I can feel teeth tear into me Rip me to pieces, rock me to sleep I can feel eyes staring at me Getting uneasy, ready to feed
В лабораторию Кейсо привели далеко не сразу, и первые несколько дней она томилась в нудном ожидании в своих покоях, изредка навещаемая Талисом или Хеймердингером для коротких прогулок. Пушистый йордл, как ни странно, весьма импонировал девушке. Он был лишен надменности, которая проскальзывала между строк у многих жителей Пилтовера, а искра, присущая всем изобретателям, вызывала у нее легкую улыбку. Советник был ее старше навскидку раз эдак в десять, но иногда по-детски азартный блеск в глазах при упоминании неудавшихся экспериментов делал его похожим на шкодного котенка. Когда это сравнение впервые пришло ей голову, Кейсо, не сдержавшись, прыснула, немало удивив при этом советника. Хеймердингер расспрашивал девушку о жизни в Зауне, нарочно обходя любые конфликтные моменты, о ее изобретениях и особенно интересовался конструкцией посоха, сбивчиво задавая вопросы о создании магнитного устройства. Кейсо не могла не признать, что среди пустоты ее новых покоев и грязно-пошлых шуток миротворцев за дверьми, эти разговоры приносили ей удовольствие. В Зауне жили разные люди, но реалии бедности воспитывали их грубыми и невежливыми, а зачастую еще и необразованными. И хотя девушка никогда не жаловалась на свой народ, но рассуждать об интересных механизмах ей было далеко не всегда с кем. Советнику нравилось слушать Кейсо, и у нее даже сложилось впечатление, что тот смертельно устал от привычного ему устройства мира, и обычная жизнь, наполненная приятными мелочами, которые умели замечать лишь жители нижнего города, привлекала его своей дальностью и простотой. В один из таких визитов Кейсо даже на мгновение словила себя на мысли, что происходящее здесь может привнести в ее тяжелую жизнь немного той радости, которая ранее была недоступна из-за погони за спасением чужих жизней. Отношения с Джейсом были более натянутыми, но Кейсо не упускала возможности послушать и его рассказы. В конце концов, иного варианта коротания вечеров у нее все равно не было, и попытка мужчины посвятить ее в историю хекстека была не худшим вариантом. Талис был непривычно эмоциональным и ранимым добряком, и Кейсо была не прочь лишний раз подтрунить мужчину за это. Она всегда указывала на недостатки людей прямо и не стеснялась этого, что, безусловно, поначалу выбивало мужчину из колеи, но со временем это перестало резать ему слух. Чаще всего Талис водил ее по коридорам здания, рассказывая те или иные истории, приключившиеся с ним, и размахивал руками так, что каждый раз непременно задевал Кейсо, однажды даже едва не припечатав ее к стене. Джейс был простым и очевидным, как открытая книга, чего нельзя было сказать о Викторе. Напарник «голоса Пилтовера», как окрестила Кейсо Талиса, был молчалив. Он посетил ее всего один раз вместе с другом, а затем, потеряв какой-либо интерес, отказался от этой затеи. Его голос всегда звучал надменно и зачастую сбивчиво. Словно тот все время куда-то спешил, будто боялся, что его кто-то остановит и отберет время. Кейсо этого не понимала, да оно ей и не нужно было. Лаборатория встретила ее теплым сквозняком и резкими запахами химикатов, машинного масла и спирта, от чего Кейсо громко чихнула и тут же сама себе закатила глаза. Столько лет прожила в неугасаемом смраде Линий, и стоило ей попривыкнуть к изысканному воздуху Пилтовера, как резкие запахи тут же стали вызывать ответную реакцию. Чертовски неприятно. Разговоры лаборантов и помощников тут же стихли, и все обратили взгляды на зашедшую компанию. Пленница нижнего города стояла чуть поодаль, едва поворачивая голову на посторонний шум, в окружении нескольких миротворцев и Маркуса, который нервным движением закурил трубку, всем видом показывая, что его воротит даже от нахождения здесь. Наверное, весь Пилтовер знал, что найти человека, ненавидящего Заун сильнее, чем шериф, было тяжело. — В Зауне ради такого табака люди грызут глотки друг другу, господин шериф, — она повернулась к нему, и тот вопросительно поднял одну бровь, не понимая, что ей от него нужно. — Может, угостите даму? — Пошла к черту, — выплюнул он, отдавая молчаливый приказ миротворцам, и те грубо толкнули девушку в спину, вызывая у нее злобное шипение. Со стороны послышался тихий смех, и Кейсо сделала глубокий вдох, сдерживая рвущиеся наружу не самые лестные слова. Надо было просто сцепить зубы и терпеть, хотя такая тактика всегда выходила у нее паршивее некуда. Конечно, намного привычнее было огрызаться на всех подряд, а в особенности на тех, кто тычет пальцами в спину и насмешливо смотрит сверху вниз, но иногда иного выхода не было. Светлячки умели за себя постоять даже в уличных потасовках, но так было не всегда, и потому зажмуриваться и молча принимать жестокость Зауна временами приходилось и Кейсо. Девушка нервно передернула плечом. Только тот факт, что она из нижнего города, заставлял местных умников, работающих на помощь Талису, глазеть, словно у нее только что выросла вторая голова или как минимум пара небольших рожек. Сложно было сказать, сколько бы она смогла простоять здесь, не сорвавшись на окружающих, словно пес с цепи, если бы не вовремя вошедшая