V. Исповедь

Порывы совсем не по-весеннему холодного ветра с дождём били в лицо. Погода, ещё такая чудесная днем, внезапно испортилась, как будто робко ступившая весна испугалась чего-то и бросилась прочь, вновь отдав город зиме. На несколько мгновений, едва Александр вышел на улицу, ему показалось, что все исчезло вокруг — прохожие, экипажи, дома и деревья. Дул только ветер, и светила холодным, стальным светом луна. Забравшись в своей экипаж, он вжался в самый угол кареты. Взглянул на свои руки — те тряслись мелкой дрожью. Он сжал их в кулаки, откинулся на сиденье и зажмурил глаза, призывая себя успокоиться. Его тело, его несчастное тело, снова вышло из-под контроля. Он ушёл, он сбежал, потому что почувствовал, что если останется, то остальные могут увидеть его страх. Уже проехав полпути, он вспомнил про мать и сестру. Они будут недовольны его бегством, это так некрасиво, так странно...Что скажет Катиш? Он знал, что она сможет понять его, она всегда его понимает, но и она осудит. Она считает, что необходимо быть сильным. Она прощает ему его слабости из любви, но все же это мучительно, вызывать её жалость и сострадание. Бегство — вот вся его жизнь. Она состоит из попыток прикрыть это малодушное желание избежать чего-то ужасного..ведь если они увидят его страх, они не простят ему. Слабых не любят, их удостаивают лишь презрением и жалостью. Он знает, что он слаб. Что достоин презрения, но все же не готов дать ИМ судить себя, растерзать. На подъезде к Хофбургу, выйдя из кареты, Александр ощутил уже знакомое чувство - за ним наблюдают. Оглянувшись, он увидел возле ограды высокую мужскую фигуру, которая, едва он заметил ее, двинулась прочь. —Ваше Величество, - к нему подбежал один из дежурных гвардейцев. - Все в порядке? Тут только он обнаружил, что с неба льёт дождь, а он стоит, застывший, возле кареты и смотрит…куда-то туда, в тёмные линии улицы, заворожённый светом фонарей в кляксах луж из растаявшего снега. Сколько он так стоит? Александр взглянул на вытянувшегося перед ним по всей форме молодого мужчину в мундире, который стоял здесь, весь как струна, под дождём, чтобы его охранять и подумал, что никто, никто из них не поможет. Все бессильны его защитить. Едва он вошёл во дворец, весь промокший, ему доложили, что его дожидается посетитель. Кто может прийти к нему так? Не иначе как что-то ужасное, срочное…Алексей? —Князь Чарторыйский, Ваше Величество. Чрезвычайно желал Вас дождаться. Императрица его приняла. Чувствуя безумное сердцебиение, Александр все же заставил себя прежде отправиться переодеться в сухое. Мысль, что Адам здесь, где-то в комнатах, и это не наваждение, не сон, вызывала в нем изумление и радость. Он так нервничал, что переодеваясь, не мог даже руку просунуть в рукав чистой рубашки. Долго умывался и даже зубы почистил, сменил все белье, а после сел у камина и велел принести себе чаю. Он ждал, стараясь привести себя в чувство. И не выдержал. Встал, вернулся в свою спальню, открыл ключом ящик стола и достал маленький темно-коричневый флакон. Открыл и поднёс к носу, вдыхая острый, пряно-сладкий, дурманящий запах. —Князь Чарторыйский, Ваше Величество…как быть? Он все дожидается..сказать, чтобы завтра пришли? —Ах да...- Александр изобразил озадаченность. - Я забыл. Скажите, что я жду его. Пусть зайдёт. Тогда он тоже сидел в этой комнате, и так же горел тускло камин красным светом. Кажется, он был за столом. Он писал…дверь тихо открылась, и вот он вошёл похожий на видение из прошлой жизни. Святый Боже, как долго они не встречались! Но неужели… —Ваше Величество… Александр резко встал, позабыв о данном себе обещании держаться небрежно. Адам стоял в дверях кабинета. Никакой чёрной вуали, накидки и прочего маскарада. Это не наваждение, вот он, живой, перед ним! Все химеры вдруг растворились, и вот уже Александр, не понимая себя и что делает, спешит к нему и обнимает, как старого доброго друга. —Как я рад… как я рад тебя видеть! На лице Чарторыйского недоумение, растерянность. Не такого приема он ожидал. Александр в смущении отступил, сам испугавшись такого порыва. Ведь он даже не знает, с чем тот пришел… Некоторое время оба молчали, смотря друг на друга, и Александр с легкой тревогой думал, сильно ли он изменился? Он облысел, это слишком заметно. Обозначился второй подбородок и фигура далеко не изящна. Появились морщины. Но это жизнь..