V. Исповедь

У доктора Эттингера выдался неудачный день. В родильное отделение с утра поступило сразу две роженицы с поперечным предлежанием плода. В надежде спасти ребёнка обеим пришлось делать кесарево сечение - операцию, которая почти всегда обрекала мать на смерть. Судьба в очередной раз показала Максимилиану свою ироничность. Первая роженица - прелестная восемнадцатилетняя девушка скончалась на операционном столе. Вторая, женщина тридцати лет, рожала своего первого ребёнка. Мать перенесла операцию, но ребёнок, ради которого ему пришлось пойти на эту процедуру, умер почти сразу после извлечения из чрева. Мужу первой пациентки предстояло сообщить горькую новость о том, что ему предстоит в одиночку воспитывать дочь. Супругу второй - что если его жена и оправится, родителями им больше не стать. Выбирая специализацию по акушерству, Максим исходил из того, что ремесло его помогает жизни появляться на свет, что здесь он может как врач приносить пользу. Но каждый раз, когда умирала мать или ребёнок (а это происходило очень уж часто), он испытывал отчаянье и злость. Беременность не болезнь, но едва ли не так же представляет угрозу для жизни. Каждый раз после неудачных родов он задавался вопросом: так ли уж продвинулась медицина за века? У врачей прибавилось знаний об анатомии человека благодаря анатомическим театрам, но изучать трупы умерших не то, ради чего идут в медицину. Врач хочет спасать. При этом многие из докторов совершенно игнорировали исследования науки, не читали книг и избегали в работе любых новшевств. Они смеялись над его привычкой мыть руки и носить на работе специальный комплект одежды, а также делать кесарево сечение женщинам в попытках спасти их от смерти при родах, делая послойное ушивание матки. Максимилиан тем не менее был одним из немногих врачей в больнице, чьи пациентки, как и их дети, вообще выживали после такой операции. Максим покинул больницу около восьми часов вечера и, только выйдя на улицу и вдохнув свежий воздух понял, что не обедал. А подумав о еде, вспомнил, что обещал сегодня прийти на ужин к единственному человеку в Вене, с которым поддерживал близкие дружеские отношения. Засомневавшись на несколько секунд, он все же решил, что нехорошо нарушать обещание и, взяв извозчика, поехал в противоположную от дома сторону. Ехать пришлось долго, из-за метели на дорогах образовались заносы из снега. В этом году зима была на удивление холодной и снежной, какой он не помнил лет десять. Наконец повозка остановилась на углу пятиэтажного дома в самом конце узкой Зайтенштайнгассе. Проваливаясь в сугробы, Максимилиан с трудом открыл дверь подъезда и поднялся по грязной, обшарпанной лестнице на последний этаж. Там он оказался в длинном, полутемном, освещаемым единственной закоптелой аргандовой лампой коридоре, по бокам которого виднелись двери. Из-за некоторых доносился шум и пахло едой. Обшарпанные стены, запах сырости, плесень и обитый дешевым деревом пол выдавал кричащую бедность. Коридорчик был узкий, и Максим шёл напряжённо и быстро, как бы боясь соприкоснуться со стеной и желая побыстрее преодолеть неприятное расстояние. Он сам жил скромно, но бедность, граничащая с нищетой во всем уродливом своём проявлении его страшно пугала. Голод, обида, озлобленность, страх и нужда толкали людей совершать преступления и превращали в преступников тех, кто был не склонен к насилию. В чем смысл жизни бедняка, когда необходимость постоянно думать о выживании лишает его Надежды принести пользу этому миру и познать его во всем удивительном многообразии? На какую участь обречены сотни тысяч людей? Они рождаются в муках, в них живут и в них умирают. Может ли цивилизационное общество рассчитывать хоть