***
Всё следующее утро Жан-Батист Випер пребывал в благодушном настроении. Когда его давешний знакомый избавился от своих портков, их ужасный запах пропал моментально и бесследно. Более того — к своему удивлению, Випер обнаружил, что с их уничтожением сильно упал общий градус человеческой вони в Париже, и это заметно поумерило его мизантропию. Випер экспериментировал с душистыми эссенциями, когда в парфюмерную лавку тихо постучались со стороны чёрного хода. На пороге оказался давешний знакомый — новые штаны ему пришлось туго затянуть бечёвкой, зато в остальном они выглядели вполне опрятно. — Я сделал всё так, как вы сказали, мсье. — Тебе не стоило извещать меня, я и без того это почувствовал. Всё-таки перед тобой самый выдающийся нос Парижа… — Да, я вижу, что он выдающийся, — осклабился оборванец, недвусмысленно разглядывая шнобель Випера. Жан-Батист насупился. — В общем, дело сделано, а значит, проваливай… — Випер уже готов был захлопнуть дверь, как вдруг застыл, ошеломлённый внезапным открытием. — Постой-ка… — Он недоверчиво взглянул на оборванца, затем резко потянул носом и снова замер. — Да ведь ты совсем не пахнешь! Сбитый с толку гость захлопал глазами. Всё-то носатому придире не так… — Знаешь ли ты, что это значит?! На свете нет ни одного человека, который был бы полностью лишён природного запаха тела! Ни одного, кроме меня — а теперь, выходит, и тебя! Випер схватил уникальное существо за рукав и протащил через коридор в свою каморку. Теперь он не дал бы ему улизнуть ни за что на свете. Жан-Батист мог найти по запаху практически что угодно; единственное, чего он найти не мог — это то, что запаха не имело. Нужно разузнать всё об этом оборванце. — Неужели ты… Как тебя зовут, кстати? — Болдрик, мсье. — Неужели ты не знаешь, что у тебя нет запаха? И никто тебе не сказал? — И правда, мсье, отец всегда говорил, что я не унаследовал крепкий дух предков… — Думаю, в твоём случае об этом не стоит грустить. Болдрик переминался с ноги на ногу. Он всё ещё не понимал, почему вызвал у странного господина такой рьяный интерес, но был рад, что появился предлог остаться. — Постой-ка… Быть может, ты сам не чувствуешь запахи? — Вроде бы чувствую, мсье. Например, если похлёбка запахла тухлятиной, я понимаю, что её можно продолжать есть не дольше, чем неделю. Жан-Батист взволнованно мерил комнату шагами. — Запахи много значат для всех людей, хотя далеко не все отдают себе в этом отчёт… Наверно, тебя тоже никто не замечает, а если замечают, то ненавидят? — В основном меня ненавидели, когда на мне были те штаны, мсье… Хотя… За пару дней до того, как я стал их носить, мне надели на голову бадью с помоями. — Так, — оживился Випер. — А за день перед тем своротили челюсть — правда, другим ударом вправили… — Вот видишь! — А за неделю до этого на меня выплеснули из окна ночной горшок, когда я шёл в кабак с друзьями… — Погоди. У тебя есть друзья? — Да, они очень хорошие ребята, когда не бьют меня в челюсть. — Хм. У меня никогда не было друзей… — Мне привычней дружить с собаками, мсье. По крайней мере, не надо постоянно следить, чтобы они не перебрали джина и не заснули головой в луже. — Тебя любят животные? — Да, мсье. Если честно, я думаю, они считают меня за своего. — Но меня все животные терпеть не могут… — Не обижайтесь, мсье, но что, если причина не в том, что вы не пахнете? — Заткнись. Жан-Батист Випер задумался. Он впервые встретил человека, по-настоящему похожего на себя. Да, конечно, они абсолютно различны, даже противоположны во всём, кроме отсутствия запаха, но это сходство перевешивало любые несходства. Всю жизнь Випер думал, что он обречён на одиночество, а теперь воочию убедился, что это не так. Разумеется, бедняга страдает не меньше, чем он сам — только по своей глупости не замечает этого. Правда, для того, чтобы не замечать подобное, нужно быть невиданным, неповторимым идиотом… Но на земле наверняка возможны и такие чудеса. Он убедил себя, что у него есть друзья и что его любят собаки… Нет, уникальные люди никогда не смогут найти себе компанию среди заурядностей: они должны держаться