делегация под предводительством Джейса. — Кейсо! Рад видеть, что ты уже пришла. Готова к нашим маленьким открытиям? — Если твои поганые щенки так и будут на меня пялиться, я выцарапаю им глаза, — прошипела девушка, когда мужчина подошёл, и он тут же недовольно нахмурился на ее слова. — Мы так себя не ведем и не общаемся, Кейсо. И если… — Если что? Если меня интересует Ваше мнение или если мне дорога моя жизнь? Не могу сказать, что что-то из перечисленного меня смотивирует не делать этого, если я еще хоть раз услышу от них в свой адрес «зауновское отродье». — Я была бы признательна, — послышался громкий голос Медарды, от которого все присутствующие тут же притихли, — если бы вы вернулись к своим делам и перестали ставить нашу гостью в неловкое положение. Вас должны были оповестить, но если кто-то еще не осведомлен, то перед вами Кейсо Ред’орн, урожденный Пилтоверец и весьма, — она остановилась, словно задумавшись, — одаренный инженер, как меня настоятельно убеждал советник Хеймердингер. И с этого дня она будет работать с вами, надеюсь на ваше понимание и уважение. Советница Медарда медленно обвела взглядом притихших лаборантов, протяжно вздыхая: она не знала, что такого должно было произойти, чтобы эти люди смогли ее уважать. Конечно, она и сама не была пропитана ни доверием, ни тем более уважением к стоящей позади нее девушке, но идея программы лояльности могла дать свои плоды, а этого Мэл упускать не хотела. Зауновская девчонка казалась ей весьма выгодным вложением. Кейсо многозначительно покосилась на Талиса, который разве что рот от восхищения не открыл, и закатила глаза. Медарда умела управлять людьми, когда ей это было выгодно. В какой-то момент тихий спор миротворцев за спиной, возвращение лаборантов к работе и звук трости Виктора смешались в один поток, и Кейсо неосознанно отступила, отдавливая кому-то ногу. Страх, источник которого она даже не могла объяснить, прошелся внутри волной, поднимая волосы на затылке, а затем сконцентрировался в груди и разнесся искрами тока в пальцы. Она сделала шаг вперед, затем еще один, а потом пошла туда, откуда эта энергия брала корни. Миротворцы уже было рванули в ее сторону, но в последний момент были остановлены рукой Талиса, с любопытством взирающим на сие действо. Он переглянулся с Виктором, так же заинтересованно рассматривающим девушку, которая медленными шагами куда-то шла. К сожалению, в помещении всегда царил небольшой бардак, и Кейсо пришлось буквально скользить по полу, аккуратно прощупывая пространство перед собой, чтобы не споткнуться обо что-то, но желание поскорее найти источник странной силы лишь подталкивало вперед. Она не могла объяснить это странное ощущение, крутящееся внутри диафрагмы, словно разряды молний, но оно тянуло ее вперед, пробуждая слегка подзабытый азарт и детское любопытство. — Она его чувствует, — наконец, произнес Виктор, удивленно следуя за девушкой вместе с Джейсом. — Она чувствует энергию хекстека, потому что… — Потому что ей не дано видеть его, — закончил за него Талис, вставая за спиной девушки. Она подошла прямо к яркому зареву, разливающемуся от механизма, и заворожено застыла. — Кажется невозможным, да? Кейсо не знала, спрашивал ли он у нее или у напарника, но на всякий случай кивнула, не в силах сдержать восторженного вздоха. — Это хекстек? — она была почти что уверена в положительном ответе, но вопрос все равно слетел с ее губ, и утвердительное мычание не заставило себя ждать. — Значит, в его основе лежит органика? Или это искусственные волокна? — Мне кажется, ты сейчас сказала что-то на другом языке, — Джейс задумчиво потер подбородок, пытаясь понять, как им правильно скооперировать свои знания и ее взгляд на сферу. — Я даже не совсем понимаю, о каких волокнах ты говоришь. Кейсо схватила его за руку, подводя к хекстеку, и Талис заметил краем глаза, как напрягся шериф на фоне, но приказ миротворцам так и не отдал. Стоило ему оглянуться, и он увидел, что все в помещении рассматривали их, словно прямо тут происходило зарождение новой жизни. В чьих-то глазах мужчина видел интерес, в чьи-то насмешку, но в основном это было презрение. Оно и было понятно: к хекстеку почти никого не подпускали слишком близко без особой на то надобности, и даже особо заинтересованные лаборанты не имели возможности стоять с ним рядом, как позволили это сделать Кейсо. — Попробуй задержать руку здесь, — девушка мазнула его рукой в паре сантиметров от сферы и оставила ее на месте. Она протянула ладонь и в сторону Виктора, но тот лишь хмыкнул, явно не намериваясь проделывать столь непонятный эксперимент, и Кейсо махнула на него рукой, уже не задумываясь ни о чем, кроме находящегося перед ней. — Если провести пальцами здесь, можно ощутить, что они словно огибают что-то объемное. Здесь воздух больше разряжен, чем в комнате, а волоски на руках вздымаются, как только ты преодолеваешь барьер, это значит, что концентрация зарядов здесь намного больше и работать, например, в шерстяной одежде будет не столько опасно, сколько неприятно. — Барьер? Какой еще барьер? — переспросил Талис, удивленно хмурясь, и девушка вздохнула, вновь беря его руку. — Где-то здесь, я не знаю, видно ли вам его, но ощущаю, как воздух на секунду покалывает