О Жизни и Смерти

Небо на востоке Страны Дождя отличалось своей чистотой — сегодняшним вечером это особенно бросалось в глаза. Над небольшим поселением, в котором расквартировали наш отряд, раскинулось темно-синее небо, окропленное подмигивающими звездами. Звезды. Вроде ничего особенного, но перестать смотреть на них не могу. Стоя над тихим ущельем, в гористых складках которого ютились отдельные дома с горящим в окнах светом, я вдруг думаю — вот бы она сейчас была рядом. От этой секундной слабости становится так неловко, что я ухмыляюсь сам себе и опускаю голову, делая новую затяжку. Кид бы не понравилось, чем я сейчас занимаюсь. Она бы наверняка свела брови к переносице в свойственной ей манере и накрыла нос ладонью, не в силах снести запах сигарет. «Ну извини, — говорю я про себя, — так я хоть с ума не сойду». Она опускает руку, и черты ее лица смягчаются до сочувственного выражения. Ветер потрепал меня по волосам на макушке. Мельком смотрю на кончик сигареты — не потух. Стряхиваю пепел и снова делаю затяжку. Выпущенный изо рта дым смешивается с клубами пара, встреченного холодным ветром, отчего облако молочного цвета, уходящее вверх, увеличивается в размерах. Вначале я подстригался каждый месяц, как меня приучил отец, чтобы не навлекать на себя лишние разговоры из-за цвета волос, но без надзора очень быстро перестаешь придерживаться навязанных привычек. Подумать только, прошел целый год. «Ну как, идет мне?» — спрашиваю я про себя. Мысленно разговаривать с ней стало для меня уже обыденностью. Я представляю, как Кид запускает руку в мои волосы, и прикрываю глаза. Ощущение кажется настолько реальным, что меня прошибает током. И когда я успел стать таким чувствительным? Кид не отвечает — только улыбаясь пожимает плечами. Снова это выражение лица. Она будто щелкала меня по лбу и говорила: «Тебе никогда не понять, о чем я думаю, Сора». И я действительно не понимал. Даже когда я был уверен в обратном, она находилась от меня на расстоянии вытянутой руки — ускользающе близко. Докурив сигарету, я бросил покоричневевший фильтр и примял его в землю, больше похожую на глину после недавно прошедшего дождя. Я сунул руки в карманы штанов и подставил лицо вечерней прохладе. Уже и не припомню, в каком по счету поселении остановился наш отряд. Седьмом? Десятом? Не в каждом затаивались приспешники Ханзо Саламандры. Нет, не то слово. Они даже не думали скрываться — просто хотели жить дальше, оставив прошлое в прошлом. Думали, их не станут преследовать за пределами деревни. Но Пейн был настоящим воином — не стал останавливаться только на Ханзо Саламандре, а решил пресечь возможное объединение коллаборационистов. За спиной раздались хлюпающие шаги. Я обернулся слишком резко, чем напугал сына хозяйки дома, у которой меня поселили до дальнейших распоряжений командира. Темноволосый худощавый мальчик лет десяти встал на месте, боязливо поджав голову и выпучив на меня округленные глаза. — Ты чего здесь? — спросил я, а потом смягчившись добавил: — Темно ведь. — Мама просила передать, — начал он неуверенно, — скоро ужинать будем. — Начинайте без меня, у меня еще дела, — соврал я. Приход военных в поселения едва ли удивлял мирян, закаленных двумя прошедшими войнами. Тем более форма на нас была не вражеская, так что и бояться нечего. Но злоупотреблять гостеприимством не хотелось, а еще больше — привязываться к людям, которых, возможно, пришлось бы в скором времени «ликвидировать». Я мысленно поморщился. Терпеть не могу эвфемизмы. Мальчик тем временем не спешил уходить. — Тебе не холодно? — спросил я, глядя на его тонкие руки, растущие из легкой майки. — Простудишься. Мальчик отрицательно покачал головой, перекатываясь с пятки на носок. Проследив за его взглядом, я понял, что он смотрит на заткнутые за пояс ножны, где покоилась моя катана. — А можно мне… — Извиняй, малой, — перебил я его, накрыв ладонью навершие, — я никому не даю в руки свое оружие. В его возрасте я сам норовил стащить у отца