***
В ветках старого раскидистого тиса шумел холодный, совсем не майский ветер. Вечерние сумерки наступили медленно, окутывая окрестности мрачными тенями; они таяли под солнечным закатом, робко опускающегося под горную гряду, а влажное веяние мёрзлым платком ложилось на грубую бледную кожу. Молодой человек глубоко втянул ноздрями этот промозглый, пропахший сладким ароматом цветов, свежей травой, молоденькими листьями, воздух, почуяв редкую затхлость кладбищенской земли и нотки плесени, смешанные с резким зловонием гнили, и сильным уверенным движением вогнал тяжёлую лопату в мокрый дёрн примерно на полштыка. — ... я по-прежнему считаю, что это дикость, — сухо изрёк он, зачерпнув железным штыком первую горсть влажной кладбищенской почвы. — Мёртвые должны оставаться в земле. Погребёнными. — затем, подняв, отбросил её в сторону. Сквозь густой весенний запах цветущих деревьев после проливного дождя и могильный дух, нос уловил крепкий аромат табака, что струёй сероватого дыма потянулся вперёд и вверх под спускавшиеся ветки тиса. Дешёвенькая неизменная сигара горела в ровных белоснежных зубах, чуть освещая щетинистое и покрытое морщинами лицо второго мужчины, стоявшего подле безымянной вырытой могилы, прислонившись спиной к широкому стволу старенького тиса. — Да брось ты! Мёртвым уже всё равно, что случится с их останками, — серый пахучий дым без остановки клубился из его рта. — Но согласись, ты бы тоже был не против, если бы твоему телу подарили ещё один шанс вместо того, чтоб оно кормило червей. А... — и в этот момент из груди седого мужчины вырвался бархатный, какой-то насмешливый хохот. — Ну конечно. Бесспорно согласишься. Разгребя сверху мокрую землю, и капнув ещё раз, но уже сбоку, парень обиженно буркнул едва ли себе не под нос: — Это другое. В отличие от твоих глупых экспериментов, Гейзенберг, где тела умерших становятся жуткими, безмозглыми машинами для убийств, причём в прямом смысле, моё осталось мной. И рассудок, к слову, всё ещё при мне, что позволяет мне мыслить, делать собственные выводы и рассуждать, чем эти... творения, которые подчиняются лишь твоим приказам, похвастаться не могут. Гейзенберг едко усмехнулся. — Да неужели? Наверное, поэтому ты сейчас стоишь по уши в мокрой могильной земле, роешь яму и копаешься в давно иссохших останках, — четвёртый владыка сделал ещё одну долгую затяжку, после чего выпустил из лёгких клубок пахучего дыма. — Да, определённо ты остался при своём рассудке и не выполняешь ни чьих приказов. Молодцом! Железный штык лопаты вновь с особой силой воткнулся в сырую почву. — Ты не оставил мне ни малейшего выбора! — слегка повысив тон, возмутился молодой человек. — Я вообще не собирался тебе помогать и возиться с трупами, чтобы в будущем ты сделал из них солдат своей армии! У меня в планах было совершенно другое дело... И вновь Карл Гейзенберг позволил себе блеснуть своей язвительной усмешкой, что до раздражения кривила его шоамированное лицо. В отличие от Стефана лорд деревни оставался спокойным, улыбчивым и словно находился на собственной волне, кою парню никак не получалось поймать, чтобы, наконец, разобраться и понять то, что находится в этой безумной и опасной голове. — Какое? Наведаться в замок к сучьим ведьмам? Ну да, провести время с безрассудными бабами, которые ни за что не упустят возможность полакомиться мужским членом – понимай это как хочешь, – намного важнее, нежели помощь доброжелательному старику с коим у вас общий план. Интересные ты приоритеты выставляешь, однако... После слов Гейзенберга Стеф немного насупился, встал на воткнутый в землю штык одной ногой, отчего тот практически исчез из видимости, оставив над землей лишь металлический закруглённый край, а затем, слегка напрягшись, откинул пласт влажной почвы в сторонку. Хоть молодой человек и не горел сильным желанием выкапывать безымянные могилы и в целом прикладывать какие-либо усилия, копание земли его почему-то успокаивало. Каждый раз, когда он хватался за ветхий старый черенок, который вот-вот разломится пополам, когда погружал в почву железный широкий штык, он вспоминал обрывочные моменты из прошлого, как они, на пару с отцом, вручную вспахивали грядки, выкапывали картошку и просто рыли ямы, дабы посадить на лето всякие овощи и плодовые деревья с ягодными кустарниками. «Тогда я это терпеть не мог. Вместо того, чтобы ходить на озеро, речку купаться или носиться по всей деревне с местными мальчишками, я, как загруженный вол, пахал на огороде с самого утра и до позднего вечера, дабы к сбору урожая, на зиму у нас были запасы еды. А сейчас... понимаю, что это были самые беззаботные и обыкновенные дни моей жизни. Лучше бы я рылся в овощах, чем в трупах». — А вот это явно не твоё дело. Владыка засмеялся прокуренным, неестественно низким басом, выпуская из носа облачка дыма. — Незачем скалиться, приятель, и грубить. Ты забываешь, что ЭТО, — пальцем правой руки, облачённой в чёрную кожаную перчатку, он указал на вырытую не очень глубокую ямку. — В наших общих интересах. Благодаря этому, как ты выразился, "глупому эксперименту" мы сможем ослабить Миранду! Поставить эту суку на колени и положить конец её безумию, тирании, а также прочей херне, которая происходит в этой злоебучей деревне по её вине. И, конечно же, спасти твою задницу от неминуемой участи стать очередным сосудом для воскрешения давно дохлой дочурки. Как ты не поймёшь? — Да всё я понимаю… — Тогда в чём, чтоб тебя, проблема? Выкопав ещё парочку больших горстей земли и встав ненадолго отдышаться, парень сложил руки на старенький черенок лопаты, перенося на неё весь внушительный вес, и взглянул на Карла Гейзенберга с наморщенным лбом, по которому стекали капельки холодного пота. — В том, что я собирался в совершенно другое место, заняться совершенно иным делом. — Черти бы тебя подрали, приятель! — тон голоса четвёртого владыки заметно охладел и чуть повысился. — Что может быть важнее нашей миссии? О каких более важных делах может идти речь, когда на кон поставлена твоя жизнь, а единственный шанс сохранить её – делать то, о чём я прошу? Ты либо просто не до конца осознаёшь угрозу, что над тобой нависла, либо являешься законченным идиотом. По-другому я это объяснить не могу. Вдруг лопата, на кою опирался молодой человек, с шумом отлетела в сторону, ударившись о ближнее каменное надгробье. — Слушай, Гейзенберг, — начал Стеф, ущипнув себя за переносицу, стараясь отогнать подступающую головную боль и раздражение. — Я же сказал, что прекрасно это понимаю. Может, действительно кажусь, да и являюсь идиотом, но есть небольшая вещь, кою мне уразуметь не удаётся: на кой хер, чтобы разорить эту заброшенную могилу, тебе понадобился Я? Самому никак и эксплуатировать больше некого? — молодой человек хотел было протереть рукой мокрый от пота лоб, но заметив, как черны от пыли и кладбищенской земли его ладони, сперва отряхнул их о толстый чёрный плащ, застигнутый серебренной большой брошью в виде большого цветка, двух мечей и креста по центру. — Конечно, я хочу положить конец правлению Миранды, взаправду с огромным рвением жажду принять в этом участие и с удовольствием окажу тебе помощь, но выкапывать могилы? У меня не так много времени, чтобы тратить его на осквернение останков местных жителей! Пока Матерь неясно где отсутствует и ещё не отсчитала меня за прошлые разы, хотелось бы закончить то, что ранее начал. Потому что боюсь, что, попадись я ей на глаза, другого шанса у меня уже не будет. Я… кажется, я знатно набедокурил. Помолчав какое-то время и выдохнув густую струйку дыма изо рта, Карл поднял глаза на темнеющее от заката солнца небо, сквозь свои тёмные круглые очки недолго поглазел на него, а затем спокойно выдал: — МЫ набедокурили. — Что? Резко, но сдержано брошенная фраза Лорда Гейзенберга застопорила молодого человека. — Что слышал. — он с силой зажал свою сигару ровными белоснежными зубами и, вновь затянувшись, выпустил плотное облако сизого дымка. Стефан даже ненароком заметил за собой, как успел настолько привыкнуть к запаху табака, что и сам сейчас совсем не прочь выкурить одну-другую табачную скрутку. — Ты прав, я мог бы и самостоятельно покопаться в сырой могильной землице – не калека же, – или и вовсе приказать это сделать своим солдатам… знаешь, они очень недурно роют ямы! Но дело в том, что нам нужно серьёзно поговорить… — М-да, братское кладбище после заката – отличное место для серьёзных разговоров! — Сука, не перебивай! Быстро увернувшись от летящего в его сторону металлического ведра, Стеф как-то непроизвольно и слегка нервно усмехнулся. Однако, просьбу Гейзенберга выполнил – рот закрыл на замок, позволил тем самым ему договорить. — Твою мать, как же я не люблю грамотно подводить тему… ай, ладно, хер с ним! Короче, на днях ко мне решила заглянуть наша драгоценная матушка. Несмотря на то, что владыка деревни только начал свой “серьёзный разговор”, который, очевидно, не таил в себе ничего хорошего, всю спину парню уже оккупировали ледяные мурашки. «Она что, решила наведаться ко всем лордом, ища меня?...». — Зачем? — не сдержался от переполнявшего его любопытства Стефан. — Соскучилась, наверное, я хер знает! — несомненно эта была излишне язвительная ирония. — А если серьёзно – пришла она по твою и мою душу вместе взятых. Какая же догадливая сука… Молодой человек сглотнул. — Ты имеешь ввиду, что... — Что она обо всём прознала, да. — Вот же ж... — Именно. Полное