Когда спадает маска наёмника

В следующий раз его привели в сознание принудительно — окатили ледяной водой из ведра. Шань не издал ни звука, отхаркиваясь от попавшей в рот влаги, отчего грудная клетка болезненно сокращалась и на самом деле хотелось вопить от боли. Зато теперь оба глаза могли свободно открываться. Ли Хуан сидел на том самом стуле в отдалении от висящего на цепях парня, уже в другом, темно-сером костюме, и старательно прикрывал шею, болезненно морщась при каждой попытке сглотнуть. Мо ощерился, потираясь лицом о собственное плечо, чтобы содрать неприятную размягченную водными процедурами корку крови. В этот раз людей было значительно больше. Если в первый раз Хуан понадеялся на свои удачу и могущество и заявился к нему один, за что и поплатился, то сейчас его окружали головорезы. Самые настоящие, в глазах которых не было ничего, кроме жажды убивать. По сравнению с этими псами, люди Чэна были добрыми малыми, пусть и со смертельными навыками. Двое стояли по бокам от Гуань Шаня, один за его спиной, вцепился в кроваво-рыжие волосы на затылке, чтобы он смотрел точно на их босса, и еще двое охраняли выскобленного уебана. Положение обнадеживалось еще и тем, что сейчас его ноги были туго связаны в лодыжках и коленях. Его тупо обездвижили, как бешеную зверушку. — Зря я не сломал тебе шею, обмудок, — выплюнул Шань, со злостью глядя на Хуана. Вот теперь-то становилось по-настоящему страшно. Что он, обездвиженный подросток, сможет предпринять против пяти хорошо подготовленных взрослых мужиков? Ничего. Да они забьют его до смерти, попытайся он сейчас выкинуть что-нибудь, что не понравилось бы их хозяину. И их не остановит ни его возраст, ничего другое. — А у тебя острые клыки, да? — хрипло заговорил ублюдок. — Я не учел этого. Впредь буду внимательнее. — Что тебе надо от меня? — Восточную часть города на блюдечке. — А я тут причем? — искренне удивился Гуань Шань, вспоминая, что Хуа Би как-то упоминал о частых нападениях на восточную часть города, где в основном складировалось оружие. В тот вечер Хэ Чэн решил повысить пластичность гибкого тела своего юного любовника и вовсю вертел его на матах. Когда пришел Би с хмурым лицом и плохими вестями, Чэн как раз вжимал его лбом в упругий мат между разведенных коленей, стараясь сравнять его с полом во что бы то ни стало. Ныли растянутые мышцы, Рыжий матерился сквозь стиснутые зубы, но продолжал подчиняться. Правда, потом последовал сногсшибательный массаж, так что жалеть об этом Шань не стал. — Когда Хэ Чэн узнает, что его любимый зверек у нас, он быстренько преподнесет мне требуемое, как подарок, — едко ухмыльнулся Хуан, закидывая ногу на ногу изящным жестом. — Может быть, я даже верну ему тебя. Если он хорошенько попросит. Поняв, о чем лощеный ублюдок лопочет, Гуань Шань зычно рассмеялся, громко и издевательски, повергая свое окружение в шок и удивление, мол, чего это он. Отсмеявшись, Мо тряхнул головой, прогоняя невольно набежавшие слезы, и снова уставился на обмудка с яростью в глазах. — Когда Хэ Чэн узнает, что я у вас, он махнет в мою сторону рукой, а, может, даже и приплатит, чтобы самому руки не марать, — сказал он в ответ на немой вопрос. — Прежде чем похищать меня, мог бы и поинтересоваться у кого-нибудь, чем я так привлек могущественного господина Хэ. — Он снова усмехнулся. — Я увел у него машину несколько месяцев назад. Сам сглупил, конечно, но душа требовала драйва. Его люди нашли меня и так отделали, что твои и рядом не стояли. Так что сейчас я действительно мальчик на побегушках и Хэ на меня плевать. Так, мелкая сошка. Гуань Шань настолько проникся ложью, которую нараспев вещал развесившему уши Ли Хуану, что сам в нее поверил и уже успел пожалеть бедного себя и уничтожить волной ненависти гада Хэ Чэна, который так грубо обошелся с подростком. — Если это действительно так… — задумчиво пробормотал Хуан, поглаживая узловатыми пальцами подбородок, — то мне тогда вообще нечего терять. Первый удар прилетел справа, прямо в бочину, выбил дух, заставил задыхаться, второй последовал сразу, без промедления, чуть ниже середины спины. Шань рыкнул от досады, как можно сильнее натягивая цепи, чтобы перебить боль. Удивительно, что руки еще что-то чувствовали, — подумал Шань, ощущая кровь, стекающую вниз по коже от перетертых железом