Первое правило вечеринок

«Универсальный язык «Glass Jar Ant».

<…> И хотя самое главное, что есть в их жизнях — это гитары, я пишу не только про их музыку, но и про их жизнь». В редакции «Falling Boulder» кисло пахнет потом, а орущая по радио музыка не в состоянии перекрыть шум разговоров. Под потолком вентиляторы разгоняют воздух, который уже не такой душный, как раньше: вместе с сентябрем закончилась и духота. Коралина в который раз перелистывает страницы, чистые от карандашных пометок и чего-либо еще. Только печатный текст ее статьи, которая выйдет через пару дней, ровно в том виде, в котором она отправила его Хосоку. Концерт в Париже прошел неделю назад. Все это время группа отдыхала после тура в Неаполе — Коралина знала от Хосока. Он был единственный, с кем она поддерживала хоть какую-то связь, хотя связью назвать это можно было с большой натяжкой. Когда статья была готова, журналистка позвонила ему, и у них состоялся короткий разговор. Затем она выслала тему статью и накануне получила ее обратно в том же виде. Не очень похоже на обратную связь. Коралина закурила, откидываясь на спинку стула, и задумчиво покрутила в руках помятый конверт, который вложил в бандероль Хосок. У нее было более чем достаточно времени подумать. Почти всю ночь она ехала в поезде до Берлина. Успокаивающий стук колес не помог уснуть, и в дороге Коралина размышляла о прошедшем туре, наблюдая за тем, как скользят по потолку купе квадраты света фонарей. Когда утром она сошла на перроне в родном городе, ей казалось, что из нее вынули что-то очень важное, но скорее всего, чувство опустошения было всего лишь следствием усталости и недосыпа. Добравшись, наконец, до своей квартиры, журналистка проспала почти весь день, а следующие сутки писала, писала и писала, до тех пор, пока статья не была полностью готова. Она не позволяла себе отвлекаться во время работы на грустные воспоминания и собственную боль. Старалась наполнить свой текст тем же теплом, которым ее сердце наполняла музыка группы, о которой она писала с любовью и уважением. Колман, прочитав статью, только посмотрел на Коралину непривычно серьезно и покачал головой, не став вносить правки, а просто сказал, что обложка, разумеется, ее. Раньше Коралина бы торжествовала, но теперь для нее это имело значение в самую последнюю очередь. В редакции коллеги перешептывались, обсуждая то, как изменилась Коралина, но и на это она не обращала внимания. Она не брала в работу другие темы, просто приходила в редакцию и отсиживала свой день, слушая радио и читая что-нибудь. Ждала посылку из Неаполя от Хосока. Еще никогда Берлин не казался ей таким серым и холодным. Она думала обо всех вещах, которые произошли с ней в туре, и казалось, что это было словно бы и не с ней. Коралина помнила, как блестели ее глаза тогда, и сейчас, глядя на себя в зеркало, боялась, что вернулась она прежняя — мрачная, отстраненная, разочарованная собой и своей жизнью. Ей кажется, что она просто слоняется между редакцией и квартирой, не находя себе нигде места, и это похоже на бег по кругу, бессмысленный, потому что теперь Коралина прекрасно знала, где ее место на самом деле. Но ведь нельзя просто подойти к ним и сказать «простите». — Значит, правок от менеджера группы нет? — перед ее столом остановился Колман. Коралина подняла на него уставший взгляд и кивнула, убирая конверт в карман пиджака. — Ну супер, я связывался с Джином, они приехали утром, чтобы сняться для обложки. — Отлично, — безучастно отвечает Коралина, хотя ее сердце заходится в бешеном темпе. — Придешь на съемки? Фотограф просмотрел твой материал и подготовил несколько концепций фотосессии, которые еще нужно будет обсудить с группой, но и твоя консультация может понадобиться, — деловым тоном продолжал Колман. Коралина впервые слышала, чтобы он говорил с ней так: без снисходительного тона и ленивого выражения лица. Но гораздо больше ее волновало то, что завтра она сможет снова увидеть парней. — Не знаю, если я там действительно так нужна, то приеду, — уклончиво говорит девушка. Что-то подсказывает ей, что ни группа, ни менеджеры не будут особо рады ее видеть. И как бы не хотелось ей их увидеть, она просто не могла позволить себе портить их жизни еще сильнее. — Вот и супер, собирайся, — по Колману видно, что он хочет сказать что-то еще, но продолжает мяться. — У тебя тут, — он показывает пальцем куда-то возле рта. — Пепел сейчас упадет. Коралина прожигает редактора раздраженным взглядом и стряхивает пепел в кружку. У нее начинает болеть голова от шума редакции и сигаретного дыма. Проводив взглядом Колмана, она открывает конверт и в очередной раз перечитывает строки, написанные от руки на листе бумаги: «Печаль — еще одно имя любви. Она освежает, но иногда от нее холодно, Иногда я смеюсь, будто сошел с