катану, пока он не сломал мне за это пару ребер. Хотя сразу после он попросил мастера изготовить мне собственный клинок. Понял, что он скорее изобьет меня до смерти, чем я отступлюсь. — Ну ладно, иди домой. Мама поди волнуется уже. Мальчик кивнул и пошел обратной дорогой в сторону небольшого поселения из домов с куполообразными крышами. До чего же на Ясуко похож. Ясуко появился в резиденции Ханзо Саламандра, когда мне было лет четырнадцать. Отец уже тогда брал меня на задания повышенного ранга. Две мировые войны убили в нем всякую веру в то, что наш мир когда-нибудь изменится к лучшему, и ему не оставалось ничего, кроме как научить меня жизни в нем. «Не сомневаться. Не сопереживать. Не сожалеть». Слова-приказы превратились в мантру-напутствие, которое я бормотал себе под нос каждый раз, прежде чем разрубить очередного шиноби из Страны Камня. Я посмотрел на свои ногти — свободные края приобрели темно-бордовый оттенок. Кровь. Не моя — чужая. Оттого так долго и не сходит. Раньше я бы даже не обратил на нее внимания — выбирая путь шиноби, неминуемо выбираешь путь смерти. Но именно эту кровь мне хотелось содрать стальной губкой. Какая-то кухарка со своей уже подросшей дочерью. Одной не повезло обслуживать личную охрану Ханзо Саламандры, а другой — быть ее родственником. Представляли они такую же угрозу для благополучия Амегакуре, как шпион из Страны Камня? В попытке распутать клубок собственных мыслей, я запутывался еще больше в других неприятных для себя вопросах. Я взъерошил волосы и устало вздохнул. «Одиночество не идет тебе на пользу», — сказала бы Кид. Я усмехнулся. Отец всегда говорил, что я слишком много думаю, когда нужно выполнять приказы своего господина, будь то Ханзо Саламандра, Пейн или кто-то еще. Вот только первый был человеком, что подразумевало хоть и редкие, но все же какие-то акты милосердия, а вот второй… Со смекалкой у нового лидера все более чем. Большинство жителей верит в богоизбранность нашего народа за понесенные им страдания. Теперь если и появятся противники нынешнего режима, сторонники Пейна закидают их камнями. А ведь так и до раскола общества рукой подать. — Сора! Голос командира заставил машинально выпрямиться по струнке. — Почему не в поселении? — продолжил он. Я вытащил пачку из кармана и поднял на уровне лица. — Покурить вышел, — ответил я. — Там не курится? — командир сделал кивок в сторону домов. — Рядом с детьми не хотелось. Мужчина скрестил руки на груди и наклонил голову, зло поблескивая на меня глазами. — Ну кури тогда, — скорее приказал, а не сказал он, жуя кончик русых усов. Я откинул крышку пачки большим пальцем и вытащил зубами сигарету. — Составьте компанию, — я протянул мужчине пачку. Выкурить вместе сигарету сравни рукопожатию, в котором каждый признает друг друга. Я и сам так начал курить — сокурсники предложили. Предложение младшего по рангу могло сойти за дерзость — благо, наш командир помнил, что сам когда-то начинал с низов. Недолго раздумывая, он принял пачку из моих рук. Я достал из посыревшего от погоды коробка спичку и, чиркнув ею, угостил огоньком мужчину. Какое-то время мы молча раскуривались — недавнее напряжение испарилось точно так же, как таяли две тонкие струйки дыма в вечернем воздухе. — Здесь мы надолго не задержимся, — сказал он через какое-то время, выдыхая дым из легких. Моя рука с зажатой меж пальцев сигаретой остановилась на полпути. Я посмотрел на командира, ожидая дальнейшего объяснения. — Все чисто, — продолжил он. Я кивнул и отвернулся, делая затяжку свободной грудью в первый раз за последнее время. Значит, в этом поселении никого нет. Вот и отлично. Может, все же успею на ужин? Славная семья, у меня такой не было. Даже завидно немного. — Когда отправляемся? — спросил я. — Через пару дней. Скорее всего, в стране среди мирного населения больше не осталось тех, кто хоть косвенным образом связан с Ханзо Саламандрой. Сообщение между населенными пунктами отсутствует, а значит, жители тех поселений, в