пальцы, а затем это ощущение проходит, и справа, и слева, и вверху. Значит, он излучает небольшое поле. И по воздуху то тут, то там идут длинные полосы, они скользят и переливаются, текут в хаотичном порядке, но это просто… Просто невероятно. Я никогда еще не ощущала такой энергии. На самом деле Кейсо кривила душой. Лишь подойдя к хекстеку, она ощутила нечто знакомое — приятное тепло, разливающееся внутри от механизма, напоминало ей о тех днях, когда они вместе с Экко работали над созданием противоядия от мерцания. Хекстековое ядро, удачно украденное из-под носа у Силко, было их надеждой, на которую они уповали и которую так жестоко отобрал Пилтовер, обрекая себя на гнев отчаявшихся борцов за возмездие из нижнего города. И тот небольшой камушек, то и дело намеревавшийся взорваться, был лишь частью того, что девушка могла ощущать сейчас. — Что ты чувствуешь? — не удержавшись, поинтересовался Виктор, склоняясь над ее плечом, потому что широкая спина Талиса заслонила ему весь обзор. — Ты ощущаешь его? Как он себя ведет? Девушка лишь хмыкнула на вопросы. Казалось, даже его нежелание лишний раз заговорить с Кейсо в этот раз проиграло любопытству, и это было забавно. Она никогда не понимала, зачем отыгрывать чуждую тебе роль, если на самом деле она тебе совершенно не по душе. Казалось, многие и сами верили в искренность своего надуманного поведения и мыслей до конца существования. Кейсо была из тех, кто считает, что жизнь должна быть такой, словно завтра может и не настать. К слову, даже без «словно» это звучало весьма правдоподобно, учитывая жизнь, ведущуюся светлячками. Времени оплакивать погибших было катастрофически мало, а возможности на то, чтобы прикорнуть у ствола их огромного дерева, и то меньше. Поэтому дни, когда за душой не было никаких обязанностей и можно было вдоволь насладиться часами безмятежности, ценились сильнее, чем золото. Лишних лет, чтобы строить из себя того, кем ты не являешься, у жителей Зауна просто не было. — Он словно живой, — наконец ответила девушка, подобрав нужное слово. — Двигается сам по себе, без заданной траектории, которую нельзя просчитать заранее; по его волокнам течет чистая энергия, а свет такой теплый, словно идет от человеческого сердца. Я и не думала, что что-то может быть таким… — Невероятным, — закончил за нее Виктор, неотрывно глядя на хекстек, и Кейсо чуть улыбнулась. — Да, невероятным.***
Кейсо задержала дыхание, пытаясь провернуть гаечный ключ в нужное положение, но возня за спиной не давала ей услышать нужный щелчок, и девушка с силой сжала металл. Неделя совместной работы над изучением механизма шла паршиво. Она привыкла работать в любых условиях, но дома, когда она рявкала на светлячков, чтобы те заткнулись и не нарушали столь необходимую тишину, — это срабатывало на отлично, а здесь так не работало. Никто не обращал внимания ни на ее недуг, ни на то, что от большого и шумного помещения, в котором Кейсо пыталась ориентироваться хоть как-то, у нее начинала болеть голова уже к середине дня. Шутка ли, что ее обостренный слух приносил не только приятные бонусы, а еще и подобные последствия. Кейсо раздраженно отшвырнула ключ в сторону, потирая виски. Может, даже присутствие пары-тройки лишних незнакомых людей, копошащихся у себя за столами, не мешало бы ей заниматься делом, то вот наличие миротворцев выводило ее из себя. Любой ее шаг не туда, любая косая ухмылка в чью-то сторону, и к ней уже подходили огромные шкафоподобные солдаты с очередными угрозами отправить ее в Тихий Омут, если она вознамерится сделать хоть что-то не так. Но миротворцев можно было игнорировать, а острый взгляд шерифа не получалось. Временами ей казалось, что тот мог неотрывно смотреть на нее целый день, словно специально выбивал из колеи и искал хоть малейшую оплошность, за которую смог бы избавиться от нее, как от надоедливой мухи, раз и навсегда. И если на остальные взгляды Кейсо старалась не обращать внимания, то его, колючий и хлесткий, проходящий по ее спине, словно череда побоев, оставлял особо поганые впечатления. К моменту, когда Талис принес ей паяльник и она погрузилась в работу над очередной попыткой вникнуть, что из себя представляет хекстек, время перевалило за полдень. Она насвистывала под нос какую-то незамысловатую мелодию, пристукивала ногой в такт и совершенно не замечала, как Виктор, пытающийся заниматься своими делами в углу, без конца кидает на нее взгляды. Он не мог понять, что с ней не так, и это сбивало его с толку. Виктор привык работать в педантичном порядке, раскладывая все по местам и полочкам. Каждая идеально выведенная на листе буква покоилась именно там, где должна была, каждый инструмент, каждый блокнот — расфасованы с хирургической аккуратностью. А хаос, который девушка принесла с собой в лабораторию, никак не вязался с тем, как он привык работать. Джейс с напарником обычно занимались только расчетами, выдвигали теории и лишь слегка приводили их в действия, всю остальную же работу: тяжелую, грязную, долгую — всегда выполняли лаборанты. Студенты, присланные Хеймердингером в помощь, иногда справлялись неточно, иногда портили то, что создавал Талис с другом, но зато в их лаборатории всегда царил порядок. Чего нельзя было сказать о