V. Исповедь

Серебристый серп месяца выглянул из-за туч и холодный свет его упал на покрытую инеем траву. Я поднял голову и глянул на небо. С него,вдруг, повалил снег. Первый снег. Крупные хлопья упали на пылающую от жара кожу лица, и в их холодном прикосновении было столько блаженства... Надо идти. Оглядевшись, я узнал поле, на котором стоял. То самое, снежное поле. Вот одинокое дерево и ворон сидит на верхушке. В ночном свете месяца поле это кажется совершенно бескрайним. Я пытаюсь вспомнить дорогу, по которой я шёл тогда...Помню, в тот раз идти было тяжко. Снег мешал. Он тогда лежал мне по пояс. Я словно плыл через снежное море и оно готово было в любой миг меня поглотить. Но теперь все иначе. Я улыбаясь себе самому. Ребёнку идти тяжело, но я не ребёнок, хоть и помню самого себя, прошлого, до мелочей. Спокойно ступаю по мокрой траве и иду вперёд, по лунной дорожке. Удивительно тихо. Ворон на дубе застыл, и приблизившись к дереву я отчетливо вижу, что птица эта ненастоящая. Чучело ворона мёртво застыло на ветке. Снег усиливается, превращаясь в метель, и я спешу поскорее, прикрыв от ветра рукой лицо. Я чувствую жар и духоту. В груди все стеснило. Куда я иду? Удивленный, я останавливаюсь и пытаюсь вспомнить дорогу...И не могу. Метель швыряет в лицо пригоршни снега и они застилают глаза. В один миг исчезает и поле и месяц на небе - вокруг меня одна белая пелена. Внезапно я вспоминаю, что где-то впереди должна быть церквушка. Да-да! Теперь я уверен в этом наверняка. Там можно спрятаться от непогоды. Я иду сквозь метель, буквально наощупь, и вижу, что снег покрыл уже траву на земле и слой его белый и плотный растёт с каждой минутой. И вот уже ноги снова проваливаются и каждый шаг увязает в сугробе. Не в силах сопротивляться метели, я падаю в холодное снежное покрывало и так неподвижно лежу, готовый погибнуть. Внезапно все стихло. Метель улеглась. Подняв голову я вижу прямо перед собою очертания деревянной постройки. Вновь вышедший из-за туч месяц посеребрил покосившийся крест. Поднявшись и отряхнувшись от снега, я поднимаюсь по старым ступенькам и в облегчении дергаю дверь. Спасение! Я снова спасён и упав на колени воздаю хвалу Богу, который дал мне ещё один шанс. Невероятное облегчение наполняет мне душу и в сердце и мысли снисходит покой. Я не чувствую больше ни страха, ни жара ни холода. Спокойно сажусь на скамью у стены. Я знаю: церковь тоже ненастоящая. И поле, и месяц и даже метель. Все это декорации, которые создал Господь. Прислонившись к стене, я улыбаюсь, смирённый и восхищенный мудрым его замыслом. Дорога до дома его была нелегка, но все же я смог найти в себе силы и добрался сюда. Да-да, теперь я совершенно не сомневаюсь, что куда бы не держал я свой путь, теперь я дошёл. Санкт-Петербург Февраль 1817 Императрица попросила служанку раскрыть шторы. Серый, привычно унылый утренний свет наполнил спальню. Елизавета села в подушках и некоторое время смотрела на летящий мокрый снег за окном. Ужасная слабость, которую она ощущала, едва только проснувшись, вызывала желание укрыться вновь одеялом и, забывшись, снова заснуть. Служанка поставила на прикроватную тумбочку белую фарфоровую чашечку с чаем, маленькую вазочку с нарезанными фруктами и быстрыми, отточенными до мелочей движениями стала наводить порядок в комнате своей госпожи, не встречаясь с ней взглядом. Елизавета не любила шума и суеты, и слуги , зная о том как та ценит уединение, старались выполнять свои обязанности так, чтобы оставаться в том ее присутствии почти незаметными. —Соня, вернулся ли вчера император? - Елизавета произнесла это, не глядя на девушку, на чистом русском, на котором всегда говорила с прислугой. —Нет, Ваше Величество, ещё нет. Но доктор