Живой запах

Я стоял перед празднично украшенной витриной бутика Clive Christian NY, не в силах отвести взгляд от драгоценного флакона в открытом футляре. Королевский флакон на королевском красном бархате сиял и переливался. — Невероятно, — прошептал я самому себе. — Мне казалось, что я совсем позабыл этот аромат, но сейчас я будто чувствую его сквозь стекло! Imperial Majesty Perfume, кто бы мог подумать, что невероятный флакон с пробкой имитирующий диадему королевы Елизаветы и угрожающей надписью «Ограниченная серия», попадется мне именно здесь и сейчас, именно среди предпраздничной суеты, на тротуаре перед витриной дорогого парфюмерного бутика, через почти двадцать лет после любви? Да, прошло немало времени с того финального дня нашего сериала. Вспоминал ли я? Конечно, почему нет. Почему вспоминал? На этот вопрос у меня было два ответа. Один — очевидный, заготовленный для многочисленных интервью, правда, в конечном счете, эти интервью случались все реже и реже, а отвечать на этот самый вопрос мне порядком поднадоело. И все-таки, вспоминал я наш сериал потому что, он был для меня первым. Во всех смыслах этого слова, — первым. Первой и самой крутой и опасной ступенькой к славе, узнаваемости, ответственности, востребованности. Понятное дело, что одно влекло за собой другое, так сказать, побочный эффект популярности любой медийной личности, но разве найдется в этом мире актер, добровольно отказавшийся от всей этой мишуры? Хотя, о чем я, конечно, найдется. Именно поэтому второй ответ на вопрос вспоминал ли я наш сериал, я держал всегда у самого сердца. И только изредка, ненадолго, разрешал себе… Телефонные разговоры, встречи в небольших ресторанчиках, совместное участие в различных интервью, фотосетах… Я хотел большего, не скрою. А вот чего хотел тот, который однажды, смеясь, купил коллекционный аромат, заявив, что в следующем кадре на его партнере не должно быть ничего, кроме капли парфюма «ну, ладно тебе, давай поиграем в Мэрилин!», его желаний не знал никто. Может быть, он и сам не всегда мог разобраться в своих желаниях, во всяком случае, он редко распространялся о них. Канун Нового года в Нью-Йорке — это финишная прямая рождественских праздников. Своеобразный рубеж, итог старого года, — дождаться полуночи, которую отбивают старинные часы на камине, и вздохнув, войти в новый, молодой и, пока еще многообещающий, год. Скорее всего, в этот вечер я и не вспомнил бы о нашем сериале, если бы не замедлил шаг ровнехонько перед витриной бутика, обходя компанию пересмеивающихся тинейджеров. Так получилось, поздно было оправдываться и колебаться. Я толкнул стеклянную дверь магазинчика. — О, — округлил глаза и почтительно склонил голову молодой продавец-консультант. — Вам повезло, этот аромат остался в единственном экземпляре. Точнее, он и был нами заказан единственным. Так сказать, раритет! Он ловко натянул белые нитяные перчатки и аккуратно вынул флакон духов из бархатного гнездышка. — Вы знаете, — заговорщицки подмигнул мне. — Это такой особенный аромат. Его непременно нужно почувствовать на коже, только на самом теле эти духи начинают жить. — Да, — кивнул я. — Я это прекрасно помню. Купил ли я этот волшебный запах воспоминаний? Конечно, почему нет. Зачем я купил его? Должен же я сделать себе подарок на Новый год. На Рождество не получилось, да и времени не было, — репетиции, спектакль, подкасты, еще раз спектакли. Я упивался своей востребованностью, тем, что я снова выступаю, да еще и в одном из самых любимых проектов! Когда так много работаешь, вроде бы некогда предаваться воспоминаниям, ведь ты постоянно с кем-то, среди кого-то. А сейчас, под самый что ни на есть конец года, в паузе, особенно ярко проявляется то, что нормальные люди называют одиночеством, а сумасшедшие — неразделенной любовью. Дома было тихо. Из всех комнат у меня была обжита спальня, где я любил валяться на кровати, читая перед сном книжки под бубнящего новости диктора в плазме напротив. Упав в мягко пружинящий матрац, я покрутил в пальцах заветный флакон. В свете настольной лампы он переливался, действительно, напоминая настоящий королевский бриллиант. Вдоволь налюбовавшись, я аккуратно открутил плотно притертую пробку и вдохнул аромат. Горячая волна, упругая, резкая, вырвалась из флакона и на миг я будто бы потерял сознание, просто моргнув. А в следующий миг я понял, что нахожусь уже не в своей спальне, 19 В, Lexington Ave / 59th St, а в несколько ином месте. И не сказал бы, что оно было мне совершенно незнакомо. Напротив, если быть честным с самим собой, я частенько видел этот лофт. Последнее время — во сне. Лофт. В Питтсбурге. Настоящий. Это походило на сон, на наркотическое опьянение, на художественный фильм в сюрреалистическом дурмане, но я ничего не мог объяснить. Да какое там, к чертям собачьим, объяснение! Я глазам, собственным глазам не мог поверить, — а как тут поверишь, если обнаруживаешь свое реальное физическое тело, сидящим на чистейшем, без единой пылинки, полу, ровнехонько по центру лофта, который мог принадлежать единственному в мире Брайану Кинни. Этого не могло быть, но оно было. Я, Рэнди Харрисон, сидел на полу в лофте киношного Питтсбурга, «Фуллер, дом шесть, на углу улицы Тремонт», и чувствовал, как тихонько съезжаю с катушек. В голове пронеслась нечеткая мысль, что хорошо бы лофт хотя бы был пуст, но тут же я услышал звук льющейся воды в душе, а еще через минуту, воду закрутили и шлепанье босых ног добило меня окончательно. То есть, окончательно — это был за спиной насмешливый баритон. — О, Джастин, вернулся? Как снежок в Вермонте? Я зажмурился, бормоча под нос, что нет, так не бывает, это побочный эффект от парфюма, я же не пил, даже не курил, не употреблял, ни с кем не встречался, я просто пришел домой после спектакля, нужно сейчас открыть глаза и будет Нью-Йорк, вечер накануне Нового года и выходной день завтра… И я открыл глаза. — Джастин, ты чего там, жопой к полу примерз? Где бурные приветствия, овации, шампанское, в конце концов? У твоего партнера все получилось! Огромных усилий мне стоило медленно повернуть голову и посмотреть на того, кто произносил фразу за фразой, характерно растягивая гласные и ловко добавляя каплю сарказма в смысл сказанного. Тот уселся рядом со мной, на нижнюю ступеньку спальни. — Гейл? — пролепетал я, едва снова не брякаясь в обморок, словно юная тургеневская барышня. Почему еще и тургеневская, я же сто лет так не думал? — Почему?.. — Какой еще Гейл? — четко очерченные брови грозно сошлись у переносицы не менее четкого прямого носа, а ореховые глаза моментально потемнели. — Снова копался в моих закромах, не успел войти, если не досчитаюсь хоть щепотки, вытрахаю так, что неделю будешь сидеть полузадницей! — Харольд, — даже свой собственный голос я слышал, как бы со стороны. Но слова произносил я, определенно, что происходит, черт побери? — Что происходит, черт побери? — Хм, — протянул баритон, перелившийся из сарказма в задумчивость. — Какой-то ты не такой, что ли… И пахнешь больно сильно. — Ноздри раздулись, а глаза сузились. — И парфюм дорогущий. Ты где шлялся? Внезапно в моей многострадальной голове переклинило, и я нахально ответил: — Ну и шлялся! Ты сам, первый, свалил, а обещал, между прочим! — Запомни, Тейлор, — указующий перст уперся чуть ли не в мой нос. — Месть не для юных мальчиков, и вообще, тебе не идет. — Я не Тейлор! — в отчаянии воскликнул я, пропустив мимо ушей «юного». — Ты… Вы… меня с кем-то путаете, я не понимаю, как я здесь очутился, я не хотел, я должен вернуться обратно домой! — Тяжелый случай, — вздохнул, неХарольд, язык не поворачивался сказать, — Кинни. — Ты, того, поднимайся, и пойди, приляг, что ли. Я затряс головой так, что перед глазами замельтешили белые мушки. — Не хочу я приля… прило… ложиться, короче, я не хочу! Сегодня же Новый Год! — Ну так бы и сказал, а то выпендриваешься не по делу! — до жути похожий на Брайана Кинни, одобрительно кивнул, поднимаясь и на ходу разматывая полотенце с бедер. Сверкнула ослепительная задница, я машинально зажмурился. — Значит, сейчас в «Вавилон», потом выпьем еще в «Вуди», ну и сюда, наотмечаемся как следует! — Во-первых, — преодолевая чугунную усталость во всем теле, проговорил я. — Еще раз повторяю, меня зовут Рэнди Харрисон, и я попал в ваш лофт по какой-то нелепой случайности. А во-вторых, мне нужно вернуться к своей нормальной жизни, как можно скорее. — Конечно, конечно, — покивал хрен-как-воплотившийся Брайан Кинни. — Парочку шотов Ригал Чиваса и будешь совсем здоровенький! — А какое сегодня число? — очень вовремя спросил я. — И год тоже? Мистер охренительный Кинни, которого я смутно видел полускрытым створками дверей спальни, резво прыгал, стараясь попасть ногой в штанину брюк. Наверняка, очередные Армани, господи, откуда я это знаю? Попал, наконец, накинул рубашку и вышел из спальной зоны лофта. Подошел ко мне, взял за руку, я ощутил тепло его ладони, нет, он реально, живой и настоящий мужчина. — Подойди сюда, Джастин, — при звуке этого имени меня прошил неслабый такой электрический разряд. — Давай вместе посмотрим в окно, на благословенный Богом Питтсбург! — Много пафоса, — невольно поморщился я. — Как в кино. — И тем не менее, — он настойчиво тянул меня к окну. — Вечер, освещенные тротуары внизу, звезды на небе, легкий снежок, веселье и праздничная суета… Тридцать первое декабря. — Он сделал небольшую паузу и добил меня контрольным в голову. — Пока еще две тысячи первого.