Молекулярный дизайн

      — Так, ладно, мы сейчас это все решим.       В интонациях Норта уверенность, правда, гиперболизировалась. Но он сам для себя решил покончить с этим вопросом сегодня. Вокруг на столе лежали папки и недозаполненные таблицы, а к седой голове Генрих приляпал электроды. «Зачем терять время, когда есть такой хороший шанс последить за активностью?», пожал тот плечами на жаркий протест.       — Ну давай, с чего начнем?       Нимфа параллельно посматривала, чтобы работница индустрии красоты накладывала ей лак ровно, и от того выглядела особенно неприступно. И, определенно, они все втроем смущали несчастную мастерицу маникюра.       — Ну все магическое — это точно нет.       Норт без всякого сожаления отодвинул половину листков со стола как можно дальше.       — Точно?.. — поучительно спросил Генрих.       — Точно. Такую бездарность, как я, еще поискать надо. Даже доказывать тебе не хочу.       — Ты просто недостаточно много работаешь.       Норт взвыл и положил лоб на стол. Ну конечно, очевидно, что он недостаточно работает, он просто не старается. Вот если б он старался, тогда у него бы и гены магов появились. А если еще побольше постараться, вырастут ангельские крылья и нимб.       — Может, управление в сфере таможни или еще что? Твоя эмпатия там должна послужить хорошо.       Только представив перспективу, Норт застонал. Люди, люди, каждый день люди, а еще их надо будет читать…       — Отстань от ребенка, он же сказал «нет».       Последовавшую после этого чисто родительскую перепалку Норт предпочел не заметить.       — Ну тогда и весь математический профиль мы тоже убираем, — заключил Генрих и потянулся к той части стола, где они разложили информацию о колледжах с математической направленностью.       — Эй! — возмутился Норт. — Это еще почему?       — Хорошо, давай оставим.       Генрих отозвался совершенно спокойно и убрал руки от бумажек. «Подозрительно», — подумал Норт тут же.       — Информационные технологии? Математика в сфере магии? Хм, наверное, это про расчет новых заклинательных баз. Экономика, — Генрих забрал один из буклетов и с признанием ситуации приподнял бровь, — до восьмидесяти тысяч манн в месяц при наличии высшего образования в профиле. О, может, информационная безопасность?       — Ладно, убирай.       — Всё? — он по-мальчишески улыбался победе.       — Подчистую. — Однозначно ответил Норт.       Силы продолжать многопрофильность Норт в себе чувствовал. Но, когда узнал, что три последних года в школе по программе рассчитаны на шестьдесят процентов практических магических занятий к сорока классическим, однозначно понял: надо бежать. Не оглядываясь.       Долго и старательно обходил он этот разговор. Не за чем тревожить приемных родителей, да и до летних каникул еще два месяца. К тому же, моменты, в которые они пребывали в способном принять любую новость состоянии духа, выдавались редко и неожиданно. Конечно, можно попробовать вообще сказать, что он может делать все, что хочет, хлопнуть дверью и отправиться на все четыре стороны. Но такой вариант повергал в беспробудную тоску. Кажется, он реально от них зависим во всех планах. И в эмоциональном чуть ли не в первую очередь.       К тому же, никто не отменяет возможности, что Генрих скажет просто: «Стоять», и он застынет на пороге с щемящим пониманием, что произойдет дальше.       Все это дотянулось до того, что в один день доктор Роуэн, проводя исследование увеличения мозговой активности в зависимости от характера безопасности стимула, рявкул на всю лабораторию: «Хватит думать о какой-то фигне!» После этого Норт, которого застали с поличным, глубоко вздохнул и за ужином начал:       — Пап, хочу с тобой поговорить. Только сразу не ори.       