на какую-то справедливость однажды? Дойдя до конца коридора, он постучал в дверь. Та открылась, и на пороге появился маленький худой молодой человек с рыжеватой бородкой. —Максим! - обрадованно воскликнул он. - Наконец-то! Такая метель! Я думал, ты не придёшь... —Скажи мне, Лео, когда ты переедешь из этого ужасного дома? - Недовольно, вместо приветствия произнёс Максимилиан, заходя в узкую прихожую. —Ты хочешь предложить мне другое жильё? - молодой человек ответил с долей иронии и помог ему снять пальто. В маленькой квартирке было две комнаты, из одной вышла высокая, кудрявая, некрасивая, но с добрым, открытым лицом женщина, которая, увидев Максима, радостно его обняла. —Как давно ты не заходил к нам! И не говори про работу! - с укором произнесла она, беря его за руки. - Ты превратился в отшельника! —Мы как раз собирались садиться за стол..держу пари, ты как обычно забыл поесть в течение дня и оттого у тебя такой измученный вид.. Максимилиан улыбнулся, встретив привычный тёплый приём. Леопольд Брейер был учителем в свободной школе для бедных, его сестра Анна акушеркой в венской больнице. Они рано потеряли родителей, и Анна, будучи на десять лет старше, взяла на себя заботы о брате. Она вышла замуж, но муж ее умер, как и единственный их ребенок, и брат с сестрой жили и вели хозяйство совместно. С Леопольдом Максима роднила любовь к наукам и книгам. В его двадцать пять это это был самый серьёзный и образованный молодой человек, которого Максим знал. Он часто говорил другу, что тот мог бы сделать блистательную карьеру, если бы не одно "но": Брейеры были евреями и представителям их общины был заказан путь в высшие общественные учебные заведения, науку, медицину, юриспрунденцию. Сам Леопольд был сподвижником движения гаскалы* и мечтал о том времени, когда границы между евреями и европейцами будут стёрты и каждый человек будет иметь равные с другими права. Пока же евреи в Вене в своём большинстве выживали за счёт торговли и мелкого предпринимательства. Те же из них, кто имел талант в творческой сфере, находили покровительство у Фанни Арнштейн — жены придворного банкира, меценатки и хозяйки самого известного литературно-музыкального салона. Ее господство к культурной и светской жизни Вены было для Максима наглядным свидетельством лицемерия общества. Фанни была еврейкой, об этом все знали, но имела те же права, что и другие граждане Австрии за счет своего положения и денег. Именно о Фанни Арнштейн упомянул Максимилиан за ужином, когда они обсуждали проходящий в городе Венский конгресс. Максим возмущался тем фактом, что салон Фанни посещает сам император и эта женщина принимает у себя представителей других государств, но имея такие возможности, не использует их на благое дело - поддержание гражданских прав венских евреев. Максим сам не знал почему, но в присутствии Леопольда всегда выступал в защиту евреев более чем сам его друг, который слушал рассуждения его со сдержанной и снисходительной улыбкой человека, выбравшего для себя путь спокойного смирения и терпения. Леопольд знал о том, что политика - вторая тайная страсть Максима и уже уводила его по опасной дорожке. Он стремился остудить его пыл. Максимилиан же искренне удивлялся, как это более молодой его друг проявлял сдержанность, свойственную в своем большинстве людям зрелым и иной раз сам забывал, что был старше его. Начав говорить про конгресс, он не мог не рассказать Леопольду о визите к русскому князю и тем удивительным наблюдениям, которые сделал в ту ночь. — Что мы знаем об истерии? - в волнении говорил Эттингер, сидя перед едва тронутой тарелкой с едой. - Таинственная "болезнь слабых нервов", вызванная особенностью женской анатомии. Так нас призывают считать! А что если я скажу тебе, что у моего пациента были все признаки этой болезни и при этом совершенно наверняка он не был женщиной...