Эттингер подошёл и вас ожидает. Императрица, тяжело вздохнув, приподнялась, отбросила одеяло и потянулась за лежавшим на стуле халатом. О Боже, каким он ей показался тяжелым! —Причеши меня. А после зови. Когда Максимилиан вошел в спальню, Елизавета, с убранными на скорую руку волосами, сидела возле трюмо и рассматривала своё отражение в зеркале. Сейчас, когда Софья причесывала ее, она обратила внимание, что в волосах ее, пепельно-русых появились серебристые нити. Раньше она не замечала, не видела их, как и морщин на лице. Они были, конечно, но подходя к зеркалу, Елизавета умудрялась каким-то образом по-настоящему на себя не смотреть. В эти несколько месяцев она ..нет, не постарела внезапно. Она просто, наконец, увидела себя такой, какая теперь она есть. Елизавета увидела, какой ОН должен видеть ее. Ей тридцать восемь! Она же старуха...разве кто-то захочет на неё смотреть? А вот эти мелкие красные пятна на лбу и щеках..Максимилиан сказал, что это лопаются маленькие сосуды под кожей. Как будто от объяснения этого ей может стать легче… —Да, с таким лицом мне не на что даже рассчитывать…- ее тихий голос был полон горькой иронии. Императрица обернулась к стоявшему позади неё доктору и улыбнулась.-Садитесь. Максимилиан сел, как и обычно, на самый краешек стула. Он выглядел напряжённым и по лицу его, со сдвинутыми мрачно бровями, она догадалась, что разговор их будет не из приятных. Она даже догадывалась, о чем он скажет теперь… —Ваше Величество, я бы хотел порадовать вас, но мой долг быть до конца откровенным,- он сделал паузу.- Я полагаю, что не только роды, но и даже беременность может иметь для вас роковые последствия. Теперь, когда я уверен, что вы не в положении, как думали прежде…я испытываю облегчение. Она знала, что он скажет об этом. О ее нездоровье последние десять лет твердят все врачи. Максим продолжал говорить что-то ещё, но императрица не слушала, разглядывая изображения розовых кустов на обоях. Она знала. Но все же была надежда. Единственный для неё шанс…что-то дать Александру. Неужели ребёнок - слишком большая награда? Так странно. Еще недавно ей казалось, что все вожделения в ней уже умерли. Оттого отражение в зеркале и в глазах мужчин не волновало вовсе. Зачем же теперь в ней что-то проснулось? Зачем теперь она посмела мечтать? После той ночи в Вене между ней и Александром не поменялось ничего. Они по-прежнему мало говорили друг с другом, он избегал ее даже больше, погруженный в дела. Никаких объяснений и примирения. Одним словом, все как всегда. Елизавета приняла это, списав то, что между ними случилось, на порыв собственного расстроенного воображения. Она испугалась за жизнь Александра, что-то придумала там и пришла к нему, фактически спровоцировав эту близость. Она хотела этого сама и убедила себя, что и Александр хочет. Слова Максимилиана сыграли с ней злую шутку. И сама эта ночь и то,как хорошо было ей с ним тогда - все это не имело ничего общего с привычной реальностью. От того Елизавета так удивилась, когда император, значительное время спустя, уже по их возвращению в Россию, как-то вечером сам появился на пороге ее спальни. И это точно не был порыв, как тогда. Он пришел к ней с конкретной целью, и цель эта была ей вполне ясна. Он хочет,чтобы она родила ребёнка. Не нужно было произносить этого вслух - доктор Эттингер между ними стал посредником. Теперь, когда все произошедшее между ними обрело расчетливую ясность,она, вдруг, поняла, как многого страшится. К примеру, самой себя. Помнит ли Александр, каким было ее тело когда-то? Столько лет тихой ревности и ощущения превосходства и вдруг, теперь, когда он лёг к ней в постель, она почувствовала себя ужасно некрасивой. Ей казалось, он обязательно заметит все эти «потери», что произошли с годами - и лишенную былой упругости грудь, и кольца морщин на лице и на шее, и мелкие складки на талии, и ужасные эти синие звездочки на ногах. Заметит, как она постарела. Вдруг,он испытает к ней отвращение? Темнота ночи, должно быть, стала спасением. Александр не стремился как будто и вовсе ее разглядывать. Он был с ней недолго, был физически, но сердцем и мыслями казался совершенно от любых чувств закрыт. И Елизавета лежала, сжимая внутри себя в колючий комок, рвущиеся наружу свои чувства..