Когда спадает маска наёмника

Хэ Тянь сидел у панорамного окна, мусоля во рту неподкуренную сигарету, и раздумывал над грызущим чувством в груди. С тех пор, как где-то около десяти месяцев назад Шань задался целью во что бы то ни стало отучить друга курить, он на протяжение долгого времени стал ломать его сигареты, отыскивать дома запасы и выкидывать их в измельчитель. Дошло до того, что Тянь начал прятаться, как малолетка от матери, но Гуань Шань своим звериным чутьем всегда находил его, давал смачный подзатыльник и снова ломал сигарету. И вот, уже полгода, как Тянь не курит. Только когда что-то выводило его из равновесия, он совал сигарету в рот, просто потому, что так лучше думалось, но не поджигал ее. Не было больше потребности в никотине. Он не понимал, что именно не так, но догадывался, что дело в его рыжем друге. Мо не появлялся в сети уже два дня. Не то чтобы это было чем-то необычным, в последние несколько месяцев он частенько пропадал со своей влюбленностью, но никогда еще не вызывал такого щемящего чувства в груди, как будто что-то произошло. Даже блондинчики пару часов назад отписались, мол, что случилось, что-то чувствуем, а что — не понимаем. Знать бы самому Тяню. Когда зазвонил телефон, он кинулся к нему, не раздумывая, и даже не посмотрел на дисплей. Зря. Мама Мо. Ее голос был взволнованным, испуганным, дрожал так, словно она сильно замерзла. Миссис Мо спрашивала, не у Тяня ли ее сын, «не появляется дома уже третьи сутки, телефон выключен, я сильно волнуюсь, Тянь». «Я тоже, тетушка, но не беспокойтесь, я найду его». А потом отключился и набрал уже другой номер. Трубку сняли так, как до этого сам Тянь — как будто на том конце ждали. Очень ждали. — Брат. Гуань Шань пропал.

***

Гуань Шань с трудом приходил в себя, со стоном пытаясь разлепить веки. Было больно, дико тошнило, один глаз не открывался из-за слепившей ресницы крови, второй — из-за яркого света, бьющего прямо в лицо. Вспоминая последние мгновения, он снова застонал, голову прошило нешуточной болью, будто кто-то снова ударил его исподтишка. Чэн учил его стрелять в тренировочном центре, где тренировались его головорезы. Неописуемый восторг при каждом выстреле; руки, гудящие от отдачи; горячее мускулистое тело, тесно прижимающееся к спине; жаркий отсос прямо там, прямо с пистолетом в дрожащей руке; предвкушение бессонной страстной ночки. Разочарование от того, что Чэн все еще не хотел взять его по-настоящему. Снова высосавший все силы отсос. Дурной сон про падение в бездну, проснулся посреди ночи, подскочив едва не до потолка. Согревающие объятия в душе, после которых смог доспать положенное время. Утром Чэн трахнул его пальцами, пока Шань отсасывал ему в позе шестьдесят девять. Самозабвенные поцелуи на школьной парковке. Обещание новогоднего подарка после занятий. После занятий Шань должен был прийти к нему на работу. Не пришел. Удар, удар, еще удар, боль, темнота. И вот он непонятно где. С третьей попытки Гуань Шаню удалось открыть один глаз и мельком осмотреться. Руки ныли, вывернутые, грубо перехваченные в запястьях цепями, Шань чувствовал себя тушей свиньи, подвешенной к потолку за крюк. Ноги едва-едва доставали до пола самыми носками. Еще какое-то время и с руками он сможет попрощаться. Хотя нет, Чэн такого не допустит. Ни за что. Чэн ведь его любит, он сам говорил. Шань ему верит. Перед ним железный стол, весь в крови и, кажется, окровавленных кусках мяса, правее деревянный серый стул, наверняка старый уже, и как только держится. Под потолком тусклая лампочка, вокруг которой жужжали толстые