Полукровка (Mestizo)

В их объятиях расцветало счастье, словно давно затемненное тучами. Леви и Микаса, ощущая друг друга так близко, как никогда раньше, почувствовали, как грозы прошлого уходят. И в этот момент, среди слез счастья, они сходили с ума, забыв о мире вокруг. Сердца бились в такт радости, и лица их озарялись улыбками, смешанными с слезами. Леви, обычно хранящий свои эмоции внутри, не мог удержаться от того, чтобы не дать волю своим чувствам. Микаса, чьи глаза сверкали от радости и удивления, позволяла себе быть совершенно уязвимой перед этим мгновением счастья. И вот они, стоя в объятиях друг друга, слившись вместе, были неспособны сдерживать потоки чувств. Слезы текли, как реки, но это были слезы не боли, а слезы радости и исцеления. В этот волшебный момент они осознали, как они были счастливы обрести друг друга, и эмоции их просто захлестнули, словно волну радости, переполнявшую их сердца. Внезапный звук разбившегося стекла прорезал тишину, оставив за собой мгновение напряжения. Микаса и Леви оба взглянули в сторону звука, их взгляды сузились от неожиданности. От трескающего стекла доносились эхо и звуки раскатов, словно далекие грозовые раскаты, и в этот момент в темной тени входа появилась фигура. Шагая вперед из темноты, Кенни вышел на свет, его глаза сверкали в темноте, как хищник в ночи. -Надеюсь, я не нарушил важный момент,-сказал он, замечая взгляды изумления на лицах Микасы и Леви. - Просто не устоял перед соблазном испортить ваше романтическое свидание." Микаса недоумевающе посмотрела на Кенни, а Леви неприязненно фыркнул. Он хотел сказать что-то резкое, но не смог сдержать небольшую улыбку. Кенни стоял там, словно тень, поглощающая свет вокруг. Его фигура выглядела стойкой и гибкой, словно хищник, всегда готовый к мгновенному прыжку. Лицо его было загадочным, покрытым шрамами, как будто каждая из них - отметина опасного поединка. Темные волосы, которые небрежно падали ему на лоб, добавляли загадочности его облику. Одетый в черные, как ночь, одежды, Кенни выглядел как тень в темноте. На его поясе висели ножи, словно клыки хищника, готового нанести смертоносный удар. Взгляд его был холодным, словно лед, с огоньком непредсказуемости, который делал его еще более опасным. В каждом его движении заметна была ловкость, характерная для опытного охотника, и его присутствие наполняло воздух напряжением, словно он в любой момент мог ринуться в атаку. В этом мире, полном опасности, Кенни был явным хищником, непоколебимым и готовым к любому испытанию. Когда Кенни шагнул в свет, открывшись полностью, было видно, как капли свежей крови сверкали на его клыках, словно жуткие драгоценности. Эти зубы, острые и смертоносные, были оружием в его арсенале, готовым пронзить плоть врага в любой момент. Капли крови, подобно красным драгоценным камням, находились на самом кончике каждого клыка, свидетельствуя о недавней охоте. Его руки были обагрены кровью, точно как у хищника после успешной охоты. Перчатки и одежда, которые он носил, были пятнами красного, словно он искупался в крови своих врагов. Руки маньяка были инструментами смерти, пропитанными ужасом и опасностью. Такая картина смешивала в себе красоту и звериную жестокость, создавая впечатление, что этот хищник прямо сейчас мог вновь погрузиться в охоту, в этот темный танец смерти, где он был настоящим повелителем темного леса. С тенью смерти в своих глазах старший Аккерман бросился в атаку, словно тигр, изменивший направление своего прыжка. В его руках металл блеснул, и лезвие ножа вырвалось в воздухе, как зловещая угроза. Леви, остроумный и быстрый, встретил его атаку с хладнокровием опытного воина. Он блокировал каждый удар, залпы которых создавали стальной звон в темной комнате. В этот момент Микаса, замедлившаяся от удивления, стояла в центре этого бушующего шторма. Капитан, с силой искры в глазах, защищал её, поднимаясь против потока чёрных металлических угроз. Шум борьбы разносился вокруг, словно громовой раскат, но Леви нес в себе ту решимость, которая делала его непоколебимым. Он был капитаном, и в его глазах горел огонь решимости защитить тех, кого он считал своими. В этом вихре стали и крови, в зловещей танцующей тени, Леви был последней линией защиты