V. Исповедь

Максим проснулся, когда не было и шести утра. Несмотря на волнение и усталость, он не мог выспаться в чужом доме и, рано пробудившись, лежал, вертясь с боку на бок и ожидая в тревоге, когда за ним снова придут. В семь он встал, прибрал постель и стал прохаживаться по комнате, которая при свете дня показалась ему ещё более роскошно обставленной. Кровать с балдахином, мебель красного дерева, обитая парчой, маленький кофейный столик на резных ножках, пушистый ковёр - всё было отменного качества и явно стоило больших денег. Особенно его впечатлили большие оленьи рога на стене напротив кровати. « Русский богач… Нет худшего пациента..а эти его помощники..как самоуверенны и наглы! Прийти за тобой среди ночи..как будто б нельзя было дождаться утра! Только княгиня Мария проявила такт и любезность…» Он снова подумал об этой красавице, но теперь чувствовал себя увереннее. Ночью он был слишком взбудоражен событиями, и, должно быть, княгиня показалась ему так хороша благодаря своей доброте и приятному обхождению. Нет, он не падок на женщин. Тем более на тех, которых видит впервые в жизни. Тем более на замужних... Около восьми в дверь постучали. В комнату сначала вошла прислуга, которая принесла поднос с чаем, но не успел Максимилиан поблагодарить ее, как следом за ней вошел немолодой, импозантный мужчина с приятным, открытым лицом, одетый в шлафрок. Максим подумал, что вчера не видел его. Мужчина вежливо поинтересовался, как он спал, пожал ему руку и представился князем Нарышкиным. Несколько секунд понадобилось Максиму, чтобы все сопоставить, и он догадался, что вошедший, очевидно, и есть муж княгини Марии, чью фамилию загадочный князь упомянул вчера ночью. «Однако! Муж привечает в доме любовника своей жены. Пусть и бывшего..чудны дела!» Он ожидал, что сейчас его поведут снова к его пациенту, но каково же было изумление, когда князь Нарышкин, несколько запинаясь, сказал, что в его услугах..больше не нуждаются. —Вам заплатят за беспокойство. Мне жаль, что пришлось выдергивать вас из дома среди ночи..но дело в том, что князю теперь значительно лучше... Я распоряжусь довезти вас до дома..но вы прежде позавтракайте! Максим молчал. Он ощущал странную смесь облегчения и разочарования. Значит, князь после их разговора не захотел видеть его. Что ж, этого следовало ожидать. Доктор Эттингер знал, что многие пациенты страдающие нервной болезнью, крайне переменчивы в настроениях. А он задавал князю такие вопросы... Максим отказался от завтрака и попросил отвезти его сразу на работу в больницу. Когда они спускались по лестнице, то встретили княгиню Марию. Эттингер вздрогнул невольно, увидев ее. Мираж ночи рассеялся, но красота женщины с ним никуда не ушла. Напротив, в халате, с распущенно косой темных волос, еще полусонная, она показалась ему особенно прекрасной. —Как, доктор, вы уходите? - удивленно воскликнула она. —Деточка, ситуация изменилась...доктору Эттингеру надо на службу..-смущенно произнес князь. Максим был счастлив видеть, что на лице княгини отразилась самая искренняя печаль. Он сделал то, чего делать ему не доводилось. Взял руку княгини, но вместо того, чтобы прощупать там пульс (как бывало обычно), он поднес её запястье к губам и запечатлел на нем робкий поцелуй. Женщина улыбнулась и, как ему показалось, чуть-чуть даже покраснела. —Позвольте мне напоследок дать рекомендацию. Приведите к князю его дочь, как он хочет...ведите себя как ни в чем не бывало. Это успокоит его нервы. Княгиня серьёзно кивнула. Максимилиан в сопровождении Нарышкина спустился по лестнице и уже через минуту сидел в экипаже. Отъезжая от дома, он обратил внимание, что возле входа стояло несколько гвардейских охранников. «Да, это важная птица. А все же жаль, что я так и не узнал его имя...