девушке. Она все делала сама. Все, о чем она попросила пару раз, это записать Талиса определенные расчеты, слишком длинные, чтобы она смогла не видя сделать о них пометки, и принести ей инструменты по составленному списку. Остальные действия, начиная от создания тонких механизмов для деликатной работы с хекстеком до паяния ключей, потому что местные формы ее не устраивали — она делала абсолютно сама. Контраст ее работы раздражал Виктора, раздражал настолько, что причина этого пришла к нему не сразу: ни через неделю и даже ни через две. Он просто ей завидовал. Ему приходилось всю жизнь работать над тем, чтобы окружающие люди его уважали и воспринимали его образ великого ученого именно так, как он к этому и стремился. Но спустя годы беспричинные депрессия и грусть стали накрывать все чаще, а принятие правды откладывалось все глубже. Он не был счастлив. Вся его жизнь крутилась лишь вокруг экспериментов, а впоследствии только вокруг хекстека. И ему это, безусловно, нравилось, но иногда, особо длинными и одинокими вечерами в его мысли закрадывались смутные сомнения и сожаление. Они рассеивались по утру, но бессонные ночи, проведенные в мыслях, что иногда ему не хватает красок в жизни, оставляли свой след. Когда в день знакомства Кейсо сказала, что эти самые краски зависят лишь от человека, он и вправду поверил, что она полоумная. Ведь как кто-то, даже не знающий и никогда не видевший красок, может столь уверенно об этом говорить, выставляя его дураком? Но спустя время он все же понял, что она не глумилась над ним, а говорила вполне себе искренне, если вообще умела так говорить. И то, когда он принял бы ее слова, как истину, было лишь вопросом времени. И все же казалось, дай Кейсо волю, она сожгла бы всю лабораторию в процессе изготовления чего бы то ни было и была бы этим довольна. Виктора злило, что девушка работает необдуманно, резко, шумно, не прощупывает шаги и действия наперед. Она наслаждалась беспорядком вокруг и процессом хаотичного полета мысли, бралась за новую идею, стоило той только посетить голову, и спешно зарисовывала что-то. Ему не нравилось, что она не думает о последствиях, не переживает, что какое-то из ее действий, использование не сочетаемых вещей может привести к неполадкам. И лишь спустя несколько дней он, наконец, понял, почему же она так действует. Кейсо была из нижнего города, и прав на ошибку, второй шанс или на экспериментальные пробы ранее у нее просто не было. В то же время та часть, которая его неустанно восхищала, хотел он того или нет, крылась в деталях. Ему всю жизнь казалось, что никого более увлеченного своей работой, чем он с Джейсом, не сыскать, но глядя на ее горящие глаза, сосредоточенное выражение лица и слегка детскую радость от результата своих трудов, он начинал сомневаться. Когда дело доходило до изучения хекстека, ее движения были точными, аккуратными, четко выверенными, словно она готовила изысканное блюдо. Мимолетные движения пальцев, и в ее записях рождалось то, что им с Талисом увидеть было дано не всегда. И этот контраст выбивал его из колеи. В один из дней Джейс что-то записывал под сбивчивую речь Кейсо, которая задумчиво хмурила брови, развалившись в неудобном стуле недалеко от хекстека. Девушке казалось, что какая-то важная деталь все время от нее ускользает, Виктор считал, что она тратит время впустую, не забывая об этом лишний раз упомянуть, а Джейс всегда забавлялся ситуацией. Талису нравилось, что их будни за серой и монотонной работой стали скрашиваться новой гостьей. Он знал, Кейсо раздражало слово «гостья», ведь даже несмотря на то, что она всеми силами старалась быть подчеркнуто вежливой, выходило у нее скверно. Девушке здесь не нравилось, и презрение ко всем окружающим сквозило в ее взгляде. Он и понимал, ведь она оказалась взаперти среди людей совершенно иных взглядов на жизнь, проще говоря, абсолютно не в своей тарелке и пыталась удержаться на плаву так, как умела. Раздражение пропитывало ее грубоватую речь и резкие движения, но не в моменты, когда она увлекалась работой. Ему было забавно наблюдать за этим, а еще за тем, как Виктор кидает ревностные взгляды в ее сторону, словно хекстек был его кровным детищем. Их сотрудничество шло всего неделю, оно шло шатко и неуверенно, но попытки притереться с обеих сторон облегчали им участь. Талис не всегда мог присутствовать в лаборатории, поэтому зачастую Кейсо засиживалась там сама в окружении не особо дружелюбных лаборантов и миротворцев, и судя по тому, что спустя несколько дней Джейс заметил, как у шерифа дергается глаз при виде девушки, на лестные выражения в их сторону она явно не скупилась. Первые дни Кейсо упрямо создавала инструменты для дальнейшей работы сама, не взирая ни на его просьбы передать это помощникам, ни даже на попытки объяснить, что создает она полную бессмыслицу, и все же Джейсу пришлось признать, что в этот раз он оказался не прав. Девушка часто твердила, что многие вещи нельзя увидеть, даже имея пару вполне себе здоровых глаз, а чтобы прочувствовать их, рук недостаточно. Она раздосадовано объясняла, что половина их инструментов, безусловно, чертовски современные и дорогие, но оттого не менее бесполезные для их экспериментов. Рабочее место Кейсо, а точнее