Все теперь без меня

Русский тот, кто Россию любит и ей служит. Петр Первый …Еврейская дева красы неземной. Даниэль Клугер "Романс о Дельгадине": https://youtu.be/d48kiR3ZKtU Этого молодого человека звали Ян Каликстович Куликовский, но он предпочитал, чтобы его называли Ян Ольский (возможно, в честь какой-то неведомой Оли). В конце концов псевдоним вытеснил настоящую фамилию даже из официальных документов. У него была особая примета – скороговорка, и это в сочетании с польским акцентом в минуты сильного волнения делало его речь неразборчивой. Он отличался принципиальностью, ненавидел бессудные расстрелы и незаконные аресты, был неудобным человеком для начальства. Впрочем, он и сам, несмотря на молодость, занимал крупный пост в белорусском ОГПУ и был доверенным лицом Дзержинского, секретные поручения которого время от времени выполнял. Именно ему председатель ОГПУ поручил тайно расследовать покушения на главкома Украины и Крыма. Яну Ольскому чрезвычайно нравился Фрунзе. Малознакомый человек нравится или не нравится в зависимости от нашего ощущения самих себя в его присутствии. От того, что он тебе сообщает своим поведением. К тому, кто внушает страх или заставляет чувствовать себя полным ничтожеством, симпатии не возникнет. Как и в том случае, когда на тебя смотрят как на неодушевленный предмет. Фрунзе как будто говорил: «Я тебя вижу. И то, что я вижу, мне важно и интересно». Он внушал безоговорочное уважение, но не давил. И у него было то же качество, что у Дзержинского: он может уделить тебе всего четверть часа, но пока он с тобой говорит, все его внимание обращено на тебя, как если бы твоя личность и то, что ты хочешь сказать, имели большое значение. Поэтому свое задание молодой чекист воспринимал как личное, как дело чести. *** В Знаменских лесах, на возвышенности Холодный Яр, на месте древнего скифского городища стоит Свято-Троицкий Матронинский женский монастырь. По преданию, основан он чуть ли не при Ярославе Мудром княгиней-воительницей по имени Матрона, по роковой случайности не узнавшей и сразившей в бою своего любимого мужа. С тех пор по традиции все его настоятельницы носят в постриге имя Матрона. По мнению же историков, основателем и ктитором монастыря был один из князей Глинских. С недавних пор в женской обители появились монахи. Ничего удивительного в этом не было. В гражданскую войну некоторые монастыри были разрушены, другие – закрыты, их насельники искали приюта в других обителях. Пришлось сестрам потесниться и выделить кельи для скитальцев - епископа Никодима с братией. Вот только странные это были монахи – прямые спины, широкие плечи, твердая поступь, а из-под ряс виднелись офицерские сапоги со следами шпор. Вскоре к монастырю стали подъезжать груженые подводы, и вновь прибывшие подозрительно бодро для молитвенников, истомленных постом, таскали длинные, страшно тяжелые на вид ящики. Подозрительно частыми стали и крестные ходы вокруг монастыря. На первый взгляд все как положено – колокольный звон, хоругви, скуфьи монахов, пение тропарей. Но местные жители в этих шествиях почему-то не участвовали – только вновь прибывшие бравые монахи во главе с епископом. Ян Ольский был уверен, что в монастыре обосновалась диверсионная группа врангелевцев, прибывшая из-за кордона. *** Оперативники – Ян Ольский и прикомандированные к нему Котовским особисты - расположились в деревне Субботино, в трех верстах от монастыря, в пустующей хате местного лавочника, ушедшего с петлюровцами. Деревенские хату занимать опасались – кто его знает, как оно в будущем обернется?.. Помощников у Яна было двое - Иван Бойко и Мария Фортус*, молодая женщина лет двадцати. В прошлом году Мария выполняла задание Котовского в штабе Махно и провалилась, ее расстреляли и зарыли, сочтя мертвой, но она была только ранена. Ночью, очнувшись от холода, она выбралась из кое-как присыпанной снегом ямы, украла лошадь и вернулась к своим. Раньше такое диво – пережить собственный расстрел – раз в сто лет, поди, случалось. Теперь - регулярно. Как будто утомленная смерть время от времени наносила неверный удар… Маша состояла в браке с французским коммунистом, испанцем по происхождению, и воспитывала сына. - Скажите, Мария, а где же ваш муж? – спросил ее Ольский, когда присланные