вместе. Как бы Болдрик ни был туп, Випер выучит его своему ремеслу — когда он уйдёт от своего мастера, ему непременно будет нужен помощник, а с людьми, обладающими природным запахом, он связываться брезговал — потому что на самом деле неистово им завидовал… К тому же, их нельзя будет посвятить в свой грандиозный план сотворения таких прекрасных и полных жизни духов, которые не только будут имитировать запах человеческого тела, но зазвучат ещё полнее, ещё пронзительнее, так что влюбят в Жана-Батиста всех вокруг… Мужчин и женщин… Вообще, лучше бы одних мужчин, но придётся дольше поломать голову над формулой… Да и не только практические соображения двигали Випером. Ему нужен был… Друг? Нет, пожалуй, это слово не подходит — какая дружба может быть у двух отринутых миром рептилий, лишённых человеческого духа — а значит, человеческого тепла… Точнее сказать — партнёр, компаньон… А лучше всего — слуга. Випер резко развернулся к Болдрику всем телом и так радушно ему улыбнулся, что тот попятился к двери. — Позволь, Болдрик, я покажу тебе главное дело своей жизни, — начал он издалека, почти ласково кладя руку на его узкое плечо. С этими словами Жан-Батист картинным жестом откинул занавесь, отделяющую его спальню от маленькой мастерской, где обнаружились стол, около десятка колб с ароматическими веществами и огромный стеллаж, уставленный разномастной парфюмерией. — Мой мастер сюда не заглядывает, а я взамен позволяю ему выпускать мои духи под его именем… — глаза Випера блестели лихорадочным огнём. — Благодаря такому соглашению я могу спокойно работать и хранить лучшие творения в тайне… Випер повёл Болдрика вдоль разноцветных, причудливо изогнутых и непохожих одна на другую бутылочек. — Все духи сделаны из подручных ингредиентов, но скоро я планирую… Впрочем, не важно. Вот эти, — он бережно взял с полки флакон смоляного цвета с надписью «Vipère Noire», — называются «Чёрная гадюка». Эбеновое дерево, чёрный перец, чёрный ирис и чернила… Моё первое создание. Он сунул стеклянную пробку под нос Болдрику, и тот восторженно закивал. От такого наивного щенячьего восторга у Випера сильнее забилось сердце — это было волнительно и безумно приятно, ведь раньше все почести доставались его мастеру… — А вот это — прелестная композиция из лилий, молодого коричного листа, торфа, золотой парчи и ещё двух десятков компонентов, под названием «Солнце Парижа»… Не надо щуриться, это не настоящее солнце! Самозабвенно и степенно рассказывая о своих великолепных творениях, Жан-Батист с удивлением почувствовал, что его тянет к благоговейно внимающему Болдрику всё больше и больше. Сперва он приписывал охвативший его жар воздействию собственных ароматов, но, при всём его самолюбии, они обычно не вызывали у него возбуждения. И ведь Болдрик совсем, совсем не пахнет… Неужели он прав, и не всё в мире сводится к запахам? — А эти… Гм, — Випер потёр переносицу, собираясь с мыслями, и будто невзначай снова положил руку Болдрику на плечо. — Эти называются «Поцелуй любви». Эти — «Яростные стоны необузданной страсти». Вон те — моя гордость, «Стремящийся ввысь меч из плоти, сочащийся ядовитыми каплями оргаистического неистовства». Не правда ли, прекрасно пахнет летними цветами?.. Ну а это — «Любовники, что сплелись в объятьях, сладостных, как миндальная карамель, и таких же липких, пока их души поют гимн Афродите, а укромные части тел заходятся в сумасшедшей пляске, подобной пляске черни вокруг искрящегося костра на годовщину первой брачной ночи короля». Не хочешь попробовать? — Мне кажется, для последнего мы ещё точно мало знакомы, мсье, — осторожно сказал Болдрик. — Что?.. Да я про духи, бестолочь! Впрочем, я поразмыслю, давать ли этому дивному аромату касаться твоего носа… — Никогда бы не подумал, что стремящийся ввысь меч из плоти пахнет цветами. По моим ощущениям, это всегда скорее протухший сыр. — Но ведь твоё тело лишено запаха… Или… А. Понятно. — Сколько же у вас духов! — воскликнул Болдрик с неподдельным восхищением, бегая взглядом по стеллажу. — Наверно, так трудно смешивать всю эту жижу… И эти ваши задумки, рецепты, названия… Вы