доконает кого угодно. Интуиция подсказывала – нет, вопила во всё горло – что сейчас наступил переломный момент их до того плавно текущих отношений. Оглядываясь назад, Мидорима мог бы сказать, что время он проводил неплохо, порой даже хорошо, и жаловаться на что-либо было бы просто нечестно по отношению к Такао, который изо всех сил старался потакать невыносимому снайперу. Если заглянуть ещё дальше – в то время, когда Шинтаро отвергал все виды отношений – и вновь вернуться в настоящее, то вставал вопрос о целесообразности выполнения этого давнего желания, потому что возможность сейчас была, самая что ни на есть реальная. В принципе, Мидорима подозревал, что этот момент должен наступить и что терпение Такао не безгранично, но почему-то не подготовился, и теперь кинул весь свой интеллект на разрешение этой логической – а по правде сказать, совершенно нелогичной – задачи. Грустно потупивший глаза Такао сидел напротив, пока Шинтаро отчаянно соображал, являет ли желание одиночества несомненную ценность, или сейчас важнее сохранить то немногое, что у него есть? С одной стороны – вечное спокойствие и предоставленность самому себе в любое время суток, а с другой – необходимость свершения полового акта и возобновление любовных отношений. Конечно, прежний Мидорима выбрал бы первое безо всяких колебаний; но, фокус-то был в том, что Мидорима прежним уже не был. Оставив от себя прошлого умение мыслить рационально и сохранять холодную голову в любой ситуации, он приобрёл какую-никакую способность чувствовать и немного социального опыта. Опираясь на него и на то, что уже давно чувствовало его равнодушное ко всему сердце, Шинтаро решил не рушить еле установившуюся идиллию и позволить ситуации развиваться рандомно, но в рамках разумного. Самое главное в жизни – стабильность, и глупо лишаться её в один момент из-за секундной неуверенности. Сообщая о своём решении Такао – Мидорима тут же по привычке подумал, что потом пожалеет об этом – снайпер не мог не подивиться переменам, что произошли с ним на каждой из стадий развивающихся отношений. На вопрос счастливого от такого расклада Казунари о том, что же подвигло Мидориму быть таким благосклонным – и не любовь ли это, часом? – Шинтаро лишь отмахнулся, заявив, что любовь – это выдумки бездельников. А он, рациональный Мидорима, действует исходя из того, как лучше будет ему самому, потому что теперешняя жизнь без Такао представляется ему тем ещё геморроем. Позднее, мысленно возвращаясь к вопросу о любви – а вернулся он к нему после пресловутого соития, на поверку оказавшимся не таким и страшным делом, тем более что Такао великодушно подставил своё распростёртое тело под неискушённые руки Шинтаро – Мидорима рискнул предположить, что какие-то зачатки подобного чувства в нём есть. Опять же, это было бы логичным течением их отношений, что из дружеских переросли в любовные, пусть и с подачи Казунари, и глупо было бы думать, что он может остаться действительно равнодушным к своему теперь уже постоянному и единственному партнёру. Глядя на макушку сладко сопящего под боком Такао, которому жизнь преподнесла столь противоречивый подарок как Мидорима, Шинтаро справедливо и не без нежности рассудил, что хоть он и чувствует привязанность к другу, но факт остаётся фактом: любые отношения с Такао Казунари – тот ещё геморрой.