ведь это можно простить? —Мне сказали, что ты на балу у короля Франца. Я думал в другой раз зайти, но Элиза.. предложила дождаться. И снова звучит ее имя. Совсем как и раньше в их разговорах. Александр улыбнулся невольно подумав, что на этот раз Лиз сыграла добрую роль. —Я промок и замёрз. На улице ужас что такое. Садись, выпьем чаю. Адам кивнул. —Сначала я не понимал. Он выражался очень туманно. Кажется, он и сам был не уверен, о чем может просить. Но потом, когда он упомянул Элизу, заговорил о том, что понимает мою обиду на тебя…- Адам сделал паузу и вздохнул. - Больше всего меня вывело из себя, что он попытался вмешать сюда Лиз. Понятия не имею, что за воображение там, но это было так мерзко, что я даже не стал заканчивать разговор. Александр слушал и смотрел на догорающие дрова в камине. Нервная дрожь его отпустила. На смену ей пришло расслабление и опустошенность. —Каслри прав. У тебя, наверное, есть причины быть мной недовольным…- тихо произнёс он. - Я огорчился, когда в Пулавах тебя не застал. Твоя семья…твои мать и сестры были так гостеприимны. И все же без тебя визит этот…показался мне пустым. Он услышал, как скрипнул стул рядом - Адам подался вперёд. —Это не вопрос личных обид. Я не играю в грязные игры. Ты был мне другом. Я бы не поступил так невзирая ни на что. Александр закрыл глаза, испугавшись охватившему его волнению. Его переполняли чувства, но они были в таком хаосе, что он не мог бы даже сказать наверняка, что именно чувствует. —Мне было больно от того, как все было…но я тебя не виню. Эти люди…как и те, что были тогда..они судят обо всем по себе. Они и на твой счёт ошибаются. Александр слушал его голос - спокойный, бархатистый…приятный. Он любил этот голос за его ровные ноты, за нежную витиеватость всегда несколько грустных речей. Ему никогда не было важно, что Адам ему говорил, он любил то, как тот это делал. Какие выбирал интонации…как строил фразу. Как кривил изредка тонкие губы и иронично поднимал брови. Любил его красивое лицо. По крайней мере Александру оно всегда казалось красивым. Он любил в нем эту безысходную грусть, которую ему хотелось развеять и убедить друга в том, что в его власти его осчастливить…ну хоть немного. —Мне кажется, в последнее время, что я начинаю сходить с ума. Мне мерещится всякое..и даже мерещился ты…- Александр говорил и сам до конца не понимал что. Про войну, галлюцинации, кошмары, мертвые улицы и блуждания во сне. Про то, как начал терять время, как будто кто-то крал его память. Про то, что он совершенно один. Он особенно хотел подчеркнуть это - не называя имён тех, кто его так внезапно оставил. Здесь, в Вене, он погряз в тяжёлых путах своей репутации легкомысленного ловеласа, но все это лишь видимость, ложь. Он одинок, он ни к кому не привязан и никто не привязан к нему. Ему сказали, что он даже хотел умереть, хоть сам об этом ничего и не помнит. Но что он помнит сам о себе? Его давно уже не существует... он лишь маска, лишь тень себя самого. Эту маску так страшно отринуть и увидеть, что за ней. Вдруг ничего? И Александр внезапно понял, что плачет, и удивился. Даже плакал как будто не он. —Саша... - Адам встал и, подойдя к нему, опустился на корточки рядом, положив руку на подлокотник кресла. —Ты знал лучшую часть меня. Ты знал того, кем я хотел быть. Но уже, наверное, не стану... Он видел направленный на себя взгляд, как будто сквозь пространство и время. Так однажды, много лет назад два молодых человека сидели, прощаясь, в холодной гостиной, и оба не знали, увидят ли друг друга ещё. О, как он страдал, как рвалось его сердце... И как и тогда Адам первый приблизил свое лицо и коснулся губ его. Нет, не самих губ, только уголка их... Александр взял это лицо двумя руками и соединил их губы так, как хотел в этот момент. Он целовал его и, чувствуя, что Адам отвечает, не испытывал уже робости, страха, как раньше. В какой-то момент Чарторыйский, придя в себя, встал и отшатнулся в испуге. Александр ясно читал в его взгляде протест, но не тот, что идёт от сопротивления души и тела, а тот что диктует разум, который воспитан по строгим канонам морали. Он говорит ему: «Это неправильно, так быть не должно». Его разум когда-то тоже так говорил. Он это до сих пор твердит ему где-то на закоулках его сознания. —Саша..