Город Обмана

Я сидел у окна, наслаждаясь легким ветром. Такая неуловимая безмятежность, что давно уже скрывалась от меня всеми правдами и неправдами, была мне по душе, однако в то же время она будоражила все мое естество, каждую клеточку кожи и каждый волосок на ней. Кот сидел рядом, то и дело подергивая ушками, словно искал какой-то определенный звук, настолько далекий, что мне было бы не по силам его разобрать. Пожалуй, он понимал мою необъяснимую тоску куда лучше, чем смог бы понять человек. Мы были с ним бродяги по натуре, но чужое гостеприимство приходилось нам по вкусу не меньше. Я тихо поднес ладонь и потрепал его по лоснящейся шерстке. Кот вздрогнул и издал громкий рокочущий звук, словно я вырвал его из размышлений. Впрочем, думаю, так оно и есть. От того грязного бродяжки не осталось и намека, а все же глаза у него блестели, когда он видел птиц, самодовольно кружащих, где им вздумается. Мне снова вспомнился Лотеринг с его полями. Совсем небольшая деревушка, а все же я с теплом на сердце вспоминал ее аккуратные приземистые домики и праздных, вечно хмельных завсегдатаев таверны, где наливали отменное ячменное пиво, вкус которого я до сих пор мог ощущать на самом кончике языка холодными зимними вечерами, когда только теплые воспоминания и греют. Тут я поймал себя на мысли, что глупо улыбаюсь, теребя кошачье ухо, а его обладатель только и успевает, что подставлять голову и громко требовать продолжения. - Ишь ты, какой честный, - я игриво щелкнул его пальцем, за что получил лапой по этому самому пальцу. «Ты мне друг, но руки не распускай», - явно читалось в этом жесте, и я вернулся к своему прежнему занятию. Нет, каменный город мне не нравился. Здешние дома в лучшем случае походили на коробки. В худшем – на гробы. Не было в них того очарования, каким щеголяли обычные деревенские срубы с проступавшими капельками смолы, которую я любил подцеплять ногтем и перекатывать между пальцев. Подобные мелочи вызывали у других снисходительную улыбку, которой щедро одаривают мечтателей и ярмарочных дурачков, а мне сейчас безумно хотелось, чтобы пальцы гадко пахли хвойной смолой. - Добрый день, мессер, подать вам чай? Я совершенно не заметил, как служанка поднялась по лестнице и робко приоткрыла дверь. В первую секунду я даже не понял вопроса, однако осознав, что эльфийка стоит на пороге и терпеливо ждет ответа, я сдержанно кивнул, и она так же тихо спустилась на кухню. Дыханье Создателя, как же я не выношу ее. Нет, не так. Она была девушкой кроткой и миловидной. Тихоня, как ни посмотри. Таких просто нельзя ненавидеть, ведь их зачастую и вовсе не замечаешь. Хоук уверял меня, что она не рабыня, и он исправно ей платит, вот только сама девушка, похоже, этого не понимала. Она всегда говорила, точно по писанному, и сдается мне, до Хоука жила в семье чистокровных рабов. У таких под конец жизни, будто вырабатывается особый ген одомашнивания, и они, как сокровище, передают его всем своим потомкам, усиливая стократно. Я слышал об эльфах-скитальцах и даже видел мельком, и нет у них ничего общего с городскими, будто и не было никогда, а ведь все они происходят от одного рода и кровь у них одна. Скажи я ей сейчас «уходи», и она продолжила бы стоять на месте и хлопать большими щенячьими глазами, но даже не это бесило меня, хотя свою роль играло несомненно. Мы несвободны, не потому что нас угнетают, а потому, что мы сами позволяем заковывать себя в цепи рабства. И я не исключение. Я имел более чем достаточно, шансов быть свободным, но вот я снова заперт в четырех стенах и даже доволен этим в некотором роде. И это противоречие меня коробило. Я сделал попытку встать и пройтись полноценно, не опираясь обо все, что под руку попадется, однако плечо взмолилось о пощаде, и я безвольно рухнул обратно в кресло. - Вам помочь, мессер? – еще у двери спросила эльфийка, неся в руках блюдце с кружкой на нем. - Нет, спасибо, - сдержанно пробормотал я, а сам хотел орать и бесноваться от досады, но кот, видно, почуяв мое негодование, спрыгнул ко мне на колени и принялся мурчать