которые приходил наш отряд, никак не могли предупредить жителей более восточных о нашем скором приходе. Тем не менее по заданию мы должны проверить каждый хутор без исключения. А пока дойдем до границы Страны Огня, уйдет еще как минимум год. Сейчас мы находились ровно посередине между Амегакуре и границей Страны Огня. Не в первой я задавался вопросом: почему самое обычное задание по зачистке растянулось на такой долгий период, учитывая относительно небольшие размеры Страны Дождя? Еще до отправления из Амегакуре в моей голове накрепко засела мысль, что последних шиноби времен правления Ханзо Саламандры хотят заслать как можно дальше от центра принятия решений, чтобы у гражданских не было ни малейшего шанса оказать сопротивление новому правительству. Пока вырастет новое поколение, поддерживающее лидера, должна пройти не одна пара лет. Смело полагаться только на собственные силы для защиты деревни. Хотя не буду лукавить — всем шиноби Страны Дождя вместе взятыми еще расти и расти до его силы. Да кто ж такой этот Пейн? Засланник? Кто еще бы стал разваливать страну изнутри. — Ты питаешь особые чувства к здешним. Врезавшийся в мой поток мыслей вопрос командира, который по интонации больше походил на утверждение, застал меня врасплох от точности попадания. В мое тело словно разом вонзилась тысяча тонких иголок. Однако я быстро взял себя в руки. — Никак нет. — Твоя мать ведь была с востока. — Нас таких пол-отряда. — Мамору рассказывал что-нибудь о ней? — Отец бы не стал себя этим утруждать. — И тебе никогда не было интересно узнать о ее судьбе? — Никак нет. Наш разговор, во время которого мы ни разу не обменялись взглядами, был похож на перекидывание мячика, и пока командир готовился к следующему броску, обдумывая новый вопрос, я пытался понять, в какой момент оступился, что теперь должен подвергаться процедуре вытряхивания собственной души. Его насторожила моя обособленность от соратников? Если и так, никак я не ожидал, что разговор пойдет непосредственно о моих косвенных связях с кланом Фума. Еще до Второй мировой войны шиноби их анклав располагался на востоке Страны Дождя. И хотя сейчас нет ни одного прямого потомка, в стране живет много полукровок, появившихся на свет от связей с женщинами клана Фума, угнанных из родных земель, с шиноби, поддерживавших приход Ханзо Саламандра к власти. Так в свое время родился и я. — Знаю лишь то, — начал я, — что она исчезла после моего рождения. Может, сбежала. А может — и убили. В любом случае, она меня всего лишь родила — нас больше ничего не связывает. — А если бы сбежала? — Вряд ли бы убежала далеко, — сказал я, а затем задумчиво добавил, — хотя, учитывая ее уровень владения тайдзюцу и оружием, могла бежать в Страну Огня. — Почему не на восток, откуда она родом? — Вряд ли бы она захотела остаться в Стране Дождя. — Ну а если все же осталась? Я понял, к чему он клонит. — Прямые потомки клана Фума имеют претензии на правление страной, поэтому представляют не меньшую опасность, чем сторонники Ханзо Саламандры. Их нужно ликвидировать на месте. Командира удовлетворил мой ответ. Только сейчас я заметил, что все это время машинально перекатывал зажатый между пальцами фильтр от сигареты. — Мамору сделал из тебя отличного воина. — Мне есть к чему стремиться, — сказал я, бросив окурок на землю. — Скорее всего, предыдущее поселение было последним, где оставались бывшие подчиненные Ханзо Саламандра. Устранив одних, мы развязали руки другим недоброжелателям Пейна. Клан Фума давно положил глаз на Амегакуре, даже сотрудничал со Страной Огня во время Третьей мировой войны шиноби. Со следующего поселения начинается территория их бывших владений. Проверять каждого с особой тщательностью. — Так точно. — Можешь идти. — Есть. Уходил я с чувством, словно мою грудь разворошили граблями. Командир решил отринуть свои связи с Ханзо Саламандрой и принять сторону Пейна. Я оказался прав — в Амегакуре нашему отряду путь заказан. Судьба веером раскладывала перед