Долг платежом красен

И точно — просыпается в девять утра от того, что невероятно ноет всё тело, словно физкультурой всю ночь с особым усердием занималась, а не на старой скрипучей кровати, невесть откуда выкопанной, спала. Надо будет отважиться и срочно попросить у Юры ещё хоть что-то в качестве матраса, а то проспав всего одну ночь чувствовала себя принцессой на горошине. А проспать предстояло, судя по всему, ни одну и не две. Когда осмеливается перевернуться и открыть покрасневшие и чуть опухшие от ночной истерики глаза, Юры на соседней кровати уже нет. Ну слава богам, а то уж думала, что по второму кругу по голове получит, только уже за то, что разбудила. Хотя… Неизвестно как оно было, может, и правда во сне ворочалась, вот Юра и сбежал ни свет ни заря., лишь бы по стенке пленницу раньше времени не размазать. В любом случае — дело не её, сейчас было в приоритете встать и хотя бы умыться. И если с первым она ещё кое-как справится, то вот где взять удобства ванной комнаты, которой тут и в помине не было — неизвестно. Когда пытается привести себя в хоть какой-никакой порядок перед зеркалом, то максимально не смотрит на своё лицо, дабы не расстраиваться помятостью и мешками. Повторяет, как мантру, что нужно держаться и всё скоро обязательно кончится, а сама в это не верит. Как в мышеловке, в ловушке, из которой и выбраться не получается. — Доброе утро! — заходит, как к себе на кухню, и застаёт троих мужчин, сидящих за столом и что-то вяло обсуждающих за игрой в карты. Такое чувство, что только этой дрянью и умели заниматься, да кричать на неё и друг на друга. Только слышат её голос, как тут же умолкают, и Альтаир с Кучером кидают на неё очень уж странные взгляды, загадочно улыбаются и чуть плечом Юру не подталкивают. Он, к счастью, сидит ко входу спиной и девушка не может лицезреть его выражение, которое наверняка ничего хорошего в себе не несёт. Бандиты, ожидаемо, не отвечают на приветствие, что можно списать только на их грубость и невежество, и только продолжают давить лыбу. Загадочно и словно сговорившись, словно знали что-то, чего не знала сама Аня и даже сидящий напротив них Юра, сбросивший карты на скатерть и откинувшийся на спинку стула расслабленно. — Ну чего, Юрец, рассказывай, как вчера с нашей пленницей покувыркались. Аня чуть пальцы кипятком не обожгла от таких речей, тут же напряглась вся, как струна, в слух обратившись, чтобы ни единого слова Юриного в ответ на это не пропустить. Делает вид, что чай себе заваривает, а сама все движения к минимуму сводит, чтобы задержаться в комнате на подольше. Внутри похолодела вся, а снаружи залилась краской до невозможного. Что они несут? — В смысле покувыркались, я что-то не понял?! — по тону мужчины всё стало ясно — на тормозах он спускать не собирается, а у бандитов уже не получится отвертеться от сказанного. — Ну как же, кроватью скрипели, курить выходил — ещё скажи, что не засадил ей вчера. Девушка видит краем глаза как радуется Кучер и с каждой секундой улыбка его всё гаснет и гаснет. Юра закипал, и будь он чайничком, крышечка бы явно уже подскакивала от слишком активных пузырьков воды. — А тебя ебëт как и кому я засаживаю?! — в голосе сталь, от такого тона, казалось, даже мухи летать перестали. Кровь в жилах остановила свой бег, в горле ком образовался, а в ушах зазвенело. — Нет, Юр, ты чего? Извини, просто пошутить хотел… — Я тебе в следующий раз рот на жопу натяну за такие шутки! Мы с вами не кореша загаражные, чтобы я вас посвящал в такое, уяснили?! Он не кричит, просто громко говорит и с такой интонацией, что любой директор позавидует. Аня спешит ретироваться, прихватив с собой чашку ромашкового чая. Кажется, что щëки просто на месте сгорят от услышанного. Даже спросить про