What the Dead Know by Heart

Дауд не знает, почему он согласился помочь Пьеро в его эксперименте, но когда он наконец выходит из мастерской, у него болит спина, пальто в нескольких местах испачкано китовым жиром, а солнце уже садится. Он находит Томаса прислонившимся к стене мастерской, внешне расслабленным, но осматривающим паб, и готовым в любой момент предупредить Дауда о любых неприятностях. Дауд не может не отметить, что это не то, что сделала бы Билли. Билли расположилась бы над мастерской, чтобы иметь возможность обозревать не только сам паб, но и его окрестности и даже реку. Но тогда Билли не смогла бы поддерживать беседу с жителями «Песьей Ямы», хмуро отгоняя любого, кто осмелился бы попытаться заговорить с ней, и она не собрала бы ту же информацию, что Томас. — Они планируют привлечь к заговору еще кого-то, — тихо говорит он Дауду, когда они проходят мимо Сесилии, которая агрессивно подметает двор. — Кого-то, кто будет заботиться об Императрице и обучать ее, пока она здесь. — Не такая уж и глупая идея, — говорит Дауд. Ему не очень нравится, что другой человек будет посвящен в планы по свержению Хайрема Берроуза, но, с другой стороны, он сомневается, что кто-либо из нынешних заговорщиков знает хоть малейшее о воспитании маленькой девочки, не говоря уже о будущей Императрице. — Ты знаешь, кто это? — Нет, — Томас качает головой. — Я полагаю, что у адмирала есть кто-то на примете, но он не был очень откровенен. Дауд фыркает от такого преуменьшения. Адмирал не выносит их, ненавидит, когда его заставляют с ними работать. Дауд даже не винит его. — Мы разберемся с няней, когда закончим с другими делами, — решает он, думая совершенно о другом. — Сначала вернемся в Радшор. Прежде чем он сможет полностью посвятить себя заговору, ему нужно переговорить со своими людьми относительно будущего китобоев. Он должен сказать им, что не вернется руководить ими после того, как с этим делом будет покончено. Это нелегкое решение, но он знает, что это правильный выбор. Он не намерен заключать еще хоть один контракт на убийство, пока жив, и его людям не место в его личной вендетте против Хайрема Берроуза. Позволить им самим искать счастья, свободным от него, — это все, что он может им теперь дать. Он боится этого разговора, но он должен состояться. Они заслуживают этого. Даже если мысль о потере семьи причиняет боль, как кислота, которую льют на открытую рану. — Должен ли я попросить Самуэля встретиться с нами там утром, сэр? — спрашивает Томас, не обращая внимания на внутреннее смятение Дауда. Хорошая идея. Он подозревает, что Дауду понадобится большая часть вечера, а идти ночью в «Золотую Кошку» равносильно самоубийству. И им понадобится лодка, чтобы добраться до бульвара Джона Клеверинга, теперь, когда прилегающие районы оцеплены. — Да, иди. Томас уходит, а Дауд заходит в паб, чтобы сообщить остальным, что он вернется завтра днем с ребенком-Императрицей под боком. — Не забывай о близнецах, — строго говорит Хэвлок, как будто о паре ужасных аристократов так легко забыть. — Их смерть лишит лорда-регента крупнейшей избирательной части парламента, и это практически лишит его возможности вносить какие-либо изменения в закон. Снисходительный тон адмирала раздражает, но Дауд не в настроении спорить, его мысли заняты другим, поэтому он просто кивает. — Понял. За спиной адмирала Пендлтон делает большой глоток из своей фляжки, и его слуга молча ставит перед ним на стойку свежую бутылку вина. Он напоминает Дауду клиенток, которые нанимали его, чтобы он убил обидчика, тиранизировавшего их, обычно мужа или отца, выглядящих решительными и напуганными одновременно. Пендлтон замечает его пристальный взгляд и судорожно сглатывает. — Я пытался предупредить их, — говорит он таким тоном, словно пытается убедить себя больше, чем его. — Я действительно пытался. Они не захотели слушать. Они никогда меня не слушали. — Я сделаю это быстро, — обещает Дауд. Не то чтобы он мог позволить себе не торопиться, но эти слова, похоже, немного