перед опасностью, которую приносил Кенни. В решительном моменте, когда Леви кричал Микасе, чтобы она ушла, что покинула поле боя, она, как пробудившись от оцепенения, вновь обрела четкость взгляда. В её глазах мелькнул огонь решимости. Она поняла, что не может стоять в стороне, оставив Леви одного против Кенни. Сбросив свой страх, Микаса присоединилась к борьбе, её движения стали четкими и решительными. Леви и Микаса, работая в совершенной гармонии, как два звена в цепи, атаковали Кенни. Их синхронные движения создавали вихрь стальных клинков, встречаясь с каждым ударом Кенни. В этой битве волнения и решимости зазвучали взрывы страсти и мастерства. Леви и Микаса, как единое целое, сражались с Кенни, давая отпор его мастерству. В этом союзе сил, страх не нашёл уголка, и вихрь битвы стал свидетельством их силы и решимости. В темной комнате, освещенной лишь светом мерцающих свечей, развернулась живая симфония стали и страсти. Возлюбленные, словно танцоры в опасном балете, двигались в абсолютной гармонии. Каждое их движение было точным и согласованным, словно они читали мысли друг друга. Леви, летучий и подвижный, стремительно метался вокруг Кенни, уклоняясь от его ударов с необычайной грацией. Микаса, сила которой соединялась с грацией, создавала с Кенни целую симфонию мечей. Она была как вихрь, метнувшийся в бой, уклоняясь и парируя, превращая каждый маневр в ответное наступление. Битва была не просто столкновением клинков, но настоящим искусством войны. Каждый удар сопровождался мельчайшими движениями тела, где сила и ловкость слились в невероятной гармонии. Они вращались вокруг Кенни, как хищники, окружающие свою добычу, и каждый удар создавал волну энергии, пронизывающей воздух. В конце концов, под ритмичные звуки сталкерской симфонии, Леви и Микаса, работая в уникальной синхронии, нашли уязвимость в защите Кенни. Сверкающие клинки встретились с исходящими от Кенни металлическими ударами, но совместное усилие Леви и Микасы оказалось сокрушительным. Злодей, взревев от боли, был временно повержен, и комната наполнилась темной тенью победы и исцеления. С тем же дьявольским взглядом, который он всегда имел, серийный убийца рывком приподнялся и внезапно прыгнул в окно, исчезнув в темной ночи. Леви и Микаса, дыша с облегчением после битвы, взглянули в окно, сталкиваясь с неизвестностью того, что произошло. По мере того как они приближались к окну, сердца их застыли от ужаса. На улице, освещенной лунным светом, лежали их товарищи, в смертельной немоте, лица их побледнели. Пустые бокалы рассыпанные вокруг свидетельствовали о том, что отравление произошло через вино. Леви закусил губу, сдерживая волнение и ярость. -Кенни,-прошептал он, зная, что это был его коварный ход. Сероглазая, смотря на обмороженные лица своих друзей, сжала кулаки, ощущая горечь проигрыша и бессилия. Теперь перед ними встала новая борьба - за спасение своих товарищей и возмездие за тех, кто уже ушел. В зале, который только что наполнился смехом, музыкой и праздничным настроением, внезапно наступила мертвая тишина. Застывшие улыбки стали масками ужаса, когда всем стало ясно, что что-то пошло не так. Словно призраки смерти, тени покинувшего Кенни исчезли, но оставили печальное послевкусие отравленного празднества. Товарищи, еще не поднимавшие бокалы, лежали в бессильном положении, их лица отражали страдание. Крики ужаса пронзили воздух, когда остальные осознали, что вино было проклято, и встреча с бокалом стала покушением. Пир, на мгновение наполненный смехом и радостью, превратился в ад, где каждый миг был борьбой за выживание. Отчаяние и паника охватили зал, и кто-то пытался оказать помощь, а кто-то в отчаянии пытался выбежать наружу. Праздничные украшения теряли свой смысл, замененный криками боли и смерти. Темные души, скрывающиеся в тени вины и мести, подарили им не праздник, а кошмар. Теперь комната была исписана не смехом, а слезами, криками и агонией, и бывший праздничный стол превратился в алтарь смерти. Леви, крича имя Кенни, словно вызывая зловещего духа, бросился в атаку. Но Кенни, хитрый и быстрый, оказался на шаг впереди, увернувшись от атаки, он поднялся и продвинулся к Микасе с беспощадной решимостью. Свистящий клинок в его руке мерцал как меч судьбы, готовый нанести новый удар. Микаса, в плену агонии, не смогла увернуться, и лезвие Кенни пронзило её, словно сердце всего отряда. Крик боли разрывал воздух, когда она почувствовала, как живот её пронзило. Она упала на пол, в крови, её лицо изменилось от боли, но в её глазах вспыхнуло что-то, что не позволяло затухнуть даже перед смертью. Леви, видя этот кошмар, остался на месте, в его глазах была смесь ярости, отчаяния и боли. -Кенни!