умывальник забыла — придётся самой искать и ледяной водой лицо поливать, дабы смыть уже с себя этот странный разговор и напряжëнную атмосферу. По пустому коридору в тишине, боясь скрипнуть лишний раз половицами, идёт к уже знакомой двери, надеясь, что воду туда принесли с утра пораньше и тяжести таскать не придётся самостоятельно. Холодная, буквально ледяная, даже до комнатной температуры ещё прогреться не успела, но для неё это и к лучшему, как раз поможет отёки убрать и чувствовать себя хотя бы чуть бодрее. До конца того дня Аню, к счастью, никто, в том числе и Юра, не трогал, как и в целом ещё несколько дней, пока по Ленобласти не громыхнули дожди и дороги не превратились в беспросветную кучу грязи, глины и мелких камней. Во двор её в целом выпускали редко и только под присмотром, как собачку, спасибо стоило сказать, что никакого подобия поводка не соорудили, поэтому, когда Юра в очередной раз вернулся из города, где творил и решал свои грязные делишки, злой и нервный, что было его абсолютно нормальным состоянием, и, всучив ей пустое алюминиевое ведро и кусок тряпки, до жути похожий на её халат, явно когда-то бывший куском ткани, что использовалась для того, чтобы сшить его, сказал идти во двор и помыть его тачку, Аня восприняла это как хороший знак и даже сопротивляться не стала. Он и без того был не в очень хорошем расположении духа, видимо что-то, что было запланировано и связано непосредственно с ней, шло не по плану, вот и злился. Ее косяки росли в геометрической прогрессии. За день до этого она по неосторожности уронила в раковину тарелку и та разбилась. Попыталась собрать и порезала руку, больно так, неприятно, полоснув прямо по одной из многочисленных линий на ладошке и теперь не могла не то, что нормально согнуть, а даже поднять что-то той рукой, не поморщившись. Юрин, недовольный её оплошностью, вздох, она запомнила надолго. Видимо он едва сдерживался, чтобы не треснуть ей за разбитое имущество. Выполнять всю порученную ей домашнюю работу было трудно, но нужно, поэтому как-то перематывала порез бинтом и, сжав зубы, шла трудиться под пристальным взглядом своих надзирателей. Машина после приезда была изгажена до невозможного, на улице, ко всему прочему, шёл ещё и мелкий дождь и абсолютно всё вокруг было мокрым и с мелкими подтёками смешанной с песком глины. Думала рискнуть, попросить перенести её трудотерапию хотя бы ненадолго, пока дождь не прекратится, но оценив его чёрные, нервно сведённые к переносице, брови и то, с каким остервенением сжимал губами сигарету, решила, что лучше не стоит. Курил он убийственно сексуально, она даже загляделась, лишь когда от зажатой в ней ручке ведра заныла ладонь, очнулась и поплелась к колодцу, чтобы воды набрать. Руки от тяжести словно онемевшие были. Мало того, что едва вытащила полное ведро воды, так ещё и еле его дотащила до машины. Ноги мокрые от дождя, и от того, что случайно водой на них плеснула. В другой ситуации побеспокоилась бы, что простудится, но здесь… Юра, судя по всему, ожидал шоу, но увидеть ему пришлось совсем другое. Из-за своей бесконечной усталости, вызванной неудобной, пусть и застеленной теперь матрасом, скрипучей кроватью, на повороте Аню чуть подкосило и вместо того, чтобы аккуратно поставить ведро на скамейку, рядом с которой стояла машина, она со всей силы треснулась железной ёмкостью о зеркало, нехило так его покосив. На сидящего в двух метрах от неё, и наблюдавшего сие кровожадное покушение на свою тачку, Юру, она боялась даже просто повернуться. — Какая же ты рукожопая — я хуею! — подлетает в момент и выхватывает злосчастное ведро у неё из рук. А те снова дрожали. Аня пятится к дому, еле сдерживает себя, чтобы не побежать — так страшно от его тона и глаз, полных