расслабили Пендлтона. — Просто сделай это, — ворчит Хэвлок. — Мы не можем бросить дело даже не начав. Как надменно он говорит о делах, в которых лично физически не участвует, отправляя кого-то другого. От Дауда не ускользает ни то, как Пендлтон вздрагивает от бессердечного тона адмирала, ни то, как Уоллес успокаивающе кладет руку на плечо своего лорда. Дауд поворачивается, чтобы уйти. — Я вернусь завтра с императрицей, — говорит он. — И надеюсь, что ваша няня появится здесь как можно скорее. Он ухмыляется, когда Хэвелок резко втягивает воздух. Чем скорее адмирал научится не скрывать от него информацию, тем будет лучше для всех. Томас ждет у двери, и он, как всегда, легко следует на полшага позади Дауда. — Самуэль встретит нас на реке завтра утром, сэр. — Хорошо. Отсюда они могут вернуться в Радшор пешком, крыши зданий все еще на месте, и обеспечивают достаточное укрытие, чтобы не попадаться на глаза толлбоям, патрулирующим Затопленный квартал. Они хорошо знают территорию вокруг своей базы, даже несмотря на изменения, внесенные лордом-регентом, для содержания жертв чумы, и добраться домой от квартала Старого Порта — проще простого. Дауд всю дорогу чувствует взгляд Томаса на затылке и останавливается как раз перед тем, как они добираются до центра Радшора. — Если тебе есть что сказать, Томас, говори. Томас вздрагивает и быстро складывает руки за спиной, но не раньше, чем Дауд замечает, что они дрожат. — Ты… — начинает он странно тихим голосом. Он прочищает горло. — Ты собираешься распустить китобоев, Мастер Дауд? Проницательно, как всегда. Дауд с трудом сглатывает, увидев болезненное выражение на лице Томаса. — Так и есть. — Сэр… — Это не обсуждается, Томас, — твердо говорит он. — Я больше не хочу убивать ради денег. — Но лорд-регент… — Это моя проблема, — заканчивает за него Дауд. — Я тот, кто убил Императрицу. Я тот, кто должен все исправить. — Я убил Королевского Защитника, — продолжает Томас, и Дауд видит сожаление на его лице, как зеркало своего собственного. — Если не остальные, то, по крайней мере, позволь мне помочь тебе. — В этом беспорядке нет твоей вины, Томас, — Дауд качает головой. — Нет и твоей, — упрямо возражает он. — Это Берроуз. И я знаю, что я не единственный, кто хочет увидеть, как он заплатит за то, что он сделал с нами и с городом. Сердце Аттано учащенно бьется, как это обычно бывает, когда Королевский Защитник хочет поделиться какой-то информацией. — Он не ошибается. Мало кто из ваших людей не хотел бы увидеть, как покатится голова Хайрема Берроуза. Дауд устало вздыхает. — Даже если это правда, — говорит он, игнорируя раздраженное фырканье Аттано из-за его нерешительности, — Что будет потом? Я больше не намерен заключать никаких контрактов. — Делай все, что пожелаешь, сэр, — искренне говорит Томас. — Мы, как всегда, последуем за тобой. Дауд слабо улыбается, его это не убеждает. — А что, если я захочу переехать на Серконос и выращивать виноград? — саркастично спрашивает он. Он ожидает, что Томас отвернется от этой идеи, потому что это нелепо, но он просто пожимает плечами. — Я уверен, что тебе понадобятся люди, которые будут помогать готовить вино. Это могли бы быть мы. Дауд хочет посмеяться над этим, действительно хочет, но затем он так легко представляет, как Томас просматривает бухгалтерию виноградника, как Рульфио встречается с клиентами, а Дженкинс давит виноград. Та же семья, которой они всегда были, просто в другой обстановке. Он делает долгий выдох. — Я спрошу у них, — решает он. Облегчение на лице Томаса заметно. — Спасибо, Дауд. Возможно, это была просто оговорка, но отсутствие «сэр» обнадеживает. — Иди. Собери людей, расскажи им, что случилось с Делайлой и лоялистами, — говорит он. — Мне… нужно немного времени. — Конечно, — соглашается Томас и исчезает в вихре Бездны. Дауд прислоняется к двери, ведущей обратно в Торговую Палату, голова у него тяжелая. — Могу ли я просить их остаться со мной? — тихо спрашивает он. — После того, как я забрал их с улиц и