-подумал он и тут же сообразил, что так и оставил свой чемоданчик с рабочими инструментами в доме Нарышкиных. Он хотел было кликнуть извозчика и повернуть назад, но потом передумал. Внезапно стойкое чувство, что ему предстоит вскоре вернуться в этот дом, заставило его расслабленно откинуться на сиденье. Интуиция его редко подводила. Интуиции он, в конце концов, был обязан и своему методу лечения нервных болезней. *** Менее чем через час после отъезда Максимилиана, Уваров осторожно вошел в спальню и обнаружил императора напряженно сидящим на кровати, спустив ноги на пол. Федор закрыл дверь, заставив его вздрогнуть и оглянуться на звук. —Ваше Величество... —Федор Николаевич...это ты? Уваров подошёл к государю и машинально опустился на одно колено возле кровати. Он в страхе смотрел на Александра, зрачки глаз которого быстро двигались, будто искали кого-то. —Как ваше самочувствие? - тихо произнёс он. —Я не знаю. Все так же...-он тяжело и взволнованно дышал, приложив руку к груди. - Где этот доктор...позовите его. На лице Уварова возникло выражение отчаянья. Он набрал в грудь побольше воздуха: -Простите..невозможно..он уехал. -Что? Куда? —Так это...на работу. В госпиталь..-ляпнул мужчина первое, что пришло ему в голову потому что оно было правдой. - У него служба..пациенты... Подслушивающий в этот момент у дверей Андрей Разумовский обменялся с Нарышкиным взглядами и в сердцах прошептал: "Федя..дурак!" —Он обещал прийти утром. Привезите его! Я хочу с ним говорить! На лбу у генерал-адьютанта выступила испарина. Он знал Александра много лет, с самой юности, и никогда, никогда его не боялся. До этой самой минуты. Он смотрел в лицо сидящего перед ним императора, напряжённое, с вздутой веной на лбу и буквально трясся от страха. Лгать он не умел, а Александру не лгал тем более. И потому, онемевший, так и стоял, молча, часто дыша. —Федя...я слышу тебя. Почему ты молчишь? —Я не знаю...я уточню...- он попытался подняться и едва не вскрикнул, когда Александр внезапно ухватил его за руку. —Ты лжешь мне? Почему он уехал? Ты думаешь, если я не могу видеть..я поглупел? - он говорил тихо, но в голосе его звучала угроза, от которой Уварова прошиб очередной поток холодного пота. —Господь с вами...я сейчас объясню..доктор Эттингер не может лечить вас.. Разумовский отошел от двери как раз в тот самый момент, когда в комнате послышался грохот, как будто бы что-то упало и коридор огласил гневный крик, какого ни он, ни Нарышкин ни разу не слышали. —Как посмели?! Решать за меня! Вон пошел! Не хочу тебя видеть! Сволочь! Вжавшийся в стену и побледневший Нарышкин в ужасе посмотрел на Разумовского, который стоял примерно с таким же выражением лица. Через мгновенье дверь открылась, и из комнаты вышел красный как рак Уваров. Он глянул на них и произнёс одними губами: «он сошел с ума..это точно». И тут же метнулся к окну, ухватившись за занавеску, как будто был готов за ней спрятаться. Двое мужчин осторожно подошли к нему, перепуганные. —Федя..что там за грохот был..что он сделал? - прошептал Разумовский. —Ничего..он схватил меня за воротник - и как отшвырнул...- голос его, обычно зычный, бодрый, дрогнул. Подбородок затрясся, и Уваров, отвернувшись к окну, заплакал. Александр, за всю жизнь ни разу не повысивший на него даже голос, его почти ударил! Ударил его! Это было что-то невероятное, но от того не менее ужасное и унизительное. —Вот все же зря мы отправили этого доктора восвояси…-пробормотал князь Нарышкин, стараясь не смотреть на вытиравшего лицо тюлевой занавеской Уварова. - Ну положим, что Эттингер почитатель фигуры Наполеона, так и что? То есть..это политика. А есть медицина. Как врач, он должен признавать только две группы людей - больных и здоровых. Независимо от их взглядов и убеждений. А ты, Федя, развёл тоже панику…и нас напугал… —Поехать за ним, что ли…вернуть?- Уваров сделал уже было шаг в сторону, но Разумовский его удержал. —Погоди. Может…Мария Антоновна..ну право, Дмитрий Львович..