ума, Иногда лью много слез, Спасибо, что открыла мне меня. Ты девушка моей мечты, и я не могу заснуть, Твои ноги подкашиваются, кажется, ты влюбляешься в меня Так же, как падают капли дождя. Не буду врать: ты заполучила меня целиком, целиком, целиком. Поехали в тур снова» Когда она прочитала письмо первый раз, сразу догадалась, зачем Юнги рылся в ее сумке перед концертом в Париже. Легче, правда, от этого не стало. Затем она перечитывала его письмо еще много и много раз, но как бы не отзывалось на слова гитариста ее сердце, разум напоминал, что теперь это ничего не значит. Он смотрел на нее с ненавистью, и Коралина даже не надеялась на прощение. Коралина садится в такси и мечтает, чтобы произошло чудо, и возле студии она бы встретила Шерил, одетую в свою нелепую шубу в шашечку. Блондинка бы рассмеялась, сказала, что все в порядке, и что впереди у них куча приключений, удивительное путешествие, концерты, музыка и танцы. Но Коралина даже не знает, где Шерил сейчас. Если бы они хотели увидеть ее, то Хосок бы наверняка сообщил об их приезде в Берлин. И потому теперь не станет ли ее появление на фотосессии неуместным? Журналистка прекрасно знала, что станет, но все равно не могла не поехать. Возможно, не стоило бередить собственное сердце встречей, но Коралина была готова ко всей боли и горечи, лишь бы увидеть их в последний раз. Она вздрагивает, когда салон такси наполняет знакомое нежнейшее гитарное соло. Звучащая из магнитолы музыка плачет и говорит обо всем, о чем отец Коралины не мог сказать вслух. К соло присоединяется бас, а затем вступают ударные, и вместе с ними — голос, который Коралина знала лучше всех. Папины тексты не отличались изобретательностью метафор и сложными сюжетами, но громче и больше слов говорила мелодия, а слова всегда были лишь дополнением. Коралина прикрывает глаза и слушает знакомые строки, улыбаясь устало. — Любите рок-н-ролл? — спрашивает таксист, ловя ее взгляд в зеркале заднего вида. Девушка молчит несколько секунд, чувствуя, как музыка наполняет ее сердце, касается души, отзывается в каждой клеточке тела. Ощущение, которое она испытывала раньше так часто, но которое позабыла во время работы в редакции, и которое вернули ей муравьи. — Больше всего на свете, — тихо отвечает она и снова позволяет волнам музыки гладить свои раны, бередить чувства, обострять их, чтобы потом, когда песня закончится, боль притупилась. А остались только легкость, радость и надежда. Впервые за долгое время ей хочется позвонить отцу, чтобы услышать его голос не из колонок, а хотя бы из телефонной трубки. И рассказать ему, какую удивительную музыку она встретила, какие потрясающие люди стали ее друзьями, как она смогла найти свой новый дом. Папина песня заканчивается, ее сменяет другая. Когда Коралина выходит из такси, песня еще не заканчивается, и ее провожают слова: — Избавляюсь от ненужного и бегу навстречу свободе. Она усмехается: снова музыка, звучащая вокруг, иронично отражает ее жизнь. Сложись все немного иначе, сейчас она бы действительно бежала навстречу свободе, которая возможна только в одном месте. Рядом с самой лучшей рок-группой в мире. Едва она переступает порог студии, волнение снова сжимает горло. Коралина осматривает просторную студию в поисках фотографа, и обнаруживает его возле кофейного столика. Молодой парень-фотограф раскладывает на столе референсы для возможных вариантов съемки. А на диванах возле столика сидят они. Хосок первым замечает Коралину, и его лицо озаряется улыбкой. Девушка не понимает, действительно ли он рад ее видеть, или просто старается вести себя профессионально, как и всегда. — Лина, — продолжает он по привычке называть ее сокращенно, — Ты как раз вовремя. Уже видела референсы? Они все пялятся на нее. Кто-то удивленно, кто-то — раздраженно. Не зная, что еще сказать или сделать, Коралина напускает на себя серьезный вид профессионала, и вместе с Джином, Хосоком и фотографом обсуждает концепцию съемки. Сами музыканты совершенно не участвуют в разговоре, который, впрочем, длится не долго. Они быстро сходятся во мнении, и фотограф просит Коралину остаться до конца съемки, чтобы сразу оценить предварительный результат. Она соглашается, чувствуя, как ее сверлит взглядом Юнги. — На обложке должны быть все семеро, вместе с менеджерами, — напоминает Коралина фотографу. — Да, я читал статью, нужно будет подчеркнуть их важность, — соглашается фотограф и бросает на журналистку восхищенный взгляд: — Статья просто восторг. — Спасибо. Коралина встречается взглядом с грустным Чонгуком, который позирует в этот момент под светом софитов, и он тут же опускает глаза. Съемка идет хорошо. У парней мастерски получается скрывать свои эмоции по отношению к присутствующей на площадке журналистки. Фотограф периодически показывает девушке