заставил вести жизнь, полную воровства и убийств? — Жалость тебе не к лицу, — упрекает его Аттано. — Но если хочешь знать, если бы ты никогда не встретился с ними, двадцать девять из тридцати восьми китобоев погибли бы до сегодняшнего дня, Томас среди них. И Билли тоже. Только трое прожили бы достойную жизнь. Никто не был бы так счастлив, как сейчас. — Ни один? — недоверчиво спрашивает Дауд. — Трудно в это поверить. — Китобои решили последовать за тобой не из-за убийства или монеты, а из чувства принадлежности к дому, — рассказывает Аттано с ноткой печали в голосе. — Не все из них останутся с тобой после сегодняшнего дня. Но большинство из них и представить себе не могут, что оставят свою семью позади. Дыхание Дауда прерывается на выходе. Он тоже не может представить себе нормальной жизни без своих китобоев, хотя и готов отдалиться, если это сделает их жизнь лучше. — Если останутся, — неуверенно начинает он, — они выживут? Аттано медлит с ответом. — Я не знаю, — признается он в конце концов. — Предстоящие события неясны. Все запутано. Выбор, который ты сделаешь, определит будущее, в лучшую или худшую сторону. — Сделай выбор и прими то, что последует за ним, — бормочет Дауд уже знакомые слова. — А остальное не имеет значения, — заканчивает Аттано. — Не имеет значения. Дауд глубоко вздыхает, а затем входит в Палату и тремя быстрыми рывками поднимается в свой офис. — …Императрицу у братьев Пендлтон, — слышит он, как Томас говорит собравшимся китобоям, все тридцать семь из которых набились в кабинет и восхищенно слушают. Когда Дауд входит, его встречают, конечно же, аплодисментами. Шум оглушительный, и Дауд чувствует себя польщенным и невероятно раздраженным одновременно. — Что именно ты им сказал? — сухо спрашивает он Томаса, как только суматоха немного утихает. — Только вчерашние события, — невинно говорит он. — Конкретно? — продолжает Дауд. — Как ты отправил ведьму в Бездну! — Ардан кричит прежде, чем Томас успевает ответить, и это вызывает еще один взрыв аплодисментов. — Ладно, успокоились! — раскатистый голос Дауда немедленно перекрывает шум. — Да, Делайлы больше нет– Кто–то громко кричит с балкона — судя по звуку, Юри. Дауд щипает переносицу и вздыхает. — Закончили? — Да, сэр, — тихим голосом подтверждает Юри, наклоняя голову, когда Дауд поднимает на взгляд. — Извините, сэр. Не обращая внимания на смешки, последовавшие за этой перепалкой, Дауд возвращается к сути дела. — Как вы все уже знаете, я согласился помочь свергнуть лорда-регента Хайрема Берроуза. Однако, — резко добавляет он, прежде чем его успевают прервать, — это решение было моим, и только моим. Это не контракт, и никто из вас не обязан помогать мне. — Но мы можем, верно, босс? — нетерпеливо спрашивает Киллиан. — Я бы с удовольствием пристрелил этого ублюдка. — Я тоже! — И я. Голоса сливаются в один, взывая к справедливости и кровопролитию. Дауд редко так сильно гордился людьми, которых он взял под свое крыло. — Если вы собираетесь помочь мне навести порядок, сомневаюсь, что я смог бы остановить кого-либо из вас, — ворчит он, благодарный за их помощь и в то же время напуганный за их жизни. — В любом случае, нам не заплатят ни монеты. Некоторым эта новость не понравилась, в частности Андрею, который выглядел недовольным отсутствием вознаграждения. Дауд не думает, что его следующая порция информации будет воспринята лучше. Он никогда не был силен в нюансах, поэтому просто говорит это. — Как только это закончится, я уйду в отставку. За этим следует глубокая тишина его коллективной силы, плеск воды о стену здания звучит странно громко в отсутствие всего остального. И тогда тишина резко прерывается. — Какого хера? — Юри… — Рульфио пытается успокоить коллегу, но ничего не получается. — Ты просто уйдешь? — спрашивает Юри срывающимся голосом, со взглядом, метающим молнии. — Собираешься оставить нас? Дауд не ожидал таких искренних эмоций в тоне, и это болезненно щемит его сердце. Юри из тех немногих, кого он подобрал даже не подростком, тощий