- кричал он, словно это имя было проклятием. Но зал был теперь тих и наполненный лишь стонами страдания, а мести и горечи прибавилось ещё больше в этой пустоте. В молчаливом танце тени и смерти, когда темные тени внутри зала взрастали, самый сладкий запах крови Микасы пропитывал воздух. Этот аромат, смешанный с тяжелым зловонием трагедии, распространялся, словно призыв, веял по территории, как мрачное предзнаменование утраты. Это был аромат, который словно окропил тёмный праздник слезами и страхом. Запах крови, вязкой и сладкой, становился симфонией печали, звучавшей в каждом уголке того, что когда-то было местом радости. В этой мрачной тишине зала запах крови Микасы становился символом всего утраченного и бессмысленного. Территория, где когда-то звучал смех и радость, стала памятником трагедии. Запах крови, как невидимый плащ скорби, расстилался повсюду, напоминая о том, что даже самые сладкие моменты могут обораться кошмаром в мгновение ока. С запахом крови Микасы в воздухе Леви и Кенни словно оказались в тумане безумия. Этот аромат, пропитанный страстью и утратой, проникал в их сознание, вызывая бурю чувств. Кенни, чувствуя себя как хищник, готовый к охоте, исходил взглядом в поисках следа. В его глазах было безумие, готовое разрешиться в любой момент. Леви, сдерживая свою ярость, стоял там, его глаза были полны любви и боли. Запах крови Микасы вводил его в состояние, близкое к безумию, но его любовь к ней держала его на краю пропасти. Это был бой между чудовищем, что пробудилось в Кенни, и человеком, стоящим на грани, но отчаянно цепляющимся за свои человеческие чувства. В этой мгновенной катастрофе, запах крови становился не только памятником трагедии, но и ареной, где битва чувств разгоралась, и где самые глубокие страсти сталкивались с безумием. В мраке комнаты, пропитанной запахом крови и безумия, Микаса, взволнованная болью и отчаянием, кричала имя Леви, словно эхо боли. Её голос звучал, как последний зов в ночи, на грани между страхом и надеждой. "Леви!" - кричала она, словно это имя могло пробудить его в этом кошмаре. Она пыталась встать, но её тело, измученное раной, предательски подкашивались. Словно пробудившаяся воинская душа, она снова и снова пыталась взять контроль над своим телом. Каждая попытка вызывала новую волну боли, но в её глазах горел огонь решимости. -Леви! - её крик пронзал воздух, отражая не только страдание, но и любовь, что связывала их. С каждым зовом она укрепляла свою волю, словно нить, связывающую её с жизнью и тем, кого она любила. Капитан, силой воли, что оставалась в нём, приказал девушке уйти, и его глаза, полные любви и боли, были ей последним утешением. - Уходи, Микаса,-прошептал он, его голос дрожал от усталости и отчаяния. -Найди укрытие... пока не наступит регенерация. Микаса, хотя и пронизанная болью, согласилась с его приказом. Она ушла недалеко, в темный угол комнаты, где тень прикроет её. Словно преданный страж, она наблюдала за Леви, бессильным перед силой, что разрывала его внутри. Темная тишина комнаты стала свидетельницей их боли и решимости. Микаса, укрытая в углу, молила за скорейшую регенерацию своего любимого, но в её сердце тлел огонь надежды, что в этой тьме зажжется новый свет. С последними каплями силы Леви, не теряя минуты, нанес смертельный удар. Его клинок, словно метеор, мчится вперёд, пронзая тьму. Он заслуженно стал символом воли и решимости, воплощенной в мгновение удара. Звук стального соударения пробудил последний эхо битвы. Леви, лицо его осталось несокрушимым перед лицом смерти. Это был последний акт его силы, последний ответ на вызов, брошенный тьме. Тишина окутала комнату, и Леви, смеясь в лицо смерти, стоял там, своим усталым взглядом отражая весь свой путь. Молодой мужчина поднял свой клинок, устремив его в сторону того, кого ненавидел всей душой, чувствуя в себе смесь ярости и страха. -Ты смеешься?