я не могу. Так нельзя. —Слишком много «нельзя». Прости. Я устал от этого слова. Зачем мне лгать себе и тебе? Если тебе противно, то прости меня. —Мне...не противно.- Адам помолчал.- Но я знаю, что это неправильно и что-то внутри меня противится этому. —Так же как противилось любви к Лиз? - Он хотел уязвить его. Адам отвернулся, нахмурившись. —Я любил тебя. Но ты ведь и так это знаешь. И знал. Он видел, что его слова пугают и сбивают Адама с толку и был рад этому. Александр только хотел, чтобы он оценил хоть немного, это признание... чего оно стоит. Пусть видит, как низко он пал. Он подошёл к нему, онемевшему, и стал развязывать шелковый галстук. Адам позволил распустить узел голубого платка и открыть шею и горло. И припасть к ним с поцелуем...ощутив забытый давно запах лимонника. Удивительно, столько лет, а все те же духи... Александр целовал его в шею, расстёгивая мелкие пуговицы на жилете, облегающим талию сурово и жестко. Адам даже не пытался его оттолкнуть, и только когда Александр медленно опустился перед ним на колени и стал расстёгивать пуговицы на хлястиках брюк, попытался убрать его руки, но так неуверенно, что он ни на секунду не подумал остановиться. Как часто он представлял это! Было так приятно чувствовать его возбуждение, слышать, как мучительно Адам вдыхает через нос воздух и старается изо всех сил подавить стон. Как в бессилии сжимаются в кулаки его руки, и наконец опускаются на затылок внизу, поощряя движения головы. Он поразительно быстро излился ему прямо в рот, и когда Александр поднялся с колен, то увидел в карих глазах потрясение. Чем он более шокирован? Тем что позволил сделать все это с собой или тем, что получил удовольствие? Он так же позволил потом взять себя за руку и отвести в темную спальню, усадить на кровать. Александр видел почти трогательную растерянность и непонимание у него на лице: что делать? И делал все сам. Не раздевая, уложил на спину и лёг сверху, прижавшись, чувствуя, как мучительно натянул ткань панталон его собственный член, уже давно возбужденный. И целуя в губы и шею, стал тереться о тело под ним. Адам, ужасно напряжённый вначале, расслабился, и в какой-то момент руки его заскользили по плечам и спине Александра, обнимая в ответ. И, хоть на поцелуи он отвечал только в полсилы, не было сомнения в том, что все происходящее ему нравится. Чувствуя, что больше не может терпеть, Александр лег на бок, взял его руку и прижал ладонь себе к паху. Адам понял эту безмолвную просьбу - он просунул ее в прорезь белья, обхватил рукой твёрдую плоть и начал поглаживать, сначала медленно, потом все быстрее, заставляя Александра толкаться навстречу движениям руки. В какой-то момент он убрал эту руку и сам несколькими резкими движениями ладони довёл себя до разрядки. Потом они просто лежали рядом, молча, из темноты смотря друг на друга, пока обоих постепенно не сморил сон. Проснулся Чарторыйский один. Часы показывали девять утра. Одевшись, он нашёл Александра сидящего за столом в кабинете в соседней комнате. Тот пил чай и сосредоточенно что-то писал. Увидев его, он отложил перо и улыбнулся. —Доброе утро. Мне нужно отъехать ненадолго, но я рассчитываю вернуться к обеду. Ты можешь дождаться меня, если хочешь, пообедаем вместе. —Нет, я выйду с тобой, - Адам застегивал жилет и, встав перед зеркалом, стал завязывать шейный платок, наблюдая через отражение за Александром. —Ты вряд ли знаешь. Бонапарт сбежал с Эльбы. Вчера об этом нам всем сообщили на балу у Франца. -На удивление, Александр