восьмилетний ребенок, которого выгнали из дома. Дауд нашел ребенка в глухом переулке в Ржавом квартале, когда тот истекал кровью после проигранной драки с волкодавом за кусок еды, без страха смотря ему в глаза, желая смерти, и Дауд не мог просто оставить все как есть. — Я ухожу, — подтверждает он, радуясь, что его голос остается ровным. — Но вы можете пойти со мной, если хотите. Все вы. Это успокаивает Юри, чье лицо расплывается в сияющей улыбке облегчения, хотя в глазах все еще стоят слезы. От Дауда не ускользнуло, что многие другие тоже кажутся заинтересованными или, по крайней мере, не сразу против этой идеи. — Так куда мы направимся, босс? — спрашивает Киллиан. — Это не Тивия, да? Ненавижу холод. — В Морли было бы прекрасно, — предлагает Миша. — И еда хорошая. — Не-а, слишком много гребаных Смотрителей, — говорит Патрик. Длинный шрам на его предплечье, оставленный клинком одного, подкрепляет его слова. — Нам следует отправиться в Поттерстед или что-то в этом роде, чтобы мы могли следить за здешними событиями. — Поттерстед — помойка, — ворчит Коннор с балкона. — Там никогда ничего не происходит. Мы бы сильно выделялись. Дауд прочищает горло, и дискуссия быстро прекращается. — Я думал о том, чтобы отправится на Серконос. Возможно, Кулеро или Карнака. — О Бездна, да, — громко восклицает Дженкинс. — У меня такое чувство, будто я не видел солнца целую ебаную вечность. — Солнце существует? — спрашивает Кент, притворяясь растерянным. — Я думал, это просто миф, вроде адекватных Смотрителей или Дауда в хорошем настроении. — Может быть, мы могли бы найти все эти три вещи на Серконосе, — говорит Дженкинс, и ее ухмылка — само определение мудачества. — Не жди чуда, Дженни, — вмешивается Патрик. — Я сильно сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидим босса в хорошем настроении. Дауд почти улыбается. Почти. ­ — Значит, с Серконосом проблем нет? Хобсон бормочет что-то о жаре, но больше ни у кого нет никаких замечаний. Они могут разобраться с деталями позже, но пока появилось что-то похожее на план. То, чего стоит с нетерпением ждать, пока они работают над устранением лорда-регента. В конце концов, одиннадцать китобоев покидают базу до конца ночи, Андрей возглавляет небольшую группу. Они самые кровожадные из его людей, и Дауд не сомневается, что они продолжат заниматься убийствами в другом месте. Еще шестеро людей Дауда соглашаются остаться и помочь свергнуть Хайрема Берроуза, но не отправятся с ними на Серконос. Те, у кого остались дела в Дануолле, по крайней мере, пока. Дауд ясно дал им понять, что приглашение присоединиться к ним в Серконосе всегда останется открытым. Таким образом, остается двадцать один китобой. Двадцать один человек, мужчины и женщины, готовые последовать за ним через море, готовые отказаться от убийств в пользу того, чтобы остаться со своей семьей. У Дауда почти кружится голова от облегчения и его переполняет благодарность. — Я же тебе говорил, — самодовольно говорит Аттано, когда он, наконец, остается один в своем кабинете. — Тебе действительно следует начать верить мне на слово. — Я бы тоже до хрена знал, если бы был частью Бездны, — возражает Дауд, хотя он не может заставить себя по-настоящему разозлиться. — Я не удивлен. — Ложь, — надменно фыркает Аттано, но Дауд слышит веселье в его голосе. — Ты бы ни хрена не понял, даже если бы тебя в это ткнули лицом. И на это есть миллион остроумных ответов, но ни один из них не отменяет того факта, что Аттано, как всегда, абсолютно прав. — Спасибо, — вместо этого говорит Дауд. Пульс Аттано замедляется до тех пор, пока Сердце мягко не начинает биться у его груди. — Иди спать, убийца, — говорит он. — Тебе нужно отдохнуть перед завтрашним днем. — Да, мамочка, — язвит Дауд, но он знает, что ему действительно нужен отдых, и поэтому идет в кровать. Он проводит большую часть ночи, ворочаясь с боку на бок, ему не хватает утешительной тяжести на ногах, а когда наконец засыпает, кошмары безжалостно терзают его подсознание.