Второй шанс

      Волки, облизывая мокрые носы и пуская слюни, медленно подбирались к изуродованному мутацией телу. Ведьмаки давно ушли, и животные готовились приступить к трапезе. И все же что-то их останавливало от того, чтобы впиться в окровавленную плоть. Что-то удерживало их, словно на невидимом поводке.       — Нельзя. Сидеть.       Как по команде, стая села, лишь причмокивая стекавшей из пастей слюной.       Она не могла этого допустить. Великая жертва, которую она готовилась принести, не будет оценена ни ее семьей, ее стадом, ни, возможно, самими ведьмаками. Но так должно было быть. По-другому Олька просто не могла поступить.       — …помог мне с одной принцессой, — Трисс коротко улыбнулась воспоминаниям.       — Еще противнее тебя была, — хмыкнул Геральт, не отрывая глаз от еды. Воспоминания о принцессе-стрыге не вызывали у него ничего хорошего.       — И это не шутка, — Трисс готова была засмеяться, но чуть понизила голос почти до шепота. — Она у него кусок отгрызла. А он ее все равно спас.       Чародейка перевела взгляд на ведьмака.       — Ну, мне ты щеку подлатала. Тоже весьма неплохо, — неуклюжий комплимент из уст Цири звучал даже забавно.       Трисс несколько смутил такой неожиданный комплимент, и она потупила взгляд в свою тарелку.       Двери в зал неожиданно распахнулись, и зал огласился сначала тяжелыми шагами, а затем — резким движением вынимаемых из ножен мечей. Все ведьмаки разом вскочили и направили оружие против того, кого они вовсе не ждали больше видеть. Весемир выронил кусок обратно в тарелку. Цири закашлялась. Трисс напряглась, как струна.       — Эй, вы чего! Это же я, Эскель!       Геральт подавился куском хлеба. Он прекрасно помнил, что собственными руками вонзил меч в сердце мутировавшего собрата. И вот он теперь стоит перед ними, живой, без признаков мутации?!       — Как?..       — Вы что, с ума тут посходили? Думаете, я мертвец оживший? — Эскеля отчего-то разбирал смех. — Я жив! Не знаю как, но жив! Пусть чародейка проверит! И медальон при мне! — ведьмак поднял медальон, висевший на его цепочке.       Весемир оглянулся к дереву и скользнул взглядом по висевшим там медальонам. Он знал их наизусть. И медальона Эскеля среди них не было.       — Этого не может быть… — Весемир и впрямь не верил своим глазам. Кто и как мог оживить и снять мутацию лешего? Если только не… Но они не появлялись уже много лет!       — Мерзавка! — свист плети, обрушившейся на обнаженную девичью спину, заставил Ольку лишь крепче сжать зубы. Ни крика они от нее не услышат! Ни вздоха! — Разменять свое будущее на какого-то ведьмака?! — новый удар рассек кожу, короткие ноготки впились в ладони. Ни звука она не издаст, не дождутся! — Молчишь, отродье племени нашего?! Я заставлю молить тебя о пощаде!       Остальные девушки смотрели на наказание сквозь пелену слез. Неужели их матрона жестока настолько, чтобы запороть Ольку до смерти? И за что — за то, что она поступила, как считала необходимым? А если это запрещено — то зачем им вообще этот дар жизни? Зачем, если они не имеют права им пользоваться для кого-то иного, не из стада?!       — Проси прощения, мерзавка! Проси пощады!  — свист плети раздавался все чаще, но неожиданно кто-то схватил матрону за руку. Та обернулась, чтобы высказать все, что она думает о вмешательстве в наказание, но замерла с открытым ртом.       — Ты запорешь ее до смерти, Сорча, — старейшина Нонека укоризненно качнула головой. — Не помню, чтоб ты так же наказывала Денеку, когда она вернула к жизни Весемира.       — Денека была уже взрослой и принесла стаду двух оленят, один из которых — вот эта, порченная! Не подарив никому жизни, она разменяла ее на какого-то изувеченного лешим ведьмака!       — Это был ее осознанный выбор. Хочешь наказать ее? Изгони. Но проливать бесценную кровь на наших землях мы тебе не позволяем.       Сорча вырвала руку из захвата и опустила плеть, так и не нанеся удара. Что же, если того хотят старейшины, пусть так. Но пусть это всем молодкам послужит хорошим уроком!       — Это действительно Эскель, Весемир, — Трисс была поражена, пожалуй, не меньше. — Это не некромантия. Он действительно жив. На нем следы неизвестной мне магии. И это не Хаос.       — Быть того не может, — Весемир упал в кресло, бездумно глядя в огонь. — Ты уверена, девочка?       — Абсолютно. Лишь один раз я видела подобный магический след.       — Не продолжай. Я знаю, чьих это рук дело. Найди Геральта и приведи его и Эскеля в главный зал. Я должен осмотреть место упокоения вместе с ними.       — Я хочу пойти с вами.       Весемир коротко кивнул.       — Я так и знал.       Геральт с непониманием и даже ужасом смотрел на развернувшуюся перед ними картину. Огромная кровавая печать окружала место, куда они положили тело Эскеля. Четыре волчьих трупа лежали по сторонам света, между ними виднелись догоревшие кострища. Плечом Белый волк почувствовал, как передернуло от ужаса самого Эскеля, как поежилась от увиденного Трисс.       — Какой жуткий ритуал… — прошептала чародейка, проводя рукой в изучающем заклинании. — Но следов черной магии, некромантии или чего-то еще здесь нет.       — Они не некроманты, — Весемир присел на корточки, рассматривая волчью тушку. Сонная артерия проколота коротким точным ударом. Животное перед смертью не сопротивлялось. — Они могут вернуть к жизни всего раз, обменяв ее на деторождение. Но этот ритуал… Она так снимала инфицирование лешего.       Неожиданный шорох сверху заставил ведьмаков и чародейку напрячься и поднять глаза. На скалах вверху стоял олень. Шерсть его была покрыта серебром седины, а витиеватые рога были совсем непохожи на настоящие оленьи.       — Здравствуй, Нонека, — Весемир поклоном поприветствовал визитера. Ведомая этим жестом, Трисс присела в реверансе. Эскель и Геральт, переглянувшись, последовали примеру Весемира. — Мне стоит сказать спасибо, наверное.       Олень не отрывал рта, но человеческий голос раздался эхом в голове у всех.       — Оно дорогого стоило девочке, Весемир. Денека, что спасла тогда тебя, уже была матерью. Девочка — ее дочь. Как у вас, людей, говорится? Яблоко от яблони. Никто из молодок не решился бы на такое.       — Кто это? — шепотом спросила Трисс.       Олень перевела взгляд на чародейку.       — Нас называют рониями, госпожа чародейка. Мы же называем себя Aen Craage — Народ Гор. Мы населяли этот мир еще до прихода людей, но скрывались от всех. Мы уважали соседство с ведьмаками, ибо они не трогали нас, а мы не теснили их. Но мир меняется… — Нонека, похоже, устала стоять, и легла, продолжая безмолвную беседу. — Мы наделены редким даром не только давать, но и возвращать жизнь. Один раз мы можем вернуть к жизни умершее создание, будь то человек, ведьмак, эльф… Кто угодно, если тело еще можно возродить. Но платим за это высокую цену, лишаясь возможности давать жизнь. Это лишь одно из условий, коих множество.       Олень отвела глаза, словно говоря этим, что озвучивать эти условия не намерена. Моргнув, она перевела взгляд на Эскеля.       — Ведьмак, что был спасен девочкой. Она принесла несоизмеримую жертву. Но не смей ее жалеть. Мы гордый народ, который не терпит жалости. Прими ее поступок и храни в памяти, — Нонека поднялась, собираясь уходить.       — Вы что, убили ее? — не выдержал Эскель.       Он помнил смутно при пробуждении небесно-голубые глаза на юном девичьем лице и рыжие пряди волос, обрамлявшие его. Ему раньше казалось, что это было сном, но теперь Эскель понимал — все было наяву.       — Для нас есть вещи страшнее смерти, — оглянувшись, рония качнула головой. — Мы живем стадом, оно — залог нашего выживания. И это не только корм и защита. Это еще и связь с сестрами, матерями, дочерями. Лишившись ее, мы словно заблудившиеся дети… Прощайте, ведьмаки, прощайте, госпожа чародейка.       Рония скрылась в скалах.       — Они изгнали ее, — Весемир тяжело выдохнул и сел на камень. — Для этих рогатых изгнание хуже смерти. Выжить они могут даже в одиночку, но чаще всего не станут.       — Кто такая Денека? — Геральт был так поражен неожиданной встречей с неведомым созданием, что смог заговорить только сейчас.       — Денека — одна из роний, что однажды вернула меня к жизни после нападения на Каэр Морхен. Я пропадал несколько дней, если помните.       Геральт кивнул. И в самом деле, после нападения на крепость Весемир пропадал в горах. Все думали, что он ушел охотиться. И вернулся он с добычей… Но, видимо, что-то тогда случилось. А продолжать эту тему, похоже, старый ведьмак и не собирался.       — Нужно вернуться в крепость.       — Если эти рогатые изгнали ту, что меня спасла, я ее найти должен, — решительно проговорил Эскель.       — Не вздумай. Шею в скалах свернешь себе, — жестко отрезал Весемир. — Тебе сказали, не жалеть девочку. Вот и оставь свою жалость при себе.       — Какая в бездну жалость? Она мне жизнь вроде как спасла!       — Вот и побереги эту самую жизнь.       Эскель сидел в главном зале поодаль от других ведьмаков, затачивая меч. Он все еще был зол на Весемира, что тот не позволил ему отправиться на поиски спасительницы. Словно мальчишка, он не мог ослушаться здесь, в этих стенах, своего наставника.       Ветер снаружи все крепчал, задувая в щели в стенах. Этот вой раздражал еще больше, как и смех братьев по цеху, что гоготали над очередной шуткой этой выскочки княжны, которая поддела Ламберта.       — Эскель! Эй, Эскель! Хватит дуться, как мышь на крупу! — окликнул ведьмака Койон.       Эскель уже собирался кинуть в ответ что-то колкое, как ветер распахнул двери с такой силой, что они едва не покосились от удара об стены. Крупный олень буквально влетел в большую залу, неся что-то на рогах.       — ВЕСЕМИР! — безмолвный крик раздался в ушах всех присутствующих. Олень остановился посреди залы, в нетерпении топая левым копытом.       Старый ведьмак вылез из-за стола и вышел к незваной гостье, вежливо поклонившись ей.       — Не ожидал тебя увидеть здесь, Сорча.       — Не хочу расшаркиваться. Забирай эту погань, — рония резко склонила голову, скидывая с них к ногам Весемира бездвижное тело в окровавленной на спине рубахе. — Делай с ней, что хочешь. Хочешь, оставь кухаркой, хочешь, отдай своим воспитанникам на потеху. Хочешь — повесь на первом же суку. Мне все равно, предателей в стаде не держим.       Девочка у ног ведьмака зашевелилась и попыталась приподняться на руках. С виду она была ровесницей Цири. Спутанные грязно-рыжие волосы скрывали лицо, из-под копны виднелись небольшие рожки.       — Я думал, вы изгнали ее.       — А я что делаю, по-твоему? — рония нетерпеливо перебирала копытами. — Пусть еще спасибо скажет, что не утопила эту дрянь. Впрочем… Если отдашь ее на развлеченье им, то она сама молить о смерти будет.       Безмолвный смех охватил тело ронии.       — Нонека тебе уже сказала, что дрянная девка — дочка Данеки. Вся в мать. Пожертвовать всем ради ведьмака, который даже отцом стать не сможет… Старуха вечно жалела таких дур, что даром своим раскидываются.       Весемир наклонился к девочке. Жива, но ослабла. Окровавленная на спине рубаха говорила о том, что прежде, чем изгнать, матрона выпорола ее до крови. Ему не понаслышке была известна жестокость Сорчи. Еще когда она не была матроной, она уже ратовала за то, чтобы выпороть Данеку за возвращенную ведьмачью жизнь.       — Тебе не понять, Сорча. Ты в своей жизни не любила никого, кроме себя, — шепотом проговорил он.       Рония фыркнула и отвернулась от старого ведьмака.       — Я лучше дочь свою плодовитую спасу, если понадобится. В отличие от этих двоих, я о будущем своего народа пекусь.       Она гордо зашагала прочь, но остановилась, окинув презрительным взглядом Эскеля. Встретившись глазами с ведьмаком, Сорча лишь хмыкнула.       — И стоило ради такого выродка тратить все, что есть? Впрочем, подобное к подобному. Мерзавка и урод.       Стукнув копытами о камень так, что посыпались искры, рония вылетела из замка, хлопнув напоследок дверьми потоком ветра. После ее ухода ветер снаружи и вовсе затих.       — Цири, — окликнул княжну старый ведьмак. — Отведи девочку в лабораторию. В закрытом шкафу на третьей полке стоит заживляющая мазь. Обработай ее раны.       