на нее он руку-то не поднимет! Пусть она с ним поговорит! Нарышкина причесывала Соню в своей комнате, когда к ней гуськом зашли все трое мужчин. Услышав их сбивчивый рассказ, она с укором посмотрела на Уварова, у которого был глубоко несчастный вид, и с некоторой долей ехидства сказала, что странно было брать на себя такую ответственность и отказывать доктору, зная, что Александр не терпит подобного самовольства и когда пытаются что-то решить за него. —Маша, иди хоть ты к нему! Успокой. Нельзя ему тут оставаться, у нас в доме..третий ведь день! Нужно уже поставить в известность семью..императрицу..великого князя..а он запретил! - умоляюще произнёс Нарышкин. Женщина встала и взяла за руку дочь. —Прекрасно. Идём, Соня. Навестишь папу... Напрасно Дмитрий Львович пытался ей сказать, что не стоит теперь ребёнка вести, когда Александр Павлович в таком состоянии. Мария Антоновна, проигнорировав его слова, спустилась в гостиную вместе с дочерью. Усадив ее на диван, велела слуге подняться наверх и передать императору, что Соня ждет здесь. —Пусть никто сюда не заходит..Соня, - она положила руки ей на плечи и улыбнулась.- Твой папа болеет. Он хочет увидеть тебя. Но ты не показывай, что знаешь, как ему плохо. Не кричи, как в прошлый раз, будь спокойна.. Нарышкина села за фортепиано и начала тихонько играть первую пришедшую ей на ум детскую песенку.Через некоторое время она услышала шаги за спиной и поняла, что Александр спустился. Она видела краем глаза, как он входит в гостиную, в наброшенном на плечо мундире. Входит один, без слуги, который уже скрылся за дверью. Останавливается посреди комнаты в нерешительности, нервно сжимая и разжимая ладони в кулаки. Несмотря на то, как прямо он держал спину, руки его и все тело как будто б искали в страхе опоры, и сердце женщины невольно кольнуло от жалости. В один день, в его положении, стать беспомощным, совершенно зависимым от других..в чужом доме, в чужом государстве! —Маша...ты здесь? - по-русски спросил он и повернул голову в ее сторону, глядя при этом в стену позади неё. —Да, Саша, здесь.. И Соня тоже. - Она не убирала пальцы с клавиш, продолжая играть, и посмотрела на дочь, которая в растерянности сидела на диване. - Детка, подойди… Девочка встала, медленно подошла к нему и взяла за руку. —Рapa, je suis là..- робко сказала она. Мария кивнула ей и улыбнулась, как бы говоря, что все хорошо. Соня за руку отвела его на диван и села с ним рядом. Когда последние аккорды затихли, Нарышкина повернулась и будничным тоном спросила: —Что сыграть? —Сыграй Lacrimosa*... - тихо произнёс Александр после недолгой паузы. Она пожалела, что спросила, но без возражения повернулась к фортепиано. Комнату огласили печальные, надрывные звуки. Эту мелодию она играла в их доме, в Петербурге.. в 1801 году. Тот вечер они с Александром считали началом их романа, в тот вечер, как он говорил ей потом, она «сыграла на его чувствах», так точно их угадав и выбрав «Реквием» Моцарта, который удивил всех гостей. Кроме него. Мысли Александра, кажется, все больше погружались в любимую музыку, каждый аккорд которой он жадно ловил. В какой-то момент он откинулся на спинку дивана, подтянул Соню к себе, обнял, уложив головой на колени, и стал поглаживать по волосам. Мария с силой ударяла по клавишам, решив, что если он хочет слушать трагедию, то она будет играть ее, будет «рыдать» вместе с ним и так, чтобы слышно было на улице, чтобы звук заполнял собой все пространство. Чтобы музыка, может быть, вырвала и забрала с собой его страдания и ужас...А потом просто растаяла в воздухе... Внезапный оглушительный грохот в коридоре заставил мелодию резко оборваться. Послышался крик и топот ног. Нарышкина перестала играть и встала. —Я сейчас вернусь!- быстро сказала она и вышла из комнаты. Оказалось, на лестнице со стены сорвалась и упала картина. Княгиня, которой никогда не нравился этот унылый полуболотный, полулесной пейзаж в тяжелой, золочённой раме, вздохнула даже с некоторым облегчением, тем более, что никто не пострадал. Но уже через мгновение другой шум и детский вскрик из гостиной, заставил женщину в ужасе метнуться обратно в комнату, в несколько мгновений прокрутив в голове самые ужасные мысли. Вбежав в комнату, она сперва увидела перевёрнутый шахматный столик, рассыпавшиеся по полу фигурки, а затем и плачущую Соню, которую обнимал Александр. —Она хотела посмотреть, что случилось..