Все теперь без меня

Любой ценой – и, значит, лишь так, а не иначе, что за цена – не нужно объяснять… Виктор Третьяков Главком предупредил сотрудников штаба, что завтра им придется обойтись без него, так как вечером он улетает военным бортом в Москву на заседание Политбюро. В состав Политбюро Фрунзе ввели недавно, и это означало, что сторонники его продвижения на пост наркомвоенмора начали действовать. - Полечу один, послезавтра утром вернусь тем же способом, - пояснил он, когда Хлудов зашел к нему в кабинет со сводкой. - Роман, а что это у тебя с лицом? - Соответствует новости, - буркнул Хлудов. – Часто ты теперь будешь летать военным бортом? - Регулярно. Быть в составе Политбюро – это обязывает, там решаются важные вопросы. А кататься туда-сюда на поезде – работа встанет. Хлудов угрюмо молчал, не одобряя ни аэроплан, ни Политбюро. Михаил улыбнулся: - Да не дергайся, все будет нормально. Вот прошлый год был адский, похлеще двадцатого, а теперь худшее уже позади. - Скажи по крайней мере, как тебя искать, если вдруг в Москве ты снова исчезнешь. И, кстати, ты обещал объяснить, что за каша заваривается у вас наверху. - У нас, - уточнил Фрунзе. – Хорошо. Задержись сегодня, поговорим здесь, потом я тебя отвезу и поеду на аэродром. Дома у меня уши. Он ненадолго задумался и добавил: - Имей в виду, мои не знают. Я уехал поездом на соляные промыслы, на два дня. Послезавтра с аэродрома поеду в штаб, домой – только вечером. - Да где же я их увижу? - Понимаешь, когда я попадал в крупные неприятности, Софья как-то об этом догадывалась. Чует она меня, что ли… Однажды моего начштаба Новицкого прижала как матерый особист – он от нее в окно выйти хотел, другой раз – из Сергея вытрясла все, чего ей не следовало знать. Может и до тебя добраться. - Ну, из меня не вытрясет. А что там, на этом Политбюро? - Основная повестка – подготовка к международной конференции в Генуе. Мы будем там. - Надеетесь договориться? - Нет, просто дадим понять, что у нас есть то, что им нужно, и они могут получить это, но на наших условиях, а не на своих. Лицо Михаила потемнело и ожесточилось. - Они сами к нам придут, не сейчас, так позже. Им нужна наша нефть, наш лес, наш лен, наш рынок сбыта. Но все это – на наших условиях. Благо все торговцы Родиной оптом и в розницу - за кордоном, Врангель, загнавший французам сто двадцать шесть кораблей и транспортов Черноморской эскадры, - это была последняя сделка такого рода. Ну, спасибо, сволочь, у России больше нет флота! Он сказал это бывшему врангелевцу спокойно, не опасаясь, что тот примет сказанное на свой счет – так говорят с собеседником, которому доверяют и такого же доверия ждут в ответ. Хлудов кивнул – да, мол, все так. И уточнил: - А что с Балтийской эскадрой? - Корабли требуют ремонта, а верфи стоят. Это одна из первоочередных задач текущего года. Фрунзе погрузился в чтение сводки. Хлудов, поскольку его никто не отпускал, остался сидеть в ожидании вопросов, которые обычно возникали у главкома. Это было интересно обоим; Хлудов не мог не восхищаться тем, как оригинально и глубоко мыслит этот человек, не получивший никакого военного образования. В данный момент, однако, мысли Романа были заняты окаянным Политбюро (которое почему-то ассоциировалось у него с шабашем ведьм или чем-то в этом же роде). Он никогда не имел вкуса к политике, считал ее по умолчанию грязным делом и даже несколько бравировал своим пренебрежением к интригам в высших эшелонах власти, но это время прошло. Если он хочет быть полезным, придется оперативно разобраться, что там за «другая сторона», о которой Михаил вскользь упомянул, а сегодня пообещал наконец рассказать подробнее. Еще Романа беспокоил Сталин, он же Коба, точнее, предмет его сделки с Фрунзе. Но он догадывался, что об этом Михаила спрашивать бесполезно. Кое-какие соображения, однако, у него были, и завтра он планировал проверить их. *** Это был длинный