Все теперь без меня

Все, за кого мы держим кулаки, будут живы. Утро 14 января было беспокойным. Свита нового посла Семена Аралова готовилась к долгому пути в Ангору, миссия Фрунзе – к отплытию в Батум, назначенному на вечер. Суета укладки, погрузки-разгрузки, непрерывное мельтешение посольских сотрудников и красноармейцев конвоя – самый подходящий момент для какой-нибудь пакости, благо охрана двух посольств еще не успела перезнакомиться, и посторонний никого не встревожит. Хлудов не особенно доверял конвойным Фрунзе (они были хорошие солдаты, но здесь требовались, скорее, чекисты – люди, умеющие наблюдать и по неочевидным признакам вычислять подозрительных). Турецкую охрану он вообще почитал за мебель. Но особенно его раздражали сотрудники араловской миссии – как любопытными взглядами, которые они бросали на него, так и своей многочисленностью и беспорядочными перемещениями. Никого из этих людей он не знал, не видел в деле и не имел причин им доверять. Конвой Аралова наполовину состоял из рослых белокурых латышей. На фоне таких шкафов с антресолями невысокому Фрунзе полагалось затеряться, а он, как муха в сметане, был виден отовсюду. Он передал Аралову всех лошадей, кроме арабского жеребца, подаренного Кемалем, рассказывал, где и как доставать фураж, в каких населенных пунктах есть хорошие врачи – на случай, если посольскому доктору понадобится помощь коллег, - а где лучше не останавливаться, проехать мимо, поскольку местные векили и мутесарифы лишь притворяются кемалистами, а сами ведут двойную игру. Объяснял бойцам конвоя, что Турция многонациональная страна, что, кроме греков-христиан и турок-мусульман, здесь живут армяне, айсоры, цыгане, русские сектанты-некрасовцы, и как вести себя, чтобы никого не обижать. Долго сидел с начальником охраны над картой, прокладывая максимально безопасный маршрут в Ангору (с сотрудниками посольства и самим Араловым ехали жены и дети). Максим Титов следовал за Фрунзе как тень - толковый мальчишка, но молод, молод, черт возьми! Отвлекается, интересно ему – то разулыбается хорошенькой жене Аралова, то проводит восхищенным взглядом особенно внушительного конвойца… *** Буквально на пару минут Фрунзе и следовавшего за ним на расстоянии выстрела Хлудова разделили араловские растопыры, вдвоем тащившие какую-то тяжелую и объемистую кладь. Когда же Хлудов сумел их обойти, поднырнув под брюхо лошади, которую вели запрягать, - между ним и Фрунзе стоял человек. Последующие события заняли полминуты. Тридцать секунд, в которые уместились жизнь и смерть, чудо и одно из тех решений, которые меняют русло судьбы и соединяют людей новыми узами. Он тотчас узнал этого человека, еще со спины, до того, как сделал шаг вправо и увидел характерный профиль кавказского горца и браунинг, дуло которого смотрело невозмутимому Фрунзе прямо в лоб. В Михаила Фрунзе целился хорунжий Гаджубаев, один из офицеров врангелевской контрразведки. *** Гаджубаев считал себя смельчаком, орлом и джигитом. Он и не был трусом, генерал Ревишин совсем уж небоеспособных в офицеры не производил, а Гаджубаев все-таки дослужился до хорунжего. Да и Тихий, подобравший его в Северной Таврии, давал ему поручения, требовавшие решительных действий. Сам бывший полицейский был мастером ведения допросов с пристрастием, но прежде чем допрашивать, жертву нужно было поймать. Выследить, похитить, доставить в условленное место. Если допрос увенчивался успехом, как в случае с тем плюгавым приватдоцентишкой, - в дело вступал поручик Скунский, который вел переговоры с родственниками похищенного или с человеком, на которого удалось раздобыть компромат. Разумеется, в случае надобности