Генрих орал долго. Следующие две недели остались в истории как «Большой Роуэновский скандал». Они кидались друг в друга аргументами и просто бесполезными словами двадцать четыре на семь, даже ночью Норту снилось, как Генрих с покрасневшими от натуги щеками и лбом спрашивает, не шибанулся ли он башкой.       Аргументы, что Норт это не вывезет, первую неделю вообще не принимались. Но всему в жизни свойственно приходить в равновесие, и Нимфа с Генрихом сначала стали орать чуть тише, потом призадумались, и вот, настал тот день, когда они все вместе решили выбрать колледж.       — Гуманитарное направление в топку, — однозначно сказала Нимфа. — Я всю жизнь на твое образование работать не хочу.       — В смысле?! Тебе не кажется, что это я должен выбирать?!       Мама смерила его таким взглядом, что мастерица маникюра ойкнула, а на ЭЭГ появился пик, отвечающий первородному страху.       — В топку, я сказала.       — Ты сам-то себе не противоречь с этой своей эмпатией.       Волна крайнего протеста обуяла Норта. Это что выходит — они ему еще будут вообще все на свете запрещать, ссылаясь на его же слова?! Это определенно одно из самых отвратительных ощущений в жизни.       — Мне может тогда сразу в морг, чтобы с живыми людьми-то не сталкиваться?       Генрих задумчиво промычал. Норт подпер голову ладонью и уставился в никуда.       За время обсуждения Генрих успел сменить вид исследования, приклеил Норту на шею АТ-отслеживатель высокого разрешения, притащил лампу для просвета ауры и периодически тыкал в подопытного гадостными стимулами.       — Нормально? — на всякий случай еще раз спросил Норт.       — Идеально. С этого и надо было начинать.       Не то чтобы Норт прям очень согласился с мамой, но этот компромисс его вроде как устроил. К тому же, возможно, это удобно. С другой стороны, он уже чувствовал, как будет получать за «недостаточно высокие оценки, всё же так просто». Но к магии он даже не притронется, математику не потянет, от госслужбы далек, а с биологией вроде как в нейтральных отношениях.       И Генрих, похоже, увидел в медколледже преемственность, так что даже не упрекнул его за школу ни разу за последние полчаса.       — Ну что, — Норт устало, принимая свою судьбу, покрутил в руках брошюрку со дня открытых дверей, — «Фармация» что ли?              Наличие сына доктора Тона удивило. Не так, чтобы прям вызвало вау-эффект, конечно, но всё-таки. Что такая звездочка, красавица и отличница делает на средней ступени образования, долго оставалось для Норта загадкой. Только во второй половине первого курса он узнал о блестящем плане получить все нужные для ВУЗа практические знания в колледже и продолжить обучение уже гениальнейшим почти врачом. Но первую половину он только гадал, что это Лунарт Тон тут забыл.       Ажиотажа на среднеспециальное действительно не наблюдалось, во всем учебном заведении на первом курсе вряд ли набралось бы и двести человек. И это на весь купол, на минуточку. Генрих по этому поводу не преминул съязвить, Норт с удовольствием ему ответил в той же манере. Но в том, что поток действительно мелкий, Генрих оказался абсолютно прав. Даже с учетом, что Норт почти принципиально крутился только в своей группе, он знал почти всех учащихся.       Первый месяц он был таким хорошим мальчиком, что сам от себя охреневал. Школа вообще оставила какое-то крайне странное настроение. Вроде бы тот год он пережил неплохо, никакой жести, никаких оскорблений, никаких инцидентов. Но когда он в черном парадном костюме вышел за стены школы, держа в руках аттестат о среднем образовании, резко понял, что в полном отрыве от реальности. Он стоял, прислонившись к столбу-генератору ограды, и осознавал, что, если у него спросить о школе, он не скажет ничего. Ни одного дня он не вспомнит так, чтобы хоть что-то более или менее связное вякнуть. И ни одного человека не назовет другом. Они все для него были белым шумом. Почему-то он не подумал, что можно завести связи. Хотя и мог, последние пару месяцев с активной эмпатией это доказывали.       