What the Dead Know by Heart

— Ты притащил ее сюда? В кои-то веки нотации читает не Хэвлок, а Пендлтон. — А ты бы предпочел, чтобы она оказалась на дне реки? — жестко спрашивает Дауд, прекрасно зная, насколько Тревор Пендлтон дорожит Вейверли Бойл. — Нет, — вздыхает Пендлтон. В то же время Хэвлок говорит «Да». Дауд смерил адмирала ровным взглядом. — Если ты так хочешь, то сделай это сам. Хэвлок, видимо, смеётся над самой мыслью о том, что ему придется выполнять какую-либо грязную работу. — Ты убийца, — указывает он, каким-то образом заставляя это звучать как обвинение. — И все же ты почти никого не убил, — замечает Мартин, впиваясь острым взглядом в Дауда. — Никого, кроме моих коллег-смотрителей и братьев Пендлтон. — Я не убивал Смотрителей, — указывает Дауд. — Я их вырезал. Ему знакомо появившееся чувство вины, но от этого оно пугает не меньше. Если бы только он был более осторожен, ему вообще не пришлось бы запятнать клинок кровью. Даже если мир стал чуть чище после смерти кучки Смотрителей. Мартин сразу же замечает упущение в тщательно сформулированном ответе Дауда. — А близнецы? — Живы, — Дауд вздыхает. — Что? — Пендлтон ахает, и не нужно быть гением, чтобы истолковать эмоцию на его лице как робкую надежду. — Но ты сказал, что они… — В шести футах под землей, — добавляет Дауд. — Так и есть. Мы заставили их работать. На их собственных серебряных рудниках. — Это неразумно, — немедленно говорит Хэвлок, потому что, конечно, так оно и есть. — Что помешает им рассказать бригадиру, кто они такие? Дауд лениво усмехается. — Например, отсутствие языков. — О, Бездна, — выдыхает Пендлтон, побледнев. — Вы удалили им– Ему приходится проглотить желчь, прежде чем он успевает закончить предложение. — Ты бы предпочел, чтобы они умерли? — повторяет Дауд. — Нет, — снова вынужден признать Пендлтон. — Я… спасибо, — удается ему произнести с искренней благодарностью в глазах, хотя он все еще выглядит так, словно его может стошнить в любой момент. — Даже если они сейчас там, возможно, когда-нибудь я увижу их снова. — Все это конечно хорошо, — решительно вставляет Хэвлок, — но ты должны был убить их. Всех их. Вот почему мы наняли тебя. Дауд скрещивает руки на груди, вспоминая слова Лидии по этому поводу. — Наняли? — он фыркает. — Если бы вы «наняли» меня для устранения такого количества высокопоставленных целей, плата была бы намного больше, чем сплавление вверх по реке. Так что ты не имеешь права подвергать сомнению мои методы, пока сам не пойдешь штурмовать Башню Дануолла. Хэвлок хмурится еще сильнее. — Ты — тот, кто убил Императрицу, — выплевывает он, как будто кто-то мог об этом забыть. — Помочь Эмили Колдуин вернуть трон — это самое малое, что ты можешь сделать. — Да, — шипит Дауд, — но совершать убийство, чтобы искупить вину за совершение убийства — это странно, даже по вашим меркам. Ей не нужно, чтобы ее правление строилось на крови и лжи. Услышав это, адмирал запинается, а Мартин тихо присвистывает. — Осторожнее, Фарли, — поддразнивает он. — Нож-то острый. Хэвлок возмущенно фыркает. — А что насчет лорда-регента? — требовательно спрашивает он. — Его ты не можешь оставить в живых. Это вопрос, на который Дауд сам еще не нашел ответа. — Я сделаю то, что должен, — признается он. — Но если есть другой способ, я воспользуюсь им. — Восхитительно, — комментирует Мартин, снова глядя на него тем самым очень неприятным взглядом. — Мне не нужно твое восхищение, — огрызается на него Дауд, но единственный, кто вздрагивает от его тона — это Пендлтон. Мартин, как всегда, невозмутим. — А мне кажется, нужно, — усмехается он. — Осмелюсь предположить, что хорошие отношения с Верховным Смотрителем избавили бы тебя и остальных твоих людей от неприятностей. — Тебя избрали, — ровным голосом произносит Дауд, проводя рукой по лицу. — Бездна забери меня. — Это можно устроить, — легко замечает Мартин, Дауд чувствует едва уловимую смену власти в их диалоге. Мартин всегда был опасным человеком, но теперь, когда он возглавляет не менее опасную организацию, у него есть потенциал стать реальной угрозой для Дауда и его людей. Возможно, было бы разумно отступить. Но Дауд никогда раньше не потакал Мартину. — Верховного Смотрителя можно свергнуть, — тянет он, намеренно изображая скуку. — Возможно, настанет день, когда ты больше не сможешь бегать от клейма. В глазах Мартина мелькает что-то, похожее на беспокойство, которое исчезает так же быстро, как и появилось. Он должен знать, что клеймо еретика исчезло с площади Холджера и что Дауд не настолько