ни Тихий, ни Скунский не оплошали бы и в драке, и в перестрелке, но он, Гаджубаев, был мастером в этом деле! Он был лучшим! Генерала Хлудова он ненавидел. Этот человек внушал ему страх – позорный, унизительный, убийственный для гордости мужчины и джигита. Если бы Гаджубаев умел мыслить такими категориями, он бы понял, что боится не расстрела или петли. Это был страх перед гостем из потустороннего царства, чертом не нашего Бога, существом, не имеющим никакого отношения к миру людей. Хлудов не обращал особого внимания на контрразведчиков, разговаривал только с Тихим, да и то изредка, но пару раз мазнул по Гаджубаеву равнодушным взглядом. Ничего страшнее, чем эти черные дула, из которых смотрела сама смерть, хорунжий не видел и не знал. У него самым постыдным образом схватило живот, и даже вечер в кругу земляков-ревишинцев, с девочками, картами и лезгинкой, не вернул ему приятного расположения духа. Тихий условился с Кутеповым единолично, они со Скунским были слишком мелкой сошкой для переговоров с генералом, однако личность заказчика от них не скрыл. И, разделив аванс, предупредил: Кутепов шутить не любит, из-под земли достанет, хоть одного покойника представить ему придется. Гаджубаев загадал, что этим одним станет проклятый шайтан, вот только как быть с глазами-дулами?.. Впрочем, кокаин прогонял страх, вот только Тихий удержал купленный на гаджубаевскую часть аванса белый порошок при себе, пообещав отдать перед самой акцией. …Когда пальба затихла и Гаджубаев рискнул вернуться в дом, он имел в виду до прихода полицейских взять самое необходимое – фальшивые документы, деньги, свой кокаин из кармана Тихого – и наскоро перевязать раненое плечо, а потом бежать. Найти приятелей-ревишинцев, с их помощью отсидеться где-нибудь и бежать из Клопополя куда угодно, хоть в Батум с контрабандистами, а оттуда в родной аул. Но… силен шайтан! Завладев заветным порошком, Гаджубаев не удержался. Употребил. И сразу же у него родился прекрасный план: он справится со всем один, а летчику, ожидающему с аэропланом в условленном месте, ничего не скажет о гибели Скунского и Тихого. Как и генералу Кутепову. В конце концов, тот только дал приказ и задаток, но не распределял роли между исполнителями. Он, хорунжий Гаджубаев, убьет красного маршала и станцует на его трупе лезгинку, асса! А Хлудова… А Хлудову он в кишки пулю засадит, чтоб три дня подыхал. Вот. *** Время сгустилось, сделалось вязким, как смола. Хлудов видел, что Фрунзе не успеет выхватить маузер до выстрела; понял это и сам Фрунзе. Красный маршал смотрел на своего убийцу с холодной улыбкой; светлые серо-голубые глаза стали совсем прозрачными, как льдинки. Того, что он уже совершил, с избытком хватило бы на три жизни, и у него были такие друзья, что о семье беспокоиться не приходилось. Долго ли расстегнуть кобуру, выхватить и снять с предохранителя револьвер, дослать патрон, нажать спуск? Недолго. Но если противник это уже сделал, пуля окажется быстрей. По лицу Максима было видно, что его мозг лихорадочно работает; парень явно видел те же условия задачи, но решения не находил. Его и не было. Хлудов тоже не успевал. До выстрела оставались доли секунды. Мгновение спустя он бы пристрелил Гаджубаева, но это бы уже ничему не помогло. А если?.. Он резко свистнул. Гаджубаев обернулся. Дикие – сплошной зрачок – глаза кокаиниста округлились: узнал! «Сработало», - радостно подумал Хлудов. Затем он увидел сноп огня, вырвавшийся из дула, и ощутил резкий толчок в грудь. *** «Я убил шайтана» - эта радостная и гордая мысль была последней перед тем, как пуля из маузера Максима Титова оборвала земное бытие хорунжего Гаджубаева.