ярости, стало. — Куда пошла, сука, я ещё не всё сказал! Либо Юра двигается слишком быстро, либо у Ани в голове весь мир в замедленной съëмке, кроме него. Железная хватка смыкается на шее и он так близко, что дыхание его тëплое на себе чувствует. Кажется, допрыгалась, стрекоза. А ведь ясно было с первого же дня, что по лезвию ножа ходит. — Ты у меня каждую царапинку отрабатывать будешь, поняла?! — встряхивает, ещё сильнее пальцы вокруг горла хрупкого сжимая, — окно, посуда и машина. Если твой дружок это всё не покроет — молись. Аня уже плохо воспринимает происходящее, кислород с трудом поступает в лёгкие и зловещий шëпот Юры сливается с кучей мыслей и чистым страхом. Чеканит буквально по слогам, чтобы уж точно дошло. Было в этом что-то ещё, какое-то щекочущее чувство, маячащее на горизонте ужаса. Но нехватка воздуха и боль не позволяли сосредоточиться. Оставалось только разглядывать чëрные круги в глазах, которыми пошла реальность и действительно молиться, что её тут же и не придушат. — Поняла ты меня, блядь?! — опять встряхивает хрупкое тело, чуть над землëй не поднимая. В ответ Аня только хрипит и Юра, наконец, отпускает, оттолкнув от себя её как прокажëнную. Что это было и в какой режим осторожности теперь переходить — было не ясно. Девушка чудом не летит спиной в мокрые клумбы и упирается руками в колени, стараясь хоть немного порцию живительного кислорода получить. Шея болела нереально, синяков было не избежать. Но Аня рада — отделалась малой кровью, мог и голову ей разбить за такое… С того случая Аня наверное больше всего на свете боялась оставаться с ним наедине. Спать в одной комнате и до этого было невыносимо, теперь стало ещё хуже. Боялась не то, что шевельнуться, даже вздохнуть сильнее положенного было страшно. Вся её решимость, которой она набиралась с первого дня её заточения, словно испарилась куда-то, шея была украшена ожерельем багровых синяков, местами посиневших, а кое-где уже и мерзко пожелтевших. Без спроса ничего не трогала, лишь бы хуже не сделать. Ничего не просила и не жаловалась, хотя именно в тот день, когда получила по полной программе и когда он в очередной раз ей напомнил, кто она такая, решилась поговорить по-человечески. Спасибо, что хотя бы зубную щётку и расчёску ей выделили — предел мечтаний. Когда вечером он возвращается один, у Ани словно кислород перекрывает. Ни души в доме, когда он уехал, уж было понадеялась, что не вернётся. Наивная. Он так хлопает дверью, что звенит в ушах, а в жилах стынет кровь. Уже привычное чувство. Горло снова сдавливает, она ёжится от звука его шагов и зашивается в угол кровати, спиной уткнувшись в холодные прутья. Он минует спальню и вальяжно проходит в кухню. Кашляет, из коридора тянет сигаретами, и Ане, державшей сигарету в зубах всего пару раз в жизни, хочется закурить. Снова. Она слышит, как с глухим стуком на стол что-то опускается и скрипит дверца старенького холодильника. Юра что-то напевал себе под нос, Ане от этой безмятежности совсем уж дурно становилось. Как будто нож точил, чтобы ее прикончить, только звука слышно не было. Прикрыла глаза, стараясь отстраниться от тихого шороха на кухне и дрожащих от страха быть придушенной ладошек. Домой хотелось жутко. Даже не столько на эту проклятую свободу, сколько просто домой: обнять наконец, изведённых её пропажей, родителей, успокоить и больше никуда не уходить без спроса. До того, как погнув зеркало чуть не попрощалась с жизнью, хотела попросить его хотя бы записку от неё родителям подбросить, чтобы те не волновались и не считали, что дочери уже нет в живых. Теперь даже думать об этом боялась, как и о том, сколько лекарств принимает мама, в попытках успокоить своё и без того больное сердце, и что творится с обожающим ее отцом. Только сейчас, наверное, проторчав неделю взаперти с ежедневными издевательствами и унижениями, поняла, как хорошо ей было дома и вся та опека, висевшая раньше, как ей казалось, мертвым грузом, да даже желание родителей выдать её поскорее замуж за первого встречного, были исключительно во благо. Хоть и привели непосредственно к её похищению. Что ей делать, она не знала. Мысли о том, как выбраться на свободу, постоянно терзали несчастную голову, одна страшнее другой. Снова совершать попытку побега означало подписать себе смертный приговор. В том, что убить её, Юре совершенно ничего не стоило, даже капли сомнения не было. Значит нужно было действовать по-другому. От внезапно пришедшего на ум решения и словно свет в конце тоннеля забрезжившей надежды, она даже губу прикусила. Кто бы мог подумать, что этот вариант окажется единственным возможным в таком положении? Как она знала, на мужчин можно было воздействовать двумя способами. И если первый, в виде супа из того, что нашлось в холодильнике, что она приготовила в первый день и последующих обедов и ужинов, не сработал, то нужно было пускать в ход свои женские чары и, пусть и не особо искушенное мужскими ласками, но вполне себе привлекательное, как показал случай в импровизированном душе, тело. Как бы страшно ни было. Вспомнила его взгляд тогда, когда она сообразить не успела и предстала перед ним совершенно нагой, и тем же вечером, когда до жути испугалась его голодных, приковавших её к полу, глаз, и решилась окончательно. Из размышлений, разумеется, вытаскивает никто иной, как их причина. Заглядывает в комнату без стука и с порога же окидывает заинтересованным взглядом сидящую, словно испуганный ребëнок, Аню. — Есть планы на вечер? Насмешка так и скользит в голосе и девушка решает ответить чуть более дерзко, чем обычно. Всё-таки такое прямое покушение на свое здоровье даёт повод вести себя тише воды и ниже травы. — А что, хотел на свидание позвать? — даже игривые нотки умудряется вложить, чуть бровью поведя. — Угадала. Выпьешь со мной. Дверь захлопывается с противным звуком пошатнувшихся петель. Вместе с Юрой уходят и всякие сомнения в задуманном до этого, плане. Он сегодня добрый, сегодня, если быть осторожной и не доводить до греха в очередной раз, можно осуществить коварную идею с соблазнением и сбитию с толка. Только вот нужно оперативно привести себя в порядок и настроить на нужный лад. Внешне Юра целиком и полностью Аню привлекал, и если бы не его этот мерзкий характер, она бы уже давным давно влюбилась бы в него по уши. Сейчас же просто осознаёт, что соблазнить его не такая и противная идея, особенно, если перед этим выбросить из головы все сцены, где он чуть не уродует её, испытывает и даже не думает быть чуть помягче, как следовало бы с девочкой. Пора включить женщину — красивую, хрупкую и нежную. Никаких подколов, матов и прочего — отчего-то, казалось, эта перемена должна будет непременно его зацепить. Аня тщательно расчëсывает свои шикарные волосы, которые, на удивление, даже блеска особо не потеряли, в таких то условиях. О косметике речи не было, но чуть пощипать щëки и покусать губы никто не запрещал, иначе придёт бледная как смерть. Платье давно постирано и заштопано — не стыдно и свету показаться, в её случае, бандитскому авторитету. Досчитать до десяти, улыбнуться себе в зеркале практически искренне и пускай попробует не клюнуть на неё. Он сидел на кухне один, в углу на холодильнике работал принесённый из его комнаты, чтобы создавать фоновый шум, телевизор. Тот рябил и шипел, картинка была зернистой, но Юру это, казалось, даже не раздражало. На столе удивительно роскошная закуска, из ставшей ей привычной еды только салат из квашенной капусты, что никак не писался со стоящей рядом