Ago.

Едам любил её. Любил ярко, по-настоящему и очень отчаянно. Не как плохие парни любят в подростковых сериалах хорошую девочку, а как можно любить в реальной жизни. Едам всегда считал, что реальность даже лучше глупых надуманных мелодрам, но однажды его идеальный мир, где они с любимой днями напролёт были вместе, вскоре дал трещину. Ли Йеон, прекрасная девушка редкой красоты, с которой Едам встречался уже почти три года, решила нанести решительный и весьма болезненный удар. Всё верно. Виной всему служили амбиции, но не её личные, а родительские — учёба заграницей казалась почему-то куда привлекательнее, чем в родной стране, рядом с Едамом. Они стояли в аэропорту и смотрели друг другу в глаза очень долго, пока не объявили рейс. Йеон готова была расплакаться, потому что чувствовала вину перед парнем и обиду на родителей, которые даже не додумались предоставить единственной дочери возможность самой выбрать своё будущее. — Обещай, что будешь писать каждый день, — Йеон вздрогнула, когда юноша искренне и тепло улыбнулся, затем прижав её к себе. — Обещаю, оппа. Пожалуйста, дождись меня, — она обхватила его руками и всхлипнула. Всегда была плаксой. Едаму это даже нравилось, он ощущал себя рыцарем, защищающим хрупкую принцессу — такую невинную, добрую и безумно мужественную. Наверняка даже в самолёте она продолжала ронять слёзы, потому что отпускать кого-то для неё каждый раз было пыткой. Он должен был продолжить жить без неё. Да, Йеон не бросила его, их всего лишь разлучили, и они бы просто любили так — без прикосновений, без пристальных взглядов и затяжного молчания во время прогулок. Едаму было достаточно просто услышать её «Я люблю тебя» в конце их короткого телефонного разговора, чтобы всё понять — его ожидание, долгое и томительное, только начинается, но ради этих бесценных слов он будет ждать. Наберётся терпения, поверит любимой и поверит в их будущее. С каждым прошедшим месяцем она холодела, становилась всё более равнодушной. Их совместные воспоминания, что они клялись сохранить навсегда, таяли, словно снег на солнце. Мягкость в голосе Йеон исчезала тоже. Она всё чаще торопилась закончить с ним разговор, но Едам и тогда пытался хоть как-то это оправдать. — Слушай, — после затянувшейся неловкой тишины произнесла она, — Мне нужно идти сейчас… — Ты, наверное, очень устала сегодня, — ободряюще ответил он и улыбнулся — кажется, предчувствие не обмануло. — Да, ты прав… Прости, что я уделяю тебе мало времени, но… Так будет лучше. — Что? Йеон молчала. Едам жалел только об одном — она была слишком далеко, чтобы он смог взглянуть ей в глаза, чтобы даже просто почувствовать её искренность и твёрдость намерений. Намерений… Чего же она хотела? — Мне очень жаль, — её голос задрожал, — Оппа, мне так жаль, но всё кончено. Ты говорил, что у нас будет ещё столько времени, но… Оппа, никаких «Нас» больше нет. Мысли стали неразборчивыми, тревожными. Едам первые мгновения ничего не мог ответить, только смотрел перед собой. Внутри всё сжалось, он всё думал сказать что-то, но боялся. — Всё хорошо, Ли Йеон, — Едам закрыл глаза. — Пообещай, что ты не будешь забывать о нас. Она продолжала лить слёзы, но на вопрос о том, кто стал её новым избранником, предпочла не отвечать. — Мне очень стыдно… — пролепетала она, — Тебе не понравится то, что я скажу. — Тогда… Просто будь счастлива, хорошо? — Хорошо, оппа. Едам первым сбросил звонок, рухнул на диван и тяжело выдохнул. На город опускалась ночь, становилось прохладнее и темнее, хоть в окна и пробивались потухающие с каждой минутой лучи закатного солнца. Они небрежным, рассеянным светом ложились на гитару, что стояла у стены. Едам не мог не смотреть на неё и вспоминать, как летом прошлого года Йеон