моими глазами несколько возможных перспектив: Нас гонят к восточной границе, чтобы дать возможность перейти ее. Нежелающим покидать пределы Страны Дождя могут разрешить остаться жить в приграничных поселениях, но никто не обещает, что через пару лет за ними не придут уже приспешники Пейна. На нас натравят жителей поселений, либо же нас натравят друг на друга. Какой вариант ни рассмотри — на оборотной стороне черепной коробки сознание выжигало слово за словом настойчивое «Я ее больше не увижу». Даже если бы она согласилась уехать из деревни, я не мог гарантировать ей безопасную жизнь, комфортную и подавно. Да и кого я обманываю — вряд ли бы она согласилась вообще. Я был ей просто… Кем я был для нее? Воспоминания вернули к событиям двухгодовалой давности. Жители деревни теряются в догадках, когда речь заходит о личности и внешности нового лидера, но в день нападения на Амегакуре я запомнил его черный плащ с красным облаком посередине и длинные рыжие волосы, собранные в хвост на голове. Ближе он к себе не подпускал, да и я был занят призванными им мифическими чудовищами, сошедшими со страниц древних легенд. Гигантская плотоядная многоножка Омукаде; огромный трехголовый пес, способный отрастить новую голову на месте отрубленной; большая трехногая ворона Ятагарасу — все существа атаковали одновременно, и, поглощенный отражением этих атак, я перестал следить за происходящим вокруг. Тем временем в соседнее здание попал снаряд, и я только и успел, что укрепить тело чакрой, прежде чем разрушенные верхние этажи придавили меня к земле. Не знаю, сколько прошло времени, пока глаза снова не привыкли к свету, а в голове не начал складываться целостный образ девушки, что вытащила меня из-под завалов. Так началось наше знакомство. Вначале я к ней присматривался. В Амегакуре каждый знает друг друга, и никто не мог припомнить, чтобы она жила в деревне до падения режима Ханзо Саламандры. Странно было и то, что она появилась словно из воздуха именно в день нападения Пейна. Поскольку я был уверен, что атаковавших было несколько и от лица Пейна деревней правит группа людей, какое-то время я даже считал ее сообщницей нового лидера. Амнезия — неплохая легенда для вербовки лазутчика. Тем более, к красивым девушкам кредит доверия намного выше. А ее я считал красивой девушкой. Мои опасения, однако, очень скоро развеялись. Даже самые натасканные шпионы нет-нет да допускают оплошность, ненадолго разоблачая свою истинную личность. У нее же ее не было — ей приходилось создавать новую буквально из ничего. Хотя кое-что все же у нее было — знания о врачевании, которые и определили ее назначение в деревне. Учителя Кид забавляла ровно до тех пор, пока она успешно не сдала экзамен, позволившей ей доучиться вместе с выпускным курсом, а не начинать заново с начальным. Поначалу неродное слуху имя, которым небережно наградил ее Учитель, оказалось впору ее характеру. Кид была по-детски упертой, ей нравилось бросать вызов и видеть озадаченность на лицах людей, которые сомневались в ее успехе. Мне стало интересно, какой козырь она вынет следующим. В первые месяцы восстановления деревни у нее не было ни места для ночлега, ни теплой одежды к подступающим холодам — совсем ничего. Юки сразу почувствовала ответственность за ее судьбу. Поставила себя на ее место, вспомнив детство в приюте. Она и слушать не хотела отнекивания Кид — поселила ее в своей комнате в общежитии, в котором также жил я. Когда же она стала нашей сокурсницей, ей дали отдельную комнату. Юки отдала ей часть своей старой одежды, что-то нашлось для нее и у меня. Юки делилась своей едой с Кид, а я делился своей с ними. Юки одолжила Кид старые конспекты и учебники по медицине, чтобы она нагнала остальных по программе, а я дал ей книгу по истории мира, чтобы она лучше понимала окружающую ее действительность. Мы стали проводить больше времени вместе. А потом произошло нечто странное. Сначала я думал, что у меня аритмия из-за постоянных тренировок. Из-за