произнёс это спокойно, как будто новость о побеге диктатора была событием совершенно обыденным. Он запечатал письмо и убрал в карман. Адам перестал завязывать узел и, потрясённый этим сообщением, повернулся к нему. —И что теперь? Что ты намерен делать? Это ведь совершенно…может все изменить.. —Всё, что должно измениться, переменится так или иначе. - Он подошёл к нему и с улыбкой стал сам поправлять ему галстук, завязывая. —Ты на удивление спокоен. Эта новость не огорчила тебя? —Огорчила. Но сегодня уже не так, как вчера…- Александр убрал руки, спрятав их за спиной. Взгляд его упал на губы мужчины. Адам опустил глаза и, подавшись навстречу, неловко коснулся своими губами его рта. Александр ответил на поцелуй лишь слегка, сделав тот целомудренным, но от того не менее приятным. —Выйдем вместе. Я отвезу тебя. - Он взял свой сюртук. - Поговорим по дороге. Выходя из дворца, они встретили сначала княгиню Екатерину, которая, как оказалось, спешила к брату сама. Увидев его с Чарторыйским, она в некотором замешательстве притормозила, и Александр обрадовался. Он предполагал, что она могла бы устроить ему сцену по поводу вчерашнего бегства с бала, но знал, что при посторонних не станет этого делать. Он сказал сестре, что спешит и сам зайдёт к ней чуть позже. Можно было надеяться, что за это время Катиш остынет. Вторая встреча обрадовала его ещё меньше. Уже на улице, у ворот, они столкнулись с Аракчеевым. Алексей выходил из кареты, и Александр вспомнил, с досадой, что сам велел ему явиться с утра. Лицо Алексея, когда тот увидел с ним Чарторыйского, изменилось от изумления до явственно отразившейся на нём ярости. Он побледнел, и вся нижняя часть лица его, как бывало всегда, когда он страдал или злился, будто бы одеревенела и сжалась. Аракчеев поздоровался с ними по форме, несмотря на очевидно проступившие чувства, и поинтересовался спокойно: велит ли государь ему ждать? — Я не знаю, когда я вернусь. Располагай своим временем. Сегодня я спешно занят до вечера. Алексей резко кивнул и, совершенно игнорируя присутствие Адама, развернулся и направился обратно к карете. Только излишне громко хлопнувшая дверца могла намекнуть об испытанном им недовольстве. Александр увидел на лице Чарторыйского выражение брезгливости. —Он все ещё при тебе… —Он хороший подчинённый и надёжный соратник. И его недостатки известны мне даже более, чем тебе. Но обсуждать Аракчеева мы не будем. Адам, не возразив ничего, открыл дверцу и забрался в карету. *** Katrina встретила Александра в роскошном, дамасского шелка голубом халате, расшитом райскими птицами. С распущенными золотистыми локонами, небрежная, полусонная, томная, она была так хороша, что красота ее казалась ненастоящей. —Я никак не ждала Вас так рано, Ваше Величество…- княгиня Багратион изобразила удивление. Александр коснулся губами протянутой маленькой ручки, отметив, что несмотря на то, что он якобы поднял ее с постели, Katrine успела уже надушиться. Они прошли в её покои, где слуги уже спешно накрывали завтрак, и присели на маленькую китайскую софу. Кatrine закинула ногу на ногу, как бы невзначай оголив почти полбедра, и взгляд Александра невольно устремился к гладкой, хорошенькой ножке. Он достал письмо и протянул женщине. —Это необходимо доставить в Париж. Как можно скорее. Княгиня внимательно посмотрела на конверт, кивнула и, встав, убрала его в ящик стола. —Katrine, должен сознаться, что я потерял ваше послание, каюсь. Но содержание его мне, скорее всего, известно. Но может быть, вы..повторите его мне снова..