Все теперь без меня

Прибившегося к штабу большого кудлатого пса по неизвестной причине прозвали Михалыч. Начштаба Новицкий с серьезным видом уверял, что это в честь главкома: мы, мол, тут все Михалычи – в том смысле, в каком в Древней Руси княжеские воины звались поголовно Васильковичами, Ярославичами или Ольговичами, по имени своего князя. Пес был рослый, грязно-белый, худой. Длинная спутанная шерсть кое-где свалялась войлоком, кое-где скручивалась шнурами. На шее - след от ошейника, верхний клык справа обломан, на левом плече под колтунами – длинный, плохо заживший сабельный шрам. - Боевой зверь. Похоже, фальц-фейновский, - предположил Сергей Сиротинский. – В Аскании-Нова таких разводили, только повыбили всех. Махно за каждую убитую собаку платил золотом. - Выходит, не всех… Чем же они ему помешали? - рассеянно спросил Хлудов. - Ну, как чем? Чужих не пускали, бандюганов махновских ссаживали с коней. Их же барон Фальц-Фейн специально натаскивал на охрану своего имения от крымских татар – те наезжали пострелять антилоп. Собаки догоняли всадника, запрыгивали коню на круп, и браконьер получал заслуженное наказание. Михалыч по собственному почину взял под охрану здание штаба, ночью бесшумным привидением скользил по периметру двора, днем лежал в дверях у ног часового, изредка порыкивая на шкодливых окрестных пацанов, которых с неодолимой силой влекли автомобили и кони у коновязи. Быстро запомнил всех своих, от главкома до конвойцев, вестовых и коноводов. Еду, однако, брал только у Андрея Уса, до страсти любившего всякое зверье, да еще отличал Фрунзе, Новицкого и – Бог весть почему – Хлудова: утром подходил поздороваться, а провожая их вечером, вежливо помахивал хвостом. Убедившись, что пес прижился и никуда не уходит, Фрунзе распорядился вымыть его из шланга, остричь колтуны и поставить на довольствие. Что и было сделано, и конвой главкома пополнился новым бойцом, значившимся в ведомости как «сторожевая собака крупной породы, кобель, происхождение неизвестно, кличка - Михалыч». *** Хлудов читал опубликованные в «Правде» выдержки из доклада нового начальника штаба РККА – Михаила Фрунзе – на расширенном заседании РВСР. Доклад, как и само заседание, был посвящен авиации. «Нужно, чтобы и теперь, несмотря на нынешнее затишье и отсутствие непосредственной опасности, раздался из уст партии новый лозунг: ‟Пролетарий, на воздушного коня!” Надо помнить, что дело создания Воздушного флота более трудное и сложное, чем создание конницы, поэтому медлить нельзя. Даже при самой скромной оценке будущей роли Воздухофлота его значение будет на самом деле огромным. Мы с полной уверенностью должны признать, что всякое государство, которое не будет обладать мощным, хорошо организованным, обученным и подготовленным Воздухофлотом, неизбежно будет обречено на поражение». - Тебя не освистали? – участливо спросил он Михаила, когда тот положил телефонную трубку после разговора с Котовским. Тот ухмыльнулся: - Хороший ты парень, Рома, но знаешь, в чем твой основной недостаток? Ты склонен отказывать в уме большей части человечества. - Так этой большей части Господь Бог в уме отказал, я-то при чем?.. Понял хоть кто-нибудь из присутствующих, о чем речь? - Сталин и Ворошилов. - Двое?! Поздравляю. Это успех. А?.. – Роман одним едва уловимым движением очертил в воздухе козлиную бороду и пенсне. - Заявил, что Красная Армия непобедима благодаря революционному и классовому энтузиазму пролетариата, - флегматично ответил Фрунзе, просматривая сводки. - Тебя никогда не привлекал путь индивидуального террора? - Не наш метод, - с сожалением вздохнул Фрунзе. Роман согнал с лица усмешку: - Извини. Никак не могу себя отучить ерничать. Ты расстроен тем, что этот ваш Мефистофель такой кретин, а я – тем, что главковерх Каменев и другие кадровые военные оказались ничуть не умнее. Михаил пожал плечами: - Так я ж тебе говорил – глупые они. Мозг купирован еще в юнкерском училище, как уши-хвост у собаки Федора Федорыча. - А, кстати, зачем это делается? - Чтобы меньше было уязвимых мест. - Не лишено. Без мозгов уязвимых мест определенно меньше, - согласился Роман, и оба расхохотались. *** - Я не успеваю закончить сводку, - сказал Хлудов, когда вечером Фрунзе, как обычно, предложил подвезти его домой. – Последние