Холода 1920 года

– Да сколько же можно за этими бумажками сидеть! Я так состарюсь! – зевнул Эдвард, устало откидываясь на спинку стула. Со всех сторон кабинета послышалось одобрительное гудение и покашливание. Только Мустанг строго взглянул на старшего Элрика исподлобья: – Эдвард, у нас аккредитация. – Вы же фюрер… – недовольно протянул тот, потирая затёкшую поясницу. – И что? – А то, что мы структурообразующее ответвление власти… – По-твоему, это значит, что у нас не должно быть проверок? А как же принципы демократии и равенства?.. – Да всё, всё, молчу, – замахал руками Эд под тяжёлый тихий вздох остальных членов команды и уткнулся обратно в стопку документов. С самого начала этого месяца штаб погрузился в бумажный шелест. За годы милитаристского режима почему-то никто не удосужился разобрать архив. А когда полезли в него, вдруг выяснилось, что у элитных подразделений наёмной армии нет ни кодекса, ни соответствующей документации, регламентирующей работу организации во всех её ответвлениях. В это было практически невозможно поверить, но вся слаженно и профессионально действующая структура держалась на одном честном слове (причём буквально – на словесной передаче из уст в уста каких-то основных указаний и пояснений). Фюрер Мустанг, предельно требовательный не только к другим, но и (даже в большей степени) к себе, потребовал немедленного изменения ситуации. Потому как начинать правление надо было с каких-то базовых, совершенно фундаментальных изменений. И, укрепляя свой авторитет и вызывая всеобщее восхищение, Рой, как истинный лидер, сам засел за бумаги и усадил за них всю команду, тонко намекнув парламенту, что военному министерству требуется полномасштабная проверка. Председатели канцелярии долго пытались понять, чего же он хочет, а кода поняли, прониклись к нему истинным благоговением и страхом за то, что фюрер, возможно, психически не совсем здоров. Этот шаг попахивал невероятной новизной и безумием. Какому нормальному руководителю придёт в голову призывать в своё ведомство проверочную бригаду? Короче говоря, опуская отдельные политические тонкости и выгоды, которые получал бы Мустанг в случае успешного прохождения аккредитации, его политика привела к тому, что все, даже самые закоренелые вояки сидели и переписывали разные документы, сооружая новый, на этот раз достойный такого государства, как Аместрис, военный архив. А команда самого фюрера занималась ещё более тонкой работой: Фарман, Фьюри, Хавок, Бреда и оба Мустанга – Риза и Рой – корпели над новым кодексом, переписывали договоры и обновляли основные реестры. Братья Элрики тоже не избегли общей участи. Эдвард и предположить не мог, что, когда Рой Мустанг с ухмылкой предложил ему «помочь в укреплении государства мирными средствами», он имел в виду рабочий день за письменным столом в полном обмундировании (а вдруг кто из гражданских заглянет?) с 7 утра до 9 вечера. Но отступать было некуда. К тому же, Альфонсу, например, даже не пришло в голову протестовать: он, к вящему изумлению брата, просто мирно поинтересовался, за какой стол можно сесть. Сознание «гражданского долга» во всех его проявлениях у спокойного младшего было куда более явным, чем у нетерпеливого и беспокойного, вечно ищущего приключений на пятую точку старшего. Но после мартовских событий Элрики были совершенно неразлучны, поэтому Эд, смерив оскорблённым взглядом главу государства и бросив короткий, но выразительный взгляд на брата, уселся рядом с Альфонсом. Надо сказать, что эти двое были ценным приобретением в столь незаурядном деле: хоть Эдвард напоказ возмущался и отбрыкивался, у него, как и у младшего, за годы и годы изучения огромных научных трактатов с феноменальным вниманием выработалась просто адская усидчивость. Больше того, логика у братьев работала как надо, и Эд неожиданно оказался бесценным координатором: в том, чтобы совместить все графики с учётом личных пожеланий и ещё тысячей мельчайших факторов, ему не было равных. А на плечи Ала легло оформление, и этот выбор совершенно оправдывался стопкой филигранно выправленных и отпечатанных на гербовой бумаге листов на столе у фюрера. Кроме того, ему намного легче, чем старшему, давались иностранные языки – он ими овладевал на довольно приличном уровне в считанные дни – что, конечно, в сложившихся условиях привело к тому, что заново устанавливаемые дипломатические отношения совершенно незаметно перешли в его полное распоряжение. Вся эта напряжённая работа утомляла до невозможности, поэтому каждые пятнадцать минут кто-нибудь выходил подышать (или покурить), переброситься парой слов с сослуживцами из других отделов или перехватить чего-нибудь из еды. Столовая работала на удивление хорошо. Время как раз было к обеду. Все с нетерпением дожидались боя часов – двенадцать ударов означали, что все могут отложить бумаги аж на полчаса и расслабиться за дружеской беседой. Рой и Эдвард постоянно косились на свои серебряные часы, считая уже не минуты, а секунды. Эд периодически ещё поглядывал на пустое место за столом по левую руку от себя – Ал вышел куда-то минут десять назад по просьбе Фармана: надо было что-то отнести в соседний отдел и кому-то позвонить. И отсутствие брата нервировало Эдварда ещё больше, чем затёкшая спина, – в конце концов, кого ещё можно было толкать коленкой под столом и кто бы ещё стал беззвучно трястись от смеха с одних выразительных переглядываний? К тому же сам тот факт, что Альфонс сидит рядом и что Эд в любой момент может на него взглянуть, успокаивал и, даже больше того, несказанно радовал старшего Элрика. Ну да, прошло уже больше, чем полгода, а он всё никак не может насмотреться в открытую на младшего. Да какой полгода, если брать полностью, то больше четырёх. Ну и что с того? Желудок Эда издал траурный вопль гибнущего кашалота, и Эдвард сердито откинул перьевую ручку. – Что? – надулся он на ухмылку Роя. – Я не могу работать в таком состоянии! Как раз в этот момент часы пробили полдень. Команда единогласно шумно выдохнула, и одновременно с этим в кабинет вошёл Альфонс. Элриками вообще было сложно не залюбоваться. По популярности среди женской части Штаба – и вообще Централа – и вообще страны – они соперничали с Роем да разве ещё со своими лучшими друзьями – Расселом и Флетчером Трингамами. Но последние двое – разговор особый, а вот Мустанга Эд и Ал однозначно обгоняли, потому что они, в отличие от фюрера, были ещё не женаты (ну не рассказывать же всей стране, что и не собирались?) и совсем молоды. Поэтому не было ничего удивительного в том, что по ним вздыхали за каждым углом. Эти вздохи потом становились причиной шутливых сцен ревности по вечерам дома, да ещё на них порой обиженно косился Хавок. Впрочем, оба Элрика понимали ситуацию и тайком гордились популярностью друг друга. И вот сейчас Эд в очередной раз завис, восторженно уставившись на Ала. Нет, действительно, и разве в него можно не влюбиться? Синяя форма ладно сидела на стройной подтянутой фигуре и гармонично оттеняла тёмно-золотые волосы, собранные на затылке в хвост и падающие на спину. Из чёлки, аккуратно убранной на бок, выбивались и падали на лоб непослушные пряди. Серовато-карие большие глаза неизменно тепло улыбались, иногда скрываясь за светлыми ресницами, ямочки на щеках в очередной раз сводили Эдварда с ума. Белоснежный накрахмаленный воротник под стать улыбке и таким же сверкающим чистотой перчаткам создавал какую-то особую ауру вокруг высокого и красивого Альфонса. В этой прекрасной картине сейчас был ещё один элемент, дорисовывающий идиллию и приводящий Эда не просто в восторг, но почти в помешательство. Дело в том, что Ал держал в руках поднос с двумя полными тарелками еды. – Я очень