на ушко? - улыбнулся Александр. Княгиня медленно подошла и присела к нему на колени. Она была очаровательна. Очень красива. –На этот раз, я надеюсь, что вы прежде…проявите…свою благосклонность…-наклонившись, прошептала она, развязывая полы халата. О любовных аппетитах княгини Багратион слагали легенды, и Александр понимал, что на этот раз придётся пойти до конца, нарушив данное Катиш обещание… Некоторое время он гладил ее под халатом и целовал, держа на коленях, не обращая внимания на снующих туда-сюда слуг. Затем встал, подхватил на руки и отнёс в спальню, уложив на разобранную постель. Сперва все шло хорошо, он возбудился, лаская нежное тело, формам которого могла бы завидовать сама Афродита. Katrina в отличие от Вильгельмины и Юлии была настоящей жрицей любви, умея доставлять удовольствие и себе, и любовнику. Но в какой-то момент, когда она, оседлав его, страстно двигалась сверху, Александр, вдруг, понял, что ничего не испытывает, что делает все механически, что желание пропало. Стоны Katrine его раздражали. Он испытывал отвращение к себе, словно был лишь безвольным объектом для вожделения ее горячего, влажного, голодного лона, которое теперь как будто пожирало его. Ему захотелось, чтобы она слезла с него, но он не мог оттолкнуть ее и, закрыв глаза, постарался сосредоточить все напряжение в одной точке в теле, чтобы возбуждение не сошло совсем уж заметно на нет и он смог хотя бы дойти до финала. Или хотя бы притвориться...что он и сделал в итоге. Katrina кажется, все равно все поняла. Она, наконец, слезла с него, улеглась рядом на спину и, как будто не видя его, просунула руку себе между ног и в одну минуту сама довела себя до оргазма. Потом она закурила мундштук и спальне поплыл знакомый сладковатый запах опия. Странно, но на этот раз Александру не было стыдно. В другой момент он бы бросился сам ублажать ее, чтобы не уронить себя в глазах женщины как любовника. А теперь ему было совсем все равно. Katrina что-то говорила о письме. Упоминала Меттерниха, иронизировала о тайном союзе Франции с Англией. А он отвечал машинально, считая минуты, когда будет приличным встать и уйти. Дело сделано. —Я совсем вам не нравлюсь, верно? - она улыбнулась. —Ну что ты, Катюша..конечно, ты нравишься мне. Чтобы я без тебя делал, мое сокровище..- он стал целовать ее, чувствуя немного вину, за то что разочаровал ее. —Нет-нет. Я не хочу больше так мучить вас..Вы любите кого-то другого. - Задумчиво произнесла она. - Мне это знакомо. Я была замужем за человеком, который меня не любил, а любил другую женщину. Вы ее знаете..это ваша сестра. —Катя, это была моя последняя просьба к тебе...-наконец он стоял, перед ней, все ещё лениво лежащей на постели. Ее обнаженное тело казалось ему совершенным. Он не понимал, как может ее не хотеть. - Я помню, что ещё обещал по приезде в Санкт-Петербург. Сумма будет на счету в банке. Она равнодушно кивнула, даже не взглянув на него.

***

Клеменс ожидал Александра у себя в министерстве с утра, уверенный, что после произошедшего накануне у русского императора не останется никаких оснований продолжать их конфликт. Но его спешное исчезновение с бала после известий о побеге Бонапарта показалось Меттерниху подозрительным и он высказал эти подозрения Францу, но австрийский король отреагировал равнодушно. —Мы все в смятении мой друг. Однако я не вижу серьёзных оснований для паники. Наполеон не опасен. Даже побег его с Эльбы не изменит его положения. Кажется он уплыл на каком-то корыте..у него нет действующей армии, нет денег, только горстка друзей и наёмников...- все это Франц говорил, гладя и кормя цукатами с рук своих попугаев. Один из них, цапнув короля за указательный палец, прогорланил на всю комнату «Урррра...Бонопарррт..» Франц нахмурился и посадил птицу в клетку, накрыв ту покрывалом. Меттерниху хотелось съязвить об известных всем родственных связях австрийского императора с Наполеоном. Мария-Луиза в конце концов до сих пор Наполеону жена и мать их общего сына. Такую связь просто так не прервёшь. Он бы на месте Бонапарта и сам бы заявился прямиком к своему австрийскому тестю. Александр с утра так и не явился, и Клеменс начал нервничать. В конце концов, он решился уже было сам ехать в Хофбург, когда явился посыльный, тот, который был назначен следить за дворцом и подтвердив, что император вчера вернулся домой в десятом часу, сообщил так же, что у Александра гостил князь Адам Чарторыйский. —Он приехал вчера в семь часов и пробыл до утра. Утром они вышли вдвоём, общались очень сердечно, сели в карету и отъехали.. Клеменс задумался. Чарторыйский у Александра? Означает ли это, что он внял все же просьбам Каслри втереться в доверие к жене Александра или...