И вот сейчас в своей группе на двадцать человек он решил, что хер ли, хватит, пора останавливаться. К тому же, вот же черт, двойное ускорение кончилось, доктор Тон благосклонно оповестил, что клетки Норта дальше справятся и в одинарном ритме. Никакого подспорья, чтобы рваться куда-то вперед, не осталось. Норт двадцать девятого августа лежал на полу среди содранных для ремонта обоев и убеждал себя, что с сентября всё изменится.       И да, эмпатия работала великолепно. Он знал, чего ждут от него собеседники и как отреагируют на ту или иную фразу. Сначала эти знания только путали его и вводили в бешеное заблуждение, что же ему делать, но от дня ко дню становилось понятнее. А когда он обложился книгами по психологии, так и вообще иногда думал, что всё так, как надо.       Из двадцати человек хорошо он общался с тринадцатью. Дико уставал, но зато наконец-то и сам чувствовал, что шаг за шагом возвращается к себе прежнему. Себя прежнего он помнил не так уж и хорошо, но точно знал, что социофобией не страдал. Еще он, вроде, много доставлял родителям неудобств своей шумностью. Но нет, такое его не впечатлило, и он оставался тем самым парнем в углу, которого заметишь только при желании.       В первый раз тогда он подумал, что можно и поболтать с психологом о социализации. Но, в этом Норт был уверен абсолютно, если заикнуться об этих мыслях, отца хватит удар. Потому он остался с книгами о психологии и научпопом об эмпатии.       Когда мама в первый раз застала его на диване разговаривающим с собой, конечно же, пришлось отвечать на вопросы. И тогда же он, задумчиво подперев голову рукой, признался, что, похоже, не в состоянии установить ни с кем близкие отношения. Его крайне устраивала дружба «на расстоянии вытянутой руки», чтобы в соцсетях у него тишь да гладь, а если кто-то подходил ближе, начинались проблемы. И Норт даже признал, что это ненормально.       Но он не ожидал, что мама откровенно поржет и скажет: «Ты только заметил?» Новость, что все вокруг об этом уже кучу лет знают, попала в самое сердце. А мамино: «Это, конечно, плохо, но я тебя и так люблю, ты со всем этим справишься. Ты же умница?» добило. Обычно она так говорила, когда считала дело вообще бесперспективным.       Лу потом вспоминал, что первый раз Норт изменил о себе мнение в больнице. Тогда они пересеклись, когда Норт заканчивал прием у доктора Тона, а Лунарт пришел к отцу на практику. Мальчишки просто кивнули друг другу, как и всегда. Лунарт не вдавался в подробности, что за тесные связи между его отцом и приемным сыном семьи Роуэн. В сущности, ему было абсолютно по боку.       — Ой… — цокнул отец, глядя на какую-то бумажку.       — Чего? — чисто из вежливости спросил Лу.       — Опять низкий гемоглобин? М-м-м…       Отец положил пальцы на виски и сделал круг. Лу приподнял бровь в знак того, что подобной озадаченности не разделяет.       — Не делать что ли?.. –разговор сам с собой.       — А? Чего бубнишь-то?       Дверь отворилась настежь. Листы на отцовском столе колыхнулись от ветерка. Папа поднял взгляд с намерением пришить нарушителя.       — Там низкий гемоглобин!       Лу показалось, у Норта дернулся глаз. Впервые за всю жизнь щеки у того покраснели, а глаза блестели. Он определенно вовлекся в процесс, раз даже не извинился за действия, которыми заставил Лунарта подпрыгнуть на месте.       — О, ты когда заметил? — теперь папа почему-то развеселился. — Ну и где объяснение?       — Да я не знаю, почему! — Норт активно потряс седой головой. — Ем нормально и чувствую себя нормально. Без понятия, почему так. Ну что, переносим?..       Долгая задумчивость. Папа несколько раз перевел взгляд с запыхавшегося Норта на лист и обратно.       — Точно нормально себя чувствуешь?       — Точно, честно. Обещаю не откинуться.       — М-м-м… — явное принятие тяжелого решения. — Ладно, давай оставим. Если за три дня до будет ниже нормы на двадцать, тогда перенесем. Это с учетом, что ты мне не врешь.       Норт порядочно возмутился.       — Я — вру?! Вам?!       — Ты шел куда-то, нет? Вот и идите, мистер Роуэн. А то сейчас возьму и передумаю, и мы с тобой дальше будем оттягивать смерть.       После этого Норт растворился в воздухе так незаметно, как только это в принципе возможно.       — А… Э?..       — Норт, — кивнул отец.       — Он какой-то гиперактивный, не? — Лу продолжал вглядываться в оставленную приоткрытой дверь.       — Гиперактивный? Нет, он всегда такой.       Лунарт посмотрел на отца недоверчиво.       Никогда Норт не думал, что можно кого-то поразить простым желанием сказать о плохом гемоглобине, о котором они случайно позабыли, но с Лу прокатило. Второй поворотный раз их пересечения случился после поточной пары по анатомии. На эмпатийном уровне фонило, и Норта это жутко бесило. В такие моменты эмпатия почему-то с первого раза не отключалась, наверное, природа такое придумала, чтобы решать проблемы. Источник отрицательного фона нашелся в старосте группы экспериментальщиков — специалистов по экспериментальным методам лечения и разработке новых.       Норт считал своим долгом помогать, если это возможно. Так что, собрав свои вещи после пары, застал Лунарта одиноко сидящим на подоконнике в коридоре.       — Что-то случилось?       Конечно что-то случилось, но методом проб и ошибок Норт догнал, что напрямую так говорить людям нельзя. А то они решат, что ты претендуешь на их личную жизнь.       Через полчаса недоверчивых взглядов и бурчащих «отстань», Лунарт вовсю делился тем, как его всё бесит. По сути своей, Норт ему нужен не был. Всё, в чем Лунарт нуждался, слушатель. Эту функцию Норт выполнял честно и с достоинством, кивая тогда, когда от него это явно требовалось, и вставляя иногда «угу».       Судя по их следующим дням такого же нейтрального пожелания друг другу доброго утра, Лу этот инцидент сроднил с сексом по пьяни: ну было и было, сделаем вид, что не было.       Норт признал, что, пожалуй, ему нравится Лу. Не так, чтобы прям позволить себе что-то ему рассказать или еще что, но аккуратной дружбе он не возражал. Хотя, судя по Лу, такому успешному, вечно улыбающемуся и не обделенному вниманием, в разрешении к дружбе от какого-то полудохлого инкуба он не нуждался.       Зато чувствовал обязанность где-то в глубине души. К такому выводу Норт пришел, когда открыл слипающиеся после недавней операции веки и скинул трясущимся пальцем блокировку с телефона. Внутри сообщения от Лунарта Тона оказались фотки конспектов тех лекций, которые он пропустил, пока валялся в больнице.       После «Спасибо, очень благодарен», они наконец-то начали общаться. Не так и часто, ведь виделись только на поточных лекциях, но Норту этого как раз хватало. А когда Лу попросил помочь с отчетом по лабораторной, Норт решил, что, пожалуй, можно и встретиться где-нибудь, посидеть и поболтать.       На день рождения Норт получил от Лу набор пастельных мелков и долго ума не мог приложить, как тот узнал про хобби. А еще — обиду за то, что Лу на день рождения не пригласили. Аргумент о том, что Норт его в принципе не праздновал, не принимался.       На конец первого курса Норт получил разнос от доктора Тона. Весь серьезный разговор после консультации он вжимался в кресло и молился, чтобы доктор Тон пощадил его на операции и «случайно» не воткнул ему в спину скальпель. Некомфортность ситуации вываливалась из окон, сочилась из-под двери кабинета с отвлекателями внимания, выжигала кислород, чтобы никто не выжил.       — Так почему, скажи-ка мне, он теперь ходит и орет: «Вот, мы занимаемся какой-то ересью, а Норт — нормальным»! Куда он собрался переводиться, куда?!       