стол, заваленный шестеренками, ремешками, булавками и Бог знает чем еще, был покрыт слоем сажи и застывших капель от металла, но ее это, казалось, не волновало. Все, что она делала, казалось Джейсу смешным и ровно настолько же гениальным. Все, что им не удавалось сделать из-за непрактичности человеческого тела, она обходила с помощью причудливых механизмов. Большую часть дня каждый сидел за своим местом, по нескольку раз за сутки переговариваясь, делясь своими мыслями, а затем полностью погружался в свои расчеты, лишь изредка отвлекаясь на очередную перепалку девушки с миротворцами. Она была замкнута и немногословна и зачастую напоминала загнанного в угол животного. Мужчина видел, что единственное, что хотя бы приносит ей удовольствие, — это работа, во время которой та абстрагировалась от окружающего мира. На какие-то мгновения ему удавалось забыть, что она здесь и вправду не гостья и за границей покоев и лаборатории ее ждет тюрьма, а еще вероятнее, — смерть. Он видел, что ей не нравятся ни окружение, ни люди, ни их подход к работе, и иногда ему даже удавалось заметить, как взгляд Кейсо становился тусклым, а руки беспорядочно застывали на полпути работы, словно она вспоминала о том, по какой причине здесь находится. И если все вокруг были уверены, что девушка практически лишена человеческих чувств, без зазрения совести посылая к чертовой матери как миротворцев во главе с шерифом, так и обычных работников, то к Талису стало закрадываться сомнение. Что, если у нее этих самых эмоций намного больше, чем они могли себе представить, просто показывая их врагу, а каждого жителя Пилтовера она, безусловно, считала таковым, Кейсо давала им очередной повод для выставления себя белой вороной. Ей не обязательно было быть какой-то не такой, вести общение по-другому, многие ее даже знать не знали, им хватало лишь одного факта — она родом из Зауна, и это сразу вешало на нее сотню ярлыков, от которых избавиться было просто невозможно. Она могла ничем не отличаться от каждого находящегося в помещении, но лишь ее принадлежность к нижнему городу тут же отделяла девушку от всех глухой стеной, делая ее зверушкой в зоопарке, над которой все были рады потешаться, словно она дикое животное, загнанное на охоте ради забавы. Все, что выходило за границы грубого, а временами и некультурного общения, воспринималось как уступок или трещина, обнажающая слабость. И Талис думал, что она, скорее, доиграется до Тихого Омута во время своих невежливых ответов, нежели позволит им увидеть то, что скрывается под грубым панцирем. Кейсо изучала, прощупывала границы и пыталась найти хоть какую-то аналогию или подход к хекстеку, но чем дольше она старалась, тем, ей казалось, все дальше отходила от сути, и это ее злило. Она долго пыталась убедить Джейса с Виктором, что им нужно искать другой подход, что хекстек — природная форма, и ответ нужно искать не только среди механизмов, нужно пытаться думать более точечно, но Талис в основном отмахивался от этого. Он считал, что магия хоть и не механический компонент, но так или иначе не может быть живым. А Кейсо и не считала его живым, просто была какая-то важная деталь в его природе, в его строении, которую она не могла уловить, и из-за этого приходила привычная досада за отсутствие зрения. Кейсо привыкла не задумываться об этом, не жаловаться и не скулить, но иногда желание облегчить себе жизнь одним маленьким взглядом на окружающий мир съедало ее с потрохами. Когда первая неделя после знакомства с хекстеком подходила к концу, а за окнами медленно опускались сумерки, девушка что-то увлеченно чертила на помятом клочке листа. Она мягко вела грифелем по бумаге, следила кончиками пальцев за начерченными штрихами и пыталась не запутаться в своих записях. Конечно, писать она не могла, даже при всем рвении у нее не вышло бы, но короткие зарисовки, простые схемы, мелькавшие в голове, выводить на бумагу было вполне не сложно и намного практичнее, чем объяснять это на словах. Виктор как раз вручал ей несколько пробирок со смутно знакомой жидкостью, когда ее пальцы задели его ладонь, и девушка любопытно хмыкнула. Она задержала его руку в своей, подмечая, что его кожа непривычно мягкая и бархатная даже для тех, кто живет в Пилтовере. Виктор непонимающе застыл, покрываясь едва заметным румянцем от слишком аккуратных движений девушки. Она провела пальцами по его ладони, запястью, пальцам и венам, словно прощупывая что-то, а затем отпустила, вгоняя того в еще большую краску. Джейс с Маркусом, неотрывно следящие за ее телодвижениями, напряглись, стоило ей улыбнуться каким-то своим мыслям. — У тебя очень нежные руки и тонкие пальцы, как у пианиста. Вены выпирают здесь и здесь, — она вновь провела пальцем по его ладони, едва касаясь кожи. — Поэтому тебе нужно быть аккуратнее при работе с острыми и горячими инструментами. Твои руки не знают грубой работы и готовки, зато у тебя есть мозоли от пера. Много пишешь? Рассказы? — она вопросительно подняла бровь, окидывая его заинтересованным взглядом. — Значит, стихи? Виктор нервно выдернул руку из ее ладони, пытаясь спрятать свой взор где бы то ни было, но затем лишь неуютно поежился под любопытными взглядами остальных. — Иногда бывает, — тихо произнес