Котовским оперативники ему представились. – Я не из любопытства спрашиваю. Как старший группы, я должен быть в курсе, если у вас случилась личная драма. Оперуполномоченная Фортус строго нахмурилась, и Ольский едва не помянул Езуса – рассерженная, она походила на одну из знаменитых киевских ведьм. «Бьются кони, грозно машут головой – ох, не любит черны косы домовой!» - промелькнуло в голове у молодого чекиста. - Никаких драм, - отрезала красавица, - муж воюет за Советскую власть на своем участке фронта, сын растет у моих родителей – они хоть и мелкобуржуазные, но сочувствующие. Вижу по вашему выразительному лицу, товарищ Ольский, что вас интересует что-то еще. Наверно, как всех – страшно ли, когда расстреливают? Нет, не очень. Это как будто происходит не с тобой, наблюдаешь со стороны. - Я бы не спросил об этом, - пробормотал Ян, чувствуя, что краснеет. Оперуполномоченный Бойко помалкивал, ярко-синий глаз (второй был скрыт длинным соломенным чубом из-под кубанки) смотрел сочувственно. – Все равно, извините, Мария. Ужасно глупо. - Можно «Маша», - скупо улыбнулась молодая женщина. – Смерть – своего рода приключение, она вызывает любопытство, это естественно. - Можно «Ян» и на «ты», - улыбнулся в ответ Ольский, - тем более что мое отчество мало кто способен выговорить правильно, а быть «Калинычем», как тургеневский персонаж, не очень приятно. А какое у вас оружие, Маша? - Маузер и браунинг. - Внушает!.. Узнаю серьезного человека по наличию второй пушки, - засмеялся Ян. Лед был сломан. *** Прекрасным апрельским утром отправившиеся на разведку котовцы вернулись с прибылью. - Смотри, Ян, какого святого отца мы тебе привели! – подталкивая связанного пленника в спину дулом маузера, усмехнулась Маша. - За лошадьми на выгон пошел, а мы его цап-царап – и в кусты. А ничего, вежливый, - подхватил Иван. - Спросил только: «Вы кто, ребята?» Я говорю: «Котовцы мы!» Сам с нами пошел, не сопротивлялся. Рослый «монах» в рясе явно с чужого плеча, с неопрятной бородой, больше похожей на многодневную щетину, спокойно стоял между двумя оперативниками. Смотрел он при этом миролюбиво и без особого страха. - Ты на его руки посмотри, - сказала Маша. Пленный с абстрактным выражением лица – «Чо уж там…» - показал ладони с въевшимися следами пороха и характерными мозолями на пальцах. - Вы офицер? – спросил его Ольский. - Так точно, поручик Гвоздев, Алексей Степанович, - вытянулся пленный. – А чего мне сопротивляться? Я-то и не враг вам вовсе. Я офицер военного времени, а до германской волостным землемером был. Мобилизованный. Выправкой, которой щеголяют кадровые офицеры – «павлоны», «констапупы», николаевцы и алексеевцы – он и впрямь похвалиться не мог. - Складно врешь, Алеша, да только верить-то тебе нельзя, - хмыкнул Ваня Бойко. – Что ж ты в плен не сдался, мобилизованный, а в Турцию утек? - Руки-то развяжите, больно же, - попросил поручик. – Куда я денусь. - Развяжите, - кивнул Ян. - В плен надо было сдаваться, пока вы добрые были, - до Перекопа, - морщась и растирая распухшие запястья, ответил Гвоздев, - только случая не было. А когда наши ваших на Турецком валу ни за понюшку табаку столько положили – козе было понятно, что озлились вы до белых глаз и уж не станете сортировать, кто тут мобилизованный, а кто идейный. - А в террористы зачем подался, землемер? - Домой вернуться хотел. Сбежать от них и в Чека пойти. - ОГПУ у нас теперь, нету ЧК. И опять, неубедительный ты наш, возникает вопрос: чего ж не сам пришел, а попался? Случая не было? - Решиться не мог, страшновато все-таки было, - честно признался Гвоздев, - рассказывают-то всякое… При этом он вопросительно поглядел на Яна, в котором безошибочно признал старшего. - Злоупотребления и эксцессы бывают, но мы с ними боремся, - сказал ему Ольский, - и если все так, как вы говорите, вам ничего не грозит. А если поможете нам, я лично прослежу за тем, чтобы на суде по этому делу вы были свидетелем. - С кем имею честь? - Зовите меня товарищ Ян. Я человек Дзержинского. Кто такой Дзержинский, обычно не переспрашивали. - Вы латыш или поляк? - Я русский, - ответил Ян. – Я родился в Российской империи, служу Советской России, а с пилсудчиками воевал. Я русский коммунист, русский контрразведчик, русский военный. Гвоздев пристально