Он, несомненно, вновь принял все это за холод. Что она из чувства долга «допустила его». А ей так хотелось с ним быть такой же страстной ,как в ту венскую ночь…но увы. Насколько прекрасной была тогда их близость, настолько же холодной, напряженной и вымученной вышла она теперь. Елизавета только надеялась, что шанс ещё есть…если у неё будет ребёнок, его ребёнок, это сможет все изменить. Она не настолько наивна, чтобы не понимать: она сама ему уже совершенно не нужна. Ни как друг, ни как жена ни как любовница. Утром, пряча, как ей показалось, разочарованный взгляд, он спросил разрешения иногда приходить к ней. А она вместо того чтобы сказать, что это доставит ей счастье, ответила «разве я могу вам запретить?» И в ужасе от собственных слов, спохватившись, добавила: «я нисколько против этого не возражаю.» Она не возражала, если бы он спал у неё хоть каждый день, но Александр приходил не часто - примерно раз или два в месяц, заставляя ее тихо сходить каждый вечер с ума, гадая « не сегодня ли?» В этих свиданиях не было и тени страсти, хотя она как могла старалась быть к нему нежна. Если бы Александр дал хотя бы тень надежды, что ищет этой близости сердцем, а не умом, о, какой бы бесконечно счастливой тогда она стала! Как бы в ответ горячо любила его! Но в механических его, холодных ласках была лишь вынужденность. Ни одного настоящего поцелуя в губы, и только в короткие минуты, когда муж засыпал рядом с ней,она позволяла себе украдкой прижаться и голову склонить ему на плечо,так обозначив близость. Иногда он, сквозь полусон даже заключал ее в объятья и укрывал,заботливо одеялом. Но утром почти всегда уходил до того как она просыпалась.. Целый год. Боже, Александр превратил всё это в пытку! Елизавета одновременно была с ним и была совсем одна. И неизвестно, что было хуже… ведь она привыкла жить в спокойствии столько лет. До какого момента бы все это длилось, Бог знает…? И вот два обморока на прошлой неделе, головокружение, дурнота…Елизавета с затаенным сердцем прикладывала руку к животу и надеялась: может быть…может быть…? Нет. Она не беременна. Она больна. Ее тело бессмысленно, оно не способно давать ни жизни ни наслаждения. —Вы сказали императору? - наконец произнесла она, взглянув на Максима. Тот покачал головой. —Но вы скажете? —Я обязан. Она кивнула. Теперь, когда Александр узнает, что у них не будет детей, она будет ему уже совершенно не нужна. *** Из письма доктора Эттингера Леопольду Брейру Мне стыдно, мой друг, что за все время моего пребывания в Российской империи это лишь третье письмо тебе. Мрачное мое расположение духа, в котором я почти всегда теперь пребываю, не вдохновляет меня писать письма. Ты знаешь, жаловаться на судьбу я не люблю, а новостей я мало каких могу сообщить тебе. Тем более я опасаюсь, что письма мои перлюстрируют, и потому передать их могу лишь через надёжных лиц, которых, признаться, здесь не так много. Что сообщить мне тебе? Вчера делал я последний осмотр и утром сегодня имел нелегкий разговор с императрицей Елизаветой. Воистину несчастная женщина та, что не может дать любимому мужу дитя. Симптомы ее преходящи - Головокружение, обмороки, холод конечностей, бледность