начатой бутылкой портвейна. Два стакана, один с остатками выпивки, второй чистый, видимо, для неё достал. Мрачно и на удивление свежо. — Садись, — кивает на свободный стул, подливая в свой стакан и наполняя её чуть больше, чем наполовину. Она даже с закуской и за несколько раз столько не выпьет, отключится тут же и помнить себя не будет. Аня несмело подходит к столу, остановившись рядом с ним буквально на пару секунд, и садится, юбку пригладив. Зачем он её позвал все ещё оставалось загадкой. Надеялась, что на дне стакана не было какого-нибудь крысиного яда, хотя и от этого она в своём положении вряд ли отказалась бы, тем более, если не сработает план-капкан. — Пить в одиночестве — первый признак алкоголизма, — произносит удивительно спокойно, Аня поднимает на него глаза и внутри всё снова трепещет и мгновенно воспламеняется, словно спичку в облитый бензином костёр бросили. Хлопает глазами, как кукла, пугаясь такой смены настроения, боясь, как бы не стало это затишье предвестником бури похлеще всех предыдущих. Глаза у него красивые, но столько раз доводили её до бесшумной истерики, что глядеть в них больше пары секунд просто-напросто страшно, тут же всякая дрянь начинает лезть в голову и ворошить там всё, возвращая на глаза уже припорошенные, затуманенные картинки его издевательств. После каждого раза она чувствовала переплетение животного, прознающего насквозь страха и незримо тонкую, прошивающую них живота, обжигающе горячую нить возбуждения. Понимала, что это ни черта не здоровая реакция на мужчину, ни во что её не ставящего, желающего придушить её своими же руками, ударить, унизить, смешать с грязью, но ничего не могла с этим поделать. Он запускает пальцы в отросшую челку, зачесывает её назад, чуть жирных корней волос касаясь, и снова глотает портвейн, обжигая им губы. — Пей, — взглядом на стакан, а после ей в глаза, заставляя задохнуться. От его приказного тона всё начиналось сначала: сперва сбивался ритм, за ним следовало спертое дыхание и желание сглотнуть теплоту в горле. Аня косится на стакан. С мыслью о том, что будь это крысиный яд, она бы обрадовалась, погорячилась. Умирать раньше времени все же не хотелось. — Пей, там ничего нет. Ещё чуть-чуть и он сорвётся и вольет ей низкокачественную смесь водки и виноградного сока, по крайней мере на вкус портвейн был примерно таким, в рот силой, надавив на щёки и она снова будет дрожать от страха. От глотка уже хмелеет, слишком долго держит жидкость во рту и от этого начинает щипать губы и язык. Слишком крепко, она-то крепче шампанского ничего и не пробовала. В носу щиплет, в желудке горячий ком, разящий тёплом куда-то выше. Она выдыхает, зажмурив глаза и прижав ладонь к носу. Занюхивает, ладонь пахнет мылом, сквозь него пробивается крепкий запах сигарет и какой-то солёной рыбы, что стояла на столе. Юра хмыкает. — Что-то твой женишок не спешит тебя забирать, — встаёт и отходит к окну, к открытой форточке. Снова закуривает, изучающего взгляда с Ани не сводя. Она несмело тянется к соленому огурцу на тарелке, замечает, как подрагивают пальцы и шумно выдыхает. Он играл на её нервах, позвал, лишь бы поиздеваться, потешить своё самолюбие и в очередной раз указать ей на её слабость. Аня молчала. Выдать то, что она знает всю правду, означало подставить помимо себя ещё и проболтавшегося Альтаира. Его она не боялась, и чуть придурковатого Кучера, как называл его их «вожак», тоже, Юра своим звериным гневом затмевал всех. — Он должен мне денег, — продолжает, затягиваясь и выпуская приличный клуб дыма в потолок, в комнате тут же туманно становится. — Много. Отдаст — вернём тебя. Не отдаст, — вместо продолжения пожимает плечами, хитро обнажив губы. У Ани по спине побежали мурашки. Сбережения у Рулева