мухи. И это от нее Шань чуть не ослеп? Помещение, скорее всего, складское, старое, провонявшее затхлостью и протухшей кровью, подвал какой-то, окон нет. С трудом и болью, Шань попытался обернуться. Ничего. Глухая стена из серого пыльного бетона. Хотя серого за бурым почти не видно. Сколько же жертв здесь перебывало? Страшно. Очень страшно. Его похитили? Как Цзяня И когда-то. Только Цзяня не били. Не запинывали ногами. Не ударяли чем-то по голове так, что сознание меркло моментально. И он вернулся целым и невредимым, веселым и беззаботным, будто и не было никакого похищения. А мама его плакала, он рассказывал, мама его очень испугалась. А мама Мо тоже сейчас боится? Или она еще не поняла? Увидеть бы время, выглянуть бы в окно хоть на секунду. Шань был примерным сыном и всегда предупреждал, если задерживался или решался остаться с возлюбленным. Мама не знала, куда обращаться в таком случае. Мама не знала, что ее сын влюблен в тридцатилетнего мужчину. Мама не знала, что этот мужчина глава преступного синдиката. Маме такое знать не положено. В горле пересохло, безумно хотелось пить. Гуань Шань разомкнул ссохшиеся кровяной коркой губы, проверил целостность зубов, пошевелил по очереди ногами, качнулся туда-сюда на цепи, рыкнув сквозь стиснутые зубы от боли, прострелившей запястья и плечи. Как давно он вот так вот висит? Все кости вроде целы, по крайней мере ничего особо сильно не болит, кроме рук и головы. Голова пробита, как пить дать, благо кровь больше не идет. Звать никого не хотелось, потому что это означало дать старт к пыткам и избиению. Этот подвал слишком сильно пропитался кровью и криками мучеников, чтобы были хоть какие-то сомнения. А еще Шань точно знал, кто все это сделал. Еще до того, как предполагаемый похититель вошел в узкую деревянную дверь и прищурился, с акульей улыбкой глядя на безвольно подвешенную тушку еще не освежеванной свиньи. — Ну здравствуй, мальчик на побегушках. — Ли Хуан прошел вглубь помещения, поближе к жертве, не жалея своих крокодиловых туфель. — Как тебе здесь? — Ты смотри, дядя, туфельки-то испачкаешь в местном дерьме, — злобно ощерился Гуань Шань, не собираясь сдаваться без боя. — Ну так ты мне их вылижешь, в чем проблема? — Хуан дернул плечами, обтянутыми невъебически дорогим белым пиджаком. — Вылижи яйца своим обмудкам, избивающим детей, — посоветовал Мо и сплюнул вязкую слюну себе под ноги. — Полезное занятие для твоего длинного языка. — Языками бы я с тобой померился, — причмокнул уебок, схватив Шаня за лицо и сдавив ему щеки. — Такой славный язычок, такой сладкий мальчик, знаю людей, которые за ночь с тобой отвалят кучу денег, целое состояние. Гуань Шань решил, что этот ублюдок слишком чистый для этого помещения в своих белых одеждах. Поэтому он даже не успел остановить свое тело, когда оно без ведома хозяина выкинуло вверх одно колено, попадая четко в солнечное сплетение обмудка, а вторая нога захлестнула его шею, стоило самоуверенному козлу свалиться перед ним на колени. Мо зарычал от боли в запястьях, когда лишился опоры под ногами, но хрипы ублюдка, попавшего в его коварный захват, подстегивали его злость, застилая единственный видящий глаз алой яростью и желанием убивать. Чтобы провести ночь с этим «сладким мальчиком» нужно быть трупом. Или Хэ Чэном. Ли Хуан пытался расцепить перекрещенные на собственном горле ноги, но он стремительно ослабевал, а Шань держался из последних сил. Он чувствовал, еще чуть-чуть, и кто-то из них точно откинется. Хуан почти не трепыхался даже, еще бы чуть-чуть, совсем капельку, но точный и мощный