дерьмо, из-за которого я тебя перехватил и притащил сюда. У Миранды глаза повсюду, но на это безымянное кладбище вороны практически не суются. — Хм, — парень задумчиво потёр подбородок. — Да, за эти пятнадцать минут, как мы здесь роемся, не пролетела ещё ни одна чёрная птица. Очень странно. Я думал, что воронью нравятся кладбища. — Нравятся, — согласился Карл Гейзенберг. — Вон на деревенском, что подле церкви, их дохера ошивается. Любят они, видишь ли, падаль жрать. Однако дело в том, что исключительно тогда, когда эта безмозглая падаль не оживает, не вылезет из могилы и не пожирает их ответно. Удивишься, но для могильника здесь слишком... живенько. — Не удивлюсь, чёрт возьми, — парень слегка надавил на виски, словно пытаясь вытеснить из головы воспоминания его первого появления в Долине Туманов: завуалированная шутка Гейзенберга о ходячих мертвецах была хорошо ему понятна. «Какая жалость, что тогда меня об этом никто не предупредил». — Я же был здесь ранее. Забыл? — Точно! — широко улыбнувшись, обнажив свои белоснежные зубы, четвёртый лорд шлёпнул ладонью себе по лбу. — Значит, посчастливилось тебе на ожившую мертвечинку наткнуться, а? Стефан лениво кивнул. — С одной мне даже пришлось сцепиться в схватке. — Ха! Говорил же я, что ты боевой мужик, Штефан! Просто непробиваемая машина, готовая в любой момент ринуться в бой. Ну и ну! — Я не... никакая я не боевая машина! — возмущение молодого человека вырвалось наружу совершенно непроизвольно. — Будь у меня иной выход – я бы к этой твари и на шаг бы не приблизился. Он несомненно солгал. Но если пришлось бы быть честным с Карлом Гейзенбергом и самим собой в том числе, то Стеф точно дал бы противоположный ответ: в звуке рвущейся плоти, в виде глубоких ран, крови, что ручьём вытекала из умертвённого тела, и в предсмертной агонии, в которой мучительно долго бьётся несчастная жертва, было что-то... завораживающее, а ощущения, охватывающие этого безжалостного палача в момент несправедливой казни, можно было сравнить лишь с первым оргазмом. И парень всё никак не понимал, откуда у него взялась подобная небывалая тяга покромсать чьё-то хрупкое тело и пролить как можно больше крови, после чего наполнить ею свою ненасытную глотку. «Гейзенбергу знать о том, что я делал совершенно не нужно. Я сделал ужасные вещи подстать Димитреску и её дочерям, а он это презирает всем своим сердцем... если оно у него, конечно, имеется». — Да-да-да, не было выбора, — владыка деревни насмешливо усмехнулся, выдохнув очередную глубокую затяжку. — Любимая песня. Особенно в твоём исполнении. Ладно, — а затем карикатурно махнул рукой. — Как бы там ни было, сейчас о другом – о сучаре Миранде и о том, что теперь нам нужно быть предельно осторожными. Здесь мы в какой-никакой, но от неё безопасности. Однако, кто знает, может, она и с трупами разговаривать умеет, и те ей нашепчут на ушко, якобы видели нас. Выслушав предположение седого мужчины, молодой человек недоумённо сдвинул брови, отчего первый тут же рассмеялся. — Ну и моську ты состроил! Я же несерьёзно. Вряд ли эта безмозглая ходячая подкормка для червей умеет разговаривать. Но нам лучше всё равно оставаться настороже, ведь другого места для встреч я пока не придумал. — на мгновение о чём-то задумавшись, Карл докурил свою сигару и выбросил окурок в сторону, смотря за тем, как он тлеет, словно светлячок, среди зеленой молоденькой травы, в которую упал. — У Миранды глаза везде. Даже о Мастерской прознала сука! И о том, что ты там, блять, был! Наблюдая за тем, как из невысокой травы поднималась тоненькая струйка сизого дыма третьего окурка, Стеф не заметил, приблизившегося к нему в одно мгновение Гейзенберга, что отвесил ему чересчур неожиданный подзатыльник, от которого даже в ушах зазвенело. — Ай! Да за что? — А за то, что так безрассудно разгуливаешь по деревне без какой-либо, — и в ту же секунду по-ребячески натянул ему на лицо чёрный капюшон его же плаща. — Маскировки! Местные тебя запалили и сдали главной сучаре. Собственно, оттуда она и узнала, что ты навещал меня в Мастерской. Безголовый ты валенок! Да ещё и душегуб вдобавок. Ты нахера бедную корову замочил? Поправив натянутый на лицо край капюшона, Стеф окинул лорда деревни каким-то виновато-непонимающим взглядом. С одной стороны молодой человек прекрасно осознавал, что был пойман за руку и оправдаться никак не получится – в конце концов, он совершил действительно безрассудную ошибку, растерзав несчастная животное под окнами жилых домов, где за ним, вероятнее всего, продолжали наблюдать деревенские, – но с другой – принимать данный факт не хотелось от слова совсем, посему вновь придётся делать вид, что ни черта не понимает и к жестокому убийству непричастен. — Нет, ну надо же! — продолжил Карл, слегка улыбаясь. — Завалил громадную скотину голыми руками, а потом ещё и полакомился ею. Да ты просто зверь, приятель! Сказал бы, что голоден. Я бы тебе тогда тушёнки предложил, что ли... Четвёртый владыка, вновь не сдержавшись, залился громким хохотом. И смех его колол, подобно холодным иглам. Ледяным настолько, что позавидует могильный мороз. — Да расслабься ты! — не успел Стефан прийти в себя и осмыслить поведение лорда, как Гейзенберг внезапно хлопнул ему по плечу; хлопнул бережно, почти нежно, словно учёл разницу в габаритах. — Я просто пошутил. Должно быть это ликаны. Зачастили, твари, в деревню наведываться, не хорошо... надо будет сказать Моро, чтоб посадил их на привязь. И когда седой мужчина, спрятав руки в карманы коричневых штанов, присвистывая, отошёл от парня на несколько шагов, тот потёр ушибленное место, по которому прошлась мощная рука владыки, после чего облегчённо выдохнул. «Он не знает. Чудно. Значит, об этом они с Мирандой не говорили» — поразмыслил Стеф. — «Интересно, а её известно, что это сделал… я?». — Да-а-а… должно быть, — от промозглого кладбищенского ветра, что нагло пролезал в ворот и полы накидки, пронизывая холодом до костей, молодой человек сильнее укутался в плащ. Несмотря на царствование последнего месяца весны, мая, когда погода уже должна была заметно улучшиться и передать своё правление лету, на улице было очень мёрзло и сыро. После прошлой бури ночные дожди излишне зачастили окроплять деревню холодными крупными каплями, а громыхание под утро стало их постоянным сопровождающим. «Дерьмовая выдалась весна». — А что там, кстати, насчёт Миранды? — М? — Лорду Гейзенбергу пришлось оторваться от увлекательного рассматривания жуткой фарфоровой куклы, что лежала подле очередной безымянной могилы, расположенной прямо под листьями раскидистого тиса. — О чём вы с ней разговаривали? Она же приходила из-за меня? — Угу, в основном из-за тебя. Бедная мамочка, переживает о заблудившемся сыночке. — язвительная ухмылка скривила его лицо. И скривила очень гадко. — Понятия не имею, где ты шлялся… хотя, — он украдкой бросил взгляд в левую сторону, где на горизонте выше деревьев едва проглядывались острые верхушки зубчатых башен готического замка. — На самом деле, догадываюсь. Но она – нет. По крайне мере, не догадывалась до того момента, как заглянула ко мне. Проще говоря, пернатая сучара о слишком многом подозревает, а может, уже и точно знает – поди угадай – посему устроила мне тотальный нагоняй! Вызвали её тут, видишь ли, местные дурачки, пожаловаться на то, что “кто-то” скот убивает и ненароком рассказали, якобы видели высокого черноволосого мужчину, державшего путь в “заброшенную” Мастерскую. Ты бы туда сам определённо не забрёл, особенно с лишённой памятью, так что Миранда, смекнув кто за этим стоит, быстро притащила свою тощую задницу в моё “суперсекретное” пристанище. Честно сказать, думал, что это всё – финита, потому что попались мы, будто дети малые, но… как видишь, оба всё ещё в строю, а значит... — Что? — резко прервал его Стефан. — Почему она ничего не сделала, если догадалась? Гейзенберг! Что ты ей сказал? — Воу-воу, попридержи коней, пацан! — Карл успокаивающе выставил руки, облачённые в кожаные перчатки, перед собой. — Сейчас я всё поясню. Абсолютно всё и по порядку. Когда седой мужчина вернулся к раскидистому старому тису, дабы вновь облокотиться на его массивный ствол спиной, Стеф мигом понял, что последующий разговор будет долгим, отчего скрестил руки на груди, а затем осторожно присел на холодное первое попавшееся надгробие, готовясь внимать каждому слову, произнесённого из уст Карла Гейзенберга. — Пришла ко мне Миранда, значит, и прям с порога предъявляет: "Что у тебя с моим пацаном за интрижки, Гейзенберг?" — седой мужчина нарочно сделал высокий голос, дабы в полной мере изобразить передразнивающую интонацию главной владычицы деревни. Выходило у него это довольно недурно, отчего Стефан даже улыбнулся. — "Какого хера он ходит к тебе в Мастерскую?", говорит. Из-за столь забавного паясничества, особенно, когда Карл начал театрально жестикулировать, парень, не выдержав, прыснул: — Что, прямо так и сказала? Тот многозначительно махнул рукой и бархатно посмеялся. — Да подожди ты, я ещё не закончил. Сейчас вообще песня будет! — громко прокашлявшись в кулак, чтобы голос стал ещё выше, заговорил более строгим, «командным» тоном. — "Я же просила держаться от него подальше! Ко-ко-ко... Чтобы ты не замыслил, я это пресеку!". — Да ну тебя! Совсем не похоже. — Отню-ю-юдь! Очень даже. Может, если только говорила она не таким истеричным тоном, но факт остаётся