определённо были, только вот что-то ей подсказывало, что долг, о котором говорил Юра, они и близко не покроют. Та мелочь его только раззадорит, насмешит. Вот подонок! Она живёт, в ус не дует, свадьбу планирует, а он с бандитами в картишки играет. Очередное доказательство того, что не зря она не влюбилась и всё её сомнения неспроста были. Только вот это ещё пол дела, Вадим же мало того, что в карты играет, так ещё и втянул в это свою невесту! Получается, если он не расплатится, она должна будет за его же азарт и невезение отдуваться? Вот ведь нашла себе «долго и счастливо», погналась за красивой оболочкой в виде денег и хорошего отношения. — Удивлена? — Юра вытаскивает из красной пачки сигарету и прикуривает, предварительно распахнув окно, тем самым впуская в комнату свежесть весеннего вечера. — Я всегда чувствовала в нём подвох, — поднявшись в след за мужчиной, Аня встаёт прямо напротив него, опираясь бёдрами на подоконник. Юра слегка хмурится, оценивая их положение — никогда ещё Аня так близко не подходила к нему первая и не заглядывала в глаза с такой смесью опасения и игривости. По правде говоря, девушка сама не ведала, что творила — действовала чисто по наитию, отдавая всю власть сердцу. Что-то внутри подсказывало, что нужно подойти к Юре и она это сделала. В глубине души тянулась к нему. Предательство со стороны жениха неплохо подкосило её и сейчас в пору было не отказаться от мужского плеча… Только вот может ли Юра дать ей что-то кроме насилия и презрения? Пока неизвестно. — А во мне, что ли, уже не чувствуешь? — насмехается, выпуская струйку дыма сквозь чуть приоткрытые губы и ни на секунду зрительный контакт не разрывает. Ане становится почти на физическом уровне больно отвечать на этот взгляд и она делает первое, что приходит в голову, лишь бы перестать друг другу души выворачивать посредством гляделок. Казалось, огонь перестал сжигать сигарету, порывы воздуха прекратили колыхать ветки деревьев, а старые часики встали, так и не обозначив ещё одну секунду, когда их губы соприкасаются. Аня первая подаëтся вперёд, не касаясь ничем больше, кроме как губами, и Юра впадает в моментальный ступор, даже не закрыв глаза. Что ей двигало, к чему мысли и другие причины? Все стало каким-то не важным для неё в этот момент, всё отчаяние вложила в этот поцелуй, даже опасаясь нормально ласкать его. Казалось, дыхание застряло в груди, когда Юра ответил и даже подался ближе, отстраняя руку с сигаретой, что так и зависла между ними. Его губы чуть горькие от табака и тëплые, выбивают землю из-под ног. — Если ты думаешь, что я принимаю такой эквивалент оплаты, то ты ошибаешься. Ещё никогда такая сука как ты, не вызывала во мне ничего большего, чем отвращение и злость, — шепчет, почти не отрываясь, и легко улыбается, уже предвкушая её реакцию. Добил. Собственно, ну конечно, чего ещё можно было ожидать? Разумеется Юра всё это в издëвку и шутку перевёл. Аня и сама этого своего порыва испугалась, думала, как бы не ударил за вольности и фамильярность, но он использовал куда более унизительный и обидный инструмент — высмеивание. Девушка выходит из комнаты молча, старается не смотреть по сторонам, а только вперёд. Что-то он в ней сломал и починил одновременно. Оставила его пить одного, ночью не слышала как вошёл в комнату, потому что уснула раньше, специально заставляя себя это сделать, чтобы избежать самокопания и мыслей не по делу. Уверена на сто процентов, что зря полезла с нежностями к такому жестокому и независимому мужчине. Разумеется ему её поцелуи не сдались, а поиздеваться он всегда рад, не мог не ответить, это и так ясно. Удивительно ещё, как не решил воспользоваться ситуацией и не перевёл всё во что-то более серьëзное, чем невинный поцелуй. Господи, и