он, направляясь к рабочему месту, чтобы вновь уткнуться в свои расчеты, притворяясь, что девушка только что не раскрыла один из его маленьких секретов. Джейс устало провел по лицу и откинулся на стуле, подперев рукой щеку. Где-то на заднем плане поскрипывал пером Виктор, а в углу помещения в окружении пары миротворцев сидела Медарда. Талис, честно, старался вслушиваться в тихие мысли вслух, срывающиеся с уст Кейсо, но взгляд без конца притягивала советница, и он с досадой помотал головой. Кейсо отвлеклась лишь на секунду, понимающе хмыкая, чтобы чиркнуть спичкой и зажечь трубку, которую та мгновение назад зажала между зубов. Джейс вопросительно поднял бровь, следя за ее движениями и пытаясь понять, где она раздобыла трубку. Девушка задумчиво почесала подбородок, поставила несколько заметок на листе, пару мгновений посмаковала дым и развернулась к мужчине, чтобы задать очередной вопрос об устройстве, не сразу поняв, почему тот тихо посмеивается себе в кулак. Маркус стоял у двери, всем своим видом показывая, как ему осточертело следить за всем этим цирком. Он искренне надеялся, что девушка оплошает в первый же день и ее выкинут за шкирку из Пилтовера обратно в Заун, а еще лучше в Тихий Омут, чтобы там из нее выбили всю дурь. Временами ему казалось, что само ее нахождение здесь рассеивает по помещению отравляющий яд, который липнет ко всем несмываемой дрянью. Ему не нравилось здесь все: от заумных разговоров о вещах, в которых он совершенно не разбирался и разбираться не хотел, до самодовольной ухмылки девушки, которая вела себя так, словно ничего не могло вывести ее из себя. Она язвила и не упускала возможности поддеть кого-то каждый раз, как ее рот не был заткнут разговорами о хекстеке. В любой другой ситуации он бы отпустил шутку, что нашел бы лучшее применение ее рту, и посмеялся над этим с подчиненными, но сейчас даже это вызывало какое-то противное отвращение, и он даже толком не мог понять, почему именно. Он устало вздохнул, ощущая сильный недосып и перманентную усталость от жизни. Силко требовал все большего, переходя рамки дозволенного, а мерцание неконтролируемыми тоннами вывозилось за пределы Зауна, и все это лежало на ответственности Маркуса. Ему не нравилось находиться в пропахшей спиртом и мазутом лаборатории, но иногда это позволяло ему слегка расслабиться и отвлечься от тяжелых проблем. Хотя, половину этих проблем и нервный тик он приобрел лишь с появлением чертовой бродяжки в городе. Мужчина скользнул по ней взглядом, наблюдая, как та восхищенно что-то чертит, а потом настойчиво объясняет Талису, который, вероятно, ни черта не понимал в ее словах. Не потому, что был глупым, а потому что пленница из Зауна не была ученым. Теория науки ей была слишком далека для того, чтобы объясняться перед остальными заумными словами и терминами, и все же общий язык с Джейсом и Виктором она, по всей видимости, постепенно находила. Шериф несколько мгновений смотрел на тянущуюся тонкую струю дыма от девушки, пытаясь понять, что это к черту такое, но когда в ее руках блеснула знакомая трубка, его глаза расширились от удивления. Он едва не поперхнулся воздухом, шарясь по карманам в попытке найти свою трубку, но, видимо, это было бесполезно. Талис переводил взгляд с шерифа, чье лицо начало принимать весьма неблагородный багряной оттенок, на преспокойно курящую девушку, словно не замечающую предстоящего шторма. Если бы он не был с ней знаком, наверняка решил бы, что она и вправду не знает, что сделала что-то не так. Виктор сидел в углу и тоже улыбался над всем действом. Его удивляло, что девушка, даже зная о последствиях за свои поступки, продолжала намеренно раздражать окружающих раз за разом. Словно утолить натуру выходца из нижнего города и не забыть, кто она на самом деле, было для нее намного важнее собственной жизни. Едва заметный хитрый прищур на ее лице, полном непривычного раскаяния, довел Виктора до смеха, и он, не сдержавшись, прыснул. Он мог поклясться, что девушка знала, что шериф был на полпути к ней, оттого еще сильнее затянулась, пуская кольцо дыма практически тому в лицо. То, что Маркус замахнулся, Талис увидел лишь в последний момент, ловя его руку уже у самого лица девушки. Ему казалось, что пощечина, последовавшая от шерифа, если бы он не успел остановить его, еще долго звенела бы у него в ушах. — Ах ты мелкая дрянь, — мужчина тяжело дышал, глядя на девушку сверху вниз. — Еще раз твоя рука окажется у меня в карманах… — Маркус, какого черта ты делаешь? — Джейс предупредительно нахмурился, вставая с места и вставая между девушкой и шерифом. — Это всего лишь безобидная шутка, прекрати. Но Маркус видел, что это не было безобидной шуткой. Прошла всего лишь неделя, за которую Кейсо успела нажить себе минимум с десяток врагов среди миротворцев и работников при лаборатории, но те, кто нес определенную власть и мог ее отгородить от неприятностей, — не входили в этот список. Он понимал: бродяжка выбирала себе покровителей очень цинично и избирательно, но, безусловно, мудро. И этот факт не мог его не бесить. Она знала, что можно использовать, а что нельзя, и небольшие проказы с ее стороны обычно воспринимались тихим смехом Джейса и покровительственным хмыканьем Медарды. Но сейчас она