данные только что расшифрованы, не обработаны. Секретные документы нельзя выносить из штаба, но я могу остаться и все доделать. Можно? - Хорошо, - не стал возражать Михаил. – Послезавтра Дзержинский привезет Ливеровского, познакомишься с бывшим министром Временного правительства. И с Феликсом, наконец. Феликс незаурядный человек, вы друг другу понравитесь, у вас есть что-то общее. - А я так надеялся ограничиться знакомством с одноименным пароходом, - фыркнул Хлудов. – Не судьба! Оставшись один в своем кабинете, он вскоре услышал в коридоре тяжелые шаги разводящего, а затем стук в дверь. В армии не стучат, но только в том случае, если являются по вызову. - Входите, Шипилов. К некоторому его удивлению, разводящий волок за ошейник, сооруженный из солдатского ремня, упирающегоя кобеля. - Роман Валерьяныч, пускай он с вами переночует, а? Рублев его боится. Он раньше у Буденного служил, они в Аскании-Нове стояли – порвала его там такая же псина, отбили еле живого. - Заприте собаку в конюшне или в гараже. - Выть будет. Он, зараза, один взаперти не сидит, воет. - Ну, оставляйте, - без особой радости согласился Хлудов. - Тубо! Лежать! – цыкнул он на пса, когда тот попытался скрестись в закрывшуюся за Шипиловым дверь. Михалыч явно был обучен хорошим манерам – вздохнул, отошел от двери и лег. - Так-то, брат, - строго сказал ему Роман. – Я занят, не вздумай мне мешать. Пушистый хвост стукнул о паркет. «Чей ты? Где твои прежние хозяева? Как же ты пережил бродяжничество? Собака – не волк, ей без человека не выжить… Кто рубанул тебя шашкой?..» Пес, понятно, не мог ответить на эти мысленные вопросы, но благодаря ему в кабинете было как-то уютнее. Большое безлюдное здание жило таинственной ночной жизнью, перешептывалось бесплотными голосами прежних обитателей, где-то что-то шуршало, потрескивало, шаги ходившего под окнами дозорного звучали как шаги Командора. В детстве Роман не любил оставаться один в пустом доме, когда мать на всю ночь уезжала на бал или в оперу. В такие ночи он боялся спать, бродил по комнатам и зажигал свет. Он и сейчас, пожалуй, включил бы свет в коридоре, спустился на первый этаж к Шипилову – покурить, обменяться парой фраз. Нервы… Но на каминном коврике дремал, опустив морду на скрещенные лапы, молчаливый Михалыч, и его присутствие успокаивало. Внезапно Хлудов ощутил симпатию к этому нелюдимому самостоятельному зверю, чем-то похожему на него самого. Из того, что он знал о собаках, пришло на память, что такие грозные сторожевые псы склонны привязываться к одному хозяину. И даже если живут в семье, все равно слушаются как следует только одного человека. Закончив работу, Хлудов запер документы в сейф и прилег поспать здесь же, на диване, укрывшись шинелью. Проснулся он от ржания лошадей в конюшне и еще от холода, потому что Михалыч сбросил шинель на пол. - Ты что себе позволяешь, собачья морда? – спросонья Роман решил, что псу понадобилось выйти наружу по его собачьим делам. – Попозже выпущу. Рано еще. Отстань. - Грр, - тихо, но убедительно возразил Михалыч. – Грр! - Чужой? – Хлудов сел, мгновенно стряхнув сонную одурь, и вытащил из-под подушки револьвер. Во дворе была слышна какая-то возня. - Уррргх! – пес подошел к двери. Шерсть на его загривке стояла дыбом, верхняя губа скрутилась в трубочку, полностью обнажив зубы. До сих пор он ощеривался, показывая только клыки. Ложась спать, Хлудов, естественно, разулся – это было к лучшему. Шуметь и включать свет не стоило, он же не знал, сколько злоумышленников проникло в здание и что с охраной – убиты, поддались на отвлекающий маневр?.. Положив в карман электрический фонарик и сняв наградной вальтер с предохранителя, он взял пса за ошейник и бесшумно открыл дверь. Постоял, прислушиваясь, давая глазам привыкнуть к темноте. Пес струной натягивал ремень, глухо ворча. Нужно было обыскать здание и самому не подвернуться под пулю. С чего начать?.. Откуда-то послышался слабый шорох. У Хлудова никогда не было собаки, и поэтому он как-то не сообразил, что сейчас следует во всем положиться на нее. Михалыч, не дождавшись команды, потащил его за собой по коридору в сторону кабинета Фрунзе. Тупые когти стучали по паркету, Роман держал вальтер дулом вверх у щеки и ежеминутно ожидал выстрела на звук. Внизу