ты понимаешь, о чем это говорит? Леопольд внимательно слушал и слегка улыбался, давая ему возможность ответить самому на свой же вопрос. — Что истерия берет свои корни не в теле! Что мои наблюдения, возможно, верны! У тех пациенток, что я наблюдал, не было проблем со здоровьем, но они ужасно страдали физически...и морально! А между тем многим из них можно было помочь просто относясь с уважением, состраданием и добротой..Если бы я только мог доказать, что их тело будто бы отражало страдания души, которая переживала сильные удары судьбы! Что этой душе надо дать свободу..-он задумался на несколько секунд. - Религия тут не поможет, предвосхищу я твой вопрос. Исповедь держит в рамках морали. Поверь мне, далеко не все можно рассказать священнослужителю, чтобы получить отпускание грехов. Нет, я думаю, что религия тут даже мешает. Вот эта мораль и чувство вины сводит человека с ума...Если бы Бог был отменён, я уверяю тебя, что не было бы необходимости изгонять дьявола из чьей-то души. —С такими воззрениями тебе надо быть осторожней. Неверие в Бога для многих страшнее, чем любые политические убеждения… - осторожно произнес Леопольд. —Да, признавать заслуги Наполеона сейчас что-то сродни политической ереси, - вздохнул Максим и помрачнел. - Но вот разве не блестящий пример? Человек мыслящий без предрассудков! Смелый, бросивший вызов невежеству и ханжам…и стал преступник! Ты видишь, как чёрное у нас называют белым и так всегда. Люди боятся прогресса. Боятся отказаться от старых схем..что в медицине, что и в политике. Вспомни, сколько жизней удалось спасти благодаря вскрытию трупов и изучению анатомии! А ведь это считалось страшнейшим грехом..черт возьми, ну не абсурден ли бог, который дозволял сжигать на кострах живых и запрещал препарировать мёртвых? Он знал, что тут не встретит поддержки. Леопольд был верующим человеком и при этом не разделял его восторгов Наполеоном. —Тебя привлекает безумие, вот ты и увлёкся безумцем... - пробормотал он. —Все то, что когда-то считалось безумием, теперь двигатель прогресса. Он совершал ошибки тактические, но стратегия и направления его были верны. И вот сейчас эти трусы сидят и делят между собой плоды его достижений! Они просидели за разговором до глубокой ночи, сойдясь в главном: осуждении политики Австрии и России. Максим не любил русских, считая их дикой и отсталой нацией, которая доминирует с помощью силы и считал, что истинное развитие человека возможно только в свободном от насилия мире. Леопольд соглашался, но говорил, что это утопия и что Максим идеалист. —Будет ужасно, если мы примем условия России. Меттерних, по-моему, плут, но в отличие от короля он умён. Я перестану уважать его, если он попадётся в ловушку русского императора. Кстати, пример моего вчерашнего пациента доказывает то, что я думаю о русских. Он непоследовательны, невежественны в суждениях, но упрямы, горды и никогда не признают ошибок. Только и есть у них что хорошего — красивые женщины.. На этой последней фразе Леопольд с искренним изумлением посмотрел на него, так как за все время их знакомства ни разу не слышал от друга каких-либо рассуждений и замечаний о женщинах, тем более об их красоте. Максим и сам смутился того, что сказал, и стал спешно прощаться. Несмотря на протесты, Анна завернула ему с собой еды и, видя как она суетится, собирая корзину, подкладывая туда помимо всего ещё банку с вареньем, соленую рыбу и домашнюю настойку из клюквы, он ощутил тихую, щемящую грусть. Иной раз избранное им одиночество, начинало его тяготить. И ощущал он его особенно