вовремя, кажется! – довольно рассмеялся он, подходя к столу и слегка краснея под пристальным взглядом брата. – Я взял и твою порцию, Эд… – Ал, ты просто святой! – Эдвард воздел руки к потолку. – Ой да ладно тебе… – А что ты нам ничего не взял? – шутливо строго поинтересовался Рой. – Мы разве не голодные по-твоему? – А я вам что, официантка? У меня всего две руки! – фыркнул в ответ Ал, усаживаясь рядом со старшим, уже стащившим на свою половину тарелку с яичницей и двумя сосисками. – Так-то ты бережёшь государство… – театрально вздохнул Мустанг. – Господин фюрер, можно подумать, вы здесь голодаете, – Риза поставила перед мужем контейнер с чем-то домашним и вернулась за стол, чтобы съесть свою порцию. Рой благодарно что-то пробормотал ей в ответ, а Бреда повернулся к Фьюри. – Прапорщик, пойдём принесём обед остальным, – и они, под благодарное переглядывание Фармана и Хавока, отошедших к окну (покурить сейчас можно было только так, ибо на улице погода была такая, что хороший хозяин собаку не выгонит, поэтому Хаято гулял тут же по зданию Штаба), вышли в коридор. Ненадолго установилось молчание, а потом Эд расстроенно поинтересовался: – А что, сахара у них, как обычно, не было? – Зачем тебе сахар, Стальной? – благодушно спросил Рой, отправляя в рот салат. – Это сложно объяснить… – Нет, сахара не было, но зато я взял с собой кое-что другое, что тебе понравится, – лукаво усмехнулся Альфонс и, немного пошарившись в своей сумке, протянул Эду две небольшие баночки. – Вот, держи, я специально с вечера положил. – Ал, когда-нибудь я всё же сделаю так, чтобы тебе поставили памятник как лучшему брату во Вселенной, – прижимая левой рукой баночки к груди, а правую подняв над головой, патетически провозгласил Эдвард. – Да ну тебя, дурак. Я же знаю, что ты такое любишь. Ешь давай, братец, – младший расплылся в довольной улыбке. Риза заинтересованно наклонилась вперёд, Фарман и Хавок обернулись, даже Мустанг оставил курицу в покое. – Что это? – с любопытством спросила майор Мустанг, пока Эд агрессивно откручивал крышки и искал вилку под салфетками. Ал махнул рукой, негромко посмеиваясь под нос. – Да так… по мелочи. Острая приправа и черничное варенье. Раздался кашель, словно кто-то чем-то подавился. Действительно, Хавок даже выронил сигарету от неожиданности. Фарман принялся хлопать его по спине. Рой круглыми глазами смотрел на братьев. – Приправа понятно, но зачем варенье? Он же не… – Он да, – Альфонс подпёр щёку ладонью и, не переставая хихикать, перевёл взгляд с абсолютно счастливого поглощённого едой Эда на Мустанга. – Что? Вы ни разу не замечали странных вкусовых пристрастий моего братца? – Кроме его нелюбви к молоку… – Риза покачала головой, сощурившись. Эдвард неторопливо намазывал варенье на сосиску, когда вдруг понял, что все смотрят на него. Он поднял голову и в недоумении обвёл четыре ошарашенных лица взглядом. – Чего вы на меня уставились? Я ем вообще-то! Ну ладно Ал, я привык уже к его «взгляду из Ренессанса», – Альфонс прыснул в свою тарелку. Эд действительно называл его долгий пристальный взгляд на него взглядом из Ренессанса, апеллируя к картинам Караваджо, которые им довелось повидать на «том» свете. – Но вы-то! – Знаешь, Эдвард, не каждый день увидишь, как кто-то ест сосиски с вареньем, – ответил за всех разом Фарман. – Но ведь это очень вкусно! Вы просто ничего не понимаете! – возразил Эд и в подтверждение своих слов отправил несчастный продукт вкусовых извращений в рот. – Ой, да бросьте вы! Вы даже не представляете, чего я насмотрелся за все годы совместного проживания с Эдом, – Ал кусал губы, чтобы не рассмеяться в открытую, до того у всех участников этой сцены был комический вид. – Суп с фрикадельками с апельсином? Легко. Лечо с шоколадом? При первой возможности. Потом, что там: маринованные огурцы с варёной сгущёнкой… – Но это и впрямь