Доктор Тон ходил по кабинету львом и зло поглядывал на единственное живое существо в замкнутом пространстве. Норт подтянул к себе колени, обнял их, вздохнул и еле слышно мяукнул:       — Ну а я-то здесь при чем?       Лунарт, похоже, отыгрывал новую стратегию поведения на этой ситуации. Да, Норт знал, что направление Лу не нравится, он чувствует там себя не в своей тарелке и вообще считает, что теряет время. Сначала тот думал психануть и забрать документы насовсем, вызывая таким радикальным решением глубокое уважение его Нортом, но потом передумал и загляделся на кафедру синтеза БАДов.       Скандалы в семье Лу продолжались долго. На свой день рождения Лунарт, порядком измученный всем этим, заставил Норта прийти. И никакие аргументы вроде нелюбви к шумным тусовкам не принимались. И, вполне ожидаемо, Норту захотелось забиться в какой-то угол через первые тридцать секунд. Но он стоически продержался сорок три минуты среди незнакомых по большей части людей, психолог может гордиться. Весь оставшийся вечер Норт появлялся в комнатах лишь для вида. В конце концов Лунарт нашел его в кладовке. Долго смеялся. Благосклонно отпустил домой.       А через три дня стоял на пороге с вещами. Генрих таращился и откровенно не знал, что делать, когда Лу поднял на него взгляд и сказал: «Здрасьте».       Почему из всех своих друзей Лу выбрал именно его, такого неудобно социального, да еще и в качестве друга сомнительного, Норт не понимал. Норт даже и не вспомнил, что его комната когда-то предназначалась гостям, и в растерянности они вчетвером сидели на кухне. Лунарт пил чай и рассказывал о своем огромном протесте на все эти скандалы дома. Генрих подумал и предложил Лу кладовку на первом этаже. Оказалось это пространство, в которое Норт заглядывал первый раз в жизни, чуть ли не больше, чем его комната. Пока они с Лу разбирали старые Генриховские завалы, сам Генрих позвонил доктору Тону.       Так Лунарт переехал к Роуэнам и целый месяц со своего дня рождения в июле жил здесь. Это оказалось не так накладно во всех смыслах, которых Норт боялся. Пожалуй, ему это даже нравилось. А еще он наконец-то чувствовал себя хоть сколько-то полезным обществу, приводя Лу в адекватное эмоциональное состояние.       Проблема подкралась незаметно. Доктор Тон всячески делал вид, что ему все равно. Но Норт был уверен, что парочка подружек-сплетниц Генрих и Джордан все уже давно обсудили. И всё-таки, доктор переживал. Как Норт узнал об этом? Когда свалился в обморок, как только пришел домой после предоперационного осмотра. Доктор Тон в своих попытках игнорировать то, что его сын живет у Норта, забыл предупредить о побочках нового лекарства. Так Норт проснулся уже вечером с горящими от пощечин щеками и в полном непонимании произошедшего.       И еще были огромные глаза Лунарта.       — Почему у тебя щеки краснеют? И почему твой папа так спокойно на это среагировал? И что сделал с тобой мой папа?       Оставался вариант соврать или проигнорировать, но Норт, завернувшись в плед еще больше и попивая горячий чай, решил все рассказать. «В конце концов, — подумал он, — это не секрет, а я Лу доверяю».       Щеки раскраснелись еще раз, уже не от того, что кто-то их так неосмотрительно касался. Лу смотрел теперь не просто большими, а огромными глазами.       — Ну да, там заклинание… — еще раз начал Норт.       — От того, кто держал тебя в подвале?       Кивок.       Следующие дни Норт думал, не зря ли всё это сказал. Он дорожил этой дружбой и не хотел Лунарта напугать. А судя по тому, какие взгляды теперь на себе ловил, именно это он и сделал. Ужасное чувство. Пожалуй, Норт признался себе, он Лунарту доверял, обожал их взаимодействие, они действительно стали друзьями. Так что и сейчас Лу нужно время.       