остро, наблюдая чей-то чужой уют и семью. Домой Максим вернулся уже глубоко за полночь и сразу лёг спать. Завтрашний день был единственным выходным на неделе и он хотел как следует выспаться. Когда же Максимилиана, второй день подряд разбудила Марта, сообщив, что его разыскивает некая знатная дама, то сперва мужчина даже решил, что ему это снится. Женщина стояла в прихожей, нервно кутаясь в соболиную шубку, запорошенную снегом. Когда она повернулась к нему, то он с изумлением узнал княгиню Нарышкину. Увидев его, взлохмаченного и полураздетого, она, ни капли не смущаясь, с улыбкой протянула ему оставленный саквояж со словами: «Вы забыли у нас свои вещи....» Максим взял чемоданчик и, поражённый, продолжил молча стоять. —Доктор Эттингер, мой супруг ужасно ошибся, отпустив вас...Умоляю вас поехать со мной! Случилось несчастье... - она подошла к нему и взяла его за руку, в отчаянье прижав к груди. Максим ощутил, как лицо его невольно залила краска смущения. —Что же, вашему другу опять стало плохо? - вымолвил он. Вместо ответа княгиня внезапно закрыла руками лицо и расплакалась. *** —Его обнаружил полицейский на улице, около двух часов назад. В двух кварталах отсюда. Без верхней одежды, под снегом, без каких-то вещей..он сидел на скамье и говорил сам с собой, бормотал что-то по-русски...Он был в сознании, но не в себе. Не реагировал на обращение, не отвечал на вопросы..Полиция, к счастью, отнеслась с пониманием. К тому моменту мы уже обнаружили его исчезновение и бросили все силы на поиски. Страшно подумать, если бы... - Нарышкин комкал в руках платок и то и дело прикладывал его к вспотевшему лбу. - Могло и в газеты попасть...Мы уже оповестили родных. Уже был снова врач..но... —Он сошёл с ума...вот в чем вся правда... -Стоявший возле дверей князь Уваров отвернулся и уткнулся лицом куда-то в угол стены. Повисло молчание. Нарышкин чуть поморщился и приложил руку к груди. —После вашего ухода ему стало лучше. Он встал. Я привела к нему дочь..Как вы и сказали. И зрение вернулось. Он выглядел совершенно здоровым и даже отправился на званый ужин...Все было хорошо, мы решили, что худшее миновало. Теперь он молчит. Лежит совсем без движения. Как мёртвый...- Мария вытерла покрасневшие от слез глаза. Она плакала от усталости, от того, что все это происходит с ней, в её доме. —Отведите меня к нему,- Максимилиан встал и все поднялись следом за ним. У самой двери он бросил несколько встревоженный взгляд на Нарышкина, который по-прежнему держался за грудь. —Вам плохо? —Нет-нет..все в порядке..у меня это бывает..волнения..я плохо спал..- и поймав недовольный взгляд жены, виновато добавил.- Вчера я, однако, лишнего выпил... Они вошли в комнату, где лежал Александр. Тот не сменил позы, и неподвижный взгляд его был направлен в потолок. На лице застыло странное выражение, как будто бы он вот-вот хотел что-то сказать, но был в одно мгновение заколдован и превращён в камень. Он никак не отреагировал на их появление даже когда Эттингер несколько раз провёл ладонью перед самым его лицом. Некоторое время Максимилиан внимательно осматривал его: проверил пульс, потом достал из саквояжа какой-то предмет, похожий на охотничий рожок и приложил к груди. —Пульс несколько учащён, но все жизненные показатели в порядке. Принесите-ка огня,- и добавил, поймав направленные на него встревоженные взгляды. -Не беспокойтесь! Я обещаю, что не причиню вреда.. Мария быстро вышла и вернулась, держа в руках зажженную свечу. Максимилиан поблагодарил, и, присев на кровать, приподнял с видимым трудом голову мужчины. —Посветите возле глаз. Нарышкина поднесла свечу. Ее взгляд невольно встретился со взглядом Александра и она вздрогнула: таким пустым и безжизненным он ей показался. Она несколько раз провела пламенем возле его век. —Видите? Зрачки сужаются на свет. Зрение в порядке. - Максим опустил голову Александра на подушку. -А теперь попробуйте чуть капнуть воском…на руку… Она послушно наклонила свечу. Горячий воск упал на кожу, но Александр не изменился в лице. —Глубокий ступор, - Эттингер выпрямился. —И долго он будет так лежать? - дрожащим голосом произнёс Нарышкин. —Неизвестно. Может час..