побежала, задела столик, споткнулась о рассыпавшиеся фигуры и упала.. Нарышкину изумленно смотрела на Александра, взгляд которого был направлен прямо ей в лицо. —Саша… Он выпустил Соню, медленно нагнулся, поднял с пола фигурку коня и поднёс к глазам. На лице его было потрясение, сменившиеся восторгом. —Вижу..Я вижу! *** Радость по поводу чудесного исцеления императора длилась недолго. Александр, счастливый от того, что вновь способен был видеть, впал в состояние странного ажиотажа. Ещё час назад считая себя неизлечимо больным, почти умирающим, он теперь демонстрировал другую крайность, желая немедленно вернуться к полноценной жизни. А именно - ехать сегодня на ужин к Меттерниху в семь часов вечера. Разумовский, который уже послал письмо князю, сообщая, что Александр не сможет его посетить по причине плохого самочувствия, был в отчаянье. Он утверждал, что опасно сейчас вот так резко себя нагружать после болезни и надобно подождать ещё день и воздержаться от выезда в город. Его, сомнения, впрочем, были больше связаны с тем, что он считал "моральным состоянием" императора, а именно, страх, что Александр там, на ужине проявит себя как-нибудь странно. Учитывая его отношения к Меттерниху, того и опасайся, что он потеряет рассудок, стукнет или отшвырнет его через комнату, как утром своего любимца Уварова, на которого он и голоса никогда раньше не повышал. Александр ничего не хотел слушать. Не обращая никакого внимания на слова Разумовского, он вместо этого подошел к сидевшему тихо и молча в углу генерал-адъютанту. —Федя…- он поднял его, положив руки на плечи. - Прости! Как ужасно я говорил с тобой утром! Я так виноват!! Я просто с ума схожу, что мог так тебя обидеть, мой дорогой! Уваров ничего не смог тут сказать и, кажется, был готов снова разрыдаться, когда Александр обнял его и расцеловал в обе щеки. —Александр Павлович..но как же…все же..к Меттерниху..Господи..надобно все же ещё показаться врачу…- Разумовский пытался прервать эту трогательную сцену примирения, но не решался настаивать, все ещё побаиваясь новой перемены в настроении императора. —Не вижу никаких причин мне соблюдать больничный режим. Я чувствую, что он будет даже вреден… Я, конечно, не отправлюсь один. Дмитрий Львович сопроводит меня ..вы же окажете мне такую любезность? На лице Нарышкина, молчавшего все это время, отразился испуг, но поняв безнадёжность своего положения, он только обреченно кивнул. *** Мария Нарышкина с удивлением смотрела на небольшой кожаный саквояж, стоявший в гостиной в углу, возле камина и недоумевала, откуда он взялся. Заглянув внутрь, она догадалась, что саквояж забыл, очевидно, доктор Эттингер. Внутри были какие-то странные инструменты, баночки с мазями, бинты. Некоторое время Нарышкина с интересом рассматривала причудливые предметы и читала латинские надписи на склянках. Было что-то загадочное и притягательное в этих вещах, будто б она держала в руках магические атрибуты волшебника. Она даже представить не могла, для чего нужен каждый предмет, но ей казалось, что человек, который умеет с ними обращаться и использовать их, обладает особенной силой. Она как раз изучала странное приспособление, напоминавшее ножницы, когда в комнату вошёл ее муж и с умоляющим видом взяв за руки, сказал, что им нужно сопроводить государя на ужин в Меттерниху. . —Нам? Не понимаю, в каком качестве я там должна быть? Меня не приглашали. —Разумеется, в качестве моей супруги! Александр Павлович настаивает, чтобы я ехал.. Маша, не оставляй меня с ним!- взмолился он. - Я боюсь.. —Боитесь? - она улыбнулась такому честному и непосредственному ответу. Нарышкин огляделся, как будто их мог кто-то подслушивать, и прошептал. —Он так странно ведёт себя! Но при тебе..при тебе он не станет..