Через три дня осторожничества Норт вытащил мольберт в сад и наслаждался розовыми оттенками цветов. Лунарт сидел на ступеньках с блокнотом, иногда поглядывал на палитру и кисточки. Оба они орудовали карандашами, только Лу — в блокноте, Норт — на холсте. И да, они говорили о маньяках. В тот день Норт нарисовал картину, которую Нимфа потом повесила в свой кабинет, а Лунарт получил множество ответов на вопросы в его исследовании поведения психопатов.       Новый учебный год начался с грустного Лунарта. В конце августа в гости пришли его родители и сказали, что хорош сидеть на чужой шее и скандалить, пора возвращаться. Вряд ли Лунарту это понравилось, но он понимал, что так нужно. Собрал вещи и вернулся домой. А с первого сентября вернулся и на свою специальность по экспериментальным методам.       Конечно, они с Нортом обалдеть как отличались взглядами на мир. Даже несмотря на всё распутье в жизни, Лу продолжал тусоваться и общаться с полусотней людей, совсем никак не комплексуя по этому поводу. Норт такое не поддерживал и вообще иногда удивлялся, почему Лу с ним интересно. Но факт оставался фактом: они дружили. Часто Лу звал «нудного Норта» с собой на тусовки, но непременно получал отказ. Эту игру они вели долго, и иногда Норт даже поддавался.       Перед новым годом изрядно задолбавшийся Лунарт сидел на Роуэновском диване и ждал совета, что же ему делать. Он окончательно зациклился на том, что учеба ему не нравится, и Норт чувствовал его ауру вязкой и неоднородной, как у людей с большим расстройством. Ему было жутко от того, что он ничем не может помочь, потому просто поддерживал друга так, как мог. В лечащем враче Норт все еще нуждался, и этот затянувшийся скандал выбивал их всех из сил.       Тем лучше стало, что наконец-то перед зимней сессией Лу написал, что сегодня они идут праздновать. После того, как Лунарт перекинул документы на «Фармацию», он пил бухло в баре, а Норт хлестал тыквенный сок и думал об очередном осколке.       Ему это нравилось. Норт обожал Лунарта за то, что тому можно просто сказать: «Нет, я не хочу». Нет, я не хочу это обсуждать, или нет, мне нужно время. Или «нет, сейчас я расстроен и не в состоянии тебе помочь». Лунарт оказался великолепным. Видимо, им обоим нужно было это время в полтора года, чтобы стать лучшей версией себя и только потом сойтись. Больше всего Норт ценил то, как Лу чувствует его личные границы. Точнее, чувствовал.       В один день Норт охерел.       — Давай заключим контракт?       — Чего?       — Контракт, — Лунарт потыкал мешалкой в кристаллы сахарозы. — Ты ж инкуб? Заключи со мной контракт?       — Чего нах?..       — Я слышу мат? — убийственный взгляд инженера.       — Нет! — молниеносный ответ.       — Да брось, Норт. Мы же друзья! Ну Нортулечка… Или ты мне не доверяешь? Не любишь? Ладно, я понимаю.       — Отлично, что ты понимаешь.       У Норта пальцы рук задрожали, и он дышал как мог глубоко, когда думал о контракте.       — Да ладно. Это же будет круто, ну, Норт. Нортушка. Мистер Нортон Роуэн. Я почитал, все просто, а преимуществ куча.       — Никогда в жизни.       Контракты… Контракты — это страшно. Контракты — самая жуткая часть его личности. Они тыкали Норта в то, кем он являлся. Он мог учиться и делать вид, что ищет себя в жизни, на деле же он — мальчик для секса. Для отношений — максимум. И еще он не контролирует совершенно ничего. Нет такой сферы жизни, которую бы он контролировал на сто процентов. А если и есть, то придет его контрактная любовь и всё разрушит. Каждый раз, когда он думал о том, как однажды расторгнет контракт с Генрихом, его пробирала крупная дрожь.       В тот день Лунарт обиделся. Причем, не просто поныл и кивнул в знак того, что понятно, а старательно делал вид, что ему плохо. Он еще несколько дней злобно краснел и стрелял раздраженным взглядами.       