а может, год..самый длительный ступор, который довелось мне наблюдать в Сальпетриере продолжался два года. Здесь главной угрозой может стать истощение, атрофия всех мышц. Я должен рекомендовать вам отправить князя в больницу. Его состояние требует наблюдения. Со своей стороны я мог бы договориться с..- Эттингер не закончил. Дмитрий Львович внезапно страшно побледнел и осел на кровать. —Два года? Господи Боже..В больницу нельзя...это совершенно невозможно.. Максимилиан подошёл к нему и встревоженно взял его руку, прощупав пульс. —Мне необходимо вас осмотреть. Где-то болит? —Вот здесь..тяжело так..в груди..- тихо произнёс мужчина, приложив ладонь в область сердца.- Как будто плиту каменную положили..так давит.. Максимилиан изменился в лице. Оно приобрело жесткое, суровое выражение. Он подошёл к испуганно стоявшей Марии и тихо произнёс так, чтобы князь не мог его слышать. —Позовите слуг. Его необходимо отвезти в комнату и уложить в постель. Она непонимающе посмотрела на него. Потом снова на мужа...собственное сердце ее замерло на мгновение, а после заколотилось с бешеной скоростью. Только кивнув, Нарышкина выбежала из комнаты, зовя слуг. Поднялась суматоха. Эттингер, совершенно забыв про лежащего на кровати главного пациента, осматривал Нарышкина и раздавал указания. С помощью Уварова и лакея Дмитрия Львовича доставили в соседнюю комнату и уложили на кровать. Мария смотрела на белое, испуганно-растерянное лицо мужа и ей казалось, что она сходит с ума и все это не может происходить сейчас по-настоящему. —Он умирает? - она вцепилась в Эттингера и крепко сжала зубы, чтобы те не стучали от охватившего ее волнения и страха. - Сделайте что-нибудь! —Ему нужен полный покой..никакого движения..и волнений...я ничего больше не могу сделать..аневризма, если это она, либо рассосётся сама, либо нет...- он произнёс это с неожиданным раздражением, как будто бы злился, злился на то что она задавала ему этот вопрос и требовала..требовала помощи. —Оставьте меня, доктор...- донёсся до них слабый голос и оба повернулись, посмотрев на Нарышкина.- Оставьте..помогите лучше императору... Нарышкина видела недоумение на лице Эттингера. Он как будто не понял, о ком идёт речь. Но через секунду его выражение изменилось...сперва на нем возникло потрясение, он посмотрел на неё, а у неё у самой будто бы язык присох к небу. Она не знала, что говорить да и совсем позабывала, что Эттингер ведь и не знает, к кому его пригласили..Никто не называл ему имени! Внезапно мужчина направился к выходу из комнаты, и ей пришлось бросится следом за ним и ухватить его за руку. —Постойте! —Почему вы мне не сказали? - он выглядел очень злым.- Я ответственен за жизнь пациента, но я имею право знать за чью жизнь я ответственен! Вы пригласили меня к русскому царю? К Александру Романову? —Простите..я не знаю, что вам сказать..- честно призналась она.- Не я это решала...я согласна, что вам нужно было сказать...но мы надеялись сохранить эту историю в тайне..вы же понимаете.. —Я бы не поехал, если бы мне сказали, к кому меня вызвали. Она в недоумении отступила. —Не поехали? —Я не поверю, что во всей Вене не нашлось другого врача, способного оказать медицинскую помощь столь важной особе. Простите, мадам, но я не светило медицины и не могу браться за столь сложный случай. Я немедленно ухожу. —И вы бросите нас в такой момент? И моего мужа? - теперь уже она разозлилась.