глуп, чтобы не сохранить его. — Возможно, — соглашается он, легко пожимая плечами. — Но не сегодня. — Нет, — соглашается Дауд, — не сегодня. Напряжение между ними ощутимо, и Хэвлок быстро кладет этому конец. — Идите спать, — говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Теперь между нами и лордом-регентом ничего не осталось, и нам понадобится вся наша сообразительность, если мы собираемся, наконец, свергнуть его. Вот он снова такой либеральный со словом «мы», когда Дауд и Томас возглавляют нападение на Берроуза. Но Дауд устал и хочет избавиться от прикида аристократа, который он так ненавидит, поэтому не обращает на это внимания. Он оставляет трех лоялистов в баре и направляется наверх, на чердак, ненадолго останавливаясь, чтобы стянуть ненавистный галстук, прежде чем отправиться в башню Эмили и Каллисты. Императрица и ее гувернантка уже крепко спят, когда он приходит, Каллиста неподвижно отдыхает, а Эмили мечется в своей постели, неразборчиво бормоча и путаясь в одеяле. Удивительно, как быстро она успокаивается, как только Дауд кладет Корво на подушку рядом с ее головой. Она удовлетворенно вздыхает, поворачиваясь во сне, чтобы схватиться за Сердце, как она могла бы схватить за руку своего отца, когда у нее еще была такая возможность. Теперь у нее не осталось ничего, кроме живого органа ее отца, печального остатка семьи, которую Дауд разрушил, не задумываясь. Ему невыносимо смотреть на нее в таком состоянии, такую маленькую и уязвимую в ночной рубашке, слишком большой для ее маленького тела, и не осталось никого, кто мог бы позаботиться о ней так, как она того заслуживает. И все это его вина. Он возвращается на чердак, вполне готовый лечь спать и оставить этот кошмарный день позади. Дауд с большим удовольствием сбрасывает костюм, с трудом избавляясь от слишком тесных пиджака и жилета и одновременно снимая неудобные ботинки. Входит Томас, снимающий свои брюки. — О леди Бойл… — он останавливается, чтобы посмотреть на бойню, устроенную Даудом, на разбросанные по полу обрывки одежды, и не сводит глаз с рубашки, которую Дауд скомкал и швырнул в угол, его щеки заливает румянец. — …позаботились. — Хорошо, — говорит Дауд, натягивая обычную рубашку — без пуговиц, кружев и прочей бесполезной ерунды. — Мартин — новый Верховный Смотритель, — делится он новостями. Томас начинает расстегивать свою куртку. — Прекрасно, — невозмутимо произносит он, звуча примерно так же радостно, как и Дауд. — Нам стоит прямо сейчас зарезать себя собственными клинками или он хочет сделать это сам? Дауд посмеивается. — Он будет хорошо себя вести. В нашем распоряжении есть клеймо. — Это сработает только в том случае, если Честер сможет выяснить, как воспроизвести химический состав, — отмечает Томас. — Он еще не разобрал все компоненты. — Да, — подтверждает Дауд, — но Мартин этого не знает. — Ты уверен? — спрашивает Томас полушутя. — Похоже, у него сверхъестественная способность узнавать то, чего ему знать не положено. Дауд хмыкает в знак согласия, но совершенно забывает, что он хотел сказать в ответ, когда замечает, что Томас поднимает их одежду и складывает. — Что, во имя Бездны, ты делаешь? Томас поворачивается к нему лицом и без всякого выражения приподнимает бровь. — Убираюсь, — констатирует он очевидное. — Взрослые иногда так делают. Дауду требуется добрых пять секунд, чтобы осознать, что Томас только что подколол его, а затем он искренне смеется. — Тогда я бы сказал, что мне давно пора спать, — усмехается он, ложась и гася фонарь на прикроватном столике, лишая комнату единственного источника света. — Удачи быть взрослым. Он слышит, как Томас раздраженно фыркает, но оставляет все как есть и шаркает к кровати, медленно ступая в кромешной темноте. За исключением того, что пол завален одеждой, и Томас неизбежно спотыкается обо что-то, неуклюже приземлившись на Дауда. Тот поддерживает его, обхватывая рукой за талию и притягивая Томаса к себе, чтобы он совсем не свалился с кровати. В итоге они оказываются в необычном положении: спина Томаса прижата к груди Дауда, а рука Дауда обхватывает Томаса, удерживая его на месте. Дауд не может припомнить, чтобы когда-либо был так близок с другим человеком — во всяком случае, не совсем так, — и он обнаруживает, что нисколько не возражает. — Дауд? — неуверенно спрашивает Томас. — Я не могу двигаться. — Тебе неудобно? Голос у самого уха заставляет его вздрогнуть. — Нет, я бы так не сказал. Дауд уклончиво хмыкает, крепче обнимая Томаса. — Тогда спи. И Томас, как всегда, повинуется.