Норт после заикания о контракте вытащил самые большие свои кофты, а еще сказал родителям, что любит их, и чувствовал себя вполне защищенно.       — Ты мне не доверяешь! — всё-таки тявкнул Лунарт в пустой лаборантской. — Генриху доверяешь, а мне — нет! Знаешь, мне даже сам контракт по боку, но меня бесит факт. Факт того, что мы не друзья!       Норт устал. Во-первых, его изматывало состояние Лушкиной ауры, которое он отслеживал. Во-вторых, его собственные реакции на эту ситуацию. В-третьих, он не понимал, действительно ли Лу думает то, что говорит, или это только горячность. Ну и, конечно, впервые за полгода ему приснились сырость и холодный металл, расцарапанная спина и четкое понимание, что никуда ты от этого не денешься.       — Дело не в этом, Лу, — обреченно сказал он и облокотился на раму окна.       На кроссовке осталось пару грязных пятен, и не хотелось тащить их на подоконник. Но сидеть было удобнее, и нормы морали ушли на второй план. За окном дометали последние метели. Скоро ему стукнет семнадцать, а он все еще заложник этого тупого дома с черной кованой оградой.       — Да ну?! А в чем же тогда?       Мурашки пробежали по коже под кофтой. Норт положил подбородок на колени и проводил задувающие снежинки взглядом.       — Мне до ужаса страшно, — пробормотал он еле слышно.       Вечером дома Лунарт получил огромную тираду о том, какой же он идиот. Отец ходил по комнате, тер пальцами виски и пил виски. «Ты в своем уме?» — спрашивал он. Много говорил о том, что просто повезло, что Норт его на всю жизнь не послал, что Лунарт даже головой не подумал, прежде чем начать ныть. Что, если он поставит себя на другое место и подумает, как бы он сам реагировал, проведи с садистом хоть день. Лу призадумался и темп сбавил, но об этом так положительно повлиявшем на их дружбу инциденте Норт никогда не узнал.       Но он сам много думал об этом. Головой Норт понимал, что пора, пора окончательно выбираться из той разрухи, которую оставил Милорд. Еще немного, еще усилие… Это оказалось до впившихся в кожу ногтей сложно, до записанных в дневниках противоречий. Он чувствовал, как старается поднять огромный камень, а тот все рискует свалиться назад.       В апреле, пережив очередной день рождения и очередной, предпоследний, кусок заклинания, Норт сказал: «Давай заключим контракт, хорошо. Если хочешь. Хотя и не понимаю, зачем он тебе». Лунарт смотрел на него такими глазами, что в пору было писать картину. Его глазищи занимали пол-лица.       Генрих хмыкнул. Конечно, они несколько раз касались этой темы, но контракт стал неожиданностью. Норту даже от пары колких шуток пришлось отбиться.       — Хм, что ж, попробуй, потренируйся на Лу, раз уж он вызвался добровольцем. Я не против.       Так с позволения основного партнера Норт обзавелся еще одним. Какая-то абсолютная безнадежность сочилась в том, что из трех контрактов демон отношений не заключил ни одного любовного, но Норт это стоически принял. Умереть девственником ему уже не сулило, но умереть целомудренным можно попытаться.       Точка рядом с треугольным лепестком розы смотрелась органично. Лунарт куда больше вдохновился своей в сгибе локтя и первые дни Норта откровенно доставал. На вопросы, зачем постоянно отслеживать психоэмоциональное состояние или посылать импульсы, ответов не предполагалось. Но Норт пришел к выводу, что это нормально, это просто Генрих взрослый и жизнь повидавший, он не игрался. А Лу пусть побалуется.       Своими возможностями считывать эмоциональный фон партнера Норт не пользовался — он и без контракта себе такое позволял. Но иногда, в те моменты, когда он ощущал, как Лунарт особенно сильно грустит, так, что даже по фону контракта передается, обязательно слал сообщение с предложением поговорить. Где-то в глубине души Норт все-таки думал, что отличный друг.       