кожных покровов, слабость и тошнота. Совокупность этих явлений, плюс проведённый мной очередной осмотр грудной клетки указывают на худшие мои подозрения- императрицы проблемы вовсе не с легкими, а с сердцем. Я вынужден был сообщить ей, что беременность, о которой она так мечтала, может быть опасна для ее жизни. Я знаю, что нанёс ей этим известием тяжёлый удар. Мне предстоит сообщить об этом так же и императору, и я предвижу, как будет он новостью этой разочарован. Те, кто давно знал его, все как один уверяют, что характер его за эти два года изрядно испортился. Он стал без причин раздражителен, придирчив в мелочах, боязлив и при том удивительно сентиментален. Мне редко удаётся видеть его и говорить с ним, он все ещё держит себя со мной холодно, однако, уже не игнорирует, как делал в начале. Я писал тебе про нашу первую встречу и как он убеждал меня, что это я виноват. Что я глубоко огорчил его своим внезапным уходом, и сделал это не поговорив с ним. Что он не обманывал меня, говоря, что на меня имеется дело. Что дело имелось и он как раз сделал все, чтобы в Вене закрыли его. Одним словом, пытался представить меня неблагодарным человеком, но меня этим, ты знаешь, никак не возьмёшь. Мое спокойное равнодушие и стояние на своём задело его, и первые месяцы он очень дулся, но так как я состою при дворе врачом вдовствующей императрицы, то поделать с моим пребыванием он не мог ничего. В последнее время, однако, притворяться обиженным, видимо ему надоело, и он заявил, что прощает меня. Нынче он изображает добрейшего христианина, а Бог как известно, велит всех прощать. Должен сказать, что на него возымела большое влияние та самая Крюденер. Я писал об этой даме тебе в прошлом письме. Видел я ее мельком лишь один раз, в компании Александра. Ты знаешь, как отношусь я к религиозным фанатикам, потому тут больше нечего даже сказать. Император же, как типичный истерик, подвержен идеям внушения, хотя с момента моего приезда приступа с ним не случалось. Он теперь часто в разъездах, и здесь жалуются, что его теперь не застать. Я бы сказал, что император по возвращении в Россию ощутил то, что ощущает путник, мечтавший о родном доме, но успев его позабывать, разочаровывался, приехав обратно. На прошлой неделе он пожаловался, что его министры донимают его с бестолковыми мелочами, что вокруг него одни дураки. Мне видится, что он стал тяготится своим положением. Я полагал, опираясь на слухи, что в России и при дворе его любят. Но мне кажется, на деле это не так. Он меняет своё окружение, преследуемый недоверием к людям и есть лишь пара другая неизменных людей рядом с ним. Впрочем, здесь при дворе царит тягостная атмосфера, о чем я писал тебе. Русские любят создавать видимость деятельности, но ужасно ленивы. Мздоимство тут не почитают особым грехом. Воруют впрочем, беззлобно, как будто бы по привычке. Если поймают - каются вполне искренне. Но коли наказания за то не последует - примутся снова за старое. На все прегрешения у каждого есть оправдание. По службе хоть что-нибудь сделал, считай, и то хорошо. Среди дворянства серьёзных увлечений почти никто не имеет, любят зато со вкусом поесть и поспать. Ей богу, в зимнее время люди спят здесь и ночью и днём, особенно после обеда. Император тому яркий пример. Я как-то два часа ждал его в приёмной, гоняя чаи. Думал, он занят, а он просто спал. А впрочем, есть у русских черта, которая мне приглянулась - искренность, простота и даже какая-то детская бесхитростность. Если гневается человек, то весь дом ходуном, а если вот рады тебе, то прямо и зацелуют. И все это от сердца. Но сам Александр под описание выше совсем не подходит. Подумалось мне, что мало он схож нравом с народом своим, от того может