фактом. — М-да... выходит, Миранда прознала и об этой встрече... — Угу-угу. — И что она тебе за это сделала? — "За это" – это за что? За то, что я просто попросил тебя помочь перетащить металл на участок Мастерской? — и опять на его щетинистом лице разъехалась широкая хитрая улыбка, ясно говорящая о многом. — Да ничего! «Помочь?» — усмехнулся своим мыслям Стефан. — «А ты ни за что не упустишь возможность сыграть в дурочка, упрямо гнущего свою линию, даже если его уличили в чём-то нехорошем. Каждый раз удивляюсь, насколько лорды в этой деревне лицемерны и фальшивы». — Неужели она поверила? — Поверила? — с усмешкой переспросил четвёртый владыка. — Да хер там плавал! Однако доказательств иного у неё нихерашеньки нет. Эта сука пыталась на меня надавить, чтобы я всё выложил, но, — звучное цоканье языком и карикатурно разведённые руки всё сказали сами за себя. — Пускай подавится! Вот ведь захотела, ага... так я ей всё и рассказал. Я что, на кретина, который, как Моро, готов сломиться под гнётом ебанутой бабы? А хер вам! Железная лопата, что лежала где-то в сторонке, брошенная ранее от вспышки гнева молодым человеком, словно по волшебству взмыла ввысь и вонзилась в ствол трухлявого маленького дерева. — Пусть сперва докажет, мои истинные намерения на тебя, — опустив руку, серьёзным тоном изрёк лорд. — Прежде, чем пытаться в чём-либо обвинить... она у тебя, кстати, ничего по этому поводу не спрашивала? Стефан отрицательно покачал головой. — Честно сказать, я не пересекался с Мирандой дня четыре, а не видел её вообще где-то... три. Так что, мой черёд получать выговоры ещё не наступил. Карл Гейзенберг хмыкнул и почесал свою короткую жёсткую бороду, в которой проблескивали седые волоски. — Должно быть, сейчас совсем перестала вылезать из своей пещеры, — он задумчиво скривил губы, будто размышляя над собственными словами. — И, в принципе, немудрено. — И с какой ещё пещеры? — немного не понял Стеф. — Я же говорю, совершенно с ней не пресекался, даже в убежище! Ответная и уже такая знакомая несмешливая ухмылка, выглядящая так, словно кругом одни дураки и лишь один он непризнанный гений и великолепный остроумец, не заставила себя долго ждать. Молодого человека эта самодовольная усмешка невероятно бесила, потому что действовала на него должным образом. — Полагаешь, в этой деревне, расположенной в ГОРНОМ хребте, есть только одна пещера? Ты же уже был в тех же недрах под Крепостью и натыкался на заброшенную лабораторию сучары Миранды, убеждаясь тем самым в том, что этот её экспериментальный центр в убежище не единственный. Парень не ответил. Лишь думно угукнул, следя глазами за чёрным большим пауком, что медленно спускался с наклонённой ветки раскидистого тиса по тоненькой липкой ниточки собственной паутины. Это жуткое членистоногое с красными пятнышками на громадном брюшке угрожающе раскачивалось под натиском ветра прямо над головой Лорда Гейзенберга. — Признаться честно, я после того раза Миранду тоже больше не видел (и не видел бы вообще). Она даже собрание владык не проводила. Так что, одно из двух: либо эта чокнутая в новой лаборатории “колдует” над мегамицелеем, готовясь к своей ебанутой церемонии, либо решила, что она здесь действительно нахер никому не нужно и, разобидевшись, свинтила за кудыкину гору далеко и надолго. Но, к сожалению, шанс того, что я надену юбку и научусь танцевать балет куда больше, чем её скорый и внезапный побег отсюда. Продолжая наблюдать за пауком, который опускался к тулье шляпы всё ближе, Стефан, по всей видимости, попутно представив Гейзенберга, танцующего в пышной юбке, издевательски улыбнулся, а после произнёс: — Сомневаюсь, что какая-нибудь юбка на тебя вообще налезет, — улыбка парня стала ещё шире. — Да и скорее Герцог постигнет все тонкости мастерства танцев, чем ты. Поэтому… На удивление Стефа, Карл не вспыхнул очередным порывом гнева, не насупился, не помрачнел, он расхохотался, словно шутка была брошена не в его сторону. — Что ж, твоя правда. Однако, сути это не меняет – Миранда, как последняя крыса, из деревни не сбежит. Я готов поклясться, что сейчас она находится у мегамицелия и жопу рвёт, дабы предстоящая церемония не похерилась, и был шанс начать её чуть раньше. Эти слова окатили молодого человека, как объёмное ведро ледяной воды, перевёрнутое кем-то прямо над его головой. У Стефана и без того было не так много времени до момента, когда из его тела сделают фарш – или что-то подобное, – после чего слепят заново, но уже в виде совершенно другого человека – десятилетнего ребёнка, посему факт, что его хотят урезать ещё больше и отнять жизнь как можно раньше, вгонял в уныние. «Какой же бред… как же не хочется умирать вновь». — Чуть раньше? — на всякий случай, будто бы желая, чтобы эти слова оказались лишь игрой его слуха, переспросил парень. — А разве для церемонии не нужна какая-то там луна или… типа того? Где-то в глубине его души горела маленьким, едва греющим огоньком, какая-никакая надежда. — Нужна, — подтвердил незамедлительно лорд, но облегчение это всё равно почему-то не вызвало. — Тогда как она проведёт её раньше? Заставит взойти полную луну своими божественными силами? Но Гейзенберг только пожал плечами. Большой паук, что настойчиво стремился спуститься на верхушку широкополой чёрной шляпы, наконец добрался до желаемого и, замерев, удобно устроился прямо по центру. Такое зрелище вызвало у Стефа мурашки. Нет, он вовсе не боялся членистоногих, хотя после той жути, что происходила с ним с конца декабря, всякие букашки, паучки, а тем более мушки, должны были вызывать у него истерику и панические атаки, он просто представил, как эта большая чёрная длинноногая тварь залезает седому мужчине в ухо, откладывает там яйца и миллионы-миллиарды крохотных детёнышей, вылупляясь, начинают лакомиться им изнутри. В последнее время подобные мысли всё чаще посещают голову Стефана, вынуждая его размышлять над всякими кошмарными и омерзительными вещами, будто бы тот какой-то психопат или ещё хуже извращенец. И мощнейшим толчком, как он подозревал, таким представлениям и некого рода фантазиям послужил недавний инцидент, произошедший по настойчивому желанию Кассандры, когда молодой человек собственными руками задушил беспомощную Камелию, а затем, на пару с брюнеткой, бросил её тело в подземелье, дабы в будущем, надо думать, оно стало недурным ужином… или обедом, а может, и завтраком, откуда ему знать. В любом случае, Касс не даст пропасть такому добру, только вот… что на это сказала бы Альсина? Ведь Камелия была её фавориткой, по крайней мере, какой-то продолжительное время. Неужели она всего-навсего закроет глаза на выходку дочери и замнёт дело, как ни в чём не бывало? «О да. Более чем». Возвращаясь к теме испорченных, отвратительных мыслей и к причине их возникновения, Стеф вместе с тем подметил, что те трое суток, которые он проспал, его сознание полностью обволокли дурные и страшные сны, своей ощутимостью, а также реалистичностью, сумевшие бы неплохо превзойти действительность. Конечно, на данный момент парень плохо помнил их содержимое, но тревожное чувство и дрожь, вызываемая вследствие одной лишь малюсенькой мысли о каком-либо сне, не давало отвлечься от эмоций и ощущений, переполнившись которыми, он в итоге проснулся. «Даже не знаю, что лучше: видеть иногда один и тот же сон, а иногда не видеть его вообще, думая, что ты сходишь с ума, или же переживать несколько очень красочных, леденящий душу сновидений, от коих тебя бросает то в жар, то в холод?». — Видимо, осталось мне жить ещё меньше, чем я думал… — оторвавшись от своих размышлений, выдал Стефан. — Зараза. — Ну, что ты, — вероятно, владыка деревни почувствовал на своей тулье какую-то непонятную тяжесть, вследствие чего мигом снял с верхушки наглого гостя, принявшись его внимательно осматривать. — Это лишь мои домысли, особо не прикреплённые ничем. Хотя, может, правильнее будет назвать это чутьём. — и в следующую секунду он раздавил паука двумя пальцами, защищённых кожаной плотной перчаткой. Приглушенный хруст хитина и чавканье внутренностей бедного членистоногого сильно резанули слух, вызвав какое-то непонятное чувство. — Так или иначе, у меня, как и у неё, нет никаких доказательств. Парень, словно завороженный, наблюдал за слипшейся вонючей жидкостью, что осталась на перчатке лорда после бездушного убийства паука. Тот его взгляд, несомненно, заметил, отчего тут же вытер руку о полы своего расстёгнутого пальто. Однако, Стефан глазеть на владыку деревни не перестал. Его мысли вновь овладели сознанием, и не способный им сопротивляться, он позволил каждой идеи, каждому предположению и думе лезть в его забитую всем тем, чем только можно голову: сейчас эти тягостные размышления были связаны непосредственно с Карлом Гейзенбергом, на которого молодой человек так неотрывно смотрел, и с особым доверием к нему в целом, на кое второй довольно сильно рассчитывает. Но заслуживает ли? Что если ЭТО ВСЁ какая-то игра? Проверка? Тест? Что если Миранда, используя своего пожилого "сына", коей по внешнему виду подходит ей больше в качестве отца, как крючок, дабы испытать Стефа и убедиться в его преданности своей божественной Матери? «Если оно и так, то я точно провалил это испытание». Но как бы там ни было, Карл по-прежнему оставался единственным человеком, с которым парень мог поделиться своими переживаниями и... невзирая на сомнения, секретами; он всё ещё оставался тем, кто