день. Помимо чисто военных вопросов, в ставке главкома состоялось еще совещание военврачей под председательством доктора Ульянова, посвященное чрезвычайному распространению на Украине туберкулеза. Наконец они остались одни в кабинете главкома, разумеется, оформленном в зеленых тонах. - Для глаз хорошо, - охотно объяснил Фрунзе, когда Хлудов однажды спросил его об этом. – У меня в тюрьме однажды случилось гнойное воспаление глаз. - Ну, что, - заговорил Фрунзе, расхаживая по кабинету, - действительно, пора ввести тебя в курс дела. Я буду ходить, тебе не мешает?.. Как я и говорил, политические противостояния бывают запутанными, но, в сущности, просты. Запоминай, если что непонятно, спрашивай. Итак, мы (то есть видные большевики, так сказать, вожди, - те, кто принимает решения по важным вопросам) после войны разделились на два лагеря. Первый лагерь – сторонники государственного строительства. В основном это практики: военные, хозяйственники, дипломаты. Дзержинский. Сталин. Киров. Орджоникидзе. Калинин. Красин. Чичерин. Куйбышев. Я. Ворошилов. Запоминай, это союзники. Второй лагерь – сторонники мировой революции, можно их назвать космополитами. Здесь нужно пояснить. Мы все – интернационалисты, все – марксисты, и в мировую революцию мы верим, но Улита едет – когда-то будет, и между интернационалистом и космополитом огромная разница. - Второй – это лагерь Троцкого? - А ты умеешь слушать. И делать выводы! Прямо тебе этого никто до сих пор не говорил. Да, лидер космополитов – Троцкий, ему подтявкивают Зиновьев, Бухарин по прозвищу Коля Балаболкин, ну, и всякие еще - в основном теоретики, весь пар в свисток уходит. К сожалению, у них у всех право голоса в ЦК и Политбюро, и чтобы их заблокировать, нас с Климентом и ввели в его состав. Слушай дальше. Политбюро, которое ты заочно за что-то не полюбил, - это рабочий орган, большинством голосов принимающий решения по конкретным вопросам, от общих до частных. Такие, как план ГОЭЛРО, ликбез, нэп, замена продразверстки продналогом и так далее. - Понятно, - кивнул Роман, невольно усмехнувшись тому, что его собственная участь решалась голосованием на этом самом Политбюро. ГОЭЛРО, ликбез, нэп и генерал Хлудов. - Тогда переходим на личности, - усмехнулся и Михаил. – Сталин – человек волевой, невероятной работоспособности, очень умен, превосходный организатор и сторонник наиболее мягких, компромиссных решений. Он пятый год как нарком по делам национальностей, успешно решил задачу по размежеванию чеченских и казачьих земель, угомонил казахов, которые с каких-то пирогов требовали себе Ташкент, - и даже никого не убил при этом. Я бы не смог. Дзержинский. Он человек Ленина, как и я, и, как и я, иногда с ним не соглашается, - мы с Феликсом оба были противниками Брестского мира. Мы все рабочие лошадки, но Феликс – величайший пахарь из нас, не знаю, где он берет сорок восемь часов в сутках. Человек кристальной личной порядочности, на должность председателя ВЧК его назначил Ленин - именно как человека, которого такой объем власти не развратит. Феликс рыцарь, романтик, но при этом очень эффективный хозяйственник – он за год фактически восстановил железнодорожное сообщение, разрушенное войной, если бы не он, мы бы так и катались: час едем – два часа ремонтируем полотно. Он до сих пор совершает ошибки из-за своего польско-дворянского понятия о чести: верит на слово. Вот это шляхетство в нем есть. Это, наверно, странно, но по иронии судьбы мы трое – польский шляхтич, грузин и я, человек с молдавской фамилией – поставили целью жизни поднять страну из разрухи любой ценой. Любой. И мы победим, потому что наши противники умеют только воздух сотрясать, а мы умеем работать. И еще потому, что они дерутся за власть и за теорию, не подтвержденную практикой, а мы – за нашу Родину, за народ – вот за моих бойцов, которые брали по моему приказу Уфу, Бухару, Перекоп. - А Троцкий? - У революции