с удвоенной силой. Подлое хитрое существо с милейшей мордочкой, кому я мог бы простить все, что угодно. День плавно перетекал в вечер, и я уже мог видеть, как темно-оранжевое солнце лениво цеплялось за крыши домов, точно одурманенный очередным успехом волокита, все еще окрыленный приятным страхом попасться на глаза разъяренному мужу. Хоук принес мне пару книг, сохранившихся еще со времен его прадеда, однако актуальность содержимого не пережила и деда, а сделать пометки на полях мне не позволяла совесть. Какая-никакая, а семейная реликвия, и потому я безнадежно скучал, пока вдруг дверь снова не открылась. Я оглянулся, но этого гостя, точнее гостью, я точно не ожидал увидеть. Смуглая нахалка прошествовала по комнате, точно меня здесь и не было. Прошлась вдоль стен, без особого интереса поворошила бумаги на столе Хоука, даже попыталась стащить подсвечник, однако подкинув его на руке и прикинув размеры, разочарованно поставила на место и лишь после этого обернулась в мою сторону, и ее лицо расплылось в хитрой улыбке. Нет, она знала, что я здесь. Я еле слышно хмыкнул сам себе и отложил книгу. - У меня к тебе дело, - женщина решила не тянуть время и обошлась без приветствий, сухо перейдя сразу к главному. - Дело? Ко мне? – не сказать, чтобы я был сильно удивлен, однако скука разъедала мне мозг, и я решил слегка пококетничать, изображая польщенное удивление. - Именно, - она улыбнулась еще шире, обнажая поразительно белые зубы, похожие на жемчужные бусы редчайшей чистоты. Мое кокетство принято. - Какого рода дело? - Личное дело, - она подошла и бесцеремонно уселась на подоконник передо мной, закинув ногу на ногу и демонстрируя тем самым длинные сильные ноги. - Насколько личное? – я ухмыльнулся, демонстративно игнорируя подобные позывы. Уж кого-кого, а меня этим не проймешь. - Достаточно личное, чтобы я не кричала об этом на каждом углу, но недостаточно – чтобы воспользоваться твоими услугами. Да, эта дама скромности не знала, а если и знала когда-то, то давно оставила позади. О чем другие говорили со стыдом и смущением, она преподносила как особую свою заслугу. - А разве нет в округе другого лекаря? – хмыкнул я, кивнув в сторону полок со снадобьями. - О, безусловно, есть, - отозвалась она с особым оживлением, разглядывая разноцветные склянки, - только вот не все из них такие искусные целители. - Темно-зеленая, мой нищий друг, - сдержанно рассмеялся я, насколько позволяло больное плечо, и женщина рассмеялась мне в ответ, поняв, что ее незамысловатая лесть раскрыта. Пожалуй, Хоук прибил бы меня на месте, зайди он прямо сейчас, потому как ракурс со входа был более, чем недвусмысленный, однако мой внезапный пациент заверил меня, что проблем не будет, впрочем, легкое волнение я все же испытывал. Удивительно, каким пугливым и робким он меня сделал. А за окном, тем временем, разгоралась нешуточная ссора, гвалт которой дошел и до нас. - Что там происходит? – не отрываясь от своего неблаговидного занятия, поинтересовался я, и ответ не заставил себя ждать. Женщина неуважительно фыркнула и махнула рукой куда-то в сторону. - Уличных артистов гоняют, что же еще. - Артистов? - Ну, так они себя называют, но если спросишь меня, то они просто кучка мелких мошенников, срезающих кошельки у зевак. Ремесло недостойное уважения. - Ты убиваешь людей за деньги, - хмыкнул я, - а когда этого не делаешь, жулишь в карты в ближайшей таверне, чтобы после спустить все на выпивку и бордель. - И совершенно этого не чураюсь, - загадочно улыбнулась она, отводя взгляд в сторону. – Но подколка засчитана. А шум за окном все разрастался. Крики стали настолько громкими, что я уже спокойно мог различать, о чем идет речь. Часть народа бросала в воздух восторженные возгласы одобрения, в то время, как другая его часть гудела с возмущением и освистывала выступающего. Больше держать свое любопытство в узде я не мог, уж больно красиво и вдохновенно заливал возмутитель всеобщего спокойствия. Пересилив боль, я поднялся и перевесился через подоконник, чтобы рассмотреть площадь. Он возвышался над