он относится к тебе с уважением.. —Невероятно, что вы так думаете, - она вздохнула. - Хорошо, я окажу вам услугу. Но после этого попрошу Вас отказать императору в гостеприимстве. Пусть покинет наш дом. В конце концов, Дмитрий Львович..перестаньте бояться его! Проявите достоинство. - и добавила с долей ехидства.- Ещё не хватало, чтобы он приходил к нам здесь, в Вене, как в Петербурге..так сказать, по привычке. Супруг промолчал. Она знала, куда стоит нацелить удар и не испытывала угрызений совести. Ей было досадно из-за того, что тот прогнал доктора Эттингера, который показался ей (она ещё не совсем понимала почему) довольно интересным человеком с одной стороны, с другой, эта поездка к Меттерниху нарушала ее личные планы на вечер. Тем не менее, к выходу она готовилась с особенной тщательностью, зная, что ее появление вместе с Александром вызовет взволнованный шёпот гостей. Нарышкину это одновременно и раздражало и забавляло. Александру всегда нравилось похваляться ее красотой и умением держать себя с равнодушным достоинством перед светом. И если уж она вышла, то будет блистать, заставляя все общество тереться в догадках - как удалось ей, бывшей любовнице,сохранить право сопровождать императора? Когда Мария вышла, готовая, чтобы ехать, Александр улыбнулся и посмотрел на неё оценивающим взглядом, который мог бы показаться беспардонным в другой ситуации, но сейчас ей показался смешным. Он как будто по привычке раздел ее догола, а потом одел снова, вспомнив про приличия. Весело было ей наблюдать и за мужем, который не сводил с императора напряженного взгляда всю дорогу в карете, а потом, когда они вышли, приехав, вцепился в ее руку и попросил не сводить с «его Величества глаз» —Ну вот ещё. Я не собираюсь его сторожить. И вам не советую..- фыркнула она. Их встретила хозяйка, супруга Меттерниха - Элеонора. Увидев Нарышкиных, она на секунду изменилась в лице, даже поняв, что они с Александром. Ее высокая, костлявая фигура в платье из толстой тафты производила впечатление карандаша в футляре. С учетом того, что вся Вена знала о связи ее мужа с Вильгельминой Саган, можно представить, что думала она о Марии, как фаворитке русского императора. На ее лице явно читалось: «Как, вы смеете появляться с ним и с вашим супругом на людях так уверенно и легко? Как я завидую вам!” Когда же Нарышкина сняла шубку, то вздох зависти почти долетел до ее слуха. Мария намеренно выбрала шелковое жемчужное платье с открытыми плечами, обнажающее тело чуть-чуть больше положенного и подчеркивающее соблазнительные изгибы фигуры. Даже здесь, в Вене, она пользовалась репутацией одной из первых красавиц. И все жёны при ее появлении невольно искали локти мужей, чтобы вцепиться в них крепче. Да, и это тоже было забавно. Их появление в гостиной привлекло всеобщее внимание. Мария увидела здесь и короля Франца с супругой, и лорда Каслри, и Вильгельмину Саган, и императрицу-мать и князя Константина. Последние при виде Александра тут же направились в его сторону, не скрывая волнения. —Дорогой мой, где вы были? Мы с ума сходили от беспокойства! - воскликнула Мария Фёдоровна. —Простите меня, мама. Эти два дня я провёл, воспользовавшись гостеприимством Дмитрия Львовича и Марии Антоновны. Я был немного простужен и решил воздержаться от выездов, - совершенно спокойно произнес император, целуя мать в щеку. Взгляд Марии Фёдоровны упал на Нарышкину, которую она только заметила. На лице императрицы и князя Константина отразилось неприкрытое изумление. Впрочем, на них с любопытством смотрела не одна пара глаз. И одна из них принадлежала хозяину дома. Клеменс Меттерних прервал свой разговор с лордом Каслри и направлялся в их сторону. Стоявший рядом Дмитрий Львович в ужасе сжал руку жены. —Маша, да ведь они же, говорят, в ссоре! Святой Боже, зачем государь поехал сюда? А я-то старый дурак…забыл! Что он задумал? Александр в свою очередь смотрел на Меттерниха, который приближался, постепенно замедляя шаги, словно стараясь растянуть время. В гостиной повисла тишина. Мария посмотрела на Александра. Тот улыбался.