чем она только думала, когда позволила такому безрассудному порыву воплотиться в жизнь? Очередное доказательство, что она наивная дурочка и ничего не понимает в этой жизни, только рискуя собой и в сотый раз подвергая свое здоровье, как физическое, так и моральное, острой и глупой опасности. Судьба отводит, но ведь в следующий раз может и не повезти — надеяться на сомнительную удачу, последнее, что можно делать в этой ситуации. Ломать голову сил не осталось и Аня проваливается, как и хотела, в сон. Мутный и неприятный, что совсем нельзя назвать восстановлением энергии, а скорее наоборот — её расточительством. Утро встречает ярким солнцем и оно так режет глаза, что лучше бы сейчас шëл дождь, хотя бы под стать настроению попал бы. Юры в комнате уже нет, ушёл бесшумно. Около шести вечера, Аня поняла это по начавшемуся на фоне её единственного досуга в виде разгадывания кроссвордов, вечернему выпуску новостей, услышала, как в замке проворачивается ключ и входят двое. Слышит торопливые шаги, стук каблуков и сбивчивый смех, в том числе и женский. Глупый такой, но довольный до жути, пропитанный сладостью, что ей одновременно становится и противно от закравшихся в голове мыслей, и до скрежета этого самого сахара на языке завидно. Смех этот не был похож на тот ехидный и самодовольный, что она слышала раньше. Юра заигрывал, очевидно заигрывал, окучивал приведённую им девчонку, сводил её с ума почти также, как, сам того не подозревая, делал это с Аней. Шаги приближались, Аня надеялась, что хотя бы не притащит девку на кухню чаи в её компании распивать. Попыталась отвлечься от смеха и снова уставилась в пересекающиеся на газетном листе клеточки, местами заполненные карандашом, который ей уже, к слову, не мешало бы поточить. Принесённый им сборник разгадывала со скоростью света, даже не думала, что некоторые вещи может знать, само собой выходило от безделья. Дверь хлопнула, а смех резко сменился довольным мычанием, словно оба ждали до комнаты, лишь бы поскорее продолжить лобызания. Спустя десять минут смеха и какого-то едва различимого воркования, которое прерывалось на шаги и скрип явно её кровати, его так не скрипела и близко, а звуки были до боли знакомыми. Едва сдерживалась. Спустя некоторое время дверь спальни открывается и бандит медленно идёт в её сторону, поняла по шагам. Входит вальяжно, смерив девушку удивленным взглядом и самодовольно ухмыльнувшись. Невозможно было сочетать эти две эмоции на лице одного человека, но у него получалось. Филигранно и раз за разом. Аня замерла, вглядываясь в карандашные стружки на столе и наполовину заполненные клеточки, на слова, что теперь она точно не разгадает. У Юры в зубах сигарета, истлела практически, он наклоняется у неё за спиной, пригнувшись близко-близко к уху, так, что пепел норовил упасть на халат и прожечь в нем дырку на плече, шепчет хрипло, обдав Анину щеку жаром, крепким дымом и приторно-мерзким ароматом женских духов. — Я сейчас по твоей милости буду иметь очередную дурочку, — Аня словно к месту приросла, остолбенела от такой близости и того, как горячо он произнёс добившую её фразу. Вот так просто поведал свои планы, как будто бы она сразу не догадалась, зачем он привёл девчонку буквально ей под нос. Чтобы в очередной раз упрекнуть, что доводит его. — Так что сиди тише воды, ниже травы. Усекла?  