-прошипел он, глаза его сверкали агонией и ненавистью. Кенни, всё ещё ржущий, покачал головой. -Ох, Леви, ты не знаешь даже половину того, что происходит. Вот так вот, твоя дорогая мать была первой, кого я убил. Или точнее моя дорогая младшая сестра. Захотелось мне крови, а она как раз подвернулась. Леви прикусил губу, сдерживая взрыв своих эмоций. -Это ложь!-ответил он, но его голос дрожал. -Почему ты всё это рассказываешь? Кенни, откидываясь на стену, протянул руку. -Почему бы и нет? Ведь ты - Аккерман, и это значит, что ты тоже способен на то же самое. Каждый Аккерман - живая бомба, и ты, Леви, не исключение. Леви стоял, вглядываясь в глаза того, кого он считал своим кровным родственником, и чувство ужаса начинало охватывать его. -Ты не мой кровный дядя,- прошипел он. -Ты просто монстр. Умирающий вампир лишь рассмеялся, его смех звучал как злорадство тьмы. -Может быть, Леви, но в этом мире монстры - единственные, кто выживает...Кровь полукровок-Аккерманов обладает уникальными свойствами. Она, словно эссенция силы, пронизывает их жилы, предоставляя им беспрецедентные способности в бою. Темная и пылкая, эта кровь витает в воздухе словно тайна, а её привкус - смесь железа, адреналина и необузданной энергии. Тот, кто осмеливается попробовать этот эликсир, становится зависимым от этой необычайной сущности. Одна капля этой крови может пробудить в вампире невероятную силу и скрытые резервы, но цена этой мощи - потеря контроля. Всякая капля крови полукровок Аккерман становится вызовом к внутреннему чудовищу, готовому пробудиться в любой момент. Эта кровь, как и сами Аккерманы, является смесью силы и проклятия, темной тайны, что просыпается в тени и влечет тех, кто осмеливается в неё вглядеться, в свой мир Леви, с лицом, смешанным из ярости и печали, взмахнул своим клинком, точным и беспощадным. Сталь взвилась в вихре, разрезая воздух, и в тот момент сероглазый ощутил, как он становится исполнителем закона, освобождающим мир от тьмы. Его единственный кровный родственник, смеющийся еще секунду назад, теперь стоял перед своим судьей, исчезающим в зыбкой дымке. Его смех замер, когда клинок Леви впился в него. Капля слезы, словно из уважения к прошлому, скатилась по щеке брюнета. -Идиот,-прошептал Леви, глядя на безжизненное тело перед собой. -Ты, дядя... но твои тайны мертвы вместе с тобой. В темной комнате зазвучал последний аккорд, и победивший, со слезой на щеке, остался стоять, встречая тишину, что наступила после шумного противостояния. Леви, исчерпанный борьбой и бременем ужасающей правды, подходил к Микасе с намерением обнять её, поддержать в этот момент. Но его силы покидали, и он упал, словно марионетка, измотанная невидимыми нитями боли. В его израненных шепотах слово "кровь" повторялось как мантра. Это слово, которое стало неотъемлемой частью его существования, теперь обрело новый, зловещий смысл. Он был не только человеком, но и связующим звеном в цепи семейных тайн. Голод, который овладел им, не был физическим, а чем-то более темным — жаждой разгадать тайны, которые давно были замкнуты в его внутреннем мире. Словно капля, что могла разгадать все тайны, он шептал её, теряясь в мраке, неведомом и неотвратимом. Микаса, полуживая, с глубокой раной на животе, приблизилась к любимому. Силы покидали её, но её сердце билось в унисон с его бедой. Когда она села, чтобы взять его за руку, Леви резко впился в её шею. Тьма проникла в его взгляд, словно зверь воспрянул из тени. Его рука, холодная и неуправляемая, схватила её, как удерживаясь на последнем краю человечности. Микаса вздрогнула, ощущая укус стали. -Леви!" — её крик был смесь ужаса и отчаяния. В этот момент, когда он схватил её шею, она почувствовала, что судьба их переплетается в последнем акте. Леви, словно отчаянный зверь, жадно глотал кровь Микасы, их тела падали на землю в последнем пляске угасающей жизни. Тьма окружала их, как свидетель их судьбы, и в этом моменте, когда их сущности переплетались в последний поцелуй смерти, стало ясно, что их история закончится как мрачный эпос. Девушка, охваченная мгновенным ослаблением, оставалась неподвижной на земле, поддаваясь приливу