вгляделся в сидящего перед ним вихрастого молодого человека (густые пепельно-русые волосы Ольского, вьющиеся и пушистые, топорщились упругими вихрами), точно пытаясь понять что-то очень важное для себя. И, кажется, понял. - Помогу, - сказал он после небольшой паузы. – Я не трус, я тот камушек, под который вода не течет. Решиться на что-то мне трудно, так всю жизнь другие за меня и решают… Надо что-то менять. *** Рассказ нерешительного поручика лишь подтвердил выводы оперативников. Гвоздев сообщил, что в монастыре действительно скрывается офицерская террористическая группа, тайно прибывшая из Болгарии. В подземелье хранятся оружие и боеприпасы. Полсотни человек посменно охраняют монастырь. Разработана специальная система сигналов. Если появляются в зоне видимости гражданские лица, подается сигнал малой тревоги: звонят в колокола. Когда же появляются военные, ударяют в большой колокол, и «епископ» - командир отряда полковник Никодимов - с игуменьей спешно организуют крестный ход вокруг монастыря, чтобы всех поднять на ноги и быть готовыми отбить атаку. На колокольне установлено постоянное дежурство. В монастыре есть подземный ход, ведущий в Знаменский лес, где оборудован схрон. Группа связана не с белогвардейским подпольем, а с троцкистской оппозицией в РККА и ОГПУ. Одна из основных задач группы – ликвидация главкома Украины и Крыма Михаила Фрунзе. Две попытки уже осуществили с помощью вновь испеченных союзников-троцкистов, но успеха они не принесли. Планируется заложить фугас под полотно железной дороги перед прохождением поезда главкома, а если и это не сработает – устроить засаду во время охоты. Пока что идет подготовка к следующему покушению: изучается окружение красного полководца, график его инспекционных поездок в части. - В бездействии дисциплина у нас, мягко говоря, пошатнулась. Каждый день пьянки, оргии, монахини по рукам пошли. Настоятельница задает тон: пьет как лошадь, путается с полковником и такое вытворяет… Маша Фортус брезгливо поморщилась. - Без подробностей, пожалуйста, - остановил рассказчика Ян. – Здесь девушка, наша боевая подруга. Поручик с уважением и опаской покосился на суровую красавицу и пояснил: - Я почему это вам рассказываю. Невеста у меня там. Я хочу ее забрать из этой… из этого притона. - Невеста?.. Монашка, что ли? А говорил - нерешительный! – заржал Иван. - Она не своей охотой монашка, она сирота, ее девчонкой родня в послушницы сдала. - А есть там еще люди с такими же настроениями, как у вас? – спросил Ян. - Откуда я знаю? Климович с Кутеповым такие порядки завели, что про настроения лучше помалкивать. Тявкнешь невпопад – и ты покойник. - Как думаете, сдадутся, если обложить? - Да вряд ли. Лучше врасплох захватить. Там много таких, кому надеяться не на что. Налютовали много. - А надо, чтобы сдались. Надо, чтобы дали показания, - заметил Ольский. – А прямо сейчас нам нужен план подземного хода. - Дайте бумагу и карандаш, - поручик нарисовал план и спросил: - А как же я вернусь? Мое отсутствие наверняка уже заметили. - Я одну лошадь увел в лес, - ответил Бойко, - сейчас схожу за ней. Скажешь, что ходил ее искать. - А я под каким-нибудь предлогом – Неусыпаемую Псалтирь заказать – постучусь в ворота, чтобы в колокола зазвонили, - подхватил Ян. – Скажешь, сначала искал лошадь, потом услышал сигнал малой тревоги и решил переждать. - А тебя пока Маша покараулит, - добавил Иван, - только ты не вздумай дергаться, она стреляет быстрее, чем думает. - Недооцениваешь ты меня, - обиделась Маша, - думаю я тоже быстро. - Да что я, псих? Уж если дама берется за мужские дела, сердить такую даму – форменное самоубийство, - ответил Гвоздев. Оставшись вдвоем с пленником, Мария принялась негромко напевать. Rey moro tenía una hija más hermosa que oro y plata, Rey moro tenía una hija, que Delgadina se llama; un día estando a la mesa su padre la remiraba. “Padre, ¿qué mira usted?” “Hija, no te miro nada, es que bajas la cabeza como una recien casada.” “Padre, no me mate usted, que el conde me dio palabra de tomarme por esposa al volver de la cruzada.” “¡Alto, alto, caballeros! A Delgadina, matarla, si no la queréis matar, encerradla en una sala; si no es retama machada. No me la deis de beber si no es con agua salada.” Al cabo de unos