Все теперь без меня

В Батуме главкома ждал его поезд. Часовые отгоняли от вагонов вездесущих назойливых мешочниц: - Тетки, куда ж вы прете, соображение все-таки надо иметь! Не видите – военный эшелон, особое назначение! С поездом прибыл старший адъютант Сиротинский. Фрунзе удивился: - Здравствуй, Сережа! Что ж ты Константина Алексеевича-то бросил? Молодой человек протер запотевшие очки и застенчиво улыбнулся: - А он сам меня к вам навстречу послал! «Сергей Аркадьевич зануда и педант, видно, Авксентьевскому наскучила мелочная опека», - понял Фрунзе. Погрузили сейф с подписанными в Ангоре соглашениями, завели по сходням недоверчиво фыркающего белого коня. Красавец араб был в добром здравии, хоть и утомлен плаванием на корабле. *** - Почему, если не секрет, ты оставил своим заместителем именно Авксентьевского? – спросил Хлудов. У него было много вопросов, но, конечно, задавать их не всегда было уместно. - Почему не Эйдемана, он надежнее? – в бульдожьем упорстве этого медлительного латыша Хлудов убедился на собственной шкуре под Каховкой. Михаил поскреб недавно выбритый подбородок и засмеялся: - Эйдеман деревянный, он следует инструкциям. Константин Алексеевич раздолбай, зато принимает решения самостоятельно. Он талантливый математик, умеет думать, но ему лень. Да и вообще он молодец, просто любит жить. - Как ты его вообще заставляешь работать? - В самом начале нашего знакомства – пинком с койки, где он валялся с перепою, страдая от крушения идеалов, и пресечением попыток запить и застрадать снова. Потом – задачами, люди растут под трудные задачи. Подтягиваются, учатся брать ответственность, начинают шевелиться. Хлудову импонировала одна черта его новых сослуживцев: на службу они бежали едва не подпрыгивая - все, от совершенно штатского, трогательно нелепого Сиротинского - до порядком ленивого Авксентьевского и суховато-въедливого генерала Махрова. И разговаривали на службе они о службе, а не обсуждали личную жизнь и кто сколько выпил. Разговаривали взахлеб, потому что событий, захватывающих сложных задач, неожиданных поворотов было с избытком. Он думал о возвращении в Харьков с удовольствием. *** - Михаил Васильевич, вас к прямому проводу товарищ Буденный, - доложил Сиротинский. Командир Первой Конной больше не подчинялся Фрунзе, недавно он стал заместителем начальника Северо-Кавказского военного округа. На их дружбу это никак не влияло, но по прямому проводу без очень веской причины Семен звонить, конечно, не стал бы. - Семен Михайлович, здравствуй, дорогой. Я тебя слушаю. - Михаил Васильевич, здравия желаю, тут такое дело… Ты же обратно через Ростов поедешь? - Да. - Миша, я понимаю, ты полтора месяца не был дома, но… - Семен, пожалуйста, без предисловий. - …но ты мне очень нужен! Прямо очень. Сделай у нас остановку хоть на сутки, необходимо встретиться. Лично, строго конфиденциально. - Ясно. Хорошо. - Хлудов с тобой? - Ну, не в Турции же остался! Конечно. - Он тоже может что-то дельное подсказать… Дело касается его бывших соратников. Но ты уж сам решай, можно ли ему это доверить. Информация совершенно секретная, разглашение – трибунал. Фрунзе опустил трубку полевого телефона на рычаг и сказал: - Сутки стоим в Ростове, товарищи. У меня там дела. *** Привлечение Хлудова к сотрудничеству после амнистии Фрунзе начал с того, что просил его восстанавливать тот или иной эпизод Чонгарско-Перекопской операции, сражений в Северной Таврии, если удавалось выкроить время – выезжал вместе с ним на место боев. Фрунзе интересовала целостная картина, он хотел – и это поражало больше всего – видеть не только две стратегии, но и две правды. Это было трудно, но с ним было легко. Он не давил, напротив – у Хлудова подчас возникало ощущение, что собеседник словно отступает, освобождает ему некое пространство для осмысления этой правды, того, что уцелело от нее. Казалось, он пытается собрать осколки этой чужой правды, чтобы сохранить ее и как-то соединить с правдой победителей. Визит на ту самую станцию дался Роману тяжело, но это было не так плохо, как он ожидал – благодаря спутнику, исходившему от него искреннему неосуждению, которое ощущалось физически, как возможность дышать. Красный маршал размышлял главным образом о том, что, возможно, в определенных обстоятельствах сам поступал бы так же. Это было мало похоже на правду, но для Романа вдруг обрела смысл евангельская заповедь «Не судите», которой он никогда не понимал, - она означала «Не приговаривайте к аду». Фрунзе определенно не считал его достойным гореть в аду, - Хлудов настолько привык к обратному, что не сразу поверил этому, как не сразу может распрямиться человек, долго несший непосильный груз. В сущности, его презирал даже Врангель, извлекавший немалые выгоды из всего того, что сделало имя генерала Хлудова совершенно одиозным. Фрунзе отнюдь не пытался игнорировать или оправдывать то, что оправданию не подлежало, - он просто видел что-то большее. Роман даже не предполагал, какое облегчение может принести взгляд человека, знающего правду о тебе, но не осуждающего тебя на ад. Теперь, когда в нем самом проснулся интерес к правде другой стороны, он иногда спрашивал о том, что могли знать только красные, или о том, что было ему непонятно. В политике красный маршал разбирался, по-видимому, не хуже, чем в военном деле, - впрочем, попутно он разбирался в сельском хозяйстве, ботанике, журналистике, мировых религиях, охоте, истории, литературе, так что генерал Махров, пожимая плечами, говорил о главкоме так: «Ну, это Фрунзе…». - А почему французы так носятся с поляками? – этот вопрос не давал ему покоя давно, но отвлекать ради него главкома, а затем посла от текущих дел было бы неправильно. Сейчас, в пути, Фрунзе был не так занят. – Для Добрармии они были очень ненадежными союзниками, чего не скажешь о пилсудчиках. Михаил отвернулся от вагонного окна, в котором можно было увидеть немного веселого, сердито пробормотав что-то вроде «Довоевались…». - Они сделали очень большую глупость в Версале, - ответил он, отпив чаю. – Унизили Германию. - Франция опасается реваншистских настроений? - И не зря опасается, - кивнул Михаил. – Но еще больший страх французам внушает экспорт революции из красной Москвы. Какой вывод тут напрашивается? - Сильная Польша. Чтобы сдерживать Советскую Россию и с двух сторон блокировать Германию. - Но им не удастся разыграть эту карту. Пилсудский глуп, - Фрунзе поморщился, сожалея об этом обстоятельстве. – А вообще это не первой свежести комбинация: еще всяческие Людовики использовали Речь Посполитую как союзника против всяческих Габсбургов и противовес Московской Руси, а затем и Российской империи. - Как ты циничен, братец, - вмешался вполуха прислушивавшийся к диалогу Константин. – Стыдись, неужели тебе чужда вера в идеалы? Например, в бескорыстие Антанты? - Чужда ли мне наивность на грани слабоумия? Абсолютно. – Михаил открыл окно, впустив в купе морозный воздух, и пояснил: - Идеализм Колчака, видевшего в союзниках братьев по оружию, дорого ему обошелся. Он не понимал, что это хищники, зубастые акулы, которые преследуют только свои интересы. Такие, как разграбление российских природных богатств и отпадение от России национальных окраин. *** Верный своей нелюбви к автомобилям, Буденный встретил их на пароконной бричке, которой правил его бессменный адъютант Петя Зеленский, однажды учудивший такую штуку: он буквально в охапку схватил командарма, не пустив в аэроплан, на котором тот собирался лететь. - Семен Михайлович, стойте! У него мотор неправильно работает! - Петька, черт, не дури! Что ты несешь? С каких пор ты в аэропланах разбираешься? - А я и не разбираюсь! Я просто вижу, как он падает и горит! Аэроплан действительно взлетел и тут же упал… Буденный и Фрунзе обнялись, с Хлудовым командарм обменялся рукопожатием. Зеленский тоже дружески приветствовал обоих гостей: во время краткого пребывания бывшего генерала в рядах первоконников парень попривык нему, благо белых перебежчиков у Буденного была треть личного состава, они честно служили, храбро воевали, получали ордена. Хлудов тогда свыкался с мыслью, что, возможно, ему все-таки придется жить, и был приветлив как ручной пулемет, но держал данное Фрунзе слово никого не шокировать. - Ну, как обстановочка? – спросил Фрунзе. – Смотрю, оживает город, почище стало, трамвай ходит, – справляетесь? - Ну, не ложиться же заживо в гроб да накрываться крышечкой, - пожал плечами Буденный. – Когда мы с Ворошиловым сюда прибыли, здесь не по всякой улице верхом можно было проехать – так все было загажено, ведь сколько раз Ростов из рук в руки переходил!.. Прибрались маленько, буржуазию выгнали на субботники. Теперь и пешком кое-где пройдешь. - Довоевались, - тяжелым голосом отозвался Фрунзе.