Молекулярный дизайн

      Норт форменно не оценил, что он сделал не так на этот раз. Почему Генрих ходил грозовой тучей и вместе с Нимфой заговорщически шептался, оставалось для него загадкой. Вряд ли с такими страдальческими лицами они обсуждали для него подарок. Норт знал, что однажды эта гроза всё равно разразится, так что решил не ждать скандала в день рождения, а обсудить все обиды с родителями до.       Нимфу он любил нежно и трепетно и потому только поцеловал ее в щеку после ужина. Она, разумеется, не удивилась и только как-то грустно улыбнулась, что Норт благополучно предпочел не заметить. На волне домашнего умиротворения, ожидая, пока все примутся за обычные вечерние хлопоты, разложил на столе вырезанные бумажки с именами тех людей, которых хотел пригласить. Получилось отвратительно много, и Норт в очередной раз прислушался, действительно ли они все ему нужны. Но вроде как выходило, что да.       Расстроившись от такой популярности, он достал из холодильника панна-котту и только потом поднялся по лестнице. Решительно ничего не изменилось с первого его дня в этом доме, в том числе и привычка Генриха читать рабочие книги именно в своем кабинете. Остальную литературу он без проблем пролистывал, сидя в кресле в зале.       — Эй, пап, можно? — после стука и отсутствия сопротивления заглянул Норт в кабинет.       Генрих, залитый со всех сторон светом ламп настолько, что почти сиял изнутри, вымученно кивнул. Под продолжительный взгляд Норта отодвинул бумаги, положил закладку в книгу и перевел компьютер в спящий режим.       Вот теперь Норт действительно испугался.       — Давай, садись, — протянул отец.       Нервишки сами собой скакнули, мозг перебрал в памяти, что именно такого могло сделать это бестолковое тело, чтобы попасть в немилость. Но варианты как-то не особо тянули на такую. Тем становилось более жутко.       Стресс немедленно следовало прибить сладостью, в чем Норт себе не отказал.       — Что это ты там ешь? — тут же, как по щелчку, набросился Генрих.       Норт закатил глаза. Вдох, полный терпеливого спокойствия.       — Да, у меня будут красные щеки, — ответил он с полным достоинством.       Ему через три дня стукнет восемнадцать лет. Восемнадцать! Ну какие родительские нравоучения к чертям собачьим?       Генрих манерно покачал головой и прикрыл глаза.       — Ну какой упрямый ребенок, — пожаловался сам себе.       С этим Норт катастрофически не согласился и для поднятия боевого духа положил в рот еще ложку.       — Я не упрямый, мне просто нравится миндаль. И я готов, — еще ложка, — мириться с последствиями.       Замечание отец решил даже не комментировать, только дернул бровью.       — Мама с папой хотят меня видеть, — решил не тянуть Норт и перешел сразу к тому, что Генриха и Нимфу так парит.       — Угу, я помню, — не заинтересовался Генрих. — Когда?       — Послезавтра. Я всего на денёчек, — полный заискивания тон.       — Ну езжай, — пожал папа плечами, улыбаясь, как услышавший шутку про пенис тринадцатилетний мальчишка, — раз уж они хотят тебя видеть.       Посмотрел на сына, но быстро отвел глаза, чтобы не рассмеяться.       Норт схватился за сердце и принял вид абсолютно оскорбленного создания.       — Ты над ними смеешься? — распалился в его рыцарском сердце пожар защитника.       — Нет, только над тем, по каким поводам они хотят тебя видеть.       И всё-таки расхохотался.       Да, конечно, на самом деле Норт тоже последнее время только недоуменно улыбался, когда мама приглашала его погостить. В первый раз она позвонила спросить, занят ли он в августе, и, узнав, что нет, приняла его в ряды убирателей капусты. Второй раз ей нужны были аргументы против отца, и Норту в полдвенадцатого ночи в среду срочно сказано было приезжать. Когда он пожаловался на это Алексу, тот расхохотался и сказал лаконичное: «Вот ты и снова в семье, братишка».       — Ладно, извини. — Папа быстро успокоился и вернул серьезность, чтобы Норта не добивать. — Конечно, солнце, езжай. Доктора Тона только предупреди.       — О, мы с ним на завтра перенесли еще давно. Точнее, он. Но мне только с руки, сам понимаешь. Сказал, что моя аура чиста, как слеза младенца. Мы только с доктором Роуэном не договорились, он же человек занятой, пятнадцати минут, чтобы заключить, что я в полном и абсолютном порядке, не всегда найдёт.       — О-о-о, понимаю. Доктор Роуэн — он да, он такой. Ты же сам знаешь, ему надо десять раз удостовериться, что некоторые личности окончательно здоровы. Он этими некоторыми личностями дорожит.       Щеки погорячели, и даже не от проявляющейся аллергии на миндаль. Норт мурлыкнул что-то даже самому себе непонятное и довольно дернул носом.       — Но Алекса я всё равно на день рождения позову, — ткнул он в папку ложкой, чтобы тот осознал серьезность.       — Конечно-конечно.       — С Марго. Кажется, он решил, что знание про купол их сплотит.       — Ну пусть попробует, — снова кивнул Генрих. — В случае чего купольная охрана всегда может стереть ей память.       Норт поёжился. Отец вздохнул и послал ему улыбку полного понимания, сочувствия и поддержки. Все аналитические приборы показывали абсолютно правильное функционирование мозга, но моральная травма осталась, и Норт старательно работал над ней.       — Ты такой позитивный. Но я думаю, что у них всё будет отлично.       Генрих пожал плечами.       — Будем верить. Что решил по поводу той самой?       Красноречиво дёрнул бровями.       Возмущение поднялось к глотке и так там и осталось. Норт опять положил руку на сердце, призывая Ангелов прийти и разрушить всю эту вакханалию.       — Она просто друг! — возопил он.       — Ага, — бесстрастно подтвердил Генрих и раскрыл перевернутую вниз тормашками книгу.       — Хватит дразниться, тебе сорок четыре года! Я что, не могу пригласить подругу на день рождения?       — Я вообще ничего не говорю. И про полосу влюбленности тоже ничего не говорю.       Норт взвыл. Генрих форменно собрался довести его до белого каления. Он же ясно объяснил, что Анет ему нравится как человек, а не как какой-то романтический образ!        Вот же пристал, ненасытный! Как будто заняться ему больше нечем, кроме как сыну всякие интрижки приписывать.       — Ладно, кто ещё? — перевернув страницу, но не книгу в нужное положение, нарочито спокойно продолжил Генрих.       — Лу, разумеется, с Леонардой. Прикинь, думает, что это все из-за инкубной эссенции.       — А это так? — заинтересованно поднял бровь Генрих.       — Я тебя умоляю! Там моей ауры процентов двенадцать, всё остальное — вытяжки масел и аромокомпозиция, чтобы пахло приятно.       — Ну пусть верит, тебе же лучше. Еще вроде кто-то был?       — Да… — тут уже Норт был не столь однозначно уверен. — Еще Рим, он тоже будет в гранте работать. Мне кажется, у нас с ним есть что-то похожее. По крайней мере, хочу поддерживать приятельские отношения.       — О, это правильно, — протянул умудренный жизнью Генрих.       — Я бы еще позвал дочку Джуллс, но решил, что в следующий раз, а то мы еще недостаточно знакомы.       — А что же ты ее тогда думал позвать? Не замечал у тебя раньше таких дружеских порывов.       — Ну… э… — аварийное отключение мозговой деятельности, — она ничего такая…       Полный провал Норт слышал еще в своих интонациях и внутренне цокнул, жутко злясь на себя, когда Генрих оторвался от книги и посмотрел на него.       — Лу с Алексом не надо, ты — понятно… Они что, с Римом?       Будничность этого тона и то, как отец расщелкал эту нехитрую задачу, заставили Норта вспыхнуть уверенностью в правильности своих действий.       — Нравятся друг другу, и что с того? Я же могу им помочь. Но я уже придумал, как сделать это по-другому.       В ауре Генриха заискрило чистое детское озорство, а сам он озарился улыбкой на пол-лица. Судя по виду, он готов был расхохотаться в каждую секунду.       — Как ты можешь устраивать чью-то личную жизнь, если у тебя у самого отношений-то никогда не было?       Норт посмотрел на него полным укора взглядом:       — Тренеры не играют.       Разговор они оба продолжили, только изрядно помахав на себя бумагой и вытерев с уголков глаз слезы смеха. Эх, вот где бы еще он мог так шутить и быть понятым? Именно за это он и любил маму с папой до разрывающегося от чувств сердца.       — Вот, это все. Мы не будем громить дом, честно.       — Естественно, — подтвердил Генрих. — Как будто я тебя не знаю. Веселитесь, сколько хотите, главное — веселитесь.       Его родители определенно лучшие на свете. Им Вселенная специально не дала детей, чтобы они не стали ненароком прекраснее самих Ангелов.       — Ну тогда всё… — растянул Норт, потому как отец явно ждал от него еще каких-то слов. — Кроме вопроса, дадите ли вы мне на всё это денег.       Генрих только махнул рукой а-ля даже не задумывайся. Норт довольно улыбнулся и вознес очередную молитву благодарности.       Хотел уже встать, но отец положил книгу на стол, скрестил руки и переменился в лице, став куда сосредоточеннее и серьезнее.       — Ну а теперь — начинай.       В душе не представляющий, что опять он сделал не так, Норт на него уставился. Он-то уже понадеялся, что бурю пронесло, но так и не знал, за что именно придется отчитываться.       — Что именно? — сглотнув, спросил он осторожно. Панна-котта кончилась, и спрятаться в нее не получится.       Папа тяжело вздохнул и вперил в него взгляд.       — «Я уже взрослый, папа».       Норт, в целом с фразой согласный, кивнул.       — «Мне уже восемнадцать лет»…       Еще один полуошарашенный кивок.       — «И могу принимать решения сам»… — претензий к смыслу сказанного не возникло, но от тона у Норта мурашки бежали по коже. А Генрих при этом еще и прожигал его взглядом. — Ну, давай, я что, из тебя еще каждое слово должен вытягивать?       — А-э… Ну вроде да, всё правильно…       Воздух в комнате сгустился и похолодел, впиваясь мелкими иглами в горло, нос и кожу.       — Что, хочешь, чтоб я сам это сказал? Ладно, у тебя всё-таки день рождения, давай я за тебя. Ты уже взрослый у нас, ответственный, и вообще старые предки тебе не ровня, суют свой нос в твой, вон, миндаль. А ты полон сил и амбиций и хочешь самостоятельности. Так что, — отец глянул особенно сурово, — вот, пожалуйста.       На столе возникла из какой-то параллельной вселенной связка совершенно новых и раньше не виданных ключей. Норт недоуменно посмотрел на отца, на стол и снова на отца.       — Пожалуйста, — резюмировал Генрих, — дедушкин дом теперь твой. Живи в нем, сколько хочешь, делай, как считаешь нужным, и отвечай за себя сам. Денег мы тебе будем давать.       Норт хлопал глазами долго. Смотрел на ключи и на покрасневшего отца в произвольном порядке, всё пытаясь въехать, что же он такое сделал и как теперь реагировать. Не получилось. Он вздохнул и настроился на эмоции. Медленно отпустил себя.       Первым ощутилось волнение. Желание сделать всё правильно. Раздражение. Непринятие. Опустошение. Вера. Подавленный страх. Мысль про всё правильно. Любовь. Боль. Обида. Понимание. Желание близости.       