tres meses se ha asomado a la ventana, ha visto a sus dos hermanas que estaban bordando en plata. “Hermanas por ser hermanas, por Dios una gota de agua.” si padre, el Rey, lo supiera, la cabeza nos cortara.” ** - По-моему, это грустная история, - дождавшись паузы, заметил Гвоздев. Красавица достала именной серебряный портсигар, закурила сама, протянула ему папиросу и ответила: - Это «Романс о Дельгадине», средневековая испанская баллада. Король мавров уморил жаждой свою дочь за то, что она тайно обручилась с христианским рыцарем. Напрасно принцесса просила братьев и сестер о глотке воды - все они боялись оказаться на ее месте, трусость сделала их безжалостными. Прекрасная Дельгадина умерла как мученица, и ангелы унесли ее душу на небеса, а злого короля поразило Божье проклятие. - Жуть какая, - поежился поручик. При этом он пощупал свою несуразную бороду (которая вдобавок отдавала рыжиной, при том, что волосы и усы у него были русыми), видимо, мечтая как можно скорее вернуть себе облик интеллигентного человека. - А рыцарская средневековая поэзия вообще не травоядна, - затягиваясь дымом, пожала плечами молодая женщина. - Взять хотя бы бретонский артуровский цикл. Там постоянно кто-то кого-то режет, сжигает на костре, пронзает копьем, разрубает на части, разрывает дикими лошадьми, душит, травит… - А вы испанка? - Жидовка, - отрезала оперативница. – Дочь еврейского банкира, как Землячка. Испанец у меня муж. И Мария снова стала напевать: Todas vienen a la par, ninguna se ganó nada, pues en medio de la sala Delgadina muerta estaba. Los Ángeles a los lados haciendole la mortaja, la Virgen a la cabeza en andas se la llevaba, las campanas de la Gloria por Delgadina tocaban. las campanas del infierno por su padre el Rey doblaban.*** - Мария, а как ваша испанская фамилия? - Зачем вам? - Она секретная? - Да нет… Касанеляс Люкка. - Не-ет… Какая же вы жидовка? Вы – прекрасная Ревекка из романа сэра Вальтера Скотта, - протянул вдруг Гвоздев мечтательным тоном. Маша Фортус изумленно округлила глаза. *** В кабинете главкома Украины и Крыма пахло лавровишневыми каплями, а на его рабочем столе, на темно-зеленом бархате, играла гранями и искрилась внушительная россыпь бриллиантов чистейшей воды. Четверо – сам главком, молодой чекист, бывший флотский, начштаба Новицкий и начальник оперативного отдела Хлудов – смотрели на них с разной степенью озадаченности и неудовольствия (почему мусор на плацу?!). Вот это, между прочим, и называется «за каждым гвоздем бегать». Отчаявшийся Манцев прислал к главкому арестованную – пожилую даму из «бывших», вдову сахарозаводчика, о которой точно было известно, что она прячет и не сдает государству бриллианты. Вот только прятала она их так ловко, что обыск квартиры результатов не дал и опытные сотрудницы, проводившие личный досмотр, ничего не нашли. - Вы в своем уме? – шепотом поинтересовался Фрунзе (накануне он делал смотр войскам Харьковского гарнизона и потратил голос). – Мне что, делать нечего? - Уж извините, товарищ командующий, - потупился конвоир, - я и то товарищу Манцеву говорю, мол, непорядок. А он говорит, что вы – нелегал, опытный конспиратор, где только не прятали оружие, фальшивые документы, прокламации… Может, догадаетесь, где они у нее, эти брульянты. На них столько всего нужного можно купить… - Шляпку проверьте, - скучным тоном посоветовал Фрунзе. Дама попыталась симулировать обморок. Стоило конвоиру ковырнуть перочинным ножиком подкладку головного убора, камни так и посыпались на стол. Хозяйка шляпки повела себя без достоинства, устроив безобразную и тяжелую для всех присутствующих сцену. Ее отпоили каплями и увели. - Чертовщина, - с горечью и недоумением проговорил Фрунзе, глядя на кучу бриллиантов (именно это слово - «куча» - было написано у него на лице). – Что в них такого, что из-за них теряют разум, совесть, душу? Никогда не мог этого понять. В кабинет заглянул Сиротинский. - Михаил Васильевич, к вам товарищ Ольский с докладом. - День Чекиста, - хмыкнул Фрунзе. – Приму, конечно. Пять минут пускай подождет. Товарищ, вы не хотите забрать ваши… булыжники и вернуть мне мой кабинет? - Так их же вон сколько… - растерянно пробормотал матрос. - Да, действительно. Сергей Аркадьевич, распорядитесь насчет автомобиля и