запястий. Все, кранты шавке, забьют насмерть сильные мира сего. Когда-то в средней школе Гуань Шань так и думал, что закончит именно так. Наверное, после слов Шэ Ли. «Ты собака, Рыжий. И сдохнешь, как собака». Тогда это разозлило. Сейчас это было фактом. И ведь ни за что, ни про что. Просто потому, что он любил. И его любили. Скорее всего, именно об этом как-то обмолвился Хэ Чэн, поздно ночью, думая, что Мо спит. Прижался телом к телу, обнимая, поцеловал в волосы и шепнул «Ты моя самая главная слабость». Гуань Шань никогда не верил ни в каких богов и сейчас тоже. Но он верил в Хэ Чэна и верил Хэ Чэну, и сейчас, стискивая зубы, он молил его действовать быстрее, он звал его, громко и отчаянно, но никто не слышал, потому что ни единого звука не срывалось с его разбитых окровавленных губ, потому что, если ему суждено умереть, он умрет непобежденным, несломленным, с гордо поднятой головой и мысленной молитвой, о которой никто никогда не узнает. Определенно, люди Хуана четко знали свое дело. Они били так, чтобы было максимально больно, но не до такой степени, чтобы жертва вырубилась. Мо чувствовал себя тухлым мешком с поломанными костями и отключенными эмоциями. Иначе как объяснить, что он так и не издал ни звука. Ли Хуан дал своим людям отмашку, чтобы прекратили, мол, ему скучно мучать жертву, которая никак не реагирует, и ушел, а Шаня грубо швырнули на пол, как безвольную куклу, только с цепи, суки, не сняли, она ужом валялась рядом с ним и все так же уходила к потолку. С избитым парнем оставили одного из парней, дав разрешение делать с ним, что вздумается. Шаню было плевать, он ничего не чувствовал, ничего не ощущал, кроме боли, затмевающей все вокруг. Когда надзиратель зашевелился, легонько попинав комок сконцентрированной боли, некогда бывший обычным человеком, Шань насторожился, но не подал виду, что все еще в сознании. Когда мучитель по-хозяйски облапал задницу и скользнул мерзкой рукой в штаны, чтобы изучить подробнее, Мо мысленно сжался, как пружина, готовясь к решающему прыжку. Когда ублюдок двинул рукой прямо между ног к поджавшимся яйцам, Шань улучил подходящий момент и стиснул его руку ногами, а сам бросился к неосмотрительному мудаку, слишком близко замершего рядом с якобы безвольной жертвой. Цепь идеально точно обвила мощную шею дернувшегося пидараса, что безрезультатно пытался вытащить свою руку из захвата, но хрен там. Зарычав, точно зверь, Мо вытянулся в струнку, зажмурился, все сильнее натягивая цепь. Удобно, хуле. Еще бы он кому-то позволил тронуть себя так, как это мог делать только один-единственный человек. Лучше уж сдохнуть в мучениях, чем вытерпеть такое унижение. Головорез двинул локтем наугад, попав прямо в отбитые-сломанные ребра, но Шань ни за что не выпустил свою добычу. Всплыли невольно слова Зэна: «Такие, как он, должны получать по заслугам». Сейчас Мо был с ним согласен. И это подстегнуло его дернуться немного неловко. Что-то хрустнуло. Мудак обмяк. Гуань Шань отпихнул его от себя ногами и упал на спину, позволяя себе просто лежать и смотреть в потолок невидящим взором. Хотелось плакать. Желание дать волю слезам выжигало изнутри, но Гуань Шань держался. Не время. Когда мучители вернутся и увидят, что стало с одним из них, его точно забьют до смерти. А Хэ Чэн когда-нибудь найдет его бездыханное, оскверненное тело, поломанное и полностью лишенное своей прежней красоты, о которой Чэн неустанно говорил. Или не найдет. Такие, как Ли Хуан, не оставляют следов. И рано или поздно Хэ Чэн поймет, что произошло. И рано или поздно чувство вины отпустит его, он полюбит кого-нибудь другого. Или это послужит ему уроком и больше он не допустит подобного. Когда мучители вернулись, Шаня снова вздернули на цепь, а бездыханный труп одного из своих уволокли из подвала за ноги. До Мо так и не дошло, что он сделал. Только на подкорке билась мысль, что поступил он правильно, вопреки всему, но поступил он, черт возьми, правильно. Его снова били. И снова не позволяли вырубиться. А он молчал. Жмурился от боли, от невозможности вдохнуть полной грудью, от ощущения наваливающейся волной слабости. Но молчал. И смотрел на бессмысленно шевелящего губами Ли Хуана свысока, с насмешкой в своих пылающих огнем Преисподней янтарных глазах. Такой взгляд не купишь ни за какие деньги.