быть так мало его понимает. Порой кажется мне, что собственные соотечественниками его раздражают, хотя он не упустит возможности при мне уколоть иностранцев. Особенно любит вспоминать он Меттерниха. При том что ты знаешь, как министра нашего я не люблю, но здесь я вынужден за него даже вступаться. Скучаю ли я по нашим местам? Не знаю. Я был дома не дома. Здесь же я совершенно чужой . Смотрю, наблюдаю, будто исследователь через стекло за зверушками. Была бы возможность - предпочёл бы вернуться, но об отъезде моем, как ты понимаешь, вопрос не стоит. Учитывая обстоятельства моего переезда в Россию, я думаю, ты и сам понимаешь…Граф Аракчеев, с которым я сошёлся едва ли не с единственным так хорошо, сказал мне тут как-то «помните, вы здесь не гость прежде, а пленник». Все так и есть. Я пленник и страна эта и императорский двор - тюрьма для меня. О завтрашнем дне я не думаю. И сколько продлится мое пребывание здесь я не знаю. А впрочем, я сам виноват и за судьбу свою буду в ответе. Сентябрь 1816 Австрия, Вена —Доктор Эттингер? —Да, это я…-Максим в недоумении смотрел на двух мужчин, стоявших на пороге его квартиры. На одном из них был военный мундир. Он кивнул и протянул Максимилиану записку. Развернув ее, он ощутил, как сердце его сильно забилось. «Дорогой Максимилиан,мне нужна ваша помощь, и я умоляю вас приехать сегодня на ужин к нам домой к восьми часам вечера. В назначенное время за вами пришлют карету. Прошу вас не сообщать никому об этом визите» Мария Н. Записка. От неё. Не сон ли это? Он не успел ничего сказать, один из мужчин коротко бросил: —В семь за вами пришлют. Он не видел княгиню Нарышкину с того самого дня, как известно стало о взятии Наполеоном Парижа. Прошло едва не два года! Первое время Максим лелеял робкую надежду, что Мария сама напишет к нему, потому что беспокоить ее в свете тех ужасных событий он не осмеливался. Он жил тогда в Хофбурге и посещать княгиню без ведома императора было бы дерзостью…к тому же он думал тогда, что за ним велась слежка. Он не мог и помыслить, чтобы и тени уронить на ее репутацию! Потом была Франция, окончание ста дней, падение Бонапарта, возвращение в Вену и…отказ лечить Александра. Когда Максим узнал, что император его обманул, пытаясь удержать возле себя, он испытал отвращение.А служить человеку, которого он более презирал, нежели мог ему сострадать, совесть не позволяла. Он был уверен, что Александр, прочитав прощальное письмо его, впадёт в ярость и попытается его разыскать, и устроить проблемы…Максим, однако, ошибся. Никто не пытался вернуть его, никто не искал, не присылал гневных писем. Должно быть, упоение от собственной победы оказалось превыше раздражения на такого мелкого и незначительного человека, как он. Обо всем остальном Максим узнавал из газет. О заключении мира, выплате Францией контрибуции, Польском разделе, о торжественном параде русских войск в августе,в пригороде Вертью, о котором писала вся пресса. И, конечно же о заключении «Священного союза»- инициатором которого выступил русский царь. Мерзость,совершенная мерзость. В Вене Максима ждало неожиданное предложение вернуться на работу в больницу. Более того, ему было предложено возглавить родильное отделение! Он догадался, что здесь не обошлось без Меттерниха. Министр не оставлял, очевидно, надежды от Максимилиана добиться любой информации про Александра и давал понять, что его расположение очень полезно. Уловив этот расчёт, Максим вежливо, но твёрдо ответил отказом, сказав, что не видит в себе задатков управленца. За возвышение придётся платить, а цена была ему неизвестна. Нет, определённо, с него хватит политики. Она приносит одни лишь разочарования и боль. На накопленные сбережения он нанял другую квартиру, на окраине города, зато более светлую и просторную и переехал. И вот, когда он только начал возвращаться в привычное русло жизни и все забывать-это письмо! Будь оно от кого другого он бы легко мог отказать..