предложила что-нибудь сыграть ей. — У тебя такой талант! — заявила она тогда. Они сидели в парке, он перебирал струны, пытаясь найти цепляющий душу, интересный мотив. Рядом лежал открытый блокнот, страницы которого, по догадкам Едама, так и останутся пустыми. Нужные слова не придут в голову, он опять ничего не напишет и потому разочаруется. Йеон уплетала мороженое, наблюдая за людьми и попутно тоже раздумывая о том, какой мотив бы мог понравиться Едаму. Внезапно, откусив слишком много клубничного сорбета, она ойкнула, взялась за голову. Едам тут же обратил на это внимание. — Заболеешь ведь, — он улыбнулся. — Нет, оппа, — она мотнула головой, затем оживилась и в упор посмотрела на него, — Нежность! — Нежность? О чём ты? — Электрический шок, понимаешь? Вроде как вкусно и сладко, но потом так неприятно! Едам был растерян. Порой Йеон действительно его пугала. Девушка надулась, быстро выхватила из-за его уха карандаш и принялась что-то писать. Она не дала заглянуть в блокнот, только на мгновение отвлеклась, задумалась. Она всегда выглядела особенно красивой, когда была увлечена чем-то. Её сведённые к переносице брови умиляли и забавляли его, а падавшая на лицо прядь каштановых волос была лишь свидетельством её увлечённости. Она, казалось, никогда не мешала Йеон. Лишь спустя какое-то время, она с гордым видом подала ему блокнот. — Вот, дальше сам. В душе — только сомнения. На белом листе уместились четыре карандашные строчки из мелких, кривых букв. Твой голос далёк. Он для меня сейчас — неимоверная горечь. Его нежность и сладость Приносят лишь боль. Сомнения усилились после прочитанного. Едам несколько раз пробежался глазами по написанному, потом с непониманием уставился на Йеон. Та была крайне довольна своим творением и с нетерпением ожидала, что скажет молодой человек. — Почему… — он сглотнул, — Как тебе такое вообще в голову пришло? Она ткнула ему пальцем в лоб, хихикая. — У меня заморозились мозги после сорбета. Было вкусно, но голова заболела. — Идея неплохая, но очень жуткая. — Эй, с чего это?! — Ли Йеон, ты маленький гений, а потому понять тебя чертовски сложно. — Оппа…! Наверное, тогда он всё же нашёл мотив. Хотел было посвятить готовую песню Йеон, но те четыре строчки по атмосфере совсем не подходили и не звучали так уж романтично. Однако… Как бы ему хотелось спеть их сейчас. *** — И как? Ты пригласил её? — Ну? Боже, да скажи ты уже хоть слово! Что, корейский забыл? Едам перебирал бумаги и старательно игнорировал чужой разговор. Коллеги по работе, сидящие совсем рядом, докапывались до новенького и ожидали подробный рассказ о наверняка провалившемся свидании, а паренёк аккуратно пробирался по стеночке, прочь от них и тупых вопросов. Этот парень — иностранец, попавший в компанию только благодаря связям родителей. Едам на него никогда не обращал внимания и максимум мог сказать ему пару слов при случайной встрече в кафетерии. Он настолько непримечателен, что имя трудно вспомнить. Едам знал о нём только одно — его корейский был довольно странным. Ломанным, неловким, наверное, только поэтому бедняга вёл себя так скромно и редко осмеливался с кем-то лишний раз заговорить. — Мне нужно работать, — юноша поджал губы, и в этот момент Едам выдохнул, бросил бесполезные бумажки и устало упал в кресло. Мелодичный голос иностранца был тихим, как обычно, но довольно твёрдым. Он что, разозлился? — Простите. Он поклонился, поплотнее прижав к груди однотонные папки, опустил голову и всё же сбежал. Мужчины провожали его недовольным взглядом, и только пришедшая начальница смогла разогнать их по рабочим местам. Но даже после этого шепотки не прекратились, а только стали ещё язвительнее. Едам смотрел на них всех, а внутри всё понемногу