Второй шанс

      Осень напоминала Эскелю об Ольке куда сильнее, чем все рыжие девчонки вместе взятые. Слишком много рыжего. Особенно в деревнях.       В деревне, где он остановился, на лугах случилась напасть в виде гнезда эндриаг. И это перед самой свадьбой дочки старосты с местным кузнецом! Староста назначил против вредителей цену втрое выше обычного, только бы с нечистью разобрались поскорее. Такой контракт упускать не стоило, даже по дороге в Каэр Морхен.       Деревенская суета перед свадьбой нисколько не отвлекала. Местный староста оказался прытким, но открытым и добродушным человеком с хорошей деловой хваткой. Эскель даже торговаться не стал — цена и так была неплоха. Да еще и получить приглашение остаться на свадьбу. Что же, от еды и от доброй постели грех отказываться.       Ведьмак обрабатывал меч маслом против инсектоидов, когда в деревню на всех парах влетели двое всадников — две девушки в серых шерстяных плащах. Староста сам выбежал их встречать.       — Ай-ай, беда! Неужто на пауков этих страшных луговых наткнулись, милсдарыни? — засуетился старик, помогая девушкам слезть с лошадей. — Добрек, расседлай коней.       — Насилу успели ускакать, — отвечала вторая из девиц, скидывая капюшон. — Ведьмака нанять не можете разве? В такую даль, да еще по такой страсти ехать!       — Виноваты, милсдарыни певицы. Ведьмак есть, думаем, справится, — староста кланялся то и дело. Глядя на это, Эскель усмехнулся про себя. И впрямь, для дочки ничего не жалеет мужик. Даже двух певичек вызвал откуда-то.       Вторая из девиц дернула плечом, повернувшись в сторону кузни, и заметила ведьмака. Недоверчиво-презрительный взгляд, которым его одарила девчонка вызвал лишь усмешку. Она дернула старшую за рукав.       Вторая девушка не повернулась, только отдернула руку и строго погрозила пальцем младшей своей коллеге. Та вдруг разом засуетилась, бережно снимая со своей лошадки крупную чересседельную сумку.       — Отчего же милсдарыня Вербена не скажет ничего? — вдруг удивился староста.       — Голос бережет, — вздернула нос младшая.       Услышав имя певицы, ведьмак хмыкнул. В городе ему доводилось слышать о двух певичках-самоучках — Шалфее и Вербене. Поговаривали даже, что Вербена — не человек вовсе. Будто бы она нимфа какая, уж больно красива для человека, и голос ее завораживает. А Шалфей у нее на подпевках вроде как, прячет истинную сущность Вербены. И впрямь староста не скупился на дочкину свадьбу.       — Нам отогреться надо, — сурово заговорила Шалфей. — А еще — два бокала горячего вина с пряностями или медовухи доброй.       — Все будет, милсдарыни, все будет. Со мной пойдемте. За лошадок не беспокойтесь, Добрек свое дело знает!       Староста разместил певиц в одной из комнат своего дома. Вербена не появлялась вовсе, Шалфей же то и дело маячила на глазах. Выловить ее было непросто, а поговорить с певичками надо было, коли уж они с эндриагами в пути столкнулись.       — Госпожа Шалфей, не сочтите за труд внимание на ведьмака обратить, — выловил ее Эскель, когда она вновь вылетала пулей из дома старосты.       Девица дернула плечом и задрала нос.       — Чего угодно милсдарю ведьмаку? — передразнила она его манеру говорить. — Быстрее только, у меня дел много.       — Я хотел о луговых пауках поговорить.       — Об эндриагах? — Шалфей хмыкнула, заправляя за ухо прядь пшеничных волос. Певичка была хорошенькой, она это явно знала. А этот жест был ей привычным, словно привлекающим внимание к ее личику. — Около дюжины их было. Насилу вырвались. Не мелкие, не трутни. Похоже, что стражи.       — Откуда ты… — Эскель был несказанно удивлен познаниями простой певуньи в монстрах.       — Вербена знает, — пресекла вопрос Шалфей. — Они голодны и встревожены, потому и лезут все ближе к деревне. И гнездо недалеко. Некогда мне, ведьмак.       Певичка вновь дернула плечом и быстро засеменила ногами в сторону договаривающегося о чем-то с кузнецом старосты.       Таинственная Вербена вызывала все больше вопросов. Из комнаты певиц несло знакомым до боли запахом меда, вербены, шалфея и чего-то еще. Слишком уж эти запахи напоминали ему об одной рогатой девчонке... Дождавшись, пока шустрая Шалфей вновь выбежит из комнаты с очередным поручением, Эскель постучался и, не дождавшись ответа, осторожно вошел в комнату.       Девушка стояла у окна, так и не скинув свой дорожный плащ. Она даже не повернулась, когда дверь отворилась. Вербена была высока — Эскелю на миг даже показалось, что они одного роста. Медальон на груди вдруг слабо задрожал.       — Простите за вторжение, госпожа Вербена, — проговорил было ведьмак, но девушка вдруг подняла руку, призывая к тишине.       Он услышал глубокий грудной вздох, заметил, что певица натянула капюшон плаща на лицо посильнее. Из-под плаща виднелось темно-синее шерстяное дорожное платье, рукав был отделан красной шелковой нитью.       Эскель огляделся. На небольшом письменном столе покоилась куча бумаг, среди которых он углядел небольшую карту, исчерченную от и до. На кровати покоилась лютня и флейта, а также два свертка — видимо, с парадной одеждой.       Вербена резко повернулась, прошла к столу и, вооружившись пером, быстро начертала что-то на одном из листов. Пальцы ее все были в чернилах, руки держали перо неуверенно, словно она только-только недавно научилась писать.       — Ты не человек, верно? — вдруг глухо спросил Эскель. — На русалку или бруксу тоже не походишь.       Вдруг ведьмак обратил внимание на то, как немного странно топорщится капюшон на макушке. Певица чуть дрогнула плечами, но продолжила выводить что-то на листке.       — А под капюшоном — рога прячешь. Рония. Я не думал, что вы выходите к людям.       Вербена бросила перо на стол и протянула лист бумаги ведьмаку. Второй рукой она все еще натягивала капюшон на лицо.       — Не выдам я тебя, — проговорил Эскель, принимая листок. На нем, словно детской рукой, было выведено подобие карты. Дорога, деревня, луг, лес… Жирной линией было отмечено, видимо, место нападения. А небольшим крестиком — на самой опушке леса — похоже, расположение гнезда. — Я знал одну твою сестру. А за карту — спасибо.       Девушка махнула рукой, призывая ведьмака убраться из комнаты подальше. И тут в покои певиц впорхнула Шалфей.       — Как не совестно! Сказала тебе, не тревожь госпожу Вербену! — взъелась она, бросаясь к ронии, словно пытаясь защитить ее. — И что теперь? Расскажешь всем, кто она? — зашипела девушка.       — Ронии не опасны для людей. Мне это ни к чему, — вполголоса отвечал ей Эскель. — Еще раз спасибо за помощь.       Хоть и приблизительная, но карта оказалась весьма точна. Эндриаги нападали на все живое и утаскивали в гнездо. Их оказалось и впрямь дюжина. Злая голодная королева не стала размениваться на сантименты и вылетела из гнезда, как только ведьмак оказался поблизости.       Бой был непродолжительным, словно бы королева эндриаг была немного оглушена. Несколько раз ее хелицеры щелкнули в опасной близости от ноги и плеча ведьмака, но толстые неуклюжие ноги не давали ей маневренности и ловкости. Да и топала она не хуже лошади.       Отсеченная безобразная башка и несколько лап простых солдат стали подтверждением выполненного контракта. Староста выдал награду, да еще и накинул пару десятков сверху.       — Останетесь ли на свадебку, милсдарь ведьмак? — снова вопрошал старик, не морща нос даже от вида Эскеля, что весь был измазан в ликворе и внутренностях эндриаг. — Баню вам сейчас велю истопить, одежду девки выстирают.       — Останусь, — проговорил Эскель. — Уважу невесту с женихом.       Впрочем, невеста и жених его интересовали куда меньше. Больше всего ему хотелось сейчас узнать, откуда явилась эта рония. И не знает ли она что-то про ту из сестер, что осталась в Каэр Морхене.       Гуляла вся деревня. Столы стояли в корчме, на улице, в доме самого старосты. Жил тот небедно, но и народ не притеснял, а жители и не в обиде были. Каменный двухэтажный дом с большой залой на первом этаже, что служил старосте кабинетом, был заставлен столами, посреди же оставили место для танцев. У дальней стены поставили стол для молодых и их родителей. Столы ломились от яств и напитков. Не пожалел денег старик — все, что копил жизнь, все оставил на свадьбу любимой дочки.       Ведьмак удостоился места за гостевым столом ближе всех к новобрачным. Приглашенные музыканты играли то заунывные свадебные песни, то дикие плясовые. И они уже начинали надоедать. Эскелю было интересно послушать, что же споют приглашенные певички.       Староста, наконец, поднялся, провозглашая еще один тост — за особых гостий.       — Дочь моя, услышав в городе пение этих девушек, возжелала слышать их и на свадьбе своей! Так желание дочери в этот день для меня — закон. Милсдарыни Шалфей и Вербена сегодня облагодетельствовали визитом! Просим, милсдарыни!       Столы загудели аплодисментами, чем несколько удивили ведьмака. Девиц и правда почитали, пусть они и были самоучками. Тихий звук лютни заставил гостей чуть умолкнуть — с верхнего этажа спускалась по лестнице хорошенькая Шалфей. Русые волосы ее были убраны в изящную прическу, из которой виднелись две веточки шалфея. Аккуратное изящное платье из повисского шелка было прикрыто длинной шерстяной жилеткой.       — Между веток с листвой чугунной,       Замотавшись в глухую шаль,       Я пойду к тебе ночью лунной.       В этот миг лишь рассвета жаль.       У ворот приголублю лайку —       Не тревожь спящий дом, не смей,       Не губи ты свою хозяйку:       Дальше некуда падать ей.       Голос ее был приятен слуху. Многие парни и даже зрелые мужчины с интересом посматривали на певичку, а та только и стреляла серыми глазками направо и налево. Даже Эскель наблюдал за ней, думая, что такая ловкая вертихвостка была бы неплохим развлечением в угаре гулянки.       — Скинь с меня сарафан парчовый,       И рубаху, и робость прочь!       Поцелуй и ещё, и снова:       Мне тебя обещала ночь.       Она прошла мимо ведьмака, лукаво подмигнув, словно прочитала его мысли. Что же, если девчонка не будет против, почему бы и нет? Однако Вербены не было видно. Похоже, ее приберегли на сладкое.       Певичка закончила петь и поклонилась молодоженам. Невеста аплодировала, пожалуй, громче всех, и коротко указала Шалфей на ее место за главным столом. Еще одно место пустовало.       — Где же милсдарыня Вербена? — спросила робко девушка. — Ах, мне так нравятся ее песни про следующую жизнь и про любовь и ветер.       — Госпожа Вербена скоро будет, — Шалфей улыбалась, прихватывая губами небольшую вишню. Словно знала, что ведьмак следит за ней. Чертовка.       Музыканты вновь заиграли плясовую. Подвыпившие и осмелевшие парни то и дело звали Шалфей потанцевать, однако она всем отказывала. Что же, чем черт не шутит, подумал Эскель, поднимаясь со скамьи и подходя к главному столу.       — Не изволит ли госпожа певица потанцевать со мной?       — Изволю, — девушка поднялась, поведя плечом. Похоже, это был ее еще один обычный жест.       Танцевала девчонка не менее ловко, чем играла на лютне. Однако в серых глазах ее плескалась какая-то хитринка. Словно она знала, чем это все кончится, в отличие от ведьмака.       Музыканты вдруг, словно по команде, заиграли какую-то грустную мелодию, и с лестницы послышался голос, ставший для Эскеля громом среди ясного неба.       — В длинные косы свои ты вплетаешь звёзды,       В рыжие косы свои ты вплетаешь месяц.       Я бы пропел тебе, что люблю, но поздно.       Я бы сказал тебе всё, но не быть нам вместе.       Невеста сжала руки на груди и вся подалась вперед, вслушиваясь в слова. Кажется, именно эту песню она ждала, как никакую другую. Словно бы эта песня значила что-то для нее... Знала бы эта глупая девчонка, что эта песня значила для Эскеля!       — Солнце в твоих глазах усмехалось мне злою усмешкой,       Я был молод и глуп и предан своим идеалам.       Но обратилось в прах всё, что было надеждой,       И моей веры в себя в одночасье не стало.       С лестницы спускалась Вербена. Темно-зеленое платье из тонкой шерсти было отделано золотой нитью и крошечным речным жемчугом. Волосы цвета осенней листвы собраны в причудливые косы на голове, словно корона их украшали цветы вербены. Часть волос, слегка завивающаяся, спускалась на спину и открытые плечи. На левой ключице виднелась тонкая белая полоска шрама, словно когда-то где-то пришлось вскользь. А на спине - ведьмак это знал - таких шрамов не один.       — В следующей жизни       Я буду тем, кто тебя украдёт.       В следующей жизни —       Я знаю точно всё наперёд —       В следующей жизни       Мы встретимся снова с тобой,       Я буду другим и ты будешь другой.       Небесно-голубые глаза смотрели на него с невыразимой тоской. Эскель, еще державший Шалфей за талию, отпрянул от нее, как от огня. Люди же расступались, давая проход юной певице.       — Тонкий стан обвило подвенечное платье,       Муж твой, бродяга — его сейчас не узнать.       А я-то, дурак, считал, что недостоин твоих объятий,       Но, видимо, нужно было просто прийти и взять       Твоё сердце в свои ладони,       Убаюкать нежно,       Успокоить…       Невеста повторяла губами слова за певичкой, словно молитву. А Эскель готов был провалиться сквозь землю, вернуться в гнездо эндриаг, перехватить проходившую мимо Вербену за руку и прижать к себе — и все это разом.       — В следующей жизни —       Пусть я не верю в неё! —       В следующей жизни —       Я знаю точно всё наперёд —       В следующей жизни       Мы будем вместе с тобой,       Я буду другим и ты будешь другой.       Эта прощальная песня врезалась ему в память, и ошибки быть не могло. Это была Олька. Почему он не понял этого там, в ее комнате?! Какая еще сумасшедшая из этих рогатых рискнет спуститься с гор в мир, к людям, да еще и с таким риском, и так открыто петь о своей боли?! И то, что она молчала, и то, что скрывала лицо!..       Музыка закончилась, но люди молчали, как вкопанные. Лишь когда Вербена сделала изящный реверанс, каменные стены загудели от одобрительных хлопков и возгласов, наполнивших зал. Эскель же не в силах был даже пошевелиться. Прикосновение Шалфей к его руке заставило резко отдернуться.       — Довольно танцев на сегодня, госпожа Шалфей, — хрипло проговорил ведьмак, возвращаясь за стол и разом опрокидывая в себя кубок вина.       