вкусно! – развёл руками старший. У Роя начало дёргаться веко. – …мармелад с селёдкой, котлеты с мёдом и моё любимое – дыня с куриными крылышками! – весело продолжал Ал, когда его вдруг задумчиво перебила Риза: – Ну, дыня с крылышками звучит действительно вкусно. На этом в кабинете установилась абсолютная тишина. Слышно было, как где-то в шторах запуталась муха. В дверях замерли Бреда и Фьюри с подносами в руках. От окна на майора Мустанг таращились Хавок и Фарман. Брови фюрера взлетели настолько, что их почти не было видно за чёрными растрёпанными волосами. Элрики тоже глядели во все глаза абсолютно одинаковым странным взглядом, – Эд даже оставил в покое бедное варенье. Не то, чтобы девушка сказала что-то сверхъестественное. Ну мало ли кому что может нравиться? Но, во-первых, бывшая лейтенант Хоукай никогда не отличалась странными вкусами. Более того, все знали, что куриные крылышки она не признаёт ни в каком виде. А во-вторых, не нужно было быть гением, чтобы сложить два и два, а именно: её странные перепады настроения (не далее, как вчера она при всех отчитала покрасневшего до корней волос мужа за то, что он неправильно повязал себе шарф и забыл полить алоэ на подоконнике, а уже тем же вечером рыдала на плече ошеломлённого Эдварда, потому что «Хаято недоволен, он так грустно смотрел на меня, я плохая хозяйка!»), сонный вид (хотя майор Мустанг была жаворонок, да ещё самый ранний из всей команды), беспокойство Роя по поводу её здоровья (он по секрету озабоченно шепнул Альфонсу, что утром её тошнило, и он переживает по этому поводу) – и теперь ещё вот это. Риза, опустившая было взгляд к своему салату, быстро подняла его и растерянно огляделась. – Что? Я что-то не то сказала? – неловко пожала она плечами. После пятисекундной паузы Эд неуверенно, опасливо косясь на Мустанга, негромко протянул: – Я не уверен, что не получу за это предположение наряд вне очереди, майор, но мне кажется, что вам хорошо бы сделать тест на беременность… По ушам Эд не получил только благодаря снова внезапно расплакавшейся Ризе.

***

К вечеру в кабинете, наконец, стало поспокойнее. Майор Мустанг сидела в кресле мужа и листала отчёты, сам Рой разговаривал у окна по телефону с кем-то из министерства внутренних дел. Фарман педантично раскладывал отпечатанные за день документы по разным стопкам, Хавок и Бреда расставляли книги в шкафу, Фьюри проверял исправность печатающей машинки, а Альфонс, зевая, сонно смотрел в окно. На улице уже стемнело. По стёклам барабанил дождь. Основная работа на сегодня была закончена, через пятнадцать минут все начнут расходиться, а пока он мирно дожидался Трингамов, с которыми они в последнее время возвращались домой вместе, чтобы поболтать, и вышедшего наорать на кого-то из соседнего отдела Эдварда – что позволил ему фюрер, поскольку из-за их ошибок им пришлось спешно переделывать двадцать восемь личных дел. Но криков слышно не было, а ушёл он минут десять назад. Ал уже начал было переживать, как вдруг дверь открылась с ноги, и старший Элрик победно помахал левой рукой. – Столовая решила сегодня организовать всем сонник, потому что из Лиора прислали огромную партию яблок! Все, включая фюрера, как по команде обернулись к нему, одобрительно загалдев. Действительно, правой рукой Эд держал корзинку с крупными, размером с кулак зелёными яблоками. Для Альфонса эта картина была сродни той, что представилась в обед Эдварду, – совершенный восторг и идиллия. Ал обожал Эда и зелёные яблоки, а яблоки и Эд вместе – это вообще было что-то из области фантастики. Младший к тому же считал, что военная синяя форма идёт старшему куда больше, чем ему самому (Эд считал ровно наоборот, а девушки Штаба думали наперекор и тому, и другому, что оба Элрика в форме, особенно вместе – это передозировка прекрасного на один квадратный метр). Поэтому Ал мечтательно смