Хуже отношений геморроя нет

Начало показалось хорошим. С классом Мидорима поступил точно так же, и уже через неделю никто и близко не осмеливался подходить к парте знаменитого на всю школу очкарика. Почему знаменитого – это уж спасибо Поколению Чудес, благодаря месту в котором Мидориму тут же завербовали в основной состав, да ещё и позволили вести себя куда более заносчиво, чем другие, что, конечно, дружелюбия в его отношения с товарищами не добавило. Впрочем, Шинтаро и не стремился; глупо было надеяться, что в Шуутоку ему позволят не считаться с командой, но, надо же – позволили, и ещё как, даже игру построили вокруг новоприобретённого аса. Вот такой расклад устраивал целиком и полностью. В классе – тишина и спокойствие, в спортзале – благодать и полное подчинение его авторитету. Мидорима бы был царь и Бог, если бы не одно крохотное «но». Всеми силами избегаемые дружеские отношения незаметно стали преследовать шутера в лице некого Такао Казунари. Тот совершенно беспардонно пытался заговаривать с Мидоримой, лез к нему по поводу и без, хлопал по плечу и вообще вёл себя так, будто они знакомы сто лет. Игнорировать такой напор было практически безнадёжно: Казунари пёр, как танк, и его не пугали ни злобный взгляд из-под очков, ни весомые подзатыльники, ни угрозы натравить на него силы космоса – от такого заявления Такао лишь развеселился и стал активнее бегать за Шинтаро, так и нарываясь на взбучку. Что с таким экземпляром поделать, Мидорима не очень понимал: предыдущие потенциальные друзья ретировались уже после первого молчаливого предупреждения, и подобная настойчивость для снайпера была в новинку. Но, чем бы дитя ни тешилось – Мидорима решил глядеть на это сквозь пальцы, надеясь, что Такао вскоре надоест, но тот принял равнодушие за согласие на дружбу и вписал себя в жизнь аса Шуутоку номером первым и единственным. После такой оплошности впору было на стенку лезть и молить о пощаде, но Шинтаро не терял надежды на восстановление своего одиночества и ждал. Пока ждал, погрязал в зыбучих песках непродуктивных отношений всё глубже, и вся школа уже судачила о странной и несколько пугающей парочке. Мидорима скрипел зубами, слыша за спиной пересуды о себе и Такао, обычно начинавшиеся с «и почему Такао с ним общается», и заканчивающиеся категоричным «этот Мидорима пугает». В конце концов, он припёр Казунари к стенке, решив публично объяснить тому своё нежелание иметь друзей – и уж тем более, таких как он. Такао похлопал серыми глазками и сказал: «Шин-чан, почему ты злишься? Я всё равно хочу с тобой дружить, даже если ты против». Вот тогда-то Мидорима понял, что дружеские отношения с Такао Казунари, равно как и попытки их избежать – тот ещё геморрой. Уже потом причины такого интереса к его персоне стали более менее ясны. Мидорима в очередной раз поразился мелочности людей – зачем запоминать того, кто победил тебя в средней школе, да ещё и стремиться его превзойти? Конечно, судьба приложила сюда свой перст, сведя двух таких людей в одной команде, но Такао, видимо, решил над этой же судьбой посмеяться, сделав попытку подружиться. Здесь Мидорима вовсе терялся, потому что дружить с тем, кого заранее ненавидишь, странно в любом случае. Казунари же на все условности плевал, об обидах прошлого уже забыл, заявив, что «Шин-чан неплохой парень!», и продолжал напирать с предложениями о дружбе так беззастенчиво, что несгибаемый Мидорима всё-таки сдался, предупредив, однако, что дружба с ним – не сахар. Такао радостно покивал и согласился, но вот почему-то не предупредил в ответ о предстоящем геморрое, и Мидорима зарёкся заводить друзей, не спросив с них предварительно личную анкету. Он пытался – честно пытался! – хоть как-то прекратить подобные ненужные отношения и зародившуюся симпатию убить в зародыше. Такао же терпел все заскоки аса без нытья и поводов к расторжению дружбы не давал. Мидорима даже придумал эту рикшу, надеясь, что это сможет добить ангельское терпение, но Такао и тут проявил свою дьявольскую назойливость и на рикшу согласился. Для приличия они разыгрывали, кто везёт, но талисман дня всегда при Шинтаро, и удача поворачивается к Казунари тылом изо дня в день. Мидорима в очередной раз ликует, а парень возмущается, но педали крутит исправно; это, конечно, несомненный плюс таких напрягающих отношений, и с этим Шинтаро не согласиться не может. Такао, наверное, это плюсом не считал, но вот талисманы дня помогал искать почти с удовольствием, не упуская случая по-доброму посмеяться над верящим в такую ерунду Мидоримой. А потом уже – что греха таить – и сам пристрастился слушать гороскопы по утрам, да и у Мидоримы вошло в привычку покупать талисман не только для Раков, если уж у Казунари обещал быть особо неудачный день. Как ни посмотри, а друзья из них были те ещё; но в кои-то веки хоть один человек смог потакать всем невероятным прихотям Мидоримы, и что в классе, что в спортзале на них смотрели сквозь пальцы, всегда поручая Такао вести с капризным асом переговоры в чрезвычайных ситуациях. Мидорима и рад бы переубедить себя и избавиться от заблуждений детства, но нет. Такао, честно говоря, не только не может опровергнуть суждение парня обо всех видах отношений, но даже укрепляет эту точку зрения. В конце концов, хуже, чем дружить с Казунари, геморроя нет. Такао можно ёмко описать словосочетанием «заноза в заднице». Этот парень, кажется, на месте никогда не сидит, и всё-то ему надо чем-то себя занять. Мидорима благодарит звёзды, что заставили Такао играть в баскетбол, иначе тот от переизбытка энергии давно бы взорвался, или же разнёс бы полгорода в приступе энтузиазма. Да и вечное желание вытащить Мидориму хоть куда-нибудь тоже ситуацию не улучшает, потому что Мидорима ни за какие коврижки не согласился бы променять уютную квартиру на бесцельное шатание по городу. К тому, что Казунари постоянно крутится рядом, привыкнуть было сложно, но и с этим справились. Если бы список подобных качеств на этом закончился, Шинтаро, может, и смирился бы со статусом друга, но Такао явно воплощает собой все те вещи, что Мидорима подсознательно ненавидит, и это заставляет шутера лихорадочно выискивать в книгах пентаграммы, что защитят от назойливого демона. Ещё лучше новоприобретённого друга характеризует выражение «язык без костей», и уж здесь-то воображению можно развернуться на полную катушку. Такао просто невозможно заткнуть; Мидорима пытался и так, и этак, но того всё равно прорывало, и Шинтаро оставил эти попытки, как и попытки заставить Такао звать его нормально, а не этим мерзким «Шин-чан». Тот же или не слушал, или слушаться не хотел, и продолжал свою бессмысленную в большинстве случаев болтовню; вникать в неё было необязательно, и очень скоро Мидорима научился поддакивать в нужные моменты, даже не отвлекаясь от книги. Порой помогало, а порой Казунари начинал возмущаться, что влекло за собой раздражающие Мидориму выяснения отношений, после чего хотелось послать Такао далеко и надолго. Но он быстро остывал, и Шинтаро не успевал привести задумку в жизнь, как друг уже говорил о чём-то другом, и приходилось вздохнуть и подчиниться судьбе, которая, видно, послала Такао в наказание за что-то очень нехорошее. Такао громкий, шумный, совершенно бестактный, и слово «стыд» ему наверняка неизвестно, иначе, почему он позволяет себе висеть на шее шутера Шуутоку тогда, когда захочет его левая пятка? Команда отходила и крестилась от греха подальше, потому что характер Мидоримы всем известен, как и то, что в любой момент может возникнуть необходимость в отпевании незабвенного Казунари. Чувство самосохранения ему тоже чуждо, ибо на рожон лезет лишь человек глупый или же храбрый, что, по сути, одно и то же. Мидорима на месте Такао давно забросил бы попытки превратить его в общительного парня, но, как выяснилось, тот и не пытался. Когда Шинтаро, не выдержав, спросил, как долго он ещё будет приобщать его к «обычной» жизни, Такао состроил удивлённую мину и сообщил, что ему «Шин-чан и так нравится, и менять в нём ничего не нужно». Не то чтобы ему удалось польстить падкому на обоснованную похвалу Мидориме, но ситуацию он в свою пользу повернул, пусть и не нарочно: Шинтаро терпеть не мог, когда кто-то влезал в привычный жизненный уклад и переворачивал там всё с ног на голову. Такао он туда с горем пополам вписал, но от любых его действий отходил долго, так что неожиданные сюрпризы были бы очень некстати; да и нужно иметь хоть какое-то уважение к личности человека. Сам Мидорима, сколько бы минусов он не видел в Казунари, исправлять его не хотел, считая, что каждый индивидуален; а то, что не всем повезло быть таким, как он – не его проблема. Если уж есть он, идеальный Мидорима, то просто обязан существовать во всех смыслах ущербный Такао, который – ирония судьбы – и не догадывается о своей роли второго плана. Или же, просто молча с ней соглашается, что тоже не комильфо. Подобные мысли Шинтаро посещали обычно на уроках, когда взгляд его падал на макушку Казунари, что усердно пытался вызубрить не дающуюся математику. Мидорима же обречённо вздыхал на последующие просьбы о помощи, полагая, что такова судьба сильных мира сего – помогать своим обделённым талантами надоедливым друзьям. Весьма справедливо утверждая, что дружеские отношения очень обременительны, Мидорима не мог не задуматься о плюсах этого непрекращающегося геморроя, которые где-то да должны были быть. Однако, проведя достаточно времени в наблюдениях, он так и не разобрался в непонятной для себя системе обмена и решил спросить, собственно, инициатора всего этого кошмара. По мнению Мидоримы, для Такао выгоды в данном типе отношений не было, уж с ним-то точно. Всю грязную работу Шинтаро сваливал на него, безжалостно эксплуатируя подростковый труд в своих меркантильных целях, а сам бесстыдно сиял на баскетбольной площадке. Такао с таким положением вещей почему-то мирился, работу выполнял с радостью и без жалоб, и даже за рикшу брался так, будто до Мидоримы только и делал, что возил избалованных детишек. И вот, финальный вопрос: какой смысл Казунари общаться с угнетателем? Это Шинтаро и спросил на пути домой, а Такао от удивления даже перестал крутить педали. - Ты это о чём, Шин-чан? – в ответ спросил он, - мне просто нравится с тобой общаться. А к твоим заскокам привыкнуть можно без особых усилий. - И что, тебе так нравится выполнять все мои прихоти? – с сомнением спросил Мидорима. - Не то чтобы я в восторге, - честно сказал Такао, - но если в обмен на это ты остаёшься моим другом, я не против. Логику подобных отношений Мидорима так и не понял. Он лишь уяснил, что представляет для Такао какую-то ценность, ради которой не лень педали покрутить и собачкой побегать. Что же за ценность такая, Мидорима тоже не докопался; зато вдруг смекнул, что простой как два пальца Казунари, оказывается, на самом деле тот ещё пройдоха, и загадочности ему не занимать. Такое открытие не заставило Шинтаро дорожить другом больше, но какую-то остроту отношениям придало, ведь человек с двойным дном – всегда находка. В принципе, быть втянутым в дружеские отношения оказалось неплохо, если умело повернуть ситуацию в свою пользу, что умный Мидорима уже и сделал. Заимев в лице Такао личного раба на добровольных началах – и это в нашем-то демократичном обществе – Шинтаро бы жил припеваючи, позволив другу пылинки с себя сдувать, а заодно и служить чудесным щитом, ибо в присутствии Такао никто к снайперу не подходил. Если уж такова дань одиночеству в старшей школе, рассудил Мидорима, то с этим ещё можно как-то мириться и наслаждаться тем, что есть. Позже он с ужасом осознал свою ошибку. С куда меньшими потерями он мог бы завести друзей пять, и все вместе они не были бы такими раздражающими. Такао, как говорится, прилип как банный лист и от Мидоримы ни на шаг не отходил, всюду таскаясь за ним хвостом. На резонный вопрос: «у тебя других друзей нет, что ли?», шутер получил жалобное «но я хочу проводить время с Шин-чаном», и против подобного ведь не попрёшь. Пришлось терпеть, абстрагироваться и прятаться в мыслях, но болтовня Такао, кажется, просто вливалась в уши, и Шинтаро против воли оказывался втянутым в очередной бессмысленный разговор, уже даже не сопротивляясь такому раскладу. И вообще, на всё воля звёзд; хотя смысл своего существования рядом с Казунари Мидорима активно ставил под сомнение, исходя из рентабельности этого предприятия. Вышеупомянутого Такао рентабельность и выгода волновали мало, опять же. И запросы его были весьма невысоки, что, несомненно, давало ему преимущество в глазах практичного Мидоримы. В ответ на свои притязания Казунари требовал лишь толику внимания да капельку интереса к своей жизни, и Шинтаро с неудовольствием, – которое постепенно становилось напускным – это ему предоставлял. Ещё в начале столь трудного пути он прикидывал вероятность возникновения каких-то обязанностей; согласно социальному этикету, таковые должны быть у каждой стороны, находящейся в любом виде отношений. До ужаса щепетильный снайпер свои планировал выполнять неукоснительно, пусть даже и без энтузиазма – раз уж подписался на такой геморрой, то и веди себя соответственно, будь мужчиной. Другое дело, что обязательств оказалось мало, да и выполнение их не требовало больших жертв и угробленных ради великих целей нервных клеток. Такао, будто зная о нелюбви Шинтаро к всякого рода обязательствам, ничего для себя не требовал и вообще вёл себя, как бескорыстный младшеклассник, что доверия не внушало. Лишь иногда, пользуясь этим правом, что давала дружба, Казунари заставлял вяло сопротивляющегося Мидориму сходить вместе в какое-нибудь кафе, или книжный, да и то Мидорима мог сам выбрать место и время. Подобная послушность верного вассала если и казалась подозрительной и несущей в себе подтекст, то внимания не требовала, и задумываться Шинтаро себе не позволял, опасаясь испортить идеальные, по его мнению, отношения, в которых он мог лидировать и своевольничать. Если на баскетбольной площадке ему позволяли лишь три каприза в день, то с Такао их количество было неограниченно; а если бы тот вздумал возмущаться, то Шинтаро бы с лёгкостью сообщил о том, что не он навязывался в друзья, да и предупреждал о сложном и мерзком характере. Такао, конечно, догадывался о такой перспективе быть мягко посланным и на драку не нарывался, выражая готовность потакать безобидным прихотям шутера, что от него, собственно, и требовалось. Непоправимость совершённого Мидорима осознал, когда Такао напросился к нему в гости, беззастенчиво пользуясь одним из своих немногочисленных прав на внимание. Наблюдая развалившегося на его кровати парня, что крутил головой во все стороны и отпускал комментарии, Шинтаро устало подумал, что вот он и погряз в этой самой дружбе совершенно безвозвратно, и никаких эмоций по этому поводу не испытывает. А после, глядя на пьющего предложенный чай Казунари и слушая его трёп, Мидорима даже предположил, что подобный социальный опыт может быть полезным, хоть он и не рискнёт повторить его ещё с кем-то, будь он хоть сто раз такой же навязчивый. И даже представить на месте Такао другого такого болтливого засранца было странно; Мидорима с удивлением признал, что настолько привык к присутствию Казунари в своей жизни, что его внезапное исчезновение выбило бы из колеи. Не подозревающий о том, что его только что приняли как полноценного члена окружения Шинтаро, Такао смахивал рукой волосы со лба, улыбался, стрелял туда-сюда серыми глазами и показывал абсолютную радость лицезреть дом его обожаемого «Шин-чана». Своей искренностью он напоминал глуповатого щенка, и такая параллель в глазах Мидоримы не особо выигрывала, но хотя бы успокаивала относительно честных намерений и отсутствия плохих замыслов. Да и не настолько высоко он ценил умственные способности Казунари, чтобы приписывать ему коварные планы сомнительного содержания. Как оказалось в дальнейшем, план был, хоть и не самый коварный, да и не самый продуманный, и не самый оригинальный….. И разве можно назвать планом неумелое признание, сделанное на первой же ночёвке в доме Мидоримы – он был просто вынужден согласиться под напором друга – в полной тишине и темноте, где хоть глаз выколи? Пока Шинтаро туго соображал, что же могли значить слова «я люблю тебя, Шин-чан», и не является ли это ещё одной частью социального кодекса, которую он просто не знает, как к его губам уже прижимались подрагивающие губы Такао. Вот тут-то Мидорима понял, что социальный кодекс здесь просто неприменим, да и ситуация, мягко говоря, не располагает к философским рассуждениям на тему. Основной вопрос «что делать?», вверг Мидориму в прострацию на несколько минут, и, пока обрадованный отсутствием сопротивления Казунари продолжал свои попытки вторгнуться в личное пространство, снайпер Шуутоку весьма меланхолично выстраивал в голове план действий. В конце концов, отпихнув разошедшегося парня, Мидорима сухо сказал, что ещё есть шанс перевести всё в шутку и замять это происшествие без вреда для их укрепившейся дружбы. Сказал, что может отнести слова и даже действия в список неудачных приколов Казунари, забыть, простить, и вообще сделать вид, что ничего не было. В случае же несогласия – почему-то Мидорима не сомневался, что тот будет возражать – он желает выслушать аргументы, и пусть там не будет ничего вроде «так захотела моя левая пятка». На выдвинутые условия Казунари очень оскорбился, назвал Мидориму дураком, что в его устах звучало несусветным матом, и ещё раз повторил своё признание, присовокупив к нему предложение встречаться. Шинтаро долго переваривал, обдумывал, задавал встречные вопросы, надеясь уличить Такао во лжи или неискренности, но тот стоял на своём и позиции сдавать не собирался. Вот тогда-то Мидорима вдруг понял, что ему не отвертеться от следующего типа отношений, которые тоже обещали быть тем ещё геморроем, хотя бы потому, что инициатором их вновь был Такао.