Но не ей. А самое главное - она его разыскала! В назначенное время Максимилиан вышел из дома и сел в подъехавшую карету, которая доставила его по хорошо известному адресу. Всю дорогу Максим молча смотрел в окно, вспоминая, как два года назад двое неизвестных вошли в его дом и перевернули всю жизнь. Мария Антоновна встретила его лично. При виде неё в груди мужчины все болезненно сжалось. Он уже и забыл, как прекрасно это лицо...Нет, прочь пустые иллюзии, прочь фантазии! В глазах Нарышкиной вспыхнула радость, но тут же поблекла, когда она услышала его холодный и официальный тон. «Я получил ваше письмо, княгиня и я ваш покорный слуга. Что-то со здоровьем вашего мужа?» Она покачала головой и ответила, что Дмитрий Львович чувствует себя хорошо. Приняв холодность Максима на свой счёт, она попыталась перед ним оправдаться: «Мы к вам не писали, потому что уезжали из Вены. В Италию. Дети были больны.» «Разумеется. Я понимаю.» Пройдя за Нарышкиной в гостиную, он ожидал увидеть там хозяина дома. Но вместо него высокая женщина, в темно-зелёном шелковом платье, с корсетом, и в шляпке с вуалью поднялась навстречу ему. Максим в недоумении взглянул на Нарышкину. Так его вызвала не она…? —Простите, Максим. Ее Величество хотела вас видеть. Я не могла отказать..- тихо произнесла Мария, не глядя на него.- Я вас оставлю. Снова обман и интриги! Максим в ярости и бессилии сжал в кулаки ладони. Что за семейство! Но они догадались, что он сам бы он с ними не стал говорить, и так беспардонно использовали... —Рада видеть вас, доктор,-на немецком произнесла женщина и, сняв вуаль, протянула ему для рукопожатия руку в перчатке. - Простите, что побеспокоили вас. Максим тяжело вздохнул. Оставалось только радоваться, что не видит перед собой Александра. Вдовствующая императрица Мария Федоровна указала ему на стул рядом с ней. Спустя полчаса, выслушав ее речь,несколько сбивчивую и взволнованную, Максим вынужден был спросить: «Так чего же вы от меня ждёте, Ваше Величество? Я обо всем написал императору лично. Я не могу ничем более быть полезен ему. » «Александр не знает о том, что я говорю с вами.И я не прошу вас служить ему. Я прошу вас послужить мне. Я вознагражу вас достойно, можете не сомневаться. Вы навсегда забудете обо всех ваших проблемах. Вы сможете помочь вашей семье..» Снова деньги. Почему все русские так искренне верят, что человека легко можно купить? «Но почему вы обращаетесь ко мне? Разве в России нельзя найти врача, человека, который будет счастлив нести эту службу?» Мария Федоровна тяжело вздохнула. Ее правильный, несколько строгий профиль был обращён к окну, свет от которого падал для неё как нельзя более удачно. Весь ее облик, весь туалет от прически до туфель был безупречен. Светлая, моложавая кожа выдавала здоровье и почти не имела морщин, несмотря на возраст. Черты лица, правильные, мягкие напомнили Максиму самого Александра. Но что происходило в ее душе, которая казалась от собеседника так же сокрыта?В ней была царственность, но сейчас с Максимом говорила прежде всего мать. Мать пришла к нему с просьбой о помощи. И просьбе этой трудно было не внять. —У меня нет доверия к придворным врачам.Александр всецело теперь попал под тлетворное обаяние этой странной женщины, которая изображает блаженную. Я знаю эту способность к внушению. Она досталась ему от отца..- внезапно она в сильнейшем волнении вся подалась к Максимилиану, и видно было как часто запульсировала на виске ее жилка.-Я вижу теперь это наверняка! Они сводят с ума его..