стресса, в крайнем случае. Но учащенное сердцебиение сохранялось даже в спокойном состоянии. Первый раз я обратил на него внимание, когда одним вечером Кид постучалась ко мне в дверь. — Я ничего не поняла, но было занимательно, — сказала она с улыбкой, протягивая мне собрание по истории. Может, свет из коридора падал особенным образом, но тогда я впервые заметил у нее две небольшие впадинки по обе стороны от уголков рта. — Как книга может быть занимательной, если ничего не понимаешь? — спросил я, принимая книгу из ее рук. Она засмеялась, опуская взгляд. Ямочки на ее щеках стали еще выразительнее. — Ну, — протянула она, — если читать как фантастику, то занимательно. А если как мировую историю, то ничего не понятно. На ней был некогда мой темно-серый шерстяной свитер с высоким горлом, который она непрестанно теребила свободной рукой, оголяя светлую шею. — Если хочешь, — начал я, — могу как-нибудь вечером погонять тебя по основным событиям. Заодно остановимся на непонятных моментах. — Боюсь, понадобится не один вечер. Кид улыбалась не только губами, но и глазами, собирая у уголков тонкие линии складок. Глядя на нее, я сам невольно улыбнулся, поддавшись ее заразительному озорству. В этот момент в груди появилось странное ощущение, словно сердце потерлось о ребра. Оно давало о себе знать каждый раз, когда Кид ловила мой бродящий по ней взгляд, или когда мы случайно соприкасались руками, или когда я просто думал о ней. Мое тело понимало, что со мной происходит, задолго до того, как наконец пришло осознание. Я хотел Кид. Сомнений не осталось, когда однажды лежа в кровати перед сном, я слишком долго думал о ней, вырисовывая перед глазами ее образ, и упустил тот момент, когда в моих обычных домашних штанах стало вдруг тесно. «Твою мать», — выдохнул я, водя рукой вдоль члена. Будь я помладше, наведался бы к женщине для утешения, которых содержали специально для воинов Ханзо Саламандры. Одно время их осматривал сам Учитель, так что вероятность проснуться с провалившимся носом сводилась к минимуму. О женщинах, работавших в схожих по функционалу заведениях Амегакуре, я не мог сказать того же, поскольку к ним ходил кто ни попадя. Мне ничего не оставалось, кроме как попытать удачу с Кид. Все мои познания о том, как нужно вести себя с женщиной, ограничивались случайно услышанными историями соратников отца. Я представлял, что получить желаемое не составит большого дела. Если хочешь — просто возьми, главное держаться уверенно. А потом Юки как-то сказала, что терпеть не может напористых мужчин — ничего, кроме раздражения, они не вызывают. Тогда-то я осознал, что совсем не смыслю в столь тонкой материи, как отношения с настоящей женщиной, а не снятой в борделе. Значит, подумал я, обойдусь без чьих-либо советов — прежде чем идти в бой, нужно и на тренировочной площадке шишек набить. Ничего качественно не поменялось в нашем общении, разве что я уделял ей чуть больше внимания. Я предложил Кид обучиться паре простых приемов борьбы — любой житель деревни, не являвшийся шиноби, обязан до двадцати лет пройти курс боевой подготовки. Так, дистанция между нами постепенно сокращалась — во время спарринга я мог спокойно держать ее за руки, обхватывать в талии или брать за ноги. Прикосновения друг к другу постепенно распространились за пределы тренировочного зала. Я мог ущипнуть ее за бок после отпущенной в мою сторону шутки, а она — стукнуться своей коленкой о мою под столом, привлекая к себе внимание. Она водила ладонью по моим тогда еще коротко стриженным волосам на затылке до характерного электрического звука, а я впивался пальцами ей в ребра, отчего ей приходилось подавлять в себе приступы смеха. Я разрешал ей опереться головой о мое плечо под конец последней лекции глубоким вечером, а она могла закинуть свою ногу на мое переднее бедро, потому что с ее слов ей так было удобнее сидеть. Мы становились ближе друг к другу, но мне хотелось большего. К одному из излюбленных занятий обитателей