толпой, стоя на трех ящиках из-под овощей и корений, точно на мраморном постаменте, и в каждом движении его читалась томная грация и горделивость. Этот эльф отдавал себе отчет в том, что уже давно не молод, однако воспоминания о былой привлекательности были еще слишком свежи, чтобы согнуть его удивительно прямую осанку, которую не пристало иметь бродяге. В нем было что-то от лорда. То ли пронзительный взгляд темно-серых глаз, то ли нахально вскинутый подбородок, из-за чего казалось, будто эльф смотрит на всех свысока. Впрочем, он этого и не скрывал, держась назло всем стражникам прямо, не без лишнего бахвальства. Его речь была проникновенной и страстной, одна из тех, что гипнотизируют уже одной своей интонацией. Люди на площади приходили в восторг, только он открывал рот, и даже недовольные на мгновение замолкали, чтобы услышать, что же он скажет теперь, однако быстро успевали опомниться и, обманутые сладкими речами, принимались освистывать его с новой силой. Он говорил что-то о несправедливом угнетении, потрясая кулаком, словно грозил самому Создателю, и народ вторил ему, завороженный. Невообразимая мощь слова во всей своей красе. В нем угадывался знатный ловелас, который никогда бы в этом не признался. Несмотря на свою речь, он успевал посылать пылкие взгляды дамам, и мне даже показалось, что все это он затеял лишь для этого, да только повод был слишком мрачный. - Одумайтесь! – восклицал он, картинно вскинув руки к небу. – Свобода дана нам Создателем! Она была с нами с момента нашего появления на свет, и мы унесем ее с нами в могилу! Но что же вижу я перед собой в этот самый миг?! Эти потухшие взгляды и сломленная воля, что разрывают мне сердце! Кто из вас видел бескрайние пустоши Андерфелса? Кто видел леса Лломеринна или причудливых существ Неварры? Или, быть может, кто-то прикасался к нежному шелку Орлея и вдыхал аромат жгучих специй Антивы? Вы заперты в стенах этого города, заперты в стенах домов, где вас и ваши семьи порабощают те, кто возомнили себя богами, не иначе! А потому я говорю вам: довольно! Неважно, насколько силен и властен тот, кто именует себя вашим хозяином! Неважно, насколько жестоким может быть мир за этими самыми стенами! Вы пережили вторжение кунари, а это уже чего-то стоит! Будь то Антива, Неварра или Орлей – не имеет особого значения! Тот, кто был там, тот, кто вдыхал воздух полной грудью, не ощущая, как ошейник сдавливает горло, может считать себя свободным! - ДОВОЛЬНО! – суровый женский голос прогремел, как заряд, разорвавшийся в самом центре площади и, если не убивший, то покалечивший многих. Все люди разом расступились в ужасающей тишине и пропустили вперед обладательницу этого «чарующего» голоса, заставившего стоять в оцепенении целую толпу. Ее доспех сиял в закатном солнце золотом и ослеплял своей холодной красотой. Она шла без лишней грации, ведь явилась не за тем, чтобы поражать всех своей увядающей красотой и утонченностью, напротив, она явилась для того, чтобы внушать страх, что удавалось ей, без сомнений. – И снова тебе неймется? Сколько раз мне нужно заковать тебя в колодки, чтобы ты прекратил этот балаган? К моему удивлению, эльф лишь молча вскинул подбородок, продолжая буравить воительницу взглядом, хотя я ожидал услышать нечто громогласное. Как ни крути, а один в поле – не воин. Он бросил пару быстрых взглядов по сторонам, словно ища поддержки, однако толпа, еще минуту назад восхвалявшая мессию, потупив взор, разглядывала свои башмаки. Теперь конфликт был исключительно между ними двумя. Откинув кольчужный капюшон, женщина развернулась лицом к народу, демонстративно закрывая собой эльфа. Ветер подхватил ее пшеничные волосы с легкой проседью, и я отметил, что еще пару-тройку лет назад она была роскошной представительницей слабого пола, с другой стороны, двуручный меч, висящий за спиной, намекал на то, что пол был, в общем-то, не так уж и слаб. Отчего-то мне вдруг показалось, что конфликт и раньше был лишь между ними двумя. Уж больно скованно вели себя стражники, словно не понимая, зачем им снова