***

Похоже, у Эмили есть склонность к смелым предложениям за завтраком. — Когда я стану Императрицей, — говорит она, незаметно передвигая сердце Корво по столу, — я хочу, чтобы ты был моим королевским защитником. Ему требуется немалое усилие, чтобы не выплеснуть на нее весь свой кофе. — Что? — Когда я стану Императрицей, — повторяет она совершенно невозмутимо, — я хочу, чтобы ты был моим королевским защитником. Затем, словно желая посмотреть, сколько возмущения она может вызвать за считанные секунды, поворачивается к Томасу. — И хочу, чтобы ты стал главой тайной службы. Томас старается не подавиться едой, кашляя, когда крошка хлеба попадает не в то горло. Звук, кажется, отдается эхом, в остальной части паба мертвая тишина, несмотря на количество людей, занимающих барную стойку, все, кроме Соколова и Мартина, смотрят на Эмили Колдуин так, словно она сошла с ума. Что, как Дауд думает, вполне вероятно. — Императрица, — встревоженно говорит Хэвлок, — подумайте, о чем вы говорите. — Я подумала, — восклицает Эмили, вызывающе скрещивая руки на груди. — Дауд — лучший боец, которого я знаю. Он прошел мимо Корво. И люди уже боятся его, поэтому они дважды подумают, прежде чем что-то предпринять, — перечисляет она, и все это приобретает пугающий смысл. — Кто мог бы быть лучшим защитником? У Дауда это никак не укладывается в голове. — Я убийца, Императрица, — выпаливает он, умоляя ее образумиться. Даже если бы он смог стать тем телохранителем, который ей нужен, ее подданные никогда не примут его как часть ее двора. Учитывая убийство ее матери, чуму и ее юный возраст, начало ее правления и так будет достаточно непростым. Ей не нужно, чтобы он еще больше все усложнял. — Да. И ты убил мою мать, — заявляет Эмили, и лишь легкая дрожь выдает ее, — потому что кто-то нанял тебя. Поэтому я тоже хочу нанять тебя. Чтобы ты защищал меня. — Она тщательно все обдумала, — говорит ему Корво с явной гордостью в голосе. — Она искренне верит, что ты — лучший выбор на эту роль. И я согласен. Дауд качает головой, потому что мысль о том, что сам Корво Аттано согласен с этим, абсолютно безумна. Ему нет места в высшем свете, он не заслуживает находиться в присутствии Императрицы, ему нельзя доверить ее безопасность. Он должен был уехать, направиться на Серконос и исчезнуть из ее жизни. Но, с другой стороны, какое право он имеет ей отказывать? — Ваше величество, — нерешительно начинает Томас, придерживаясь того же мнения, что и Дауд, — вы уверены?.. — Да, я уверена, — перебивает его Эмили, ее голос такой же царственный, как и у девушки, владеющей им. — Я хочу, чтобы Дауд был моим королевским защитником, а ты — главой моей разведки. Томас обдумывает это, прежде чем мягко спросить. — Почему я? Это тот же самый вопрос, который он задал, когда Дауд сделал его своим заместителем. И, что удивительно, Эмили дает ему точно такой же ответ. — Потому что я доверяю тебе. Краска отхлынула от лица Томаса, и он может только смотреть на нее, открывая и закрывая рот, не издавая ни звука. — Кроме того, — продолжает Эмили, — у тебя уже есть шпионы, которые могут творить магию. — Эмили, — снова пытается Дауд, — мы преступники. Мы не можем быть частью двора. — Сможете, если я вас помилую, — говорит она, как будто все так просто. Томас недоверчиво усмехается. — Но мы виновны во многих убийствах. — А еще вы виновны в том, что помогаете вернуть трон, — упрямо возражает Эмили. — Император Анейрин Риддерих издал указ о помиловании убийцы, который спас ему жизнь, а императрица Золана Оласкир помиловала нескольких преступников, чтобы они могли служить в ее гвардии. Я могу сделать то же самое. Очевидно, она изучала историю, как и велел ей Дауд. — Знать этого не потерпит, — задумчиво, хотя и без злобы, говорит Пендлтон. — Уже поднялся шум, когда Императрица Джессамина выбрала выходца с Серконоса своим королевским защитником. Представьте, что