два лица – лицо жизни и лицо смерти. Троцкий – это лицо смерти. Пока шла большая война, он был полезен, - как сказал один персонаж Дюма, ночью крик филина звучит хорошо, потому что он звучит в свое время. Сейчас он приносит только вред, потому что не способен строить, только разрушать. Можешь себе представить, он был в оппозиции плану ГОЭЛРО. Как личность, он авантюрист и ужасающий позер, нет ни крупицы правды в том, что он говорит и делает. Мы с ним враги, последовательные и непримиримые. Как коммунист, я держусь противоположных взглядов на будущее нашей страны. Как военачальник, неоднократно отказывался выполнять его директивы. Как человек, я никогда не прощу ему Чапаева. Не только потому, что Чапаев был моим другом, - он был слишком хорошим человеком, чтобы умереть вот так, в результате предательства. - Ты говорил, что обстоятельства его гибели неясны. - Прояснились. У меня есть информаторы в ОГПУ и Особых отделах, - командир казачьего отряда, вырезавшего чапаевский штаб в Лбищенске, был взят в плен и дал подробные показания. Сведения о дислокации штаба 25-й дивизии попали к его начальству от красных, причем источником была не белогвардейская агентура, а наши люди. То есть… люди Троцкого. - Прискорбно. Сочувствую. - Известие о его гибели я получил уже в Ташкенте, на Туркфронте. Это был удар… Чапаев не просто был моим другом. Такие, как он, очень нужны сейчас, после войны. Он был способен к развитию, - не как большинство, достигнут потолка и все, - он учился, рос над собой. Большая потеря. Фрунзе помолчал, расхаживая от окна к оперативной карте, и сказал: - Я заметил, ты как будто опасаешься меня скомпрометировать, - ты эти глупости оставь. Свои меня понимают, а противники ненавидят давно и по причинам, никак с тобой не связанным. С Троцким мы враги с девятнадцатого года. Но это совершенно не означает, что мне угрожает опасность. Я ж не ротный на передке. На тридцать седьмом году жизни Роман наконец-то выяснил, что значит «испытывать сложные чувства». С одной стороны, он чувствовал себя глупо, играя несвойственную ему роль благоразумного Оливье при безголовом большевистском Роланде, с другой стороны, ему импонировала беспечность, с которой Фрунзе относился к своей персоне, и вдобавок иногда тот раздражал этой беспечностью так, что хотелось орать. - Как говорит Буденный, ты – гвоздь, на котором слишком много держится. Опыт подсказывает, что такой гвоздь обязательно попытаются выдернуть. - Ерунда. Как говорится, на мое место придет другой. Ворошилов, хотя бы – вояка храбрый и авторитетный коммунист. Ну что, есть вопросы? - Появятся позже. Мне нужно обдумать это как следует. - Тогда поехали. *** Через четверть часа Хлудов постучал в дверь Сиротинского. - Чем могу?.. – удивленно, но приветливо спросил молодой человек. В руках он держал чайник. - Сергей, вы можете завтра дать мне автомобиль с шофером на целый день? Мне нужно съездить в Строгановку. - Разумеется, Роман Валерьянович. Автомобиль с шофером и конвой. И не вздумайте возражать. Я за вас перед Михаилом Васильевичем головой отвечаю. «…И под строжайшим караулом, чтоб тебя толпа не разорвала по дороге». Роман имел не один случай убедиться, что слова имеют силу заклятий и сбываются – но подчас совсем не так, как имелось в виду. Пожалуй, не стоило об этом вспоминать. Михаил как-то сказал: «Прошлое в нас, и оно никуда не исчезнет, но нас в прошлом уже нет». - Вот бойцам-то радость! – саркастически проговорил он вслух. - Бойцам – служба, - сухо ответил Сиротинский, и Хлудов в очередной раз убедился в том, что Фрунзе знает, что делает. Вот и в адъютанты чудаковатого прапорщика-семинариста взял неспроста. Мальчик-то тверденький. Зубастенький мальчик, а по виду и не скажешь… - Спасибо, - Хлудов хотел идти к себе, но Сиротинский неожиданно удержал его: - Да вы проходите, чаю попьем. Соседи как-никак. – И застенчиво улыбнулся: - Я тоже беспокоюсь.