начинало сгорать. Он почему-то так разозлился — то ли из-за усталости, то ли из-за бесконечного потока непонятных отчётов с неправильными перерасчётами, он посмел выругаться в присутствии сонбэ. Тех же, что допытывались до новенького насчёт свидания. Они моментально бросили поливать его грязью и, казалось, стали ещё злее, стоило им только посмотреть на Едама. Тот не поумерил пыл. В конце концов, за два года работы в этой компании ему ничего, кроме сколиоза, не принесли. Даже новых друзей не удалось завести, пусть его и считали очень доброжелательным, отзывчивым и исполнительным. — Вам вроде бы как сказали работать, а не косточки новенькому перемывать. — Эй, тебя это тоже касается, малой, — самый высокий, что сидел по левую сторону, насупился, стал мрачнее тучи, — Сиди работай, раз такой умный. — Постоянное ворчание очень мешает сосредоточиться, — Едам в одно мгновение сменил гнев на милость и улыбнулся, — Не могли бы вы обсуждать дела, не касающиеся работы, во время обеда? На него с недоверием покосились, но на этом всё закончилось. Если до этого Едам думал, что с лёгкостью может расстаться с ненавистной работой и уволиться, то сейчас эта мысль уже не была такой уж привлекательной. Быть может, потому что того иностранца было уж очень жалко… Поговорить бы с ним, спросить, всё ли в порядке — такое ведь с ним происходило далеко не впервые. Те ласковые дядюшки систематически спрашивали его о той милашке, которая, по сути, относится к нему не так уж и тепло. Весь кафетерий слышал, как она по телефону болтала с подружкой. Говорила, что у новенького очень красивое лицо, он такой высокий — всё, как она любит. А потом тут же добавляла, хихикая, что его неразговорчивость и причудливый стиль в одежде невероятно бесят. — Ты же знаешь, Ынсон-онни, я ненавижу безынициативных, — девушка морщилась, накручивая прядь кудрявых волос на палец. Именно в тот момент Едам заметил, что он тоже был там — сидел в одиночестве за самым дальним от входа столиком у окна, сосредоточенно рисуя что-то. Весь мир ему будто казался совершенно чуждым, он находился в своём. Там, где ему есть место, и где только те люди, которые с ним искренние. Хотя, вряд ли там есть хоть кто-то… С ним захотелось познакомиться поближе не из жалости, а потому что сам Едам понемногу начинал задыхаться. Бесконечная рутина, люди, что по сути своей были лишь кнутом и мотивацией поскорее закончить с делами, бесконечная надменность в глазах каждого, кто был выше статусом: всё заставляло Едама чувствовать себя лишним. Однако, прежде, чем Едам что-то успел предпринять, произошло очень странное и неожиданное. Его школьный друг, когда-то улетевший заграницу на учёбу, возвращался на родину с радостными новостями. Он нашёл свою любовь и приглашал на свадьбу всех, даже старых школьных друзей. Даже Едама, с которым со временем порвали всякие связи. Ему льстило, что ради такого друг наконец вспомнил о нём, и он с нетерпением ждал встречи с Ким Доёном и той, что он избрал. Ведь Доён такой заботливый и внимательный, настоящий принц, кому-то определённо повезло. Едам на фоне усталости от бесконечных, пустых и абсолютно омерзительных сплетен не заметил, как быстро пролетело время, и наступило указанная в приглашении дата — восемнадцатое ноября. Это был особо трудный и загруженный день, и Едам предупредил Доёна ещё утром, что может не успеть к началу банкета. Со вчерашнего дня он был в приятном предвкушении после столь долгой разлуки, ему правда не терпелось увидеть, каким стал Доён — наверняка ещё лучше и красивее, ещё статнее. У него же были все условия для этого, ему не пришлось тухнуть в сырых и душных каморках, которые работодатели гордо называли офисами. — Вот как… Я и забыл, прости, — но, к