- Разве вы не давали клятвы помогать больному кем бы он ни был? Или вы испугались? Признайтесь! Или вы что-то имеете против русских? Она не давала ему ответить, гневно наступая и бросая в лицо возмущение. Постепенно Максим терял свой запал и уверенность, и очевидно ее слова заставили его устыдиться. —Но я ничем не могу помочь ему. Ступор либо пройдёт сам либо...как и аневризма..нет лечения..- он внезапно прислонился к стене и закрыл руками лицо в смертельной усталости.- Мне страшно жаль..но все что мы можем сделать -это молиться... Впрочем, только вы. Я в Бога не верю.. *** Комната для занятий залита ярким летним солнцем. На большом дубовом письменном столе - блюдо с клубникой. Крупные, красные ягоды пахнут так сладко и выглядят такими сочными, что рот наполняется слюной. Саша оглядывается - в комнате никого. Только он и клубника. Нестерпимое желание поесть ягод пересиливает, и он медленно подходит к столу, слыша, как поскрипывает паркет под ногами. Внутри ощущение, что кто-то оставил ее здесь, словно приманку, и все же удержаться нет сил…Подойдя к столу, он на всякий случай ещё раз оглядывается и схватив ягоду, быстро сует в рот. Следом ещё одну..сладкий сок наполняет рот, заставив зажмуриться от удовольствия. —Ваше Высочество…- мягкий, знакомый, бархатный голос заставляет испуганно вздрогнуть. На плечо ложится рука. Саша не не оборачивается. Он не видит мужчину за его спиной, но сердце замирает в испуге. Кажется, кусочек клубники застрял где-то в горле, и он вот-вот начнёт кашлять. —Что вы тут делаете? —Ничего. —Ничего?- тихий смешок. Александр слышит мысли учителя. «Ничего? Здесь только вы и клубника. И вы хотите сказать, что ничего с ней…не делали?» «Я ее съел..немножко..две штучки..- он вздохнул и опустил голову. —А ну-ка…- Его Сиятельство обходит его и опускается на стул стоящий возле стола. Он улыбается, и вокруг глаз его, умных и добрых разбегаются лучики из морщин. Морщины идут ему. Внезапно мужчина берет его руку и разворачивает ладонью вверх. Александр чувствует, как лицо его заливает горячая краска. Его Сиятельство медленно подносит эту руку к своему лицу и вдыхает запах. —Клубника…вот этой рукой ты брал ягоды?..Не волнуйся…я никому не скажу…- к ужасу Александра, он суёт себе в рот сразу два его пальца и начинает облизывать. Александр вырвал руку и…проснулся. Обрывки странного сна, как клочья тумана пронеслись в сознании. Александр уже не мог вспомнить, что ему снилось, но помнил, что сон был неприятный. Он потянулся, чуть приподнялся на кровати и огляделся. Вчера он заснул в спальне у Маши, а сейчас вокруг были незнакомые стены какой-то совсем другой комнаты. Было темно из-за плотно задёрнутых штор, но все же по пробивающейся полоске света он понял, что уже утро. Поблизости раздался шорох - это проснулся, дремавший на стуле в углу Филимон - старый слуга Нарышкиных. Александр удивился, увидев его в комнате, но не успел спросить, что он тут делает. Филимон уже заметив, что он проснулся, вытаращил глаза, вскочил и с криком: «государь пробудился!» выбежал из комнаты. Через мгновение в спальню зашла Нарышкина, за ее спиной Александр увидел маячившего Уварова, у которого был совершенно безумный вид. —Маша! Что случилось..? Я не могу понять…- он снова в недоумении огляделся. Женщина присела на кровать и лицо у неё было такое, будто она увидела призрак. —Слава Богу…слава Богу…!