сидела за спиной Талиса с выражением максимальной стервозности и самодовольства на лице, показательно курила трубку, которую стащила у него из кармана, и дразнила его взглядом так, как не умеют дразнить даже зрячие женщины. Это был первый раз, когда шериф, наплевав на все свои моральные принципы, искренне желал ей сдохнуть прямо здесь. — Да будет Вам, мистер Талис, у господина шерифа всего-то неутолимое желание насилия над теми, кто не может ему ответить, — она блеснула глазами в сторону Маркуса и сделала еще одну затяжку, довольно выпуская облако дыма в его сторону. — Что, возбуждает женское бессилие? — Да что ты о себе возомнила?! — взревел он, снова останавливаемый сильной рукой Джейса. — Остыньте, шериф, — процедил он, через мгновение хмуро поворачиваясь к девушке. — А ты прекращай себя так вести, иначе в следующий раз я тебя уже не спасу. — Я повидала таких, как он, на злачных переулках Зауна. Так что меня не пугают даже самые грязные его мысли, уж поверьте, — Кейсо знала, что это была та тонкая грань, которую переходить не следовало, но сдержать себя в руках из-за презрения к мужчине почему-то не получалось. — Он либо старый девственник, либо спит только со шлюхами, с такими-то наклонностями ни одна женщина его оценит. Кейсо не знала, что на нее нашло. А впрочем, знала: старые обиды и раны пробуждались тогда, когда это было совершенно не к месту, но она ничего не могла с собой поделать. Желания выместить на Маркусе всю злобу, сопровождавшую ее годами, раздразнить и довести его до белого каления затмевали даже здравый рассудок. Это была та черта, которую Кейсо в себе практически ненавидела: неумение вовремя заткнуть рот и промолчать тогда, когда это было нужно. Девушка была уверена, что в этот раз последствия от шерифа не заставят себя ждать, но прошло несколько долгих секунд в тишине, прежде чем она услышала, как мужчина шумно выдохнул, словно до этого стоял с набранным в легкие воздухом, и направился скорым шагом к выходу, хлопнув дверью. Кейсо удивленно застыла, не понимая, что только что произошло, и в зале повисла неловкая тишина. Голос советницы Медарды прозвучал тихим приказом о том, чтобы все помощники покинули помещение, предоставляя возможность разъясниться наедине. — Скай, будь так добра, догони шерифа и попроси его вернуться. Гостья очень хочет принести ему свои глубочайшие извинения, — произнесла женщина, когда в помещении остались всего несколько человек, включая миротворцев. — Может, мне ему еще и отсосать? — грубо ответила Кейсо, не в силах сдержать злость на слова советницы, и та приоткрыла рот в немом удивлении от вульгарного выражения. — Я Вам не гостья и извиняться ни за что не собираюсь. Хотели сотрудничать со мной? Неужели Вы думали, что я превращусь в ручную игрушку, которая будет пресмыкаться перед Вами по одному лишь слову, как и остальные пилтоверские крысы?! Ваша заносчивость уже сидит у меня в… Глухой и резкий удар миротворца в солнечное сплетение пришелся неожиданно, прерывая на полуслове и выбивая из легких весь воздух. Кейсо широко распахнула глаза, ощущая, как рот наполняется металлическим привкусом, и упала на колени, хватаясь за ребра. Горло обжигало горящим дыханием, царапало от отголосков удара и выдавливало неприятную влагу на глазах, которую девушка поспешила скрыть наклоном головы. — Советница Медарда, хватит! — дернул ее за руку Джейс, неверяще взирая на Мэл. Он настойчиво впился в нее взглядом, но через мгновение сник под холодом чужих глаз. — Она же просто человек, так нельзя, — он мотнул головой. — Нельзя. — Кажется, ты стала забываться, — произнесла Медарда обманчиво мягким голосом, подходя вплотную к девушке. — Это первый и последний раз, когда я спускаю тебе такое поведение и хамскую речь с рук. Возможно, ты права, и мне не следует относиться к тебе, как к гостье? Хочешь быть пленником Пилтовера — пожалуйста, как пожелаешь. Хочешь переехать в холодную камеру с четырьмя голыми стенами или, может, перестать подавать тебе горячую и свежую еду по три раза на день? Тебе не в радость здесь находиться, и мне это понятно. Ты прекрасно осознаешь свое положение здесь, потому что не глупа, но совершенно не идешь на компромисс, так что будь готова к последствиям. Хочешь жить — умей выполнять приказы тех, кто стоит сверху, и попридержи свою зауновскую спесь, иначе от тебя не будет никакого прока. Если тебе скажут молчать — ты будешь молчать, если тебе скажут извиниться — ты будешь извиняться, — она склонилась над девушкой, понижая голос практически до шепота. — А если скажут встать на колени и отсосать шерифу, то подумай несколько раз, прежде чем отказываться, ведь от этого может зависеть твоя жизнь. — Мэл, прошу тебя, — прошептал Джейс, обхватывая плечо советницы. — Пилтовер им нужен, нужен нижнему городу, просто дай нам немного времени, чтобы освоиться, и все будет в порядке, я тебе обещаю. Медарда кинула на нее взгляд сверху вниз. Она так и стояла на коленях, низко опустив голову и не произнося ни звука. Ее плечи поникли, а изо рта тянулась тонкая полоса крови. Красный цвет как всегда неуместно напомнил о родном доме, и Мэл передернула плечами, кидая чуть погрустневший взгляд на девушку. Если не кривить душой, ей было жаль Кейсо. И ее