как и Павла! Ох, доктор Эттингер, вы не знаете, что за человеком был мой супруг! Он был необыкновенною личностью! Удивительной! Но злые интриги и природная необычайная его восприимчивость разрушили его жизнь! Теперь все то же происходит с моим старшим сыном! Я вижу те же признаки..все как тогда! Вы кажетесь человеком порядочным. Мой сын доверял вам! От вашего общения и дружбы ему было лучше! И вы лицо незаинтересованное, Мария Антоновна сказала, что вы удивительно бескорыстны! —Деньги меня действительно не интересуют. Выражая искреннее сочувствие, я однако, вынужден вам отказать.- Максим встал.- Помочь можно лишь тому, кто помощи ищет и ее принимает. Император не слушал, что я ему говорил. У него вовсе нет доверия ко мне. А без него исцеление невозможно. Возможно обращение к Богу больше поможет ему. Он ясно видел разочарование и досаду у неё на лице и был горд собой. —Я уезжаю через два дня. Прошу Вас, подумайте. Все издержки я возьму на себя. Ему было не о чем думать. Максимилиан простился с императрицей и покинул дом Нарышкиных первым. А на следующий день,утром, он получил уже от княгини письмо. Письмо полное отчаянья, мольбы и чего-то, что Максим мог назвать бы признанием...нет, не в любви. Но хотя бы в привязанности. «Дорогой Максимилиан, я покидаю Австрию и вынуждена по требованию Александра вернуться в Россию. Он желает видеть рядом свою дочь. Я умоляю вас согласиться и поехать с нами в Петербург! Максим, мысль о том, что я более вас не увижу, причиняет мне боль. И все же из одного эгоизма я не смела настаивать бы. Вы нужны императору. Вы можете спасти не одного человека, о нет! Через него вы окажете благо народу! Разве не об этом вы так мечтали? Чем бы Александр вас ни обидел, подумайте, что вы делаете это не для него. Он болен, и вы это знаете, неужели больному нельзя простить проявлений болезни? Желающих же воспользоваться положением немало. Как скажется это на будущем целой страны?» Максиму не было дело до Российской империи. В строках письма он видел только, что нужен ЕЙ. Она зовёт его ехать с ней..в далекую, холодную и загадочную Россию. Безумие? Похоже на то. Должно быть это не Александр, это он сошёл совершенно с ума. Если Мария вернётся в Россию, он больше ее не увидит. Ещё недавно казалось, что это для него хорошо...А впрочем, разве он теперь счастлив? Так есть ли разница, где быть несчастным теперь - в Австрии или в России? Одно Максим понимал точно: он хочет быть там, где она. *** Польша, Варшава, 1817 Штаб-квартира главнокомандующего Польской армией князя Константина Павловича —Ваше императорское высочество! Беда! Князь Константин, увидев на пороге гостиной запыхавшегося Юзефа Зайончека, ссадил с колен десятилетнего мальчугана, с которым только что со смехом гонялся по комнате и со словами «иди, Павлуша, поиграй-ка на улице..» встал. Генерал Юзеф Зайончек был его другом и официальным наместником императора в Польше. Кандидатура Зайончека была выбрана Александром абсолютно формально, лишь потому, что Юзеф был поляк и близок к самому Константину, а потому абсолютно лоялен России. Всем было прекрасно известно, что именно князь Константин был тем, перед кем отчитывался генерал-губернатор. —Что стряслось, Ёся?-тяжело вздохнул Константин. -Что за траурный вид? Юзеф в сильнейшем волнении мял свою шляпу и его пышные, и всегда идеально постриженные усы от напряжения буквально топорщились, как разведённые в стороны стрелы. —Беда, Константин Павлович! Только что мне стало известно..Князь Адам Чарторыйский стреляется с генералом Людвигом Бацем… —Когда? -Константин молниеносно схватил висевший на спинке стула сюртук от мундира.