- она взяла его лицо в ладони, а потом внезапно крепко обняла. Ее объятия напомнили Александру о неудачном завершении этой ночи. Он испытал сперва смущение, а после волнительную дрожь…теперь, когда она была в его объятьях, ему казалось, что вот сейчас они могли бы все наверстать. Вернее, он ДОЛЖЕН наверстать. И забыв о своём недоумении, он украдкой поцеловал Марию в шею и крепче сжал в объятьях. Она высвободилась и посмотрела возмущённо, что ей очень шло. Вот это серьёзное выражение глаз, приподнятая бровь и чуть приоткрытый пухлые губы... Александр игриво провёл рукой по распущенным тёмным волосам и стал расстёгивать пуговички на воротничке у платья. Она вскочила, потрясённая. —После всего что вчера было...ты можешь...этого сейчас хотеть?! —Не думал, что ты это воспримешь на свой счёт. Мне жаль, что я тебя разочаровал, но..- уязвлённый, произнёс он, но не докончил фразы. —Разочаровал меня? - она перебила его и вся переменилась в лице.—Саша..ты знаешь, какой сегодня день? Удивленный таким вопросом, он ответил, что воскресенье. Тревога между тем охватывала все сильней. Было чувство, что он явно не понимает что-то..что он нечто пропустил. И снова: почему он проснулся в другой комнате? Почему здесь при нем сидел слуга? —Маша, что происходит? —Ты не помнишь, что было с тобой вчера? Совсем не помнишь? - у неё был ужас в глазах.- Сегодня понедельник! Ты был без сознания целый день! Несколько секунд понадобилось на осмысление этой фразы’ Александр в растерянности сел на кровать. Мария присела рядом, взяла его руку в свою и мягко, вкрадчиво начала говорить..какие-то совершенно немыслимые вещи. Просто бред. Что он бродил по улице, с кем-то разговаривал, что после впал как будто в сон и так лежал без движения сутки, глядя в одну точку. Он попытался вызвать в памяти воспоминания и снова всплыли обрывки сна...или не сна? Ему снилось что-то плохое, но единственное, что он помнит четко, - как они лежали в постели и он оказался бессилен.Он был зол и расстроен, а потом уснул.. Дверь открылась, и на пороге возник Виллье с чашкой в руках. Лейб-медик поклонился, улыбнулся и обменялся с Нарышкиной взглядом. Та быстро вышла из спальни, закрыв дверь. —Александр Павлович...вот...выпейте..вам чаю..- Виллье присел на то место, где сидела Маша и сунул ему под нос чашку. Внутри было нечто зеленовато-желтое, а на дне как будто плавали какие-то корешки. Александр посмотрел на медика. —Что это? —Успокоительный отвар. Очень полезный. Вам надобно поспать.. —Благодарю вас, но я выспался. Я только что узнал, что спал сутки..- он отодвинул чашку, и Виллье робко поставил ту с блюдцем на прикроватный столик. Внезапно Александра охватило страшное, жгучее желание взять эту чашку с чаем и выплеснуть содержимое врачу в лицо, а чашку с блюдцем швырнуть об стену. Он содрогнулся от собственной мысли. —Как вы себя чувствуете, Ваше Величество? - тот приложил ладонь к его лбу и это вызвало новую волну ярости. Александр отодвинулся на всякий случай. Эта робкая, какая-то ужасно фальшивая улыбка на лице лейбл-медика его взбесила. Что он скрывает от него? —Великолепно. Мне надо одеться и поехать в Хофбург. Я кажется злоупотребил гостеприимством Дмитрия Львовича..- он сделал попытку встать, но Виллье удержал его за плечи. —Вам нельзя вставать! Ну что вы! Ни в коем случае! Болезнь ещё сильна. Никакой нагрузки.. —Я же сказал, что хорошо себя чувствую. Я желаю встать! - он попытался придать голосу металл, но вышло плохо и тот дрогнул. —Александр Павлович, вы недооцениваете..серьёзность болезни..умоляю вас лечь в кровать..! —Хорошо, я лягу. -С неожиданной покорностью ответил он и демонстративно откинулся на подушку.- Тогда велите сюда принести завтрак. Я кажется сутки ничего не ел. И пусть Фёдор ко мне зайдёт. Александр демонстративно лёг под одеяло, натянув то едва не до подбородка. Виллье,довольный, поспешил исполнять приказ, напомнив ему напоследок о необходимости выпить чай.