поверит ему и поможет. Даже если за это придётся чем-то платить. — Гейзенберг. — А? — Я и впрямь недавно был в замке. На сухих губах мужчины мелькнула ухмылка. — Я знаю. В ответ ему Стеф просто фыркнул от сдерживаемого с трудом нервного смешка, как будто в этом ничуть и не сомневался, затем покачал головой и добавил: — Несколько раз. И даже, когда Миранда искала меня, я был именно там. — Да-да, об этом я тоже в курсе. Засунув ладони в карманы коричневых брюк, Гейзенберг стал медленно подходит к молодому человеку, блеща белоснежной красивой улыбкой в вечерних сумерках. — Интуиция? — саркастично предположил Стеф, а затем сложил свои руки на груди, завидел приближающегося к нему лорда. Этим жестом он словно намеревался, в случае чего, защищаться. Причём неосознанно. — О! Или чутьё? — Шутишь, — слюна мощным харчком вывалилась из его рта. — Нет, просто понимаю, насколько ты зелёный пацан, одурманенный тремя бабами. Уж прости (да и сравнение не то), но ты словно безмозглая мушка, что попалась в сети голодного паука и не может выбраться. Лишь дёргается в паутине, будто сумасшедшая, не осознавая, как самолично приближает свою погибель, провоцируя хищника. Когда четвёртый владыка деревни остановился напротив парня, он стал ковырять сырую землю носком чёрного сапога, прямо в том месте, где до этого рыл яму Стефан. Он же в свою очередь продолжал наблюдать за мужчиной. Аналогия с пауком показалась молодому человеку очень... любопытной, особенно после того, как тот двумя пальцами расплющил членистоногое. «Что бы это не значило, но всё же я сомневаюсь, что Карл станет вредить мне и вступать в некий сговор с Мирандой, дабы проверить меня. Может, пора перестать параноить?». — Конечно я, блять, знаю, что ты ни за что не упустил бы возможность навестить своих кровожадных пассий и поставить собственную задницу под лютую угрозу. Но сомневаюсь, что наша главная сука вдавалась в такие подробности. Хотя хер её знает. Я больше чем уверен, что Миранде известно о многом и догадывается она непосредственно обо всём тоже, но доказательств никаких не имеет. Поэтому вертел я её на длиннющем... вот таком, — разведёнными руками Лорд Гейзенберг отчётливо продемонстрировал размер. — Стальном болте! Стеф, паясничая, повторил точное расстояние одной ладони от другой и изобразил задумчивое лицо. «Примерно 14 дюймов. Нехило, дед. Нехило». — Эй, ты что там меряешь? — щёлкнул пальцами перед его лицом Карл. — Я это образно показал. Для комичности, понял? — Да понял я, понял. Тоже решил разрядить обстановку. А вообще, что касается Миранды, так... И в этом момент, будто нарочно не дав ему закончить, совершенно неожиданно в тело молодого ворвался холодный порыв кладбищенского ветра, что пронзил его до самых костей, заставив укутаться в плащ гораздо плотнее. Он внезапным вихрем пронёсся от пяток до макушки головы, из-за чего бледная кожа мигом покрылась мурашками. Стефан вдохнула полной грудью этот не по сезону ледяной деревенский воздух, закатил глаза от некого наслаждения, вызванного ароматом весеннего цветения, водящихся здесь деревьев и растений, а после продолжил: — ... если она действительно знает, что я вернул себе память и ты мне в этом помог – одним богам известно, что Миранда с нами сделает. Ух, да почему так холодно! — Это просто ты мерзлявый. Когда Лорд Гейзенберг в очередной раз пошевелил землю носком сапога, из влажного грунта показалась чья-то иссохшая рука. По всей видимости, этого владыка отыскать и добивался, раз тут же присел на корточки и стал разглядывать жуткую находку, покоящеюся в недрах не так давно. По крайней мере, по остаткам гниющей плоти на кисти можно о этом предположить. — Пойдёт, — уверенно отчеканил он, поправив тёмные очки на переносице. — Нужно с этим закончить, пока совсем не стемнело. — Мне его что, серьёзно откапывать? — А я что, по-твоему, похож на шутника? Конечно откапывай! Мне нужны эти трупы, чтобы пополнить свою армию. Не дело добру такому пропадать. — И после мы... вот так пойдём и понесём мертвеца на руках? Гейзенберг, это же... Громкое шуршание пакета, доставаемого седым мужчиной из кармана пальто, резко и некрасиво прервало Стефана. — Ну... так уже лучше. — Конечно лучше! Давай уже, бери лопату и раскапывай. Удручённо вздохнув, молодой человек встал с каменного надгробья, потянулся, хрустя суставами, и направился к небольшому дереву, в тонкий ствол которого владыка Гейзенберг своими нечеловеческими способностями вонзил железный штык лопаты. — Нам правда нужно, — начал он, схватившись за торчавший длинный черенок. — Делать это? — Хорош тебе ныть! Сам-то как думаешь? Стал бы я затевать нечто подобное ради шутки? Стеф предпочёл промолчать. Его ответ всё равно не устроил бы Карла Гейзенберга. — Миранда сильна, — продолжение из уст мужчины поторопилось вырваться практически следом, не дождавшись опровержения. — До невозможности сильна. Я уже говорил тебе, что её будет трудно одолеть, даже с толпой механических солдат, созданных убивать и разрушать. Однако, это лучше, чем ничего. А если узнать о её слабых местах – шансы увеличатся в разы! Так что твоя роль в этом всём дерьме очень важна. Помни об этом и прими должным образом. Особенно, если и впрямь чертовски хочешь жить. Железный, чуть ржавый штык орудия вынулся из ствола, словно из слегка потаившегося сливочного масла. — Признаться честно, зная о всех возможностях Миранды, о её некой божественной силе и влиянию на нас, в это “слабое место” верится с трудом. Повертя лопату в одной руке, Стефан без всякой дрожи прикинул, как будет выкапывать найденный труп. Занятие, разумеется, не из приятных, но, можно отметить, увлекательное. Пусть и аморальное. — Понимаю. Но поверь мне – оно у неё точно есть. — Почему ты в этом так уверен? — Потому что у всех нас есть уязвимое место – слабость, против который мы совершенно бессильны, — шрамированое лицо Карла показалось Стефу задумчивым, а взгляд каким-то строгим. Хотя ещё совсем недавно в нём плясали задорные искорки. — Можешь, конечно, сомневаться, ведь самолично испытал на собственной шкуре эту прелестную несокрушимость, но факт есть факт: найдётся нечто, что сломит тебя на раз, изничтожит и лишит сил, сделав твою плоть вновь восприимчивой к ранениям, а регенерация в этот момент престанет справляться со своими обязанностями. Понимаешь, дело-то как раз-таки в том, что богами МЫ отнюдь не являемся. Вот вообще. Всего-навсего люди, наделённые индивидуальными сверхспособностями, которые, если знать как, можно даже подавить. Просто… прислушайся к моим словам, лады? Я ведаю о чём говорю. После данных слов Лорд Гейзенберг, наконец, встал с корточек, отряхнулся от пыли и грязи, что успели осесть на его пальто цвета хаки, поправил шляпу, а затем, бросив взгляд куда-то вдаль, куда-то за горизонт, где весеннее уже полностью скрылось за карпатскими горами, выдал: — Самое смешно, что в этой деревне чокнутых всякий житель поклоняется нам, славит и возводит в выдуманный культ, считая каждого всевышними, властителями судеб и, — он усмехнулся. — Всемогущими бессмертными существами. Может, конечно же, так оно и есть, ибо живём мы охереть как долго и многим от них отличаемся, но… кому это нахер надо? Нет, серьёзно. Все эти поклонения, ебанутые жертвоприношения, иконы, алтари – всего лишь способ потешить своё херово самолюбие, хотя зачастую искренности в этом почитании никакой нет – исключительно страх перед тем, кто сильнее тебя и неизведаннее. У деревенских просто нет выбора. Впрочем, тебе и самому об этом хорошо известно. В конце концов, всю жизнь прожил в “мирандавском” режиме и по-любому наслышался о том, какие мы охеренные, всевластные и жестокие, особенно с теми, кто попытается бросить нам вызов. — Угу. Только вот… я был тем, кто в вас не верил. В ответ ему прозвучал негромкий, но весьма отчетливый смешок. — Да ну? — На самом деле, — крутя лопату в руке (надо думать, таким образом выделывался), Стефан неторопливо подошёл к лорду деревни. — Попал-то я в замок почему? Да потому что не верил, что там может кто-то взаправду жить! Тем более… кто-то мифический. — Ха! А вот это уже интересно. Понятное дело, теперь Гейзенберг ожидал продолжения – полную историю того, как бедняга по собственной глупости и упрямости угодил прямиком в ловушку четырём жестоким, кровожадным и плотоядным ведьмам, мучавших, убивавших, а после съедавших тех, кому вздумается проникнуть на их территорию и перейти порог жуткого готического замка, над которым день изо дня кружили вороны, ожидая, когда же в винограднике на тонкой высокой палке появится страшно изуродованная туша непрошенного гостя. Однако, не успев толком и начать, парню пришлось со своим рассказом подмелить: его внимание и сосредоточенность перехватил странный шум, доносящейся со стороны длинного старого подвесного моста, что находился довольно далековато от места, где они с Карлом рыли могилы. Стефан замер, прислушался, словно зверь, почуявший угрозу и еще не понимающий, откуда и от кого она исходит. — Ты че… — Чш-ш! — шикнул парень, подняв ладонь, как бы останавливая лорда. — Слышишь? — Что? — Кто-то идёт. Острый – даже изрядно острый – слух молодого человека позволил ему издалека уловить шуршание прошлогодних листьев и мерный, осторожный звук приближающихся шагов, будто бы их хозяин не шёл, а влачился к ним, не поднимая от земли слабых ног. Это насторожило. Стеф попытался напрячь рецепторы ещё сильнее, дабы