Однажды контракт ему даже принес пользу. Действо развернулось в подворотне с тройкой крайне агрессивно настроенных ребят. Драки, тем более, в которых он сам мог получить, Норт на дух не переносил. Но делать-то нечего, свое достоинство, пусть даже и инкубное, защищать придется.       И вот он валялся на вымытом магическим образом асфальте и смотрел на пролетающий мимо фонарь. Думал, что сил встать в себе сейчас не найдет. Опять звонил телефон, и он понимал, что третий звонок надо взять. Конечно, по инкубной связи Генрих знает, что Норт просто в астрале, но в целом в порядке.       — О Ангелы, Норт!       В пустом переулке голос резво отлетал от стен. Как и шаги. И ужасающее беспокойство.       Норт повернул голову и оценил Лунарта. Тот почему-то запыхался и остановился возле него с таким видом, будто сейчас подохнет.       — Привет. — По щеке противно стекла кровь из носа. — Ты что, за мной?       У Лу глаза расширились то ли от ужаса, то ли от интереса.       — Конечно. Что с тобой, что произошло? О черт, ты в порядке?! Чем могу помочь тебе? Живо, все, что угодно.       — Не-а. Я не в порядке, как видишь. Так ты, значит, знаешь, что я здесь?       — Черт, Норт, что за пространные вопросы? Поднимайся! Конечно, я знаю, что ты здесь. Что случилось? Тебе совсем плохо?       — И ты пришел, чтобы меня спасти?       — Я почувствовал страх, а еще ты не берешь трубки. Так, все, вставай, это уже не смешно. Пошли домой живо! Можешь мне не говорить, что случилось, просто пойдем.       Норт посмотрел на Лу с тем самым чувством, с которым думал о чистой карме Генриха. О походах по магазинам с Нимфой. Об операциях с доктором Тоном.       — Ты чуть-чуть опоздал. Но, Лу, спасибо. Круто, что ты здесь. Вообще, я лежу тут и думаю, — Норт поднял вверх руку и перевел взгляд с нависающего над ним Лунарта на звезды, — если твои гены и мои гены так отличаются, почему тогда мы видим Луну одинаковой?       — Ась?       — Смотри, — он ткнул пальцем в большой белый диск на небе. — Она же белая?       — Белая. — Тупо ответил Лу. — Тебя головой порядочно приложили?       — Порядочно, но не суть. Я про то, что маги и мы по-разному обрабатываем энергию, но получаем-то мы одно и то же. Энергия у всех одинаковая, как Луна. К чему тогда все эти соревнования, кто круче?       Лунарт не ответил. Норт смотрел на Луну и ощущал такой дзен, какого давно не было. Иногда всё такое простое.       — Ясно.       Лунарт под непонимающий взгляд Норта сел, а потом, как был в своих чистых шмотках, лег на землю рядом.       — Ты, значит, умничаешь?       — Да нет, не то чтобы. На самом деле, просто коплю силы, чтобы встать. Но тут классно.       — Угу-м, ясно. Твоя Луна, она не белая, она как твои волосы, если точнее.       Норт повозил головой по асфальту в знак того, что услышал. Похоже, Лунарт его понял.       — Кто это был?       — Полумаги. Они знатно охренели, что инкубы умеют ставить защитный барьер.       — Хех. Ты был хорош?       — Я дрался, как лев.       — Успешно?       — Ну, свое право называться магическим созданием я отстоял. Считаю это ничьей, хотя можно было и лучше. Если сосредоточиться сильнее, можно заставить их что-то делать, как с телепатией. Надо будет как-нибудь протестировать.       — Ничья, ха-ха. И поэтому ты валяешься здесь с кровью из носа и пульсирующей аурой? Люблю твой оптимизм.       — Эх, Лу. Я валяюсь здесь, потому что красиво. А аура пульсирует, потому что слабая, а твой отец ее периодически режет. Я не помираю, я просто выгляжу так. Но спасибо, что заботишься.       Лунарт весело усмехнулся и посмотрел на небо снова.       — Ты — обо мне, я — о тебе, мы отличная команда. Еще поваляемся или пойдем?       «Да, мы определенно отличная команда»       — Еще чуть-чуть, умоляю. Но ты можешь идти. У тебя наверняка есть дела поважнее. Например, Кэт?       — Нет уж! Хрен тебе. Будем валяться вместе, еще я тебя не бросал тут в твоей философии.