Полежав ещё несколько секунд после того как закрылась дверь, Александр резко встал, услышав тихий, едва заметный щелчок. Нет, быть не может! Он верно плохо расслышал...показалось.. Вскочив с кровати, Александр дернул ручку двери. Заперта. Его закрыли! Он так стоял у двери, потрясённый, не в силах поверить, что ЕГО могли запереть. Потом занес руку и хотел уже начать громко стучать, как неожиданно ключ вновь повернулся и он увидел Уварова. —Фёдор Николаевич! Ну наконец-то! Что это значит? Уваров вошёл в комнату и встал спиной к двери, загораживая проход к ней. Вид у него был испуганный и несчастный. —Вы посылали..ээ..нужно чего?- с глупой улыбкой спросил он. —Да! Выйти из комнаты. Почему меня запирают на ключ? —Вы не подумайте..Господи..это только для вашего блага..для безопасности, я клянусь! Это Виллие велел..по согласованию с князем Разумовским и ..вашей матушкой…и Константин Павлович тоже..тут..здесь..было собрание..это чтобы вы не убежали без одежды под снег.. Александр выслушал эту нелепую тираду, произнесенную извиняющимся тоном и решительно сделал шаг вперёд. Уваров буквально прилип к двери, вжавшись в ту спиной. —Не велено..Александр Павлович..не сейчас..- он умоляюще смотрел на него. —Кому ты служишь, Федя?- тихо, с укором произнес тот.- Не стыдно тебе? Или ты ещё обижаешься на меня? Так ведь я же попросил прощения.. —Я? Да помилуйте…какие обиды…это все ради вас..тут такого страха нагнали вчера..вы больны…но вас вылечат скоро..не волнуйтесь! —Я похож на сумасшедшего, Федя? Я тебе дал приказ. Отопри и дай мне пройти… Уваров застыл на секунду, а потом с грохотом дернул дверь и бросился вон. Щелкнул замок и раздался топот убегающих ног. Фёдор Уваров! Его преданный, любимый, храбрый вояка и балагур, клявшийся никогда его не бросать..ничего не боявшийся…убегал от него! Александр в прострации присел на кровать. Он подумал только о том, что если будет кричать и ругаться, то лишь убедит в правильности их решения. Голова была совершенно пуста..ни одной идеи и стоящей мысли..А может он действительно сошёл с ума? Или может это сон? Он схватил стоявшую на тумбочке чашку и выпил содержимое в два глотка. На последнем едва не подавился, ощутив комок в горле. Слёзы потекли по щекам, хотелось выть и рыдать, и он зажал себе рот. «Тогда я не встану…раз они не хотят меня выпускать..я буду лежать..пусть подавятся..» Он лёг на кровать и отвернулся к стене. Веки постепенно отяжелели и его вновь сморил сон. Александр снова проснулся от постороннего звука. Ему послышалось, что хлопнула дверь. В комнате было светло - кто-то раздвигал гардины. Он сел и взглянул на стоявшего возле кровати человека. Он узнал его. —Здравствуйте..Прошу прошения, если вас разбудил. Вы помните, кто я? Меня зовут.. —Не нужно представляться. Я помню вас. Хотя мне начинало казаться, что вы мне приснились..вы исчезли…и появились опять..Я надеюсь, вы не плод моего воображения?- Александр неожиданно ощутил облегчение. —Нет, что заверяю, что Ваши глаза вас не обманывают. Вы позволите?- человек указал на стул рядом. —Да, садитесь, Максимилиан. Если вы не принесли ничего, чтобы меня опоить, я вам рад. Доктор Эттингер сдержанно улыбнулся. —Ваше Величество…я должен извиниться, что в тот раз ушёл. Но меня ввели в заблуждение, как я понимаю. Александр на удивление не ощущал никакого волнения. Только странный туман в голове и вязкость, медленность мыслей. Должно быть отвар Виллие так действовал. —Меня тоже. Мне сказали, что я ночами где-то блуждаю..что я потерял память..Я сумасшедший? Кажется, здесь все так считают… —Я так не считаю, Ваше Величество. И если вы мне доверитесь, и поможете, я обещаю это всем доказать.