понять, что за нечто так нерасторопно подкрадывается к ним и жаждет застать врасплох, в надежде, что сумеет услышать уже знакомое мучительное кряхтение, наполненное болью и небывалой злостью. Однако, кроме тяжёлого, еле слышного дыхания, смешанного с тихим грудным присвистом и стуком где-то под рёбрами, больше ничего разобрать не получилось. — Откуда? — Со стороны моста, — ответил парень, всматриваясь в то самое направление. — Восставшие мертвяки? — Нет. Кто-то живой. Судя по недоумённому выражению лица, скривившегося довольно комично, четвёртый лорд деревни требовал объяснений. — Я слышу, как бьётся его сердце, — он несколько раз, пародируя биение жизненно важного органа, отбил ладонями ритм. Медленно и негромко. — Чтоб меня черти драли! — шёпотом воскликнул Гейзенберг. — Ты правда всё это слышишь? Но Стеф не ответил. Его взгляд был прикован к одной из двух дорожек, что замыкали в круг старый раскидистый тис, а слух сосредоточен на постепенно приближающемся незнакомце. Через некоторое время на том самом пути, на который глазел молодой человек, показался тусклый свет от керосиновой лампы, что держала в цепком кулаке костлявая рука; и пусть на улице ещё было не так темно (по крайне мере, Стефан видел всё очень отчётливо), слабый огонёк за стёклышком, на удивление, недурно справлялся со своей задачей. И благодаря чему, парень смог разглядеть бледное пожилое лицо нежданного гостя. — Иосиф? — Садовник куколки? — взглянув на молодого человека, переспросил лорд. — Он самый. — Не поздновато ли вы, милсдари, усопших навещаете? — отозвался хриплым голосом старик, в чьём тоне прослеживалась такая приглушенная тяжестью преклонного возраста нотка, что ненароком думаешь, как такое худощавое горло не сломилось под её гнётом. — Не гоже это, не гоже… Садовник Донны Беневьенто продолжал потихоньку приближаться к двум мужчинам, и, по-видимому, давалось ему это не менее сложнее: без своей трости, на которую он опирался при их первой встречи, его немощные ноги передвигались с трудом, колени то и дело дрожали, что ещё сильнее усложняло передвижение, а занятая лампой правая рука и загруженная охотничьим ружьём, упорно зажимающие подмышкой, левая тянули его худое тело лишней массой к земле. — А для прогулки – в самый раз? — отшутился парень и незаметно откинул лопату в сторону. Будет некрасиво, если преданный слуга хозяйки Долины Туманов узнает, чем эти двое занимаются на её территории. Негромко кашлянув, старик усмехнулся в свои густые седые усы. — Что вы, я просто-напросто провожу обход. В такой-то час и такую погоду прогуливаться лишь безумец и негодяй будет. Посему я вами и заинтересовался. — Это ты на что намекаешь, дед? — возмущение четвёртого правителя деревни показалось Стефу каким-то слишком неестественным. — Не хотел вас обидеть, владыка Гейзенберг, — промолвил садовник и кое-как поклонился, едва не рухнув носом в кладбищенскую землю. — И тебя, Иштван. Когда прозвучало такое чужое, но всем хорошо знакомое имя, Карл, многозначительно цокнув языком, хохотнул. — … я всего лишь выполняю свои обязанности. — С каких таких это пор обязанностями садовника стал обход и охрана территории? — С таких, когда сторож госпожи Беневьенто бесследно исчез. Ныне на мне лежит вся ответственность за всю долину. Не дождавшись никаких дополнительных вопросов, никаких ответов ии ни малейшего намёка на продолжение диалога, Иосиф Симон постоял пару минут, поправил кепку, настороженно осмотрелся, после чего, кашлянув в кулак левой руки, изрёк: — Я почему пришёл-то… Леди Донна пожелала увидеть нарушителей покоя, что проникли в её владения. Вам не составит труда пройти со мной в особняк? Мужчины, как по единому сигналу, переглянулись. Они не сказали друг другу ни слова, но, будто один прочитав мысли второго, безвыходно пожали плачами и, смотря в глаза, согласно кивнули. — Ну, веди. Раз на то пошло.***
С последнего визита в большой старый особняк семьи Беневьенто в нём практически ничего не изменилось: всё такое же сырое, одинокое, по-своему мрачное и переполненное унынием, тоской, а также нечеловеческой скорбью здание. Что снаружи, что внутри. В гостиной, в которой хозяйка на пару со своей куколкой предпочитала принимать гостей, было тихо. Так тихо, что явственно слышалось, как противно жужжала и стучала по потолку залетевшая со двора неугомонная муха, в безнадёжной попытке выбраться из этого меланхоличного помещения. Этот звук – единственный признак хоть какой-либо жизни в доме, где по ощущениям царствовала старушка смерть – несомненно привлёк к себе внимание молодого человека, что, сидя за обеденным столом, откинувшись на спинке стула и запрокинув к потолку голову, наблюдал за тщетными усилиями бедного насекомое найти выход на свободу. Она падала, противно жужжа, кружилась над столом, и снова шумно взлетала вверх, из раза в раз повторяя свою сомнительную траекторию. Но в какой-то момент мушка решила действовать иначе: вновь упав на постеленную скатерть, от мощного удара, полученного в результате сильного рывка, насекомое, не теряя надежды, взмыло ввысь и устремилось к горящей люстре. Чего желала добиться эта глупышка было непонятно, но одно Стефан знал точно: если бы не стекло, которое сдерживало язычки пламени, пожирающих фитиль, муха определённо сразу же подпалила свои прозрачные крылышки и больше никогда не смогла бы взлететь, а уж тем более выбраться наружу к своей семье и сородичам. «Упрямое глупое насекомое» — размышлял парень, неотрывно следя за мушкой. — «Путь на свободу находится в другом месте. Этими бессмысленными толчками ты только тратишь силы и намного скорее приближаешься к своей трагичной кончине». Ещё раз задумавшись, он резво помотал головой, будто бы отгоняя проникшие в голову мысли. «Ну надо же, Стефан, ты помимо того, что сам с собой разговаривать начал, так ещё и с мухой!». И в очередной раз молодой человек отмахнулся от собственных дум. «Чёрт возьми! Как много у меня в жизни появилось насекомых, с которыми приходится болтать...». Продолжая наблюдать за кружащейся вокруг люстры мушки, Стеф неожиданно почувствовал нестерпимую резь в области груди, словно кто-то невидимый и беспощадный подкрался со спины и полоснул по сердцу острым кинжалом. — Твою... мать... — глухо зарычал он, и схватившись за грудь, согнулся пополам от жуткого разрывающего грудную клетку дискомфорта. Эта боль, будто взаправду распирала ему грудь, медленно спускаясь в живот, вызывала тошноту; она неприятно щекотала стенки рёбер и вынуждали чуть ли не на потолок лезть от столь невыносимого ощущения; и она очень быстро прекратилась. — Какого... — Эй, приятель, — прозвучал откуда со стороны бархатистый голос Карла Гейзенберга, подействовав на него, к удивлению, как лечебный бальзам. — Глянь-ка сюда! Четвёртый лорд деревни стоял подле раскрытого настежь серванта и держал в руках жуткую фарфоровую куклу. Видок у него был довольно забавный, будто первый раз лицезреет этакую девчачью игрушку. — Какая же стрёмная куколка, а? — он, вертя её из стороны в сторону, с неким интересом разглядывал каждую раскрашенную деталь фарфора. — Чтоб меня! Коллекционировать таких уродливых кукол просто... ебануто. — Сказал человек... выкапывающий на кладбищах трупы для своих солдатиков, — шутка хоть и была произнесена в нужной юморной манере, но далась парню тяжеловато. После окончания внезапной грудной боли даже дышать какое-то мгновение было проблематично. — Это ты к чему? — К тому, что твоё "увлечение", "хобби"... не знаю, занятие? Ничем не лучше – такое же странное. — Что ты несёшь? — владыка немного всплыл. — Это совсем другое! И ни в какие сравнение с подобными играми в "дочки-матери" не идёт. «Ну-ну» – усмехнулся про себя Стеф. — Сам же Гейзенберг всё так же рассматривал жуткое украшение не менее жуткого интерьера. — "Стефа-а-ан, посмотри на меня-я-я!", — из его уст внезапно раздался очень писклявый, практически детский лепет. И от такой неожиданности молодой человек мгновенно вернул своё внимание, которое он до этого снова перевёл на муху, к четвёртому владыки деревни. Тот, управляя куклой словно ребёнок, махал ему её фарфоровой едва сгибающейся ручкой. — “Приве-е-ети-и-ик!” Игривая интонация и нарочно выдавленный из себя девичий голосок лорда были настолько забавными, настолько неподходящие его образу сорокалетнего неухоженного сурового дядьки, что Стеф готов был громко расхохотаться. Однако, уподобляться ребяческому поведение Гейзенберга он как-то не желал. — “Я Донна! Я чокнутая кукольница!” – продолжать пародировать, делая тон до невозможности высоким, хозяйку особняка Карл, попутно двигая ручками и ножками фарфоровую фигурку в виде маленькой девочки. — “Мне почти тридцатник, а я играю в до жопы стрёмные куколки, ля-ля-ля-ля”. И пусть его пародия слишком сильно отличалась от оригинала (молодому человеку доводилось встречать Леди Беневьенто и общаться с ней, вследствие чего может сделать вывод о её истинной манере речи, тоне голоса и поведения в целом), но кривлялся он, надо признать, очень смешно, отчего сдерживать смех становилось гораздо труднее. — “Я та-а-ак рада, что Матерь Миранда приняла меня в семью и сделала одной из владычиц деревни! Но я всё равно не выйду из своего особняка и буду сидеть в четырёх стенах, играя со своей уродливой куколкой!” — а после седой мужчина захихикал так, как никогда не смеялся прежде – пискляво и по безумному, чем вызвал у Стефа уже иную реакцию. Получались