Пораженная не меньше остальных Цирилла поднялась из-за стола, как в трансе. Следом за ней вскочила и Трисс. Весемир помог подняться ослабшей ронии, но, едва коснулся ненароком ее спины, как бедняга застонала от боли.       — Они тебя еще и выпороли. Бедное дитя. Как твое имя, девочка?       Ослабший голос едва коснулся внутреннего слуха Эскеля и остальных.       — Олька. Меня зовут Олька, дядюшка Весемир.       — Как вы возвращаете умерших? — Трисс все еще была в шоке от увиденного за последние несколько часов. От странного места ритуала до не менее странного визита матроны роний.       Олька дернула плечом, когда Цири наносила щиплющую, дурно пахнущую травами мазь на следы от плети.       — Это старая магия, госпожа чародейка. Древняя, как этот мир. Мы с самого рождения наделены даром давать жизнь и возвращать жизнь. Но если дать жизнь может почти любая особь женского пола, то возвращать жизнь можем только мы. По-настоящему возвращать. Только… Мы жертвуем ради этого.       — Да, я слышала, что вы отдаете взамен возможность рожать. Как и мы, чародейки, — Трисс грустно усмехнулась.       — Почти. Мы отдаем добровольно, получая взамен возвращенную жизнь. А вы получаете нечто иное. Но… у вас все несколько проще.       Рония сидела на столе, откинув волосы на грудь и задрав на спине рубаху. Цири, еще только увидев раны, вздрогнула всем своим существом. Как можно было так сечь, что кожа расползлась местами, как старая тряпка?       — Важно не только желание, госпожа чародейка. Не только жертва. Мы должны любить.       — Геральт говорил, что любовь и кровь держат в себе могучую силу. Но любовь должна быть истинной, — Цири вспомнила историю с Нивелленом и Верееной.       — Все так, княжна Цирилла, все так.       — Откуда ты… — Цири даже замерла от удивления.       — Душа моя хранит разгадки многих тайн. Память предков передается нам по крови. Я знаю все, что было тысячи лет назад. Но рассказать всего не могу. Я не могу открыть вам тайн ваших сил. Это табу, запрет. А скоро я и вовсе многое забуду, потому что семья отреклась от меня.       Цири хмыкнула, но продолжила наносить мазь на раны пострадавшей от рук сородичей нимфы.       — А почему ты не говоришь вслух? — вдруг спросила Трисс.       — Мы можем только петь, но поем либо когда счастливы, либо когда глубоко опечалены. Редко кто из нас умеет говорить вслух.       — Прямо как бруксы, — раздался голос от дверей, и Олька, охнув, натянула рубаху на оголенную спину. Вскочив со стола, она спряталась за спиной Трисс.       Чародейка и княжна осуждающе посмотрели на подпирающего колонну Эскеля.       — Нехорошо подсматривать и подслушивать! — осуждающе уперлась руками в бока Цири, поставив баночку с мазью на стол. — Зачем девочку напугал и смутил? Выйди вон! — она подошла и с силой толкнула ведьмака ладошками в грудь.       Эскель лишь засмеялся.       — Какая грозная княжна! — он в примиряющем жесте поднял руки. — Я за «Чайкой» пришел. Ламберт хочет сыграть в «Я никогда не…», кто быстрей напьется, тот и проиграл.       — Мог бы постучать для начала! Охальник! — Цири все еще сердилась, но все же пропустила ведьмака мимо, провожая хмурым взглядом. Затем повернулась к Трисс и жмущейся за ее спиной ронии. — Олька, раны надо обработать до конца.       — Подождем, пока ведьмак закончит изображать, что ищет «Чайку», которая стоит на полке ниже, — насмешливо ответила Трисс. — Цири права, ты подслушивал.       — Сложно, знаете ли, подслушивать, когда слышишь только говорящую часть, — Эскель взял флакон, который якобы искал, и повернулся к девушкам. — Почему твои старшие приходили в образе оленей, а ты вроде как — человек?       Рыжая голова, выглядывавшая из-под локтя Трисс, на миг исчезла. Раздался короткий щелчок — и к столу подошел олененок. На боках еще виднелись детские пятна, а макушку украшали короткие рожки, едва заметно в свете факелов отдававшие янтарно-оранжевым цветом. Остатком человеческого облика были следы от плети на спинке животного. Эскель едва не выронил флакон с «Белой чайкой» от удивления.       — Я тоже так могу, — рония вспряднула ушами. — Так проще передвигаться по скалам и прятаться от людей. Старшие и вовсе не выходят к другим в ином обличье.       Короткий щелчок — и Олька вновь приняла облик человека, попутно стукнувшись макушкой об стол и рухнув на пол, потирая ушибленное место.       — Взял свою «чайку»? Ну вот все, уйди-уйди-уйди, — Цири едва ли не силой вытолкала Эскеля из лаборатории. — Нахал.       Магия Трисс не работала на следах от плети, и приходилось надеяться только на ведьмачью мазь. Цири принесла ронии свои запасные рубаху, штаны и сапоги, ибо одежда Ольки была похожа больше на рваные тряпки. Трисс легко нагрела в большом чане воду и помогла вымыть от крови и грязи спутанные волосы, отмыть лицо и руки.       — Какой красивый цвет, — улыбнулась чародейка, расчесывая гребнем длинные пряди и попутно заплетая их в две косы, на манер Цириллы. — Похож на осенние листья, а не на кучу компоста.       Цири хихикнула на это замечание, да и сама Олька не удержалась от улыбки. Под слоем грязи на лице скрывалась светлая кожа и маленькие веснушки на щеках и носу. Нимфы всегда отличались внешней красотой, и Олька не была исключением.       — Кто бы мог подумать, что под слоем грязи может скрываться столь хорошенькая девочка, — поддержала чародейку Цири.       — Кто бы говорил, юная княжна.       В этот раз все девушки уже засмеялись в голос.       — Пойдем в залу. Тебе нужно поесть. Вот только… Что едят ронии? — чародейка неожиданно задумалась.       — Что найдем. Травы, плоды. К мясу прибегаем редко, потому что бережем живое вокруг нас.       — Что же, мясо тебе можно — уже хорошо. По-моему, сегодня была очередь Геральта готовить. А готовит он в целом сносно. Пойдем.       Трисс взяла за руку робкую нимфу и повела за собой в большой зал. Уже издали слышался пьяный смех ведьмаков, и Олька поежилась.       — Не бойся. Вопреки твоей матроне, никто не собирается отдавать тебя на «потеху».       — Я никогда не… не спал с суккубом, — Ламберт покрутил на месте свою кружку, едва не расплескав ее содержимое.       С тяжелым вздохом Геральт поднес кружку к губам. Ламберт усмехнулся, но смех тут же перерос в возмущенный кашель, когда следом за Белым Волком глоток из своей кружки сделал и Эскель.       — Эскель! С Геральтом-то все понятно, но ты? Вот уж в тихом омуте… Что сказал бы папочка Весемир?! — притворное возмущение вызвало волну смеха.       — Думаю, папочка Весемир бы тоже выпил, — вместо друга ответил Геральт, и все за столом снова закатились хохотом.       Трисс укоризненно покачала головой, слушая эти бредни, пока Цири сдерживала хихиканье. Гуляющие ведьмаки их пока не замечали, и Цири осторожно набрала в тарелку тушеной картошки с мясом из общего котла. Протянув тарелку Ольке, она набрала вторую и себе. Трисс отказалась. Лишь только когда княжна случайно обронила половник, грохнув им об котел, ведьмаки разом повернулись к женской компании.       — О, гляди-ка! Твою спасительницу отмыли, — усмехнулся Койон.       — Ага. Смотри, с княжной не перепутай. Рост одинаковый, прическа одна и та же. Только учти — твоя-то рыжая, — шутка Ламберта заставила Эскеля упереть взгляд в кружку, а всех остальных — снова захохотать.       Трисс закатила глаза и подтолкнула девочек к противоположному столу — подальше от нетрезвых господ ведьмаков.       — Смотри, Ламберт, как бы Эскель тебя и Ольку не перепутал, ты ж тоже рыжий, — сострила в ответ Цирилла, и ее шуточка была встречена еще более громким гоготом.       — Острячка, — беззлобно оскалился на нее Ламберт. — Ладно, давайте дальше, не будем мешать дамам ужинать. Геральт, твоя очередь.       — Я никогда не принимал фисштех, — подумав, проговорил белоголовый ведьмак.       Через пару секунд двое из ведьмаков подняли свои кружки. Следом за ними — и Эскель.       — Эскель… Ты серьезно? — не то с упреком, не то с удивлением произнес Геральт.       — Было однажды… с тем суккубом, — пробурчал Эскель, чтоб его не услышали за соседним столом. Однако, подняв взгляд в ту сторону, тут же наткнулся на осуждающий взгляд Трисс и быстро опустившую глаза Ольку. Слышали все-таки.       — Ладно, господа, давайте заканчивать. А то я вам тут в глаза смотреть не смогу, — Геральт поднялся из-за стола и слегка пошатнулся.       — Уже сдаешься, красавчик? — Ламберт пошкрябал рыжую бороду.       — Еще чего. Наливай, — Геральт протянул свою кружку, которая была уже почти пуста. — Я щас вернусь.       Пошатываясь, Геральт вышел из залы под хмурым взглядом Трисс Меригольд и любопытном — Цириллы. Олька нерешительно ковырялась в тарелке, буквально чувствуя на себе взгляд ведьмаков.       — Чего тебя тогда на суккуба потянуло, Эскель? Слабость к рогатым женщинам? — вновь поднял тему Койон. — Ну так смотри, рыжая-то с рогами. Та, что помладше.       — Не обращай на них внимания, — заметила Цири, оглянувшись через плечо. — Им лишь бы позубоскалить. Знаешь, сколько мне насмешек доставалось, когда я тут появилась.       — А чего у нас дамы всухую сидят? Налейте им! Только без «Чайки», чревато, — предложил Эверард.       — Дамы водку не пьют, — парировал Гвейн. — А вина у нас нет.       — Наливай! — решительно заявила Цири.       — Нам Геральт по шапке надает за такое, — повел плечом Гвейн.       — И я тоже. Цири, что за безобразие? — нахмурилась Трисс.       — Я сказала наливай, — Цирилла выскочила из-за стола и стукнула своим стаканом об стол ведьмаков. — Ну же!       — Даже не вздумай! — Трисс тоже вскочила из-за стола и попыталась отобрать стакан у взбалмошной княжны.       Наблюдавшая за этой сценой Олька даже забыла про ужин. И вздрогнула, когда рядом с ней на скамью приземлился Эскель. Почему-то присутствие этой девчонки, что вернула его с того света, смущало.       — Мне, наверное, стоит поблагодарить. Хотя благодарность за такое — капля в море, — негромко проговорил ведьмак, не глядя на девочку.       Олька поерзала немного, затем чуть потянула Эскеля за рукав, заставляя того все же повернуться и пересечься с ней взглядом.       — Говорить только одному я могу, лишь глядя ему в глаза, — голос почти детский, но мелодичный, от него где-то внутри разливалось приятное тепло. — И мыслей я читать не умею, только говорить. Я должна была так поступить. Не ради благодарности. Просто должна.       — Почему? — голубые глаза напоминали ему по цвету озеро с прозрачной водой.       — Все мы рано или поздно так поступаем. Кто-то осознает это раньше других, а кто-то наоборот — слишком поздно.       — Хочу и выпью, я не маленькая! — раздался возмущенный возглас Цири. Олька начала понимать, зачем юная княжна затеяла этот спектакль.       — Та, старшая, говорила о каких-то условиях.       — Старшая? Старейшина Нонека? — в голосе было удивление. — Она вступилась за меня, когда матрона Сорча хотела до смерти запороть меня… Да, обменять жизнь у Туонетар, богини смерти, непросто. Как и просить у Ловиатар забрать насланную болезнь, что поразила тебя. Это долго объяснять.       — Ты принесла в жертву волков?       — Жертва и ритуал нужны были, чтобы снять проклятье лешего. Это — самое простое из того, что можно было сделать. А вот вернуть душу в тело — за это Туонетар просит немало.       — Еще одна жертва?       Олька лишь улыбнулась уголками губ.       — Жертва для Туонетар — нерожденные ронией дети. Но этого ей всегда мало. Богиня Смерти видит насквозь, и если она не видит того, что должна увидеть, она не примет жертву.       — О чем ты?       Шум у соседнего стола нарастал, но Эскель просто не мог прервать этот странный диалог с чудным созданием.       — Мне сложно сейчас это объяснить… Простого желания мало. Это и есть главное условие, которое ставит Туонетар, когда соглашается вернуть душу и тело.       — Тьфу, гадость какая! Как вы это пьете? — возмущалась Цири, поглядывая на Ольку и Эскеля. — Да ну вас с вашей водкой! Не хочу больше. Эскель, что ты привязался к девочке? Отстань, охальник!       Олька прервала зрительный контакт и вновь уткнулась взглядом в тарелку. Похоже, большего времени Цири пока что не могла выиграть для разговора. Рония поймала взгляд княжны.       — Спасибо, княжна Цирилла.       Цирилла лишь спрятала понимающую улыбку за стаканом травяного чая.