приходится лицезреть любовные разборки давно минувших лет. Я покачал головой, отгоняя подобные мысли, и вернулся к наблюдению. - Хватит уже глотку рвать почем зря, здесь ты себе зрителей не найдешь, шут гороховый, - нет, свои слова о красоте я забираю. Улыбка этой дамы была самая неприятная из всех, что я видел. Уродливая и жестокая ухмылка, будто неаккуратно рассекала лицо. – Все бредишь о свободе для рабов и проституток, а дай им ее, и они, точно дети посреди рынка, не будут знать, что делать. Оглянись! Вам всем нужен порядок! Нужны границы и рамки! - Твои границы – это цепи и решетки! - А что поделать? – воскликнула женщина с непреодолимым чувством собственной важности и верой в правильность своих слов. – Не будь у дикой псины поводка, она разодрала бы всех и каждого! - А уж не оттого ли псина одичала, что полжизни просидела на цепи? - Мое терпение подходит к концу, - нахмурилась воительница, поняв, что аналогия эльфа попала в цель, точно камень в улей, и теперь люди, подобно шершням, загудели, перешептываясь друг с другом. - Увидеть бы хоть раз, где оно берет начало! - ХВАТИТ! Никто тебя здесь не поддержит! НИКТО! - Я поддержу! – вдруг вырвалось из моей груди и десятки пар глаз тут же устремились на меня. Моя гостья пораженно распахнула глаза, не ожидав от меня такой прыти, но я лишь повторил свои слова. – Я поддержу! Осознав, из чьего особняка донесся дерзкий возглас, толпа воспрянула духом и теперь уже вторила мне, однако меня грубо втянули обратно, быстро захлопнув окно. - Ты, видно, совсем из ума выжил?! Ты хоть понимаешь, кого против себя настраиваешь?! Разбойница взбудоражено кричала на меня, а я продолжал прислушиваться к тому, что происходило на площади. Зевак быстро скрутили стражники, однако пылу у них не поубавилось, и это несказанно меня воодушевило. - Ты поступил весьма неразумно. Похоже, я задремал в кресле, ведь когда я открыл глаза, за окном уже была непроглядная тьма. Надо мной возвышался все тот же хмурый эльф, что всегда недобро буравил меня взглядом, стоило нам только пересечься. - Я бы даже сказал, очень глупо, - он аккуратно отстегнул нагрудник, обнажая неглубокую, но все же весьма неприятную рану. - Принеси мне бинты и пару бурых склянок, - отстраненно проговорил я, не желая отвечать, однако он не хотел заминать эту тему. - Она мне все рассказала. О чем ты думал в тот момент? – его глаза походили на два темных изумруда, и я назвал бы их пленительными, если бы они не смотрели на меня с такой злобой. - Ну, раз ты все знаешь, то зачем спрашиваешь? - ухмыльнулся я, аккуратно вынимая наконечник стрелы и заставляя эльфа неприятно поморщиться. – Ты же сам беглый раб, к чему вообще подобные вопросы? - Именно потому, что я беглый раб, я их и задаю, - он грубо схватил мое запястье, и поначалу меня это напрягло, но я быстро осознал, что злится он больше из-за щепок, оставленных древком, чем из-за моих слов. - Не дергайся. Деревянные осколки едва слышно падали на пол, и эльф заметно расслаблялся. Впрочем, это никак не прибавляло ему удовольствия от моей компании, равно как и мне. - К этому нужно прийти самому. Ты сам знаешь, сбежать куда легче, чем все думают. Избавиться от привычек – сложнее, - когда мазь коснулась раны, эльф сдержанно прошипел сквозь зубы, едва удерживаясь от соблазна снова схватить меня за руку. - Знаю, - коротко ответил я, ловко перебинтовывая плечо. – Только иногда нужен толчок. - Ты подтолкнул горстку прислуг, но подставил Хоука. Смело, признаю. Но весьма безрассудно. Легко тебе дерзить из-за его спины, а я вот, что тебе скажу: пусть бы все они сгнили в четырех стенах. Если до сих пор не сбежали, значит все их устраивает. - Как безжалостно. - У меня нет причин их жалеть. У тебя – тоже. - Ошибаешься, - я затянул узел и почувствовал, как напряглись его руки. - Тебе их тоже не жаль, - в его голосе не было ни злобы, ни презрения, а все же что-то заметно терзало его. - Тебе никого не жаль. Только теперь я проснулся окончательно и в полной мере ощутил тревогу, которая звоночком билась в моей голове. - Где Хоук?