оглушительно бухнула входная дверь. За поворотом длинного коридора голубел узкий конус электрического света. Светя себе фонариком, возле двери кабинета сидел на корточках человек в лохматой папахе и пытался вскрыть замок. Его наган и солдатский вещмешок лежали рядом. - Руки вверх! – сказал Хлудов, направляя на него револьвер. Незнакомец бросил звякнувшую связку отмычек и схватил наган, Роман нажал на спуск, целясь в плечо, но револьвер осекло. И в ту же секунду на незнакомца прыгнул Михалыч. Прыжок был таким стремительным, что Роман увидел только размазанную в полумраке белую полосу, а потом сразу – дергающиеся ноги в поношенных солдатских ботинках английского образца. Наган выпал, злоумышленник уже не помышлял о сопротивлении, только надсадно вопил на одной ноте: «АААААА». Хлудов понял, что понятия не имеет, как, какой командой отзывают собаку. А может, не отзывают, а оттаскивают? - Брось его! Нельзя! Тубо! Пес, рыча, отпустил жертву и сел. Морда его была в крови, глаза под спутанными прядями белой шерсти светились, как у волка. Незнакомец выглядел точно подранный медведем, но, казалось, не чувствовал боли. Шок. Он только заслонялся правой рукой в набухающем кровью рукаве и причитал почему-то высоким, плачущим бабьим голосом: - Я же тебя зарубил! Я тебя зарубил!!! *** На лестнице загрохотали шаги, ярко вспыхнули электрические люстры. Вбежавшие бойцы натурально остолбенели при виде Хлудова в офицерских бриджах, рубахе навыпуск и без сапог, но с револьвером в руке, и Михалыча с окровавленной мордой. - Где вас черти носят? - Гараж тушили, он, сука, поджег, - принялся оправдываться начальник караула Шипилов. – Еще и в конюшню шмат волчьего сала подбросил, кони как давай визжать! Ну, мы туда перво-наперво и бросились… Хитрая сволочь! - Звоните чекистам. Пусть забирают это сокровище. Да перевяжите его, что ли… - Ба! Личность-то знакомая, - ухмыльнулся, приглядевшись, Коля Татаринов. – Это ж тезка мой, Мыкола Цмок, лазутчик каретниковский. Это прозвище, - пояснил он присутствующим, - цмок – он вроде оборотня, летучий змей, ударяется оземь и человеком оборачивается. Прозвали за то, что как лазутчику ему цены не было - очень ловко притворялся то красноармейцем, то белоказаком, а то и вовсе – сельским учителем или смиренным иноком. Ох и налютовал этот Мыкола! - Да и сам Каретник немало налютовал, - кивнул Рублев, на всякий случай держась подальше от Михалыча. – Такой херни, как эти упыри махновские, ваши «дрозды» и то не творили, извиняюсь, конечно… *** Приехал хмурый Ян Ольский в сопровождении двоих оперативников в кожанках, с маузерами в деревянных футлярах, и увез пленного в тюремный лазарет. Там он дал показания – пытался отомстить Фрунзе за то, что тот захватил и вывел в расход Каретника и других махновских «маршалов». В вещмешке у него была найдена адская машина с часовым механизмом. Оказалось, Цмок был одним из тех, кто осенью двадцать первого года обстрелял и ранил главкома в Северной Таврии, и с тех самых пор не оставлял надежд посчитаться с ним - за отошедшую в область преданий привольную разбойную жизнь, за помноженное Советской властью на ноль кровавое гуляйпольское царство. Рассказал он кое-что и о Михалыче. Пес принадлежал семейству немецких колонистов, вырезанному махновцами, - первым влетевший во двор на коне Цмок рубанул его шашкой, но второпях не отсек голову, чтобы предъявить батьке, - да там и без награды за убитого пса было чем поживиться. Отца семейства и двух сыновей-подростков изрубили шашками, жену и дочь, надругавшись, застрелили, усадьбу разграбили и сожгли. Как выжил кобель – неведомо никому. Кроме всякого барахла, махновцы нагребли каких-то бумаг, приняв их за ценные. Одна из них оказалась… родословной южнорусской овчарки по кличке Урс, рожденной в имении барона Фальц-Фейна. Родословная, понятно, пошла на самокрутки, но зверюгу, едва не стащившую его с седла, и диковинную кличку – Урс – Цмок запомнил и мгновенно признал «крестника». По совокупности преступлений месяц спустя Цмок был приговорен к высшей мере и расстрелян. …А зваться Урсом пес отказался наотрез. Похоже, он запамятовал и свое имя, и все, предшествовавшее сабельному удару, почему-то не ставшему смертельным. Вспомнил только своего врага. Так и остался Михалычем.