Он не мог отвести от нее взгляда. Зеленый цвет шел ее рыжим волосам, ее светлым веснушкам, ее глазам, которые на чуть вытянувшемся лице словно стали еще больше. Нескладная, ломкая, как ивовая ветка, девочка стала изящной девушкой. Плавные движения рук, прямая спина — израненная и в шрамах, ему ли не знать. Все ее движения были буквально пропитаны Силой, которую она однажды выпустила ненароком, испробовав Мучильни.       Голубые глаза наконец встретились с его.       — Я и не ждала верности. Не вини себя. Шалфей — живая и настоящая, а я — отголосок Старого Мира и прошлого. Зря ты ее отшил.       Шалфей сидела по левую руку от Ольки, чуть нахмурившаяся, но старавшаяся не подавать виду.       Вербена взяла в руки лютню, вежливо поклонилась старосте и невесте. Старик поднялся, приглашая свою дочь на танец. Певица же вышла вновь в центр зала и заиграла сама.       — Ты говоришь, что в моих венах течет северный ветер,       Пусть я младше, и тебе по плечо —       Я твой на свете       Самый страшный губительный шторм,       На всей планете       Не найдешь ты утешения в другом.       Она улыбалась, как ни в чем ни бывало. К ее лютне присоединились музыканты, не перебивая изящного звучания и глубокого голоса, от которого у Эскеля щемило в груди.       — Любовь — не сказка многочисленных книг:       Она опасна.       Я согласна тобой вместе в тупик,       Вместе на рабство.       Коль напрасна моя жертва, так что ж —       Закон негласный       Разрешает тебе взять в руки нож.       Невеста беззаботно улыбалась, счастливо кружась в танце со своим отцом. Олька шагнула вдоль скамей с гостями. Медальон на груди Эскеля задрожал чуть сильнее, как и всякий раз, когда она была рядом. Сгусток древней магии. Нимфа.       — Так рви, рви сердца не жалей, руби,       Пусть рекой прольется хаан моей любви.       Так рви, рви, только дай коснуться губ и       Без сомнения слова свои и чувства отзови, отзови —       Коль не любишь отзови.       К песне присоединилась и Шалфей. Ее голос по сравнению с голосом Вербены был более звонким, девчачьим, местами слегка дрожащим. Вместе с невестой и ее отцом в центр зала вышел и жених-кузнец со своей старушкой-матерью.       Эскель же следил глазами только за Олькой. Всякий, кого она одаривала своей нежной улыбкой, словно приосанивался, смелел. Вновь нахлынула ревность, как тогда, когда на лютне разливался Лютик, а она слушала виршеплета, втягивая в себя песню, как воздух.       После песни Вербена вновь поклонилась и передала лютню Шалфей. Та ловко завела какую-то лихаческую, почти похабную песенку, тут же ловя одобрительный хохот гостей. Рония же под шумок почти незамеченной скользнула вверх по лестнице. Заметивший это ведьмак бросился следом.       Без стука он влетел в ее комнату, тут же запирая за собой дверь. Олька сидела на кровати, сжав тонкими пальцами шерстяное одеяло и закусив нижнюю губу, лишь бы не расплакаться. От хлопнувшей двери она вздрогнула и подняла тяжелый взгляд на ведьмака.       — Я ведь знала, что так будет. Только почему так больно…       — Потому что и мне невыносимо видеть, с каким вожделением смотрят на тебя другие, — хрипло отвечал Эскель.       Сколько было вопросов — но ни один из них он не смел задать. Потому что сейчас она была здесь — только протяни руку. Сколько раз на месте шлюх он представлял ее? Сколько раз слышал во сне ее голос, и не желал просыпаться по утрам? Даже сейчас это все было похоже на сон.       Олька рывком поднялась с кровати и, сглотнув слезы, шагнула к двери, но Эскель преградил ей дорогу.       — Мне нужно вернуться к гостям.       — Не раньше, чем ты поймешь.       — Что мне нужно понять, ведьмак?       Она никогда не обращалась к нему так. От этой резкой холодности едва не испарилась вся решимость.       — То, что Шалфей стала бы для тебя еще одним развлечением? Я же не против. Я ведь возвращаюсь в крепость, где все будет по-прежнему. И ни упрекну тебя ни разу за это.       Олька вновь шагнула вперед, пытаясь обойти Эскеля, но он не давал ей прохода, выжидая, когда же она даст волю своей ревности.       — Пусти меня! — в конце концов, она с силой попыталась оттолкнуть его с дороги.       Эскель перехватил ее руки и прижал к двери всем телом. Ее близость, ее блестящие ревностью глаза опьяняли не хуже крепкого эля. Еще одна попытка вырваться из захвата — и он припечатал ее губы своими.       — Я жду, что ты поймешь, — прошептал он, на мгновение отстраняясь, — что ни одну из них я наутро не вспомню. Ты в моей памяти, куда бы я ни шел, где бы ни был.       Он попытался вновь вовлечь ее в поцелуй, но строптивая — и когда только стала такой? — рония отвернула лицо в сторону, невольно открывая этим нежную шею. Чем ведьмак и воспользовался. Несдержанный рваный выдох, сорвавшийся с девичьих губ, был более чем наградой.       — Госпожа Вербена! — тревожный голос Шалфей за дверью заставил вздрогнуть, но Эскель не отстранился, покрывая белую кожу цепочкой жадных поцелуев. — Все ли в порядке?       — Все хорошо, Инва, — проговорила вслух Олька, и ведьмак не преминул отметить, как знакомо дрожит ее голос.       — Вы не ждите меня, госпожа, — вдруг тихо проговорила Шалфей. — Я позже приду спать.       Торопливые шаги за дверью вызвали у Эскеля короткую усмешку. Все складывалось так, как он сейчас хотел.       Выпустив из захвата тонкие запястья, он скользнул ладонями по ее талии, привлекая к себе. Напряженная, словно тетива лука, Олька почти не трепыхалась, но и это напряжение спадало. Все еще бунтующая, она закусила губу, чтобы не застонать, чтобы преодолеть желание обнять, притянуть к себе ближе. Но и этот бунт испарялся с каждым мгновением; словно мыльный пузырь, он лопнул, едва Олька ощутила над самой жилкой легкое прикосновение зубов. Ахнув, рония выгнулась, упираясь затылком в дверь и вцепляясь в крепкие плечи Эскеля.       — Как жаль, что вам так скоро приходится уезжать, — огорчалась новобрачная, вышедшая вместе с мужем и отцом проводить певичек и ведьмака. — Надеюсь, когда-нибудь вы снова посетите нас, милсдарыня Вербена, милсдарыня Шалфей.       Рыжеволосая певичка улыбнулась и коротко кивнула, взбираясь на чубарую лошадь. Строптивая, жаловался конюх, никому кроме хозяйки не давала себя седлать. Услышав это, Эскель усмехнулся про себя — какова наездница, такова и кобылка.       — Не переживайте за них, я провожу их до города, — заметил ведьмак. — Хоть эндриаг нет, опасностей на дороге немало.       — И вам спасибо, милсдарь ведьмак, всю деревню от такой напасти избавили! — староста поклонился Эскелю.       Трое всадников выехали из деревни по направлению в город, но на ближайшем же перепутье остановились.       — Мне нужно вернуться к своим, — в Инве больше не было того чванства. — Спасибо тебе, Вербена. Без тебя я бы в жизни ни рискнула, — и Шалфей с улыбкой положила руку на свой живот.       Рыжеволосая девушка улыбнулась младшей сестрице.       — Я все спросить хотел — почему ты-то без рогов? И говоришь, как все, — вдруг задал вопрос Эскель, глядя на Инву.       — Обломала, когда сбегала из стада, — весело ответила Инва. — А говорить вслух меня мамка с детства приучала. Ну, бывайте!       Пришпорив солового своего конька, Инва поскакала на запад, в сторону города. Чуть помедлив, Эскель и Олька развернули лошадей на северо-восток. Путь к Каэр Морхену был неблизок.