конвоя. И позвоните Манцеву, скажите, что я прошу отпустить домой эту бриллиантовую вдову, она совершенно безвредная, несчастная, жалкая старая дура. Ужасно дожить до старости, не имея за душой ничего дороже мертвых каменюк. *** - Это образец блестящей оперативной работы, Ян Каликстович. Не могу не выразить восхищение вашим высочайшим профессионализмом. Молодой человек порозовел от удовольствия, польщенный как одобрением самого Фрунзе, так и тем, что главком не переврал его сложное отчество. - Лучшая победа – одержанная без кровопролития, - проговорил Фрунзе, расхаживая по кабинету. – Обороняться, засев в этой крепости, можно против целой дивизии… Схему подземного хода раздобыли? - Так точно. Выход из него – в Знаменском лесу, там же, поблизости, схрон. Нужны войска, чтобы переловить тех, кто попытается уйти в лес через подземелье. - Сергей Аркадьевич, пишите: «Начальнику Второй Московской бригады Жилину-Дунайскому. В окрестностях Свято-Троицкого Матронинского монастыря проводится секретная спецоперация. До ее окончания вы поступаете в оперативное подчинение к представителю ставки главкома. Приказываю проинформировать личный состав о секретном характере операции, местный партийный и комсомольский актив не привлекать. Фрунзе». Зашифровать, послать радиограмму. - Слушаюсь. Сиротинский вышел. - Итак, остается назначить представителя ставки, который и будет руководить операцией, - подытожил Новицкий. - Как жаль, что я сам не могу, - вздохнул Фрунзе. - Дал обязательство по партийной линии - впредь не принимать прямого участия в боевых действиях по собственной инициативе. Это после того, как я сдуру подвернулся под махновскую пулю. - Можешь послать меня, - сказал Хлудов нейтральным тоном. - А ты готов? Тебе это не будет тяжело? Возможно, там твои знакомые. Одной из вещей, к которым Хлудов не мог привыкнуть, было то, что кто-то думает о нем как о человеке, которому может быть тяжело. - Это предполагалось, когда я вступил в Красную армию, не так ли? - Да, но, может, тебе нужно больше времени? Не нужно спешить с этим, если ты не готов. Хдудов помолчал, обдумывая ответ. - Было достаточно плохо, что мы воевали на деньги французов и англичан, позволяя им взамен вывозить зерно, пушнину, лес, все, что захотят. Но, сидя в эмиграции, ничего не понять и продолжать на те же самые проклятые деньги воевать со своими народом – это хуже всего. Тут уж никакие былые знакомства в счет не идут. - Да ты не обижайся, - неправильно истолковав паузу, сказал Михаил, - тут обидного ничего нет. У каждого человека есть предел, и переходить его не надо. Многие военспецы из перебежчиков сами говорят: в белом движении разочаровался, но в знакомых людей, в бывших товарищей стрелять не смогу. Таким идем навстречу, они в основном служат на преподавательских должностях. - Я никаких условий не ставил. – Собственно, в рядах РККА он оказался не приходя в сознание, какие уж там условия! - Хорошо. Выписываю тебе командировку в Чигирин. Возьмешь с собой половину моего конвоя. *Биография и подвиги легендарной советской разведчицы Марии (Мириам Абрамовны) Фортус (по мужу Касанеляс Люкка), героини трех войн, по большей части все еще засекречена. **У короля мавров была дочь – прекраснее золота и серебра, у короля мавров была дочь, ее звали Дельгадина. Однажды, сидя за столом, отец к ней присмотрелся. - Отец, что вы так смотрите? - Дочка, ничего такого, просто ты склоняешь голову, словно новобрачная. - Отец, не губите! Граф дал мне слово, что возьмет меня в жены по возвращении из крестового похода. - Встаньте, встаньте, кавалеры и убейте Дельгадину! Не хотите убивать – заприте ее в комнате – ничего кроме толченого дрока. Не давайте ей пить ничего кроме соленой воды. По прошествии трех месяцев Она выглянула в окно, увидела двух своих сестер, которые вышивали серебром. - Сестры, ради нашего родства, ради Бога, каплю воды! - Я бы дала тебе, жизнь моя, я бы дала тебе, душа моя. Но если отец король узнает, он нам головы отрубит. ***Все прибежали одновременно, ни одна не получила награды, потому что посреди комнаты Дельгадина мертвая лежала. Ангелы с нею рядом ее саваном накрывали, Святая Дева в головах в гроб ее укладывала, райские колокола пели по Дельгадине, колокола ада по ее отцу королю звонили.