- Где? —В Мраморной роще…да в том и беда, что сейчас! На сборы ушло минут пять. Константин вылетел из квартиры и сев в карету вместе с Юзефом, приказал кучеру ехать, как только возможно быстрее. Чарторыйский! Вот только этого ему не хватало! —Императору доложили? —Хотели! Но не смогли его разыскать…-сокрушался генерал, то и дело хватаясь за пуговицы своего мундира и в отчаянье дергая их. -Я прямо к вам…как только так сразу! —Дуэль-то из-за чего? —Да говорят из-за дамы. Князь посватался к Анне Сапеге…а генерал из ревности вроде как не мог этого снесть. То есть сам думал свататься, а князь возьми да вперед… Константин хмурился, держась за ручку на крыше кареты, которая подскакивала на большой скорости на поворотах. Где-то раздавался отчаянный и заунывный лай бродячих собак. Такого количества их Константин не видел нигде, как в Варшаве. Эти твари ведут себя так, как будто вот-вот тебя загрызут. Отстреливать их было жалко, но жуткие эти дикие стаи казалось росли с каждым днём. —Какая странная все же причина. —Я сам удивился, как узнал, что князь Адам надумал жениться! Ей-Богу, считал, что он умрет холостым. Ни разу за всю жизнь не видел его с какой-либо девушкой…чтоб он так сказать, решительный проявил интерес..-бормотал Юзеф. -Успеть бы…генерал метко, шельма, стреляет! Как назло пошёл снег с дождём. Карета то и дело поднимала лужи из грязи. Константин машинально проверил на месте ли его револьвер и его шпага. Мраморная роща находилась в десяти верстах от города. Для того чтобы доехать до неё понадобилось больше чем час. Константин издалека заметил другой экипаж и лошадей. Они! Выскочив из кареты, с едва поспевавшим за ним Юзефом, он бросился вперёд, по оставшимся ещё на снеге глубоким следам. Они здесь, ещё значит не кончено! Двое мужчин на запорошенной снегом поляне чёрными силуэтами мелькнули между тонких стволов голых деревьев. Константин узнал Чарторыйского по высокой фигуре. Князь вскидывал руку, в которой был револьвер. —Стойте!- крикнул он во все горло. Громкий выстрел и стая ворон сорвалась с ветвей, надрывно каркая. Шум сменился почти оглушительной тишиной. Стоявший шагах в двадцати генерал Бац не шевельнулся. Мимо! Константин облегченно вздохнул. Оба мужчины, увидев его обернулись. В слабых сумерках на фоне белого снега лицо князя Адама отливало какой-то неестественной синевой. Он был похож на призрак. —Отставить дуэль! - Константин остановился, переводя дух и стараясь продать голосу грозность.- Господа! Я приказываю вам прекратить! Это вне закона! Я запрещаю! —Вы запрещаете…- в голосе Чарторыйского звучал совсем не вопрос. Тонкие губы искривились надменной усмешкой. Он вскинул горделиво свой подбородок и крикнул сопернику.- Генерал, стреляйте! На Людвиге Баце была выпущенная из штанов рубашка, в распахнутом до середины груди вороте виднелась волосатая грудь. Его мундир небрежно лежал на земле. Невысокий, полноватый, он хлопнул себя по животу и в какие-то доли секунды вскинул правую руку. Второй выстрел прозвучал громче чем первый. Константин почувствовал острый запах пороха и невольно зажмурился. Легкий скрип…Открыв глаза, он увидел, как чуть пошатнулась фигура Адама, правая рука князя инстинктивно ухватилась за другое плечо. Чарторыйский неестественно медленно осел, словно согнувшийся стебель, на снег. —Нет!!- Константин бросился к нему, крича Юзефу на ходу «врача! Срочно врача!» Он подхватил раненого мужчину, между плотно сомкнутых пальцев на правой ладони его, прижатых к плечу, быстро сочилась уже алая кровь, заливая воротник белой рубашки. Адам если и хотел бы сопротивляться, должно быть от боли, на это не имел никаких сил. Он не выглядел удивлённым или даже испуганным. Безвольно лёжа на руках Константина, он произнёс только тихо: «Прошу вас, Ваше Высочество..позвольте мне умереть.»