Амегакуре можно отнести времяпрепровождение у южной бухты, где весной не только расцветал сад гортензий, но и располагалось отведенное для купания место. Кид восприняла предложение искупаться с вопросительно поднятой бровью — не рановато ли, в конце марта? — Это еще что, — сказала Юки, стягивая с себя кофту, — вот в детстве, помню, нас в начале февраля заставляли плавать. — Вы хотя бы плавали, — подхватил я, снимая штаны и оставаясь в плавках, — меня в бочке со льдом на пару часов оставляли. — Ладно-ладно, — сказала Кид, примирительно поднимая вверх открытые ладони, — я поняла. — Ветра нет, да и к вечеру вода всегда теплее, — сказала Юки, снимая с себя юбку, а затем обратилась ко мне: — Скажи, Сора? — Ага, — ответил я рассеянно, украдкой посматривая на Кид. Перекрестив руки и потянув вверх за нижний край, она сняла темную водолазку, оставаясь в черном топе. Мой взгляд зацепился за ее острые плечи и прочерченные линии косых мышц живота. Увиденное оказалась ничуть не хуже моего представления, полученного путем сложения образов всех обнаженных женщин, с которыми мне доводилось проводить время. Отбросив водолазку на растеленное полотенце, Кид сняла ботинки, придавливая пятку одного носком другого, и принялась за брюки, повторяющие рельеф ее крепких ног. — Догоняйте! — сказала Юки. Затем она взяла разбег и, прыгнув с мостков, скрылась в озере, поднимая за собой всплески пенящейся воды. Кид подбежала к краю помоста, чтобы посмотреть, куда нырнула Юки — через секунду на том же месте появилась ее голова. — Как водичка? — спросила Кид подтрунивающе. — Прыгай — узнаешь, — ответила Юки, направляя в сторону Кид волну брызг. — Спасибо, мне и тут неплохо, — сказала Кид, отпрыгивая от края мостков и уклоняясь от капель воды. — Да брось ты, — насупилась Юки, — в воду разом зайдешь, и не будет так холодно. Нерешительность Кид сыграла мне на руку. Одной рукой я обхватил ее со спины, а другой — под сгибом коленей, отрывая ее ноги от земли. Ахнув от неожиданности, она рефлекторно обвила мою шею руками, плотно прижимаясь всем телом к моему. — Сора! Ее недовольное выражение лица быстро сменилась на удивленное. — Ты почему такой горячий? — Да, я такой, — отшутился я на ее двусмысленный вопрос. Кид засмеялась, но по мере того, как я разбегался по мосткам, смех превратился в верезг, который она вдохнула вместе с набранным в рот воздухом, прежде чем я прыгнул в воду. Вода, залившаяся в уши, на миг погрузила в вакуумную тишину. Я выпустил Кид из рук, чтобы мы оба смогли всплыть на поверхность. Едва наши головы вынырнули обратно, нас встретил смех Юки, возвращая с тем остальные звуки мира. — С почином, — сказала она. — Ты бы иначе сама не прыгнула, — сказал я в свою защиту. Кид делала глубокие вдохи и выдохи ртом, словно заново училась дышать. Ей понадобилась пара секунд, чтобы осознать произошедшее — расправа не заставила себя долго ждать. Кид навалилась всем телом на мои плечи, пытаясь потопить. Моя голова снова опустилась под воду. — Правильно, так его! — подбадривала Юки. — Рано радуешься, ты следующая! — сказала Кид, пускаясь вдогонку за Юки, с визгом уплывающей от нее. Так мы провели какое-то время, оставив на берегу горечь от недавно прошедшей в стране революции и тревоги за будущее, в котором мы должны унаследовать бремя малочисленной нации. Сквозь светло-бронзовые облака, заволокнувшие небо, просвечивало солнце. Скудных лучей хватило для того, чтобы окрасить обычно синее озеро в лазурный цвет. Вокруг наших ног, поблескивая серебряными боками, кружили косяки сайры. — Смотри! — Кид показала пальцем на рыб, — какая вода чистая. — Кид, — позвал я ее, подплывая ближе, — ну-ка, посмотри на меня. Она подняла на меня непонимающий взгляд. Большим и указательным пальцем я взял ее за подбородок. Уголки ее губ приняли фиолетовый оттенок. — Да у тебя губы синие. Хватит с тебя, поплыли обратно. — Сначала сам в воду кидаешь, а теперь «хватит с тебя»? — Кид подалась назад, высвобождаясь из моей хватки. — Будешь