или сам давно уже на их стороне? Но тогда он мог рассказать ему все об их просьбах. Господи Боже! Не долго думая, он сел и быстро написал письмо. *** Когда Александр, приехав к Нарышкиным, застал у них в гостиной доктора Эттингера, он с трудом смог скрыть удивление. Максим при виде его смутился и покраснел, Дмитрий Львович, уже вполне оправившийся после болезни, как обычно стал суетиться и только Мария сохранила спокойное равнодушие при виде него. —Я к Соне. Прошу прощения, что не уведомил вас заранее. Marie, ты не проводишь меня? Княгиня молча отставила бокал с вином, который пила и они вместе поднялись наверх, в детскую. Софья с другими детьми была на прогулке, и за ней спешно послали. Александр воспользовался несколькими минутами наедине, и подойдя к женщине, робко прикоснулся к ее плечам, обнимая. — Маша, я вижу ты злишься. Я должен просить у тебя прощения. Я нагрубил тебе. Я виноват. — Ты сказал мне всю правду. Так лучше. - она произнесла это совершенно спокойно и равнодушно. Он удивился, будучи готовый к обидам и желая искать примирения. Но ее ровный тон и безразличие в голосе огорчили теперь. —Дождись ее здесь. А мне надо спуститься. У нас гости, как видишь..- она хотела идти, но он удержал ее за руку. —Да. Здесь мой врач. Я не знал, что вы с ним общаетесь. —Доктор Эттингер навещал и лечил Дмитрия Львовича, когда тот заболел. - Она аккуратно высвободила свою руку и отошла от него, встав к окну. —Маша, я вижу, ты все ещё зла на меня. Я виноват, я.. - он не понимал, почему так оправдывается. Она слушала молча, не проявлял никакого интереса к его словам. —Я же сказала, что я не в обиде. —Тогда можно спросить? - он вдруг сник совершенно. - Я хотел спросить это давно. Если бы я не был тем.. кто я есть.. ты бы на меня внимание обратила? У нас мог быть роман? Нарышкина, удивлённая этим вопросом, повернулась к нему. Наконец-то на лице ее возникло подобие волнение. Впрочем, Александр уже пожалел, что спросил. Знать ответ не хотелось. —Саша… Ты был очень мил и нравился мне. Но это не зашло бы дальше банальной интрижки. Ты не оставил мне в сущности выбора. Ты хотел и я стала твоей. —Чего тебе во мне не хватало? Будь откровенна теперь до конца. —Я не знаю. .- она задумалась.- Наверное, твоих чувств. Ты очень нежен и добр. Но ты холоден. Как и твоя дочь. В эту же минуту в комнату вошла гувернантка, ведя за руку Соню. Александр улыбнулся девочке и протянул к ней руки. Соня послушно подошла и дала обнять и поцеловать себя в щечку. Он смотрел в ее большие голубые глаза, и думал, что в них нет радости от встречи, нет жизни, только один красивый голубой цвет. И на мгновение пришел в ужас от мысли, что его дочь к нему равнодушна. И самое ужасное, что он тоже не любит ее. И ему захотелось отстранить ее, встать и уйти из этого дома, где все только терпят его. Он не знал о чем говорить с этой девочкой, которая молча села к нему на колени, обняв, и как будто бы ждала теперь следующих указаний. —Наверное поэтому меня к тебе так тянуло..- произнес он, взглянув на Нарышкину.- Ты никогда не была холодна. Ты согревала меня. Клянусь, что у меня были чувства к тебе. Мария пожала плечами и направилась к двери, чтобы уйти. —Чего бы во мне не хватало, Mаша, не думаю, что ты это найдёшь в докторе Эттингере. Она вздрогнула, обернулась и, с укором посмотрев на него, вышла из комнаты. *** —Вы смотрите на меня с осуждением. Но вы все же пришли…-Меттерних был вынужден прерваться и наконец сделать заказ официанту, который подошёл к столу в третий раз. Сидевший напротив Адам Чарторыйский заказал только чай. Его красивые руки, с тонкими белыми пальцами теребили край скатерти. Он волновался. —Я пришел потому, что вы написали, что это не по поводу дела, о котором со мной говорил лорд Каслри. Я давно не политик. —Но вы им были. Не скромничайте. Впрочем, я и правда позвал вас не для того, чтобы говорить о политике. Скажите, вы передавали