такой… Такой… — Гениальный? — приосанился Випер. — Неудовлетворённый. У Жана-Батиста вытянулось лицо. Это был удар под дых. — Мсье, не огорчайтесь, — Болдрик приблизился к нему и кротко взглянул в глаза снизу вверх. — Мне всё же кажется, что запах тут ни при чём… — Почему это? — Ну мне, например, вы нравитесь… — после этих слов Болдрик заметно покраснел, а Випер постарался незаметно унять дрожащие руки, и в итоге тоже сделал это заметно. — Чепуха. На тебя действуют ароматы, заключённые в этих флаконах. — Мсье, простите, что не сказал вам сразу… Но когда я закапывал свои штаны и рылся в холодной земле, я простудился, и у меня заложило нос… Випер посмотрел на Болдрика долгим, не моргающим и ничего не выражающим взглядом. Его чувства были так противоречивы, что на минуту полностью уравновесили друг друга. — И знаете… Что касается сумасшедшей пляски и всего такого… Я готов, если при этом не бьют в челюсть. — Он сглотнул, обдавая Випера горячим дыханием. — Ну или хотя бы не очень сильно… Жан-Батист достал из кармана камзола платок, желая промокнуть им лоб, но вспомнил, что тот нужен ему, чтобы брать пробы духов, и сунул обратно. — Н… Не думаю, что могу принять твоё предложение. — Но ведь вас, кажется, всё это очень волнует, мсье… — Ничего подобного! Жалкие людишки никогда не интересовали меня в таком аспекте. Я потакаю грубым вкусам публики, и не более! И вообще… И… Э-э-эх! Жан-Батист махнул рукой, обхватил лицо Болдрика ладонями, и, притянув его к себе, впился в его губы алчным безудержным поцелуем.***
«Почему я вообще решил, что дело в запахах…» «Ах, мсье…» «Не уверен, что это рациональный расход оливкового масла, но…» «Внутри вас так хорошо, мсье…» «Будет ещё лучше, если ты перестанешь елозить спиной по осколкам…» «Как вам… Моя пляска вокруг костра… Мсье?..» «Не обязательно называть это так всегда». «Я так счастлив, мсье… А вы?..» «Что?.. Ох, поменьше болтай и больше делом занимайся, ещё даже не стемнело…»***
Лёжа на груди Болдрика, Жан-Батист улыбался такой блаженной улыбкой, какой не улыбался ни разу в жизни — даже когда его мастер прилюдно опозорился, спутав апельсиновое масло с вытяжкой из бергамота. Випер гладил взмокшую кожу своего новоиспечённого любовника и думал, что она куда приятнее на ощупь, чем холодное стекло бесконечных бутылей, флаконов и мензурок. — Ты спишь, Болдрик? — Нет, мсье, я всегда закрываю глаза, когда нахожусь в незнакомом доме и боюсь, что кто-то войдёт. Так меня не будет видно. — Ты о моём мастере? Этот бесталанный дуралей в отъезде. А после твоих криков сюда не рискнёт сунуться даже полиция… Знаешь что, — продолжил Жан-Батист, — я решил, что нет смысла изыскивать всеобщую любовь, стараясь обрести запах. Вместо этого я лучше буду с тобой: с таким же человеком, как я сам… Кроме того, когда я стану великим парфюмером, мне потребуется лакей. Но на жалование не рассчитывай! — Конечно, мсье! Я уж думал, что мне самому нужно расплатиться с вами… Випер пропустил это мимо ушей. — Как же хорошо, что я так и не начал претворять в жизнь тот грандиозный план… — сказал он сам себе. — Больше я не стану беспокоиться о своей мнимой неполноценности. — Это прекрасно, мсье, ну а я перестану переживать, что меня не любят, потому что у меня не растёт борода. — Ты думал, что к тебе плохо относятся из-за отсутствия бороды? Чёрт побери, какой же ты глупый! Может, ты ещё и охотился на людей, чтобы по прядке собрать с них идеальную бороду? — хмыкнул Жан-Батист, незаметно отсылаясь к собственной, не менее безумной идее. Болдрик простодушно улыбнулся. — Да, мсье, согласен, такая глупость, что даже стыдно. Вот только что делать со всеми этими трупами… — задумчиво добавил он. — Что ты там бормочешь? — Ничего, мсье. Болдрик и Випер который раз поцеловались и, не отпуская друг друга, забылись в неге и спокойствии. Почти сразу они задремали. От разбитого в пылу страсти пузырька поднималось облако восхитительно душистых паров, которыми вскоре пропах весь квартал. Это был самый ароматный меч из плоти на памяти его жителей, и он оставался таким долгие, долгие, долгие годы…