разочарованию Едама, в голосе Доёна было что-то брезгливое и надменное. Он взглянул на часы, висевшие над дверью в кабинет начальницы — быть может, он так переутомился, что теперь кажется всякое? Молодой человек потёр переносицу и нахмурился. — Это ты прости, — Едам улыбнулся и закрыл ноутбук, — Я постараюсь прийти вовремя, если не повесят ещё миллион работы, которую надо переделывать за стажёров. — У тебя ещё есть время. Тем более, моя невеста очень хотела бы с тобой поскорее познакомиться. — Я польщён, — в голове крутилось «Спасибо», но Едам почему-то не мог переступить через себя и сказать простое, но заветное слово благодарности. Всё-таки он не мог уже никому доверять. Разум, холодный и беспричинно циничный, не давал почувствовать и крупицы того возбуждения, что заставляли проживать каждый день. Он ждал возможности вырваться из когтистых лап рутины, вытягивающей все силы и душу, и встретить новых людей, побывать в новом месте, испытать эмоции, которые могли бы хоть ненадолго вселить в него положительное. С вечера он работал в кафетерии, там же случайно столкнулся с новеньким — тот выглядел неважно, но торопился так, будто был полон сил. Уже тогда Едам порывался спросить, всё ли с ним в порядке, ведь умершие от перенапряжения сотрудники были не в почёте, но просто-напросто не успел. Новенький умчал из кафетерия по своим делам, заставив растерянно обернуться. Едаму всё больше начинало казаться, что у этого мальчика ветер в голове. И сам он тоже — ветер. *** Ким Доён сияет. Он с доброй улыбкой ходит среди гостей в дорогом смокинге, сшитом в точности по фигуре, с бокалом шампанского и высоко поднятой головой. У него, как и в школьные года, идеальная осанка, да и сам он выглядит идеальным. Едам, как только находит его среди толпы разодетых гостей, расстёгивает пальто, снимает очки и убирает чёлку с глаз. Главное в этой ситуации не допустить мысли о собственной никчёмности, иначе остатки настроя пойдут псу под хвост. Давние друзья пожимают друг другу руки, а когда подошедший официант предлагает Едаму шампанское, он отказывается и неловко улыбается Доёну. В какой-то момент действительно стало не по себе от всего того блеска, царящего в огромном зале ресторана, даже воздух был насыщен им. Пахло деньгами, которых у Едама отродясь не было. Наследство умерших родителей — это четыре миллиона вон, которые они копили больше шести лет. Едам и не мечтал никогда, что окажется в подобном месте. Сейчас же ему тем более не хочется мечтать. Он всё больше испытывал неуют, а потому буквально стремился поскорее оказаться дома, и даже желание познакомиться с невестой, главным украшением пышного торжества, почти исчезло. Доён словно видел это, и потому, как только Едам отвлёкся, подозвал девушку к себе. Очаровательную, как и подобает молоденьким красавицам, в прелестном платье, вышитым кружевом и расшитым жемчугом и цветами. Её голос вызвал мгновенное помутнение, Едам боялся поднимать взгляд. Только когда-то забытые слова вновь, словно смертный приговор, всплыли в памяти. Твой голос далёк. Он для меня сейчас — неимоверная горечь… Ли Йеон практически не изменилась, это убивало ещё больше. Едам готов был поклясться, что увидел в её глазах нечто вроде сожаления и стыда. Она ничего не сказала, только с растерянностью, будто обращаясь за помощью, дёрнула своего будущего мужа за локоть. Тот всё знал. От начала и до конца. Он годами строил план и ожидал какую угодно реакцию, кроме той, что в итоге Едам ему показал. Он просто ушёл. Молча, с огромным трудом сдержав язвительные пожелания счастья и искренней любви. Он закурил впервые за два года и даже не обратил внимания на Доёна, который увязался следом. Молодые люди стояли у входа в ресторан. Мир