Александру тот… наш разговор? Этот прямой вопрос в лоб обезоружил Чарторыйского. Он покраснел, шумно вздохнул и взялся за бокал, куда официант налил воду. —Нет. —Вы были вчера у него. Я должен был уточнить это… —Откуда вам это известно? -Адам подался вперёд. Он так сильно разнервничался, что даже Клеменс удивился. Он в общем, ещё ничего не сказал. —Вы потомок знатного польского рода. Вы - дворянин. И как я наслышан - умный и порядочный человек. Я не Каслри и не стану предлагать вам интриги. Вы слышали уже про Наполеона? Адам кивнул. —Вы были очень близки с Александром…-Меттерних намеренно спросил это с такой интонацией, что нельзя было понять - это вопрос или утверждение. Он отметил, что на высоком, с наметившейся лысиной лбу возникла испарина. —Он что-то обещал вам? —Я не понимаю..-Адам начал вставать и Клеменс ухватил его за руку. —Успокойтесь. Ваши отношения с Александром — Ваше личное дело. Просто уговорите его отказаться от притязаний на Польшу. —Я же сказал, что Вы ошибаетесь. Я ничего не могу. Мы не разговариваем с ним о политике... «Но все же вы пришли..»- эта мысль крутилась в голове у Меттерниха и не давала покоя. —Как могли бы желать вы, чтобы Польша отошла к России? Вы же сами понимаете, что это абсурд. Если только здесь у вас нет своих выгод… —Я ухожу. Вы упорно гнете свою линию, - Адам бросил салфетку, встал и, как и в прошлый раз с Каслри, направился к выходу из ресторана. Но уже намного менее решительно. И буквально через секунду вернулся, вспомнив, что забыл заплатить. Официант как раз принёс рыбу-семгу в сливочном соусе и Меттерних с аппетитом принялся есть. —Вы были очень близки с ним. Я понимаю. Дружба между мужчинами — это святое. - Он улыбнулся, взглянув на него и увидел, как расширились в страхе глаза князя. И хотя Клеменс блефовал, он теперь почти не имел сомнений. Элиар, значит, не лгал… —Я вас не задерживаю. Извините. Я все же от всего сердца надеюсь на вашу помощь. И уверяю, что я человек благодарный. И ещё, умеющий держать язык за зубами. Он наблюдал, как Чарторыйский, уходя прочь, едва не сшиб официанта и споткнулся о порог двери. На улице Адам, едва отдышавшись, поспешил к своей карете, но влезть в неё не успел, потому что его окликнули на французском. Обернувшись, он увидел стремительно идущую навстречу ему высокую мужскую фигуру. Страх едва не заставил броситься прочь, но он овладел собой и ждал, вцепившись влажной ладонью в ручку на дверце, когда незнакомец к нему подойдёт. —Здравствуйте, князь. Приношу извинения, что вас окликнул. Могу я иметь разговор с вами? Граф Аракчеев. Его французский с ужасным акцентом был так же безобразен, как раньше. —Извините, но я очень спешу..-Адам хотел дернуть дверцу, но на плечо ему опустилась рука, показавшаяся страшно тяжелой. Под глазами графа пролегли синяки , вокруг губ обозначились жёсткие складки, само лицо его выражало какую-то вселенскую муку. Даже не злобу. «Ты несчастная тварь. Ты все получил, но ты не переменился..» —Вы встречались с австрийским министром? —Что? —Здесь. В ресторане, - он показал рукой на залитые светом окна здания с дорическими колоннами,- У вас было свидание с Меттернихом. —Я не обязан вам отвечать.- Холодно произнес он. —Зачем вы явились к Александру Павловичу? Что вам нужно от него? Вы шпионите для австрийцев? —Что?!- страх сменил гнев и Адам оттолкнул Аракчеева, испытывая желание даже ударить его по лицу. —Не подходите к нему. Если я вас ещё раз с ним рядом увижу… «Ревность. Ты дико ревнуешь. Что же…Александр дал тебе отворот? Мерзкая обезьяна…» —Не смейте мне угрожать. Я вас не боюсь. Вы были мерзавцем, вы им и остались. Я вас вижу насквозь..-процедил Чарторыйский. Аракчеев молчал. Казавшиеся почти чёрными в темноте глаза мрачно смотрели под надвинутыми густыми бровями. И только раздувавшиеся от дыхания широкие крылья носа выдавали внутреннее волнение и гнев. «Ты не посмеешь. Никогда не посмеешь…» Чарторыйский забрался в карету и велел трогаться. Взглянув в окно, он увидел, что Аракчеев стоял по-прежнему на тротуаре, провожая его взглядом.