поведение, ее попытки защищаться ото всех были неплохим вариантом, в конце концов, эту тактику уважала и сама Медарда: лучшая защита — нападение, вот только с такой тенденцией девушке светил Тихий Омут намного раньше, чем она смогла бы принести хоть какую-то пользу Пилтоверу. Медарда не любила представать перед кем-то жестокой, показывая нрав родного Ноксуса, но иногда того требовали обстоятельства. В чем-то они с Кейсо определенно были похожи: оказавшись в Пилтовере, им пришлось ощетиниться, встать на дыбы и вырывать себе место под солнцем с помощью крови и беспристрастности. Разница была лишь в том, что за такие действия Кейсо ждали лишь плачевные последствия, а Медарду — высокий пост и уважение. — Он лишился жены из-за таких, как ты, — наконец, Медарда пролила свет на причину такого поведения шерифа, и девушка на полу замерла, с большей силой сжимая ткань одежды. Кейсо понимала, что советнице, в общем-то, плевать на эту информацию, но она весьма умело играла с чужими эмоциями, и это было ей на руку. — Насколько же тебе чужда человечность? Как раз-таки потому, что Медарда прекрасно видела, что сострадание — то, чего в Кейсо слишком много, именно поэтому она и обвиняла в его отсутствии. Ведь что бьет по совести и уверенности в собственной правоте сильнее всего, так это ложное обвинение. И самым раздражающим было то, что Кейсо понимала и это, видела, что происходящее — лишь простая манипуляция, но ничего не могла с собой поделать. Какая разница, с какой целью говорила советница, если Кейсо уже поставила очередное клеймо у себя в душе. Сказав столь черствые слова, она задела чужую боль, и на этом этапе уже не играло роли, чья именно она была, кому конкретно принадлежала, потому что все они, жители нижнего и верхнего города, были созданы из одной плоти и крови. И эту боль она всколыхнула своими грубыми, как и всегда, движениями, вновь думая лишь о себе. — Надеюсь, мы поняли друг друга? — уточнила женщина и, получив легкий кивок от девушки, направилась к своему месту, удобно усевшись на диване. К моменту, когда шериф вернулся в лабораторию, в ней повисла тишина. Кейсо работала за столом, ссутулившись над каким-то инструментом, который никак не хотел ей поддаваться из-за дрожащих рук. Не то чтобы ей было страшно перед миротворцами, просто призраки прошлого нагоняли, напоминая о ее слабости и беззащитности. И это наводило на нее такой животный ужас, что Кейсо не могла более поддерживать стену идеального защитного механизма. Когда Джейс помог ей подняться и усадил на стул, она не произнесла и слова ни тогда, ни в течение последующего времени. Лишь когда Виктор осторожно тронул ее, протягивая свой платок, и тихо осведомил о кровавом разводе у губ, она едва заметно хмыкнула, тихо благодаря его. Тогда у него впервые со встречи с ней защемило сердце. Неужели человеческую волю так легко сломить, и что именно произошло с ней в этот раз? Дело лишь в физической боли, причиненной миротворцем, или в том, что советница просто указала на ее реальное место в актуальной иерархии? Виктор не знал ответ на этот вопрос, но прежнее раздражение от грубости девушки сдвинулось с мертвой точки, стоило ему взглянуть на ее безэмоциональную работу. На смену раздражению пришла жалость, которую она, впрочем, тоже не приветствовала, он был уверен. Лишь зайдя в помещение, Маркус прошествовал к ней, заприметив так и лежащую трубку подле нее, и лишь когда протянул руку, девушка едва заметно вздрогнула, отводя взгляд. Она ощущала, как Медарда требовательно смотрит, ожидая выполнения ее слов, и Кейсо, скрипнув зубами, вздохнула. — Прошу прощения, господин шериф, такого больше не повторится. Я… Я не знала о Вашей… — Мне вообще плевать, — прорычал мужчина, намереваясь вернуться к своему посту, пока не увидел, как девушка нервно закусила губу, слизывая проступившую кровь, а затем спешно прошлась по ней платком, покрытым красными пятнами. Он сделал шаг назад, хмурясь и рассматривая ее: Кейсо была слишком притихшей, зажатой, свернувшейся в маленький клубок на своем стуле, словно пыталась привлекать к себе как можно меньше внимания, и ни разу не подняла на него взор. Вот, что был самым странным — она не раз подстегивала его своей желчью, упрямо держала голову с высоко поднятым подбородком, всем видом показывая, что ей нипочем даже угрозы шерифа, но сейчас ее глаза были плотно прикованы к столу. Мужчина обернулся на миротворцев, стоявших с самодовольными ухмылками, словно их должны были наградить за избиение пленницы. Затем Маркус кинул тревожный взгляд на Джейса, но тот лишь помотал головой и уткнулся в свои записи, явно не желая комментировать ситуацию. Шериф и вправду разозлился так, что дыхание приходило в норму долгих минут десять. Упоминание погибшей жены всегда задевало внутри единственные остатки человечности, что все еще тлели в нем, оттого приносили жуткую боль, от которой отгородиться никак не выходило. Следовало пару раз хорошенько встряхнуть бродяжку — и ей бы хватило с головой, поэтому Маркус лишь нахмурился, кидая неодобрительный взгляд на Медарду, и направился к дверям. Надо было избавляться от всего живого, что оставалось в нем, как минимум потому, что этой девчонке жить осталось не так уж и много, он был уверен.