они подумают об убийце с Серконоса. При всем моем уважении, конечно, — поспешно добавляет он. — На улицах чума, — рявкает на него Эмили, голосом, очень похожим на голос ее матери в тот день в беседке, когда она в последний раз отчитала Хайрема Берроуза. — Если у знати есть время, чтобы не одобрять мой выбор королевского защитника, то им нужно разобраться в собственных приоритетах! Пендлтон ошеломленно молчит, а Корво смеется. — Это моя девочка. Эмили гордо сияет, и когда больше нет разногласий, она снова поворачивается лицом к Дауду и Томасу и упирает руки в бока. — Ну? — спрашивает она, только теперь проявляя намек на беспокойство, когда задает им этот вопрос. — Что скажете? Дауд бросает взгляд на Томаса и видит то же выражение беспомощной неуверенности, которое, как он чувствует, отражается в глазах его лейтенанта, поэтому он делает единственное, что может. Он сжимает левую руку и останавливает время. Томас немедленно опускает голову на руки, все притворство самообладания исчезает. — Это безумие, — хрипло произносит он. — Глава тайной канцелярии. Тайной канцелярии. Как я вообще… — Ты с этим справишься, — просто говорит Дауд, потому что это правда. — Ты хорош в расследованиях, ты хороший лидер, твоего имени нет ни на одном плакате о розыске, и у нас все еще есть документы, подтверждающие, что ты Кармайн. Но Нож Дануолла в роли королевского защитника… Томас фыркает, поднимая голову, чтобы посмотреть на него. — В этом, по крайней мере, есть какой-то смысл. Одной твоей репутации будет достаточно, чтобы заставить любого, кто захочет навредить Императрице, дважды подумать. А тот, кто достаточно смелый, чтобы попытаться, не пройдет мимо тебя. Ты — лучшая защита, которая у нее только может быть. — Знаешь, он прав, — считает нужным добавить Корво, потому что, конечно, способность Дауда останавливать время не действует на Сердце, тронутое Бездной. — Как и ты. Эмили нелегко приняла это решение. Дауд вздыхает, проводя рукой по волосам. — Как думаешь, остальные расстроятся, что мы не доберемся до Серконоса? — Мы пойдем за тобой, куда бы ты ни захотел, — повторяет Томас слова, которые он произнес, когда Дауд впервые объявил о своем уходе на пенсию. — Даже в Башню Дануолла. Дауд слабо усмехается. — Дженкинс будет в бешенстве, — предполагает он. — Она очень ждала солнца. — Ну, мне нужно будет разместить агентов на других островах, — размышляет Томас. — Дженкинс и Патрик могли бы создать свою собственную шпионскую сеть на Серконосе. Дауд смерил Томаса пытливым взглядом. — Так мы согласны? Томас смотрит на застывшую фигуру Эмили Колдуин, стоящую у их столика, и глубоко вздыхает. — Да. Это было совсем не то, чего ожидал Дауд, проснувшись сегодня утром. Но в последнее время его жизнь преподносит один сюрприз за другим, как будто сам Аутсайдер вмешивается в это. Он бы не удивился, будь оно так. Дауд берет себя в руки и высвобождает время из хватки. — Я согласен, Императрица, — говорит Дауд. — Я тоже, — добавляет Томас, наклоняя голову. Эмили выпускает воздух, который она задерживала, и улыбка облегчения украшает ее лицо. — Спасибо, — выдыхает она. — спасибо. В нормальном мире она должна быть в ужасе от перспективы того, что убийцы ее родителей займут такие высокие посты. Но мир уже давным-давно перестал быть хоть каким-то подобием нормальности. — Итак, — говорит Лидия, когда Эмили возвращается к Каллисте, нарушая неловкое молчание, повисшее в комнате, — должны ли мы начать обращаться к тебе «ваша светлость» прямо сейчас, или…? Томас кривится в отвращении. — Пожалуйста, не надо. Лидия смеется, и постепенно возобновляется обычная утренняя болтовня, возможно, немного более приглушенная, чем обычно. Но от Дауда не ускользает горящий яростью взгляд, который Хэвлок бросает в их сторону и его недовольство всей этой ситуацией совершенно очевидно. Им следует быть с ним осторожней.