настолько жутко, что желание разразиться хохотом мгновенно спало. Актёрской игре Карла Гейзенберга можно было и впрямь позавидовать, однако она, как и любая затянувшаяся издевательская шутка, уже заходила изрядно далеко. Только вот лорда это не останавливало. Хотел он было продолжить свои коротающие время забаву, как в одночасье, абсолютно неожиданно, с гулким скрипом отворилась в соседнюю комнату дверь. Натужное эхо, что разнеслось по гостиной, перебив шум шагов, было таким громким, словно это старинное здание намеревалось обрушиться в любой момент, и таким внезапным, из-за чего владыка деревни чуть ли не выронил фарфоровую жуткую куколку из рук. Благо, успел вовремя поймать. — Это… Мисс Мадалина, — произнёс хрипловатый, тихий женский голос откуда-то со стороны раскрытого проёма. — Она не любит, когда с ней играют гости. — А, привет, Донна, — лёгкий испуг лорда как рукой сняло. — Милая куколка. Карл, ещё разок покрутив в руках игрушку Леди Беневьенто, аккуратно поставил её на место – в старенький сервант со стеклянными дверцами, которые, на огромное удивление, с особым трепетом прикрыл. А далее засунул руку в карман, как обычно это и делал, присвистнул, будто бы не при делах, и подошёл к обеденному столу, за коем удобно устроился Стефан. — Вот дерьмо, — шёпотом бросил он, подсев к молодому человеку. — Она постоянно так делает. Тот лишь непонимающе вскинул брови. — Появляется хер пойми откуда в самый неожиданный и неподходящий момент. Пугающая до усрачки... Вдруг позади девушки послышалось сдавленное, мерзкое хихиканье, словно некто с трудом сдерживает дикий душераздирающий хохот, стремясь остаться незамеченным. А в следующую секунду, переставая прятаться за ногами владельцы, в гостиную вбегает самая жуткая и некрасивая из имеющихся кукол в особняке – Мисс Энджи. — Я та-а-а-к рада, что вы пришли ко мне! — остановившись близ сидящих за столом мужчин, ожившая куколка радостно похлопала в свои деревянные ладошки. — Семья же должна навещать друг друга, да? А мы семья! — Какое счастье... — продолжил тихо бурчать себе под нос Гейзенберг. — Ну, да... по-видимому, семья, — и хоть Стефан отвечал кукле, его взгляд был прикован к замеревшей в дверном проёме Донне. Девушка, как и в прошлый раз, облачена с головы до ног в чёрное платье с однотонным платком, полностью закрывающим лицо, а её поза так и кричала о том, что хозяйка дома не очень настроена самолично разговаривать со своими гостями: она стояла, будто солдат в строю, держа спину ровно и голову прямо; она сжимала руки в замке на уровне пояса и практически не двигалась, словно чувствовала себя чересчур неуверенно. Девушка казалась молодому человеку такой загадочной и необычной, что он попросту не мог не заинтересоваться ею – была в этой скорбной, милой и меланхоличной младшей владычицы своя особая загадка, которую сильно желалось раскрыть. — Семья-семья! — ещё раз повторила Энджи, подтверждая его и свои слова. — Только вы, почему-то, об этом забываете! — и слишком быстро на смену восторга пришла какая-то детская обида. Ожившая кукла недовольно топнула каблучком, а потом, отодвинув стул, что стоял впритык к столу прямо напротив Стефа, запрыгнула на седалище и постучала пальчиками, буквально похожих на веточки, по столешнице. — Да как о таком можно забыть? — сыронизировал Карл. — Не поверишь, но постоянно держу это в голове! И если Стефан, завидев как уселась на другой стороне от него говорящая большая игрушка, испуганно вытянулся, то владыка деревни, вытянув перед собой одну ногу, вальяжно развалился на стуле, принимая свой обычный пренебрежительный, скучающий вид. — Врунишка! — злобно бросила она. — Ты никогда меня не навещаешь! И не играешь со мной... Седой мужчина цокнул языком. И пусть за его тёмными очками не было видно глаз, Стеф почему-то был полностью уверен, что он их закатил. Причём сильно. — Понимаешь Донна, — начал лорд, жестикулируя одной рукой, будто бы его это успокаивало. — Я занят. Почти что всегда. Дел ну о-о-очень много, — Карл даже не старался изображать виноватую интонацию, вещал так же скучающе и слегка раздражённо, как вёл себя, что прямо намекало на его истинное отношение к своим лжеродственничкам. — Да даже сейчас! Мы пришли на твою территорию за... — Дела, дела, дела! — пискляво передразнивающим тоном забрюзжала кукла. — Вечно ты обращаешься ко мне за какими-то глупыми делами, как будто мне хочется с ними возиться... о! — её внезапное хихиканье, возникшее после недовольных претензий почти мгновенно, заставило парня вздрогнуть. — Кстати-и-и... А когда жуткая Энджи перевала на него взор, напрягся как натянутая струна. — Ты закончил с ним? Он всё вспомнил? Это был точно он? Лорд Гейзенберг, улыбнувшись, медленно кивнул ей, вследствие чего кукла тут же задорно рассмеялась. — Помогать тебе в этом было забавно! — Ага, а мне-то как принимать в этом участие... особенно наблюдать за его действиями с стороны. «Боги, только не надо начинать общаться так, будто меня здесь нет». — Я безмерно благодарен вам обоим за то, что не оставили меня... в беде и помогли во всём разобраться, — вновь метнув взгляд с лорда и куклы на представительницу дома Беневьенто, парень заметил, что последняя куда-то исчезла. И прежде чем продолжить, он сглотнул. — Но... — Да-да-да, — резко перебил его Лорд Гейзенберг, махнув рукой. — Всегда пожалуйста, приятель. Должен будешь. «Какой же ты мудак, выпендрёжник херов» — Стеф стиснул зубы. «К чему этот цирк?». — Я не... Не успел молодой человек продолжить, как, вернув внимание на Гейзенберга и Энджи, резко дёрнулся и едва не прикусил язык. Леди Беневьенто каким-то магическим образом оказалась возле стола. — Матерь готовит церемонию для него? — чуть ли не прошептала она своим хриплым голоском. — Ага. Я же говорил тебе, что она сука лживая и собирается грохнуть местного бедолагу. Донна не ответила. Спокойно села за стол, напротив Карла Гейзенберга, скромно положила руки на колени и уставилась на него сквозь свою чёрную ткань, скрывающую довольно красивое лицо. — Твоя помощь, к слову, была очень неоценима, сестрица, — как-то неловко улыбнулся владыка и, чуть наклонив голову, коснулся края шляпы. — Спасибо. Обращался и смотрел он на куклу Энджи, а не на хозяйку, что немного смутило и ввело в ступор молодого человека. Та, в свою очередь, только тихо хихикнула. — Да, правда, Донна, спасибо тебе, — Стефан от Карла отставать не стал – тоже поблагодарил кукольницу, но уже глядя непосредственно в её сторону. «Хотя понервничал я тогда знатно...». — Но у меня вопрос... — Какой? Какой? — встряла любопытная Энджи. — Если с Гейзенбергом всё понятно – ему постоянно нужна выгода, — на последних словах кукла вновь, не сдержавшись, как-то издевательски прыснула. Стеф не стал обращать на это особое внимание. — То, что насчёт вас? Вы, рискуя своим положением и доверием Миранды, пошли на уступки Гейзенберга и посодействовали в деле, за которое можете быть наказаны. Почему? Ожившая кукла хмыкнула, словно точно не зная что и сказать, но в итоге после неких непродолжительных размышлений, всё же на что-то решилась, заговорила: — Потому что весело, — смешки жуткой куклы стали действовать на нервы. — И ты мне понравился! Ты хорошенький и добрый. Таких мало... почти все люди злые и противные. Её деревянная страшненькая мордашка скривилась довольно по-человечески, отчего стало ещё более жутким. — Забавно, — напомнив о себе, едко усмехнулся Карл Гейзенберг. — Очень забавно слышать это от тебя. В ответ кукла растеряно захлопала своими крупными стеклянными глазами, на что лорд деревни тут же пояснил: — Ты прекрасно зная какую лютую херню творит наша главная сучара, как и остальные, продолжаешь её боготворить. Это ли не смешно после столь громких слов? — ... Матерь одарила нас слишком многим, — наконец, заговорила смиренно молчавшая Донна Беневьенто. Хоть её слова и прозвучали резко и немного жёстко, что удивительно, но молодой человек был рад услышать именно её. Голос у девушки, несмотря на лёгкую хрипотцу, был вполне приятным. А на фоне взвизгливой куклы – особенно. — Она... не плохой человек. — Ну-ну. Конечно, конечно. А я – немецкий физик-теоретик и создателей квантовой механики. Ты нам-то не гони! Украдкой глянув на владыку деревни, парень заметил, как его пальцы от нарастающего гнева сжимаются в крепкий кулак. Гейзенберг это тоже подметил, вследствие чего, дабы отвлечься, стащил из конфетницы шоколадное угощение, завёрнутое в блестящую обёртку. — Миранда – тварь, которая отняла у нас жизнь, и не нихерашеньки нам не подарила, куколка, — он, громко шурша, развернул изъятую из посуды, стоящей по центру обеденного стола, конфету от блестящего фантика, а затем закинул в рот, набив левую щёку, словно хомяк. — Мы – лишь плоды её неудачных экспериментов, от которых она мгновенно избавиться, когда получит то, что так жаждет получить уже очень и очень долгие годы. И мы... — его чавканье, переполненное редкостным наслаждением, было очень комичным. — Мы об этом уже говорили. Только вы, почему-то, и слышать ничего не желаете! На пару с гигантская сукой и водяным дебилом. Вашу ж мать, я один в этой херовой деревне ещё не тронулся умом, а?! Интонация Карла с каждым его словом повышалась, а голос из насмешливого и приветливого превращался в разгневанный и громкий, отчего складывалось впечатление, что лорд сейчас сорвётся на громогласный крик. Однако Донна оставалась