особо удачные, по его мнению, снимки, и Коралина удовлетворенно кивает. На какое-то время она действительно погружается в работу, почти забывая о том, кого они снимают, и сосредоточившись на результате. К концу съемки она уже уверена, что фото получатся прекрасными, обложка — идеальной. Все так, как она мечтала, но почему на душе все равно паршиво? Ей хочется задержаться после съемки, дождаться, пока парни переоденутся, но она понятия не имеет, что им сказать. Простите? За то, что обманула вас, втерлась в доверие, выведала ваши секреты, позволила быть искренними, устроила ворох проблем? — Я просто призываю вас быть разумными, — из гримерной долетает до нее голос Джина, приглушенный, но все же очень различимый. Коралина застывает на месте, вся обращаясь в слух. — Вы видели статью. Когда журнал выйдет, она просто взорвет. Коралина сделала то, что нам было нужно, и с чем не справлялись другие журналисты. — Она обманула нас, — перебивает его Чимин. — И то, что вы трое были в курсе, дела не меняет. — А были бы в курсе вы все, позволили бы ей хотя бы немного к себе приблизиться? — начинает заводиться менеджер. — Да вы бы с ней даже говорить не стали! — Какой смысл сейчас говорить о том, как могло бы быть, — вклинивается в спор Юнги. Он говорит тише остальных, и Коралина не разбирает несколько слов. — … никакого разговора даже быть не может. — Боишься, что она не ответит на твои чувства, если поедет с нами? — слышит Коралина голос Тэхена. Парень неловко усмехается. — А ты — что отвергнет твои, придурок? — мрачно отвечает ему Юнги. — Мы можем обсудить это позже? — неуверенно предлагает Чонгук. — Мы не будем это больше обсуждать, — огрызается Юнги. В гримерной раздается какая-то возня, а затем дверь хлопает, и Коралина отшатывается назад, лихорадочно соображая, как бы сделать вид, что она вовсе не подслушивала. Парни выходят из гримерной, прощаются с фотографом, игнорируя Коралину. Она опускает глаза в пол, чувствуя, что все это она заслужила. — Пока, Лина, — бросает Хосок, поджимая губы. Музыканты в сопровождении менеджеров выходят прочь из студии, оставляя журналистку одну. Ее сердце, кажется, не бьется, а кончики пальцев холодеют. Ей кажется, что вся радость уходит вместе с ними. В этот момент Коралину охватывает такое отчаяние, что на глазах наворачиваются обидные слезы. Да, она наломала дров, и она была виновата перед ними. Но сдаваться вот так она не собиралась. Коралина обрела что-то важное, и терять это что-то была не намерена. Теперь она точно знала, что без них и их музыки не сможет жить. И когда выбор стоял между серым существованием, лишенным смеха, искренности, рок-н-ролла, и счастьем, которое она нашла рядом с муравьями, Коралина просто не могла позволить себе сдаться без боя. Девушка вылетела из студии и едва ли не кубарем скатилась по лестнице вниз, полная решимости извиняться и умолять не оставлять ее в этом Берлине, ставшем тюрьмой за неделю. Но когда она выскочила на улицу, автобус с группой тронулся с парковки. Коралина смотрела вслед уезжающему автобусу, и не слышала громкой ругани в салоне. Глаза застилали слезы, и сквозь их пелену Коралина не могла увидеть, что к заднему стеклу автобуса прилепился Чонгук. Первым порывом было побежать за автобусом, но девушка задавила в себе это, собрав всю свою оставшуюся гордость. Она опустилась на крыльцо и закрыла лицо руками, стараясь успокоиться и остановить накрывающую ее истерику. Нужно быть благодарной за все, что с ней случилось, и извлечь уроки. Уволиться из издания, которое ей не подходит, уехать из Берлина, никогда больше не лгать. И никогда больше не увидеть их? Рядом раздался визг шин. Коралина от неожиданности дернулась и чуть не свалилась на тротуар. Двери автобуса перед ней распахнулись, и на ступеньках возник серьезный Джин. — Мы собираемся поехать в Монако на съемки клипа, а потом вернемся в Сеул и будем готовиться к туру, который через четыре месяца. Нам нужен пресс-секретарь, — заявил менеджер все с тем же серьезным видом. — Если ты согласна, то поспеши, у нас поезд через два часа, а тебе же наверняка надо заехать домой за вещами, я прав? — Я… — пораженная девушка быстро смаргивает слезы и поднимается на ноги. Все слова как будто вылетели из головы. — Боже да, конечно да. Я поеду. — Вот и славно, садись в автобус, — не успевает Джин договорить, как его отталкивает протискивающийся к выходу Чонгук. Коралина снова едва не падает, когда ударник виснет на ней и стискивает в своих сильных руках так, что у нее хрустят ребра. — Быстрее, пока мы не передумали, — Коралина сама не верит, что слышит этот недовольный голос. Чонгук отлипает от нее, и журналистка подает руку Юнги, стоящему в проходе автобуса, и позволяет помочь ей забраться в салон. Следом запрыгивает Чонгук, и автобус срывается с места.