тьмы. Капитан, впитывая её жизненные силы, словно становился тенью самого себя. Этот момент, пропитанный страданием и бескрайней тоской, становился концом всего, что они когда-либо знали. Леви пил, будто он был жаждущим веками странником, встретившим оазис в пустыне. Его зубы, как острые кинжалы, впивались в плоть Микасы, извлекая из неё жизнь. Каждый глоток крови превращался в тёмную экстазирующую симфонию для его истощенной души. Микаса, сопротивляясь агонии, стонала под влиянием боли и утраты. Её сущность, зловеще обнаженная этим актом, мучилась в объятиях смерти, а Леви погружался в свою собственную адскую ораторию, довольно пьяный от запретного напитка. Тьма поглощала их обоих, создавая в этом последнем танце чувств карнавал бессмысленной жизни и ненасытной смерти. В темном вихре своего собственного падения Леви становился монстром, его человеческая оболочка растворялась в бездне тьмы. Его руки, когда-то спасавшие и обнимавшие, стали инструментами гибели. Микаса, в её последний момент осознания, увидела в его глазах отсутствие человечности, зловещую готовность оторвать ей голову. В этот момент она осознала, что он — тот самый маньяк, та тень, что скрывалась в темных закоулках их судьбы. Тьма поглотила всё в своём пути, и в этом мрачном балете смерти Леви становился чудовищем, изгой — тенью, изгрызающей свою собственную сущность в последнем акте падения. Ей было уже нечего терять. Её жизнь важнее. —Черт! – схватив его за волосы, девушка изо всех сил потянула его назад. Казалось, ещё чуть-чуть и она оторвет его голову. Повалив его на спину, и теперь, уже она оказавшись над ним, она до потери его сознания избивала его. Кровь и слезы, перемешавшись на костяшках, высыхали... Леви, когда-то король своего рода, ныне стал тем, кого боятся и презирают. Королевские стражи, воплощение справедливости в этом мире, пришли разрушить этот тёмный момент. Их холодные доспехи звучали, как страшное напоминание об их власти.

II

Он очнулся в темнице, стенах которой казались нести в себе тень его собственной души. Звуки цепей и далёкие шепоты заключённых стали новой мелодией его угнетённой судьбы. Темница, словно живое создание, глотала его прежнюю жизнь, заменяя её холодной тишиной заточения. Целая неделя в темнице была словно вечность, полной тьмы и одиночества. И вот, в этот момент, заплаканная Аккерман, наведённая неведомой силой любви и заботы, впервые переступила порог его заточения. Леви, окаменевший от времени и измученный тьмой своей судьбы, поднял взгляд, и его глаза встретились с глазами той, из-за которой и стал теперь маньяком. Тьма в его сердце немного постепенно отступила перед светом её присутствия. Они, разделённые мраком, стали маяками друг для друга в океане, в котором, казалось, выхода уже и быть не может.—Ты уже в курсе? — да, он прекрасно все осознавал. Охранники ему уже все доложили. Кто-то из них даже заплакал, сказав, что кумир, оказался маньяком. — Да, – ком в горле застрял в самом центре гортани, что одно короткое слово давалось трудом. Он хотел встать на колени, умолять её о прощении, но капитан знал, он не имеет право. Он даже не смеет мечтать о ней. Все это время он гнался за собственной тенью. Бывший капитан безумно желал умереть. Он не мог смотреть ей в глаза. Он тот, кто убил её единственого родного человека — Эрена. Он тот, кто убивал бесчисленное количество простых людей. Он тот, кто положил конец этой истории. За эту неделю какие только мысли навещали бедную девушку, но отчаяние всегда брало вверх. Ей безумно хотелось, чтобы он получил свое наказание. Хотела, чтобы он гнил в тюрьме до конца своих дней. Хотела, чтобы он умирал мучительно и медленно. А с другой...она его любила. Микаса хотела сбежать с ним. Куда-то очень далеко, в другие края, где никто их не знает. И она пожертвует столько крови, сколько потребуется. Да, она бы отдала всю кровь, только чтобы прожить эту жизнь вместе с ним. Но такая идея может оказаться только у безумца. -Не смей, - одно его слово, которое развязало их судьбу. Он понимал, как никто другой, что не имеет право на свободу. Не смеет полной грудью дышать у берегу моря. Не посмеет выйти из тюрьмы. И, конечно, даже не имеет право взглянуть на ту, которая изменила всю жизнь.