спокойной – покорно молчала, внимательно слушая братца, продолжала держать спину ровно и практически не двигалась. По крайней мере до того момента, как Гейзенберг окончательно не вспылил и не ударил кулаком по столешнице. Тогда-то от неожиданности дёрнулись все. Даже Энджи. — Эй-эй, — попытался успокоить взбесившегося лорда Стефан, крепко взявшись за его локоть. — Спокойнее! Спокойнее… Мы же в гостях, помнишь? Но седой мужчина ничего не ответил. Попросту был не в состоянии. От такого бесстрашного и опрометчивого поступка молодого человека, что, неумышленно, всё сильнее и сильнее сжимал пальцы на руке лорда, словно намеревался раздробить ему сустав, его лицо исказила гримаса удивления, смешанного с малюсеньким опасением. Стеф же взирал на своего соратника с неимоверным спокойствием, как будто совершенно не замечал за собой, насколько крепко держится за чужую руку. — Вот именно-о! — негодующе воскликнула Энджи, встав на своё сиденье маленькими туфельками. — Так веди же себя соответствующе, вредный злой старикашка! То, как кукла упёрла тоненькие ручонки в бока и недовольно нахмурилась выглядело по-своему мило. Однако отторжение и страх она всё ещё побуждала. — Действительно. Чего это я? — в отличие от парня, который умудрялся бросать взгляды во всех троих присутствующих поочерёдно, Лорд Гейзенберг неотрывно глазел лишь на него, прямо в серые, почти бесцветные, очи. И постепенно, когда от нового его слова хватка Стефа усиливалась, владыка выше тянул уголки губ, превращая своё шрамированное лицо в жуткую, злобно усмехающуюся маску, отчего первому стало не по себе. — Мало того, что вспылил, будучи приглашённым под чужую крышу, так ещё и позволил себе такое поведение в обществе дам! Тц-тц-тц, — несколько раз процокал языком он. — Нехорошо. Примите искренние извинения! Искренности в них, разумеется, не было от слова совсем. Но сам факт того, что Карл пошёл на уступки и не стал затевать новую ссору, послав каждого далеко и надолго, как умел, немного ввели молодого человека в лёгкий ступор. — Тебя это тоже касается, приятель, — дёрнув локтем, тут же отметил он. — Хорош злиться и пытаться своими прочными тисками размозжить мне кости! Я, в конце концов, не молод. Хоть и могу отвесить приличного такого леща не хуже мальчишки. Его белые зубы блеснули в широкой улыбке как молнии, что мигом вытащило Стефана из оцепенения и быстро привело в порядок. Осознав, что, вероятно, своими мощными пальцами оставил на грубой коже Карла Гейзенберга отчётливые покрасневшие следы, превратившиеся впоследствии в здоровенные синяки, он сразу же ослабевает хватку и, будто ужаленный, отдёргивает руку. Конечно, молодой человек не желал навредить лорду деревни (по крайне мере, не сейчас, не в данный момент) каким-либо образом, и уж тем более не жаждал устраивать конфликт, встревать в потасовку и затевать драку – совсем нет. Просто не сумел отдать отчёт собственным действием, заметив как сжимает его локоть слишком поздно. Возникло такое стойкое ощущение, что мышцами в тот момент управлял кто-то иной – некто, кому чертовски сильно хотелось… насилия. И мозг в этом не был причастен. — Ты давай это… тоже расслабься, дружок. Без всякий рукоприкладств. Мы ещё не так хорошо знакомы! — хохотнул он, разделив свой внезапно вернувшийся задор вместе с жуткой Энджи, которая, всё никак не угомонившись, из раза в раз заливалась детским хихиканьем. — На лучше, пожуй конфетку. Шоколад и впрямь помогает успокоиться. А ещё настроение поднимает. Точно тебе говорю. И в следующую секунду, стащив из стеклянной вазочки со сладостями большую круглой формы конфетку, сунул её в ладонь Стефана. Есть нечто подобное и сладкое ему, честно говоря, как-то совсем не хотелось. Даже несмотря на то, что за сегодняшний день в рот себе из съедобного ещё ничего не запихивал. Так что аппетита как такого не было; и запах скромненького угощения, когда он неспешно избавился от блестящей обёртки, его, к сожалению, не вызвал. Да и какую-либо реакцию, в принципе, тоже, что показалось ему удивительным и странным. Однако, в удовольствии попробовать её он не отказался, посему, положив сладость на язык, принялся энергично разжёвывать шоколад, таявший во рту так интенсивно, как если бы находился под палящим солнцем целый день. И по идеи столь стремительное заполнение рецепторов изобилием сахара и прочих добавок, провоцирующих мозговые импульсы хотеть ещё и в больших порциях, должно было раскрыть огромную гамму вкусов, из-за которых парень получил бы невероятное удовольствие, но странности всё никак не кончались – вкуса Стефан попросту не почувствовал. Во всяком случае, не такого выраженного, как чувствовал всегда, когда угощался какими-нибудь конфетами или прочими сладостями. С трудом проглотив слюну, пропитанную молочным шоколадом, а также разжевав карамель, хрустя сахаром на зубах, молодой человек ощутил неприятное послевкусие. «Боги… ну и мерзость. Что за конфета такая?». — Нихера ты морду скривил, — с неподдельным изумлением подметил Карл. — Когда так зажраться успел? Слова Гейзенберга были подмечены настолько хорошо, как не были никогда прежде. Стеф взаправду изобразил на физиономии полнейшее отвращение, отчего искорёжилось оно порядком неприятно. И больше всего он жаждал выплюнуть остатки конфеты вместе со слюнями, что продолжали хранить в себе растёкшиеся по полости рта сахар, однако, держался изо всех, дабы не расстроить и не оскорбить хозяйку дома, чьим угощением они, на пару с Карлом, довольствовались. Хотя, казалось бы, что в этом такого? Почему это вообще должно было оскорбить Донну, не всё ли ей равно? Вряд ли она готовила их сама, посему могла бы отнестись к этому, как норме, но… всё бы ничего, ежели бы Стеф не ощущал на себе пристальный взгляд её красивых тёмно-карих глаз… или глаза. Несомненно, за чёрной плотной тканью этого не было видно, да и по ровно держащейся голове, которая была направлена в сторону седого мужчины, нельзя было точно сказать, что Леди Беневьенто смотрела именно на него, однако… это стойкое чувство, давящее и угнетающее, не давало покоя и вынуждало терпеть неприятный вкус, вызванный поданной конфетой. Меньше всего на этом свете ему хотелось обидеть столь скромную и приятную (хоть и изрядно странную) девушку, а уж тем более доставить ей какие-либо неудобства. — Да нет, всё нормально, — перестав смаковать и разбирать вкус непонравившегося ему угощения, отмахнулся он. — Просто… необычно. Я такие конфеты ни разу не пробовал. — … они итальянские, — сквозь чёрный платок прозвучал тихий хрип. — Герцог привёз? Вопрос владыки мгновенно получил подтверждение в виде сдержанного, едва заметного кивка. Каждый раз, когда выпадал честь встретить Донну Беневьенто или пообщаться с ней, Стеф неоднократно подмечал какой флегматичной и одновременно, бесспорно, меланхоличной она была: отрешённая, скромная, по виду мрачная, довольно статная, необщительная и, скорее всего, очень неуверенная в себе девушка выглядела, как самая настоящая загадка, привлекая к себе этим, словно редкий тёмный цветок, растущий на поле посреди ярких и пёстрых растений. И, невзирая на некий страх – боязливость общения, она старалась принимать хоть какое-то участие в диалоге. Даже с учётом того, что давалось ей это с большим трудом. — Бернадетт любила их, — следом за кивком произнесла кукольница. И слова её сорвались с губ так, что Стеф подумал, якобы она с минуты на минуты разревётся горькими слезами. — И… папа всегда старался привозить их нам. «Бернадетт…». — при упоминании этого имени молодого человека словно прошило разрядом электрического тока, спровоцировав череду чётких воспоминаний, взятых из прочитанных ранее заметок и услышанных из уст знающих: «Пациент 177: Бернадетт Б. Параметры: 21, жен., безработная. Ничем не болела. Итог: смерть». «Ох, что только не пришлось пережить бедному дитя... и смерть Бернадетт». — «… и смерть». По какой-то непонятной причине Стеф почувствовал горечь во рту, а также очередной дискомфорт в области грудной клетки, который медленно опускался в подложечную. Но кроме того, чтобы схватиться за живот рукой, он этому особого значения не придал. — Бернадетт, — чуть согнувшись от резкой боли, низким голосом повторил парень. — Я… — далее из груди вырвался тяжёлый вздох. — Я уже слышал это имя. Бернадетт Б. Слова парня заставили Донну вновь умолкнуть и практически намертво замереть; Гейзенберг тоже резко затих, словно он прекрасно знал о ком идёт о чём идёт речь или, по крайней мере, догадывался. Лишь вечно неугомонная, любопытная Энджи никак не унималась и не переставала болтать. — Откуда?! — изумлённо, но, между тем, как-то злобно воскликнула она. — Где?! Скажи! Скажи! Стеф украдкой глянул на Карла, что, сложив руки на груди и скривив губы, отрешённо глазел в потолок, делая вид, что не является частью разговора, и трогать его не нужно. Но Стефану необходима была поддержка, особенно знающего человека, посему первым делом он глянул именно не него. Только вот, по всей видимости, зря. Придётся выкручиваться самому. — Из... заметок Миранды, — ответил парень, переведя взгляд с Карла на Донну. Он не был до конца уверен, стоит ли той знать обо всём происходящем, но раз уж Гейзенберг посвятил её в план по возвращению его памяти, то не исключено, что первый преисполнен к ней каким-никаким, но доверием. — Ещё там было что-то про Альсину... некие результаты некого эксперимента. Когда Стеф, не получив