Когда Норт открыл глаза, по виду отца понял, что он знает, что только что происходило. Но он молчал.       — А я могу отказаться?       — Отказаться? — уставился на него Генрих.       — Пап, ты, конечно, не обижайся, — начал Норт со слов, которые сам терпеть не мог, — и я вам очень с мамой благодарен за доверие, но мне как бы… это… не надо. Я, видимо, как-то не так себя вёл, вы меня не поняли, но я не хочу этой всей самостоятельности. Я можно с вами останусь?       Непонимание перекликнулось с брызгами отпускаемого выдоха и мальчишеской радостью.       — Конечно можно, радость наша. А мы с мамой думали, ты захочешь покрасоваться, какой ты взрослый.       — Что? — пожурил его Норт. — Нет. Зачем? Мне и тут отлично. Ну… только если вы не против.       Хотя, конечно, он знал, что они не против. Он отлично прочувствовал этот холодящий страх потерять близкого, до мурашек родного человека только что, и тут же понял, что именно это толкнуло маму с папой на такой отчаянный шаг. И Норт поразился, как они вдвоем смогли перебороть это всепоглощающее чувство и отпустить его. Вот он, размер их любви.       — Точно?       — Абсолютно точно. Пока ты меня сам не выгонишь.       Генрих улыбнулся устало, дотронулся своими теплыми пальцами до руки Норта. Пробежал легкий электрический импульс, приятный и какой-то интимный.       — Чем больше ты живешь у нас, тем чище моя аура. Так что выгонять тебя и портить ее я точно не собираюсь.       Норт, прекрасно зная, что его любовь ничуть не меньше их, кивнул и подсел поближе. Генрих тут же погладил по голове, ненавязчиво, но тепло, совсем так же, как в самом начале через слои воздуха.       — Спасибо, пап.              Впервые за много лет Норт проснулся от криков. И не от своих собственных даже. Но занавески, мебель, лампы, учебники, мольберт и его самого окутывала теперь тишина.       Ничего. Страха или чего-то такого он тоже не испытывал, и потому в полном недовольстве собой старчески покряхтел и поёрзал, пытаясь уснуть.       — Глюков еще только не хватало, — пробурчал он, уткнувшись в подушку.       Полоску света под дверью перечеркнула тень. Вот теперь Норт по старым инстинктам уже напрягся, хоть и не так отчаянно, как раньше. Никто ничего такого с ним не сделает здесь, это факт, но вот что-то из разряда «вставай, едем за шторами!» произойти вполне может.       Эти шаги он наконец-то услышал. Протер глаза и прислушался к себе — стоит ли хамить, если его сейчас «разбудят»?       — Он остается с нами! — бодро объявила мама за дверью.       — Не ори! — злостное еле слышное шипение.       — Он остается с нами! — прошептала мама так радостно, что эмоции прорвались даже за закрытую дверь.       Две тени удалились бесшумно вместе с эмоциями, оставив за собой тягучее послевкусие. Подушка вдруг показалась до невозможности мягкой, одеяло превратилось в невесомое облако, и воздух вокруг наполнился магией.       Да, он и так это знает, а родители не перестают напоминать, и всё-таки… Вдыхать любовь было приятно. Завтра он проснется и обнимет их, ведь теперь он может передавать свои чувства и так, скажет, что никуда он, конечно, не уйдет. На потолке горели видимые ему одному звёзды, за окном пела мягкая метель. И в этом абсолютно прекрасном мире, сотканном из эмоций и судеб, он точно не худшее, что могла родить его мать. Ведь, раз этот мир принимает его здесь и сейчас, значит и в нём самом есть что-то удивительное.       Подумав, что он, наверное, вырос, раз думает об этом так, Норт закрыл глаза. Через два дня он увидит родителей, а через три его ждет день рождения. Пожалуй, лучший из всех, что у него когда-либо были. С лучшими людьми.