спорить — снова в воду брошу. — Так я уже в воде. Я ухмыльнулся. Ее упрямство меня только распаляло. Глядя на освещенное солнцем лицо, я подрастерял заготовленные колкости, от которых Кид уже готовилась обороняться. Вместо этого, я сказал: — Кстати, давно хотел сказать — у тебя красивые глаза. Прям один цвет с водой. Ехидный прищур пропал с ее лица. Она смотрела на меня, будто видела впервые. Отведя взгляд в сторону, она поджала губы и перевела тему: — Ладно, поплыли обратно. В искусстве войны среди слабых мест противника числятся его предатели, неопытные бойцы и красивые девушки. Я бы добавил еще одно — страх. Кид была не таким перфекционистом, как Учитель, но эта черта характера раскрывалась в ней все больше по мере расширения ее круга общения и увеличения числа ролей в обществе, к которому она всеми силами пыталась примкнуть. Она боялась потерять контроль над своей новой жизнью, поэтому всегда стремилась перехватить инициативу в свои руки. Время близилось к вечеру. Предзакатное солнце отбрасывало на горы свои последние холодные лучи. — Сора, — позвала Кид. — М? — ответил я, вытираясь полотенцем. — Откуда у тебя этот шрам? Я поймал ее скользящий по моему телу взгляд, отличавшийся от тех, которыми она обычно одаривала меня. — Какой из? — спросил я, усмехнувшись. Кид стала вдруг серьезной, не ответив ни словом, ни своей привычной улыбкой. Преодолев расстояние между нами, она положила мне руку чуть выше пояса. — Вот этот, — сказала она, поглаживая большим пальцем старую рваную рану. Я напрягся всем телом и сознанием. Прикосновение было совсем не похоже на те, коими мы шутливо обменивались друг с другом. — На задании подставился под удар. — Обширная рана, — отвлеченно сказала она, проведя указательным пальцем от начала и до конца косого шрама. — Да, много крови ушло, — зачем-то сказал я, а затем добавил: — Чуть не умер. — Сколько тебе было лет? — Лет двенадцать где-то. — Больно было? — Шиноби не пристало говорить о боли, — сказал я, чувствуя вблизи запах ее мокрых волос, впитавших свежесть озерных вод. — Тебе было всего двенадцать лет. — Уже двенадцать. Я уже был шиноби. — У тебя все тело в шрамах, — заметила она, бродя рукой по моим мышцам живота. — Ну что ж поделать, таков путь. Ее ладонь скользнула вверх от моего торса через солнечное сплетение, остановившись на надплечье. Другая ладонь невесомо легла на второе надплечье. От ее взгляда снизу вверх у меня загорелись скулы. Не успев толком обдумать дальнейшие действия, руки сами притянули ее к себе. Не отстранилась. Значит, подумал я, можно было зайти дальше. Услышав позади всплеск воды, мы, словно обжегшись, отстранились друг от друга. — Вот вы где! — крикнула Юки, идя к нам по мосткам. — Я весь берег оплыла, нигде вас нет, а вы тут, оказывается. Обратный путь до общежития прошел в тишине, прерываемой редкими репликами Юки. Нашу с Кид молчаливость мы, не сговариваясь, списали на свалившуюся под конец дня усталость, хотя мы оба были слишком возбуждены, чтобы собрать разлетевшиеся мысли воедино. Мы переспали позднее тем же вечером. Очень скоро Учитель взял Кид к себе, и на одну пустующую комнату в общежитии стало больше. Кид больше не могла позволить себе бывалую открытость в общении, находясь близко к человеку, вхожему в круг нового лидера. С той же скоростью, с которой мы сблизились, мы начали отдаляться друг от друга. Я думал, это к лучшему, но воспрепятствовать переросшему в привязанность влечению мне никак не удавалось. Может, мне было бы легче забыть ее, если бы мои чувства оказались невзаимными. Кид сама не хотела меня отпускать. И вот я здесь, в затерявшемся на карте страны поселении, связанный обещанием, выполнить которое не в состоянии. Я не мог вернуться в деревню - тогда близкие мне люди оказались бы в опасности. Покинуть родную страну не позволял долг чести. Оставалось только ждать смерти. Погруженный в собственные размышления, я не заметил, как ноги сами привели меня к моему нынешнему пристанищу.