никакой реакции, никаких возражений или наоборот подтверждений, вообще ничего, тоже замолчал, в гостиной воцарилась до боли неловкая тишина. Молодой человек глубоко вздохнул, готовясь пояснить свои слова, дополнить их, но не успел. Лорд Гейзенберг, нервно откашлявшись, грубо схватил его за локоть и рывком поднял на ноги, после чего, сам внезапно вскочив, жёстко процедил сквозь зубы: — Чего-то мы засиделись, — суровый взор его золотых глаз, скрытых за тёмными круглыми очками, будто коршун, намертво вцепился в парня. — Ты прости нас, Донна, что вот так – без приглашения – заявились на твою территорию, а теперь резко и бестактно, пренебрегая твоим гостеприимством, даём заднюю и тихонечко сваливаем, но... — резко вытащив Стефана изо стола и потянув к выходу, Карл попутно взглянул на воображаемые часы, которые якобы держались на его запястье. — Время не ждёт. Нужно отвести сыночка к мамочке. Ему уже пора на боковую. От столь сумбурных и резких действий мужчины Стефан остро почувствовал приближающуюся к горлу тошноту, сильные позывы к рвоте, а также головокружение и жуткую боль в грудной области, что от каждого шага только усиливалась. Он слегка отпрянул от лорда, дёрнулся, вырываясь из этой крепкой хватки, испугавшись, что его вырвет прямо здесь, в чужом доме, на глазах у хозяйки. Однако Гейзенберг был слишком настойчив, и как-то необычайно силён. — Обязательно подумай над моими словами, — прежде чем выйти за дверь, ведущую из гостиной в холл, кинул он кукольнице, продолжая тащить за собой молодого человека, что противился ему как осёл. — Ведь ЭТО, — далее владыка указал на него пальцем. — И всё сказанное ранее — яркое их подтверждение. Просто пораскинь мозгами, лады? Мы же оба знаем, что ты не так глупа, как этот имбецил Моро и сука Димитреску. Поэтому жду от тебя правильного решения. Если что, знаешь, где меня найти и как со мной связаться, куколка. Покеда. И после, почтительно дотронувшись мозолистыми пальцами до шляпы, первым делом вытолкнул парня за дверь, пропустив вперёд себя, дабы быть уверенным, что тот в случае чего не останется здесь, а затем и сам вышел следом. С их уходом особняк вновь опустел и помрачнел, а в гостиной Леди Беневьенто, как и всегда, осталась наедине с своими пугающими куклами, сидя молча за столом и обдумывая слова, предложение единственного братца, хоть и изредка, но навещающего её – Карла Гейзенберга.***
Снаружи поднялся сильный, мёрзлый ветер; такой мощный и шуршащий, словно чья-то несдержанная жалоба, высказанная прямо в лицо неприязненному оппоненту. Сладкий запах цветов доносился по округе, и казалось, фиалки различных окрасов (от белого до лилового) благоухали сильней под знойным дыханием сильного дуновения, отчего голова кружилась так, будто усадили на карусель и катали второй час кряду. Стефан с трудом держался на ногах. Покинув стены особняка и выйдя на улицу, он думал, что свежий прохладный воздух, наступающей ночи, приведёт мутнеющее сознание в порядок, расставит чувства и ощущения по местам, отогнав тем самым нестерпимую тошноту, что комом горькой рвоты пыталась вырваться из глотки, однако, к его огромному сожалению, запахи дурманов, а также во всю цветущих приятно пахучих, но изрядно резких растений лишь усугубили и без того незавидное положение. Самочувствие парня заметно ухудшилось. Конечно, вида того, что он сейчас грохнется наземь и проблюётся, аки заядлый пьяница, явно перебравший со спиртным, Стеф старался не подавать – Лорду Гейзенберг незачем переживать понапрасну, – однако это было намного выше него. Стеф старался держаться изо всех сил. Посему, схватившись руками, дабы опереться, о каменную перегородку, отделяющую веранду от дворика, он тут же принялся переводить дух, пока владыка деревни решил перекурить. — А ловко ты это, конечно, придумал! — неожиданно подойдя к молодому человеку заявил Карл, после чего одобряюще хлопнул его по плечу, но с той неловкостью, с какой это делает отец своему сыну. — Я даже сначала и не понял... молодец! Удар лорда хоть и не был слишком сильным, однако, этого сполна хватило, чтобы Стефан пошатнулся и не едва не повалился на холодное жёсткое покрытие. Благо, сумел кое-как удержаться на ногах. «Боги, что со мной происходит? Грудь будто разрывает...». — “Записки Миранды”, ха! — продолжил он воодушевлённым голос. — Великолепно сработано, просто гениально! Только вот… не припоминаю, чтобы посвящал тебя в этот план... — грубая бородка с проглядывающимися в ней седыми волосками зашуршала под его ладонью. — А впрочем, хер с ним. Сыграл ты отменно. Твоё дополнение вписалось как надо, словно доктор прописал! Надеюсь, что куколка хотя бы эту информацию примет к сведению – ты-то ей приглянулся побольше, чем я. А это, между прочим, может, сыграть на руку нашей операции. Удивишься, конечно, но я по-прежнему верю в то, что мы с тобой ни одни, и на худой конец найдётся кто-нибудь ещё, кто встанет против суки Миранды, осознав, что её правление и наше “положение” – кучи навозной не стоят. В ответ Стефан, прикрыв глаза, шумно выдохнул и налег на бортик, словно собирался перелететь через него, угодив тем самым прямо в цветочные кусты. Мир вокруг вращался всё сильнее и сильнее. — Какой… е-ещё план? — насилу сумел прохрипеть молодой человек. С каждой секундой его ноги казались более ватными, а тело стремительно обмякало и становилось неуправляемым. — Как это “какой”? — недоумение владыки деревни было очень искренним. — Или… всё же я тебе об этом не рассказывал? Вот сука, из-за того, что я по ночам херово спать начал в голове сплошная солянка… короче, хочется мне Донну на истинную сторону переманить – на нашу. Она девушка наивная… и милая, — слегка склонив голову, словно смутился, выдал Гейзенберг. — Пусть и тронутая слегонца. Хотя кого я, блять, обманываю? С головой она, как и все в этой грёбанной деревне, не дружит совершенно! Но с ней, в отличие от тех двух дегенератов, куда проще. Не знаю почему, но Донна не сильно привязана к Матери. Я, кстати, если ты ещё не понял, тоже. — немного повременив с продолжением, Карл сделал глубокую затяжку новой сигары. Её дым окутывал обросший волевой подбородок сизым туманом, а яркий огонек тускло освещал в уже загустелых сумерках напряженную от раздумий физиономию. — Да и ты от нас далеко не ушёл. А знаешь почему? В этот раз Стеф уже не сумел отыскать в себе силы ответить. Складывалось чувство, будто стоит ему только открыть рот, как вся желчь вырвется наружу, пройдя длинный и болезненный путь из желудка прямиком в глотку, оставив после себя неприятное жжение. Извергать содержимое желудка (по крайне мере, того, что там было) не хотелось вообще. Но это, по всей видимости, зависело не от него. Парню на мгновение даже показалось, что рвоту требует сам паразит, ибо то, что ранее попало в организм – уже ЕГО организм – того отнюдь не устраивало – оно доставляло ему явный дискомфорт. Посему ему было необходимо в срочном порядке раздраконить пищевод и освободить желудок от нежеланного угощения. Стефан как-то подмечал, что ему и самому становилось трудно контролировать своё тело и поддерживать в норме организм, а теперь, с недавних пор, внутри него начало вертеться нечто… (а может, некто?) иное, что пыталось сопротивляться желанием хозяина и напротив заставляло его испытывать то, чего абсолютно не хотелось. Казалось, словно Каду, чем дольше жил и чем сильнее адоптировался в теле носителя, начинал брать над ним полный контроль, подстраивая того под себя и делая пригодным, комфортным и покорным. — … да потому что мы всё помним! — раздался эхом, как если бы они находились в большом и пустом замкнутом пространстве, голос Карла. — Благодаря чему можем противиться функциям паразита. Эта херня сильно влияет на когнитивные способности, снижая одни и повышая другие… Очередное произнесённое слово мужчины становилось приглушенным, отчего звучало нечётко, смазано, оно будто бы отражалось от него, после чего терялось где-то во дворе, не доходя до парня. Он чувствовал себя так, словно пребывал в глубоком, до боли осязаем сне, где каждое ощущение явственно отдавалось по всему телу. Ко всему прочему, внезапно запершило в горле. Тогда Стеф начал сильно кашлять; и этот кашель буквально разрывал его изнутри, из-за складывалось впечатление, что он выплюнет на плиточную гладь веранды собственные легкие. По горлу прокатилась волна маленьких колючих ударов. Одной рукой молодой человек схватился за шею, всё никак не переставая кашлять, а второй – прикрыл рот, дабы чуть заглушить шум и не пускать слюны, которые всё равно разлетались по сторонам, просачиваясь через отверстия в ладони, попутно окропляя её изобилием жидкость. И было её так много, что, на минуту подавив резкий приступ, Стефан отстранил руку от губ и, сквозь мутную пелену, застелившую глаза, взглянул свои необычайно липкие пальцы. По всей ладони растекалась тёмная кровь, медленно капая на пол. — Что за… Стеф не на шутку перепугался. Пытаясь стряхнуть её и избавиться от вязкого ощущения, он судорожно затряс кистью, отчего ещё больше закашлял, вызвал головокружение и даже приступ удушья. И в тот момент, лишившись всяких чувств, контуры в этом густом сумраке стали размываться, реальность переставала четко осознаваться, а тело окончательно сникло, вынудив его рухнуть замертво. Последнее, перед тем как отключиться, что слышал парень – громкое и по-настоящему взволнованное «Э-э-э-э!» Карла Гейзенберга.