удар под дых заставил выпустить свою добычу, разочарованно застонав, а следом захлебнуться новым ударом. Он не мог разглядеть бьющего, было не до того. Не сгруппироваться, не прикрыться никак, а смиренно висеть, да кто он такой? Хэ Чэну потом стыдно будет к нему прикасаться. «Закрой глаза, котенок. Ну же, закрой. Не бойся, я не сделаю тебе больно. Вот так, малыш, умничка. Чувствуешь меня? Слышишь, как я дышу? Может, сможешь расслышать биение моего сердца? Когда твои глаза не в состояние работать, не забывай о том, что у тебя есть еще четыре способа почувствовать противника. Что говоришь? Чуешь меня по запаху? Хорошо, умничка. Кто-то заслужил поцелуй.» Они тогда играли в «найди меня, если не видишь». Хэ Чэну безошибочно удавалось определять местоположение своего мальчишки, а вот Шаню давалось это с трудом. Биение его сердца он никак не мог расслышать, даже в абсолютной тишине, хотя порой казалось, вот оно, в барабанных перепонках стучит, а потом приходило осознание, что это его собственное. Дыхание, да, чаще всего Чэна выдавало дыхание, особенно, когда Мо облизывал свои губы. Иногда шаги. Всегда пружинисто бесшумные, выдающие его истинное предназначение наемного убийцы, изредка Шань мог уловить вибрацию шагов по полу, если стоял босиком. Но как истинная бродяжная шавка он мог учуять противника. В этом его превосходство. Которое сейчас не имело никакого значения, потому что в носу напрочь засел запах тухлой крови и сухой пыли. Все это пронеслось в голове Шаня за какую-то долю секунды и вот он уже успел вычленить нужный ему инстинкт и отдаться ему на растерзание. «Не сопротивляйся велениям своего тела, солнце. Иногда оно знает гораздо больше, чем твой разум. И если вдруг когда-нибудь твое тело начнет действовать не так, как ты ему приказал, как будто ты потерял над собой контроль, отдайся этому. Закрой глаза, забудь себя. Отдайся рефлексам и инстинктам.» Хэ Чэн обучался лучшим боевым искусствам с лучшими мастерами своего дела с самого детства. Хэ Чэн часто говорил интересные вещи, которые запоминались сами по себе и вспоминались в подходящий момент. Какими-то глупыми, почти детскими играми и поощрительными поцелуями Хэ Чэн смог научить своего непокорного ершистого мальчишку тому, что известно всем, но не все могут правильно это понять и иже использовать. И Гуань Шань был благодарен ему за это и обязательно поклялся себе, что по полной программе отблагодарит возлюбленного, когда выберется. Уебок, который избивал его, сильно удивился, стоило Шаню отразить пару его атак одними ногами. Более того, уже почти не чувствуя истертых в кровь рук, он смог использовать вес своего тела, чтобы хорошенько приложить ублюдка в стену, ударив его ногой в незащищенный бок. Вот они как могут, эти твари, бить только связанных, беспомощных, беззащитных и детей. И поэтому не готовы к тому, что кто-то мог дать сдачи. Всегда покорные, способные только рыдать, кричать и умолять, они никогда не пробовали. А Мо попробовал. Чтобы потом не было стыдно перед возлюбленным. Клыки и когти у него отменные. И он убедит в этом всех, кто попадется ему на пути. Шань слишком поздно услышал шарканье за спиной. Такое, долесекундное шарканье, как будто листочек от дерева, подхваченный ветром, ровно упал на асфальт и замер, не гонимый дальше. Он не успел обернуться. И, наверное, к лучшему, потому что удар, обрушившийся на его лопатки и подаривший пустынную беспамятность, точно и наверняка проломил бы ему грудную клетку и совсем не оставил бы шанса на выживание. А так нельзя. Ведь где-то там ждет любимый Хэ Чэн.