вокруг них был сияющим и дорогим; не каждый способен был жить в нём, и в лотерею выигрывал далеко не каждый. Родиться в таком мире — огромная удача и проклятье одновременно. Смотря, кто ты и что из себя представляешь… Доён всегда был благородным и трудолюбивым. Одноклассники его ценили, потому что в Доёне не было ни капли высокомерия. Он всегда учился в обычной школе, учителя ставили его в пример благодаря амбициям и убеждению, что он обязан оправдывать свой статус ради большого будущего. И он действительно со временем оправдал его. Для Едама, что был старше всего на пару-тройку месяцев, он был верным другом, готовым помочь в любую секунду. Их дружба отличалась особой яркостью и насыщенностью, ведь они никогда не сидели на месте, постоянно куда-то ездили, где-то были и вместе же встревали в неприятности. Их дружба кончилась бесславно, буквально за пару минут - Едама кто-то подставил. Ему до сих пор неизвестно, что произошло, но мелкое стукачество явилось причиной восьмилетней пропасти и молчания. — Эй, Ким Доён, — произнёс Едам, сделал затяжку и повернулся к другу, — У тебя есть ровно минута на объяснения. — Что именно я должен объяснить? — удивление в его голосе звучало наигранно, Едам начинал терять терпение. — Ах ты… Почему Ли Йеон здесь? — Потому что тебя очень удобно не было рядом. Знаешь, она была так сломлена после расставания с тобой, я был просто обязан занять твоё место. Едам потушил окурок о чугунную ограду и выкинул его. Ему прямо сейчас хотелось разбить придурку голову, но пришлось быстро взять себя в руки — наглый пожирающий взгляд, полный унизительного самодовольства, не выведет на эмоции, ни в коем случае. — Теперь мы квиты, да? — всё так же насмешливо поинтересовался Доён. Едам не ответил. Доён стал как будто серьёзным, осмотрелся и хотел было уйти обратно, но он вдруг подбежал к нему, развернул обратно к себе и со всей силы ударил кулаком по лицу. Тот пошатнулся, навалился на ограду и еле успел зацепиться за неё, чтобы не упасть. — Теперь — да. Мы квиты, Ким Доён. Доён дрожащей рукой закрывал разбитый нос, и Едам, выдохнув и не по-доброму усмехнувшись, хотел уже было продолжать, но его остановили. Ли Йеон подбежала к Доёну и осторожно подняла его на ноги, начала причитать. Наверное, собиралась сказать что-то Едаму, но тот, как только она появилась перед ним, замер, немедленно почувствовал себя беззащитным и поспешил уйти. — Стой! Пожалуйста, остановись! — её вновь сложно было понять, но Едам уже не боялся этого. Давным-давно не боялся, уже было всё равно. Он остановился, а потом, не глядя на неё, громко сказал: — Будь счастлива, хорошо? С ним или без него, просто будь счастлива. И оставь меня в покое. Да, этот мир Едама бы никогда не принял. Да и он благодаря этой мысли осознал, что всё не так уж и плохо. Может быть, и увольняться не будет, с коллегами подружится и наконец-то сблизится с тем новеньким. Вспомнить бы ещё его имя и выдержать в следующий раз слишком пристальный взгляд… Тот самый, что буравил его в тот момент. Новенький стоял неподалёку, прямо перед Едамом. Можно бы было предположить, что он тут делает — у людей с деньгами этот район крайне популярен. Однако у Едама возник тысяча и один вопрос, и все они так и останутся без ответа, ведь просто так подойти к нему он не мог — слишком неловко, слишком… Кажется, новенький видел слишком много, и из-за этого могут возникнуть проблемы. Едам уже не обращал внимания на то, что происходило за спиной, важнее был человек, которого он мысленно буквально умолял не уходить и позволить всё объяснить. Вот только новенький ушёл, подарив на прощание нечитаемую улыбку. В душе Едама от неё всё заледенело. Он обязательно поговорит с ним завтра. Если успеет.