Не дышала, сердце точно пару ударов пропустило, а после передало свои импульсы чуть ниже и те стали нежным теплом, что грело внизу живота и заставляло крепче сжимать коленки в попытках унять его. Она понятливо кивает и выдыхает слишком шумно, вызывая у него только очередной самовлюблённый вздох. Между пальцев стучат два граненых стакана и темно-зелёная бутылка шампанского. Вчера он предложил ей дешёвый портвейн. Гробовая тишина и Аня готова половником о кастрюлю стучать, лишь бы не сосредотачиваться на слухе. Вездесущее женское любопытство имеет над ней власть всю сознательную жизнь и Аня чувствует себя психом с раздвоением личности, где одна её часть уже смотрит шумный телевизор и думает только о картинке в нём, а вторая подглядывает в дверную скважину и к стенам кружку приставляет. Спустя минут пять еле различимых голосов и смеха, до Ани доходит первый и самый, на тот момент, громкий звук в мире. Казалось, Иерихонская труба где-то плачет в сторонке, по сравнению со скрипом кровати. Аня уже узнает его из тысячи, после стольких ночей, проведенных под такую колыбель. Тот факт, что они делают это именно на её спальном месте — вызывает смешанные чувства, но в первую очередь — отвращение и возбуждение. Когда из спальни начинают долетать стоны с перерывами на высокое «О да, Юра!», девушку просто начинает колотить изнутри. Он посмел привести в дом женщину и так бессовестно заниматься непотребством почти у Ани на глазах, специально оповестил её о своём намерении, а теперь ещё и делает это на её же кровати! Все эмоции ушли на задний план, отдавая место злости и она уже не ведает, что творит. Влетает в комнату, с хлопком распахивая дверь и в ту же секунду хочет провалиться под землю или умереть на месте. Картина перед глазами стоит занятная и в жар бросает не хуже, чем в потребность скрыться от глаз парочки. Юра сверху, а от его пассии видны только бледные и сбитые крепкие, которыми она обвила его крепкую спину и бедра. Слава богам, что не лицом к двери они это делали и Аня успевает выбежать из комнаты быстрее, чем Юра поднимает на неё голову. Куда бежать — не знает. В любом уголке дома он её достанет, а скрываться на улице — духу не хватает. В итоге залетает в первую попавшуюся дверь, которая отказывается помещением вместо ванной и захлопывает за собой хоть какую-никакую преграду. Сердце в ушах стучало. В коридоре уже слышны голоса, никаких скрипов и стонов, только разочарованный женский и резкий мужской. Он не кричал, но Аня отчётливо слышала угрозу в сторону дамочки, где Юра предложил ей выбор межу пулей между глаз и выходом вон. Входная дверь всё же хлопнула. Аня от накрывшего её липкого страха боялась пошевелится, забилась в угол комнаты, уперлась спиной в заплесневевшую стенку и не могла выровнять дыхание. Руки не слушались, пальцы от каждого шороха дрожали всё сильнее. Грудь судорожно вздымалась на каждом вдохе, выдыхать и вовсе забывала, из-за этого почти сразу стала задыхаться и хватать воздух ртом, как рыба. Он ведь не убьёт? Юра сильно дёргает дверь на себя, забыв о том, что с обратной стороны шпингалет. Рывок, у Ани тут же сердце в пятки. Ещё один, крепче и резче, Ане казалось, что выломает эту проклятую дверь вместе со стенкой, приложи он чуть больше силы. Ручка жалобно позвякивала, шпингалет болтался туда-сюда, она следила за ним глазами, а когда тот все же сорвался на пол, едва не потеряла сознание. Ручка двери ударилась о стенку в коридоре. — Долго же я терпел, теперь ты никуда не денешься! Доигралась, сука. Юра наступает как в фильмах ужасов — глаза горят, руки в кулаки, челка на лице и едва заметные в полумраке очертания стояка через тонкую ткань боксëров. Хватает её сзади за шею, крепко давя на ещё не сошедшие синяки, чувствуя, как дрогнули сжатые под его пальцами мышцы. Аня судорожно вдыхает. В глазах от рывка потемнело, закусила губу, сдерживая стон боли и послушно потянула свинцовые ноги за ним, боясь, что ведёт он её непосредственно туда, где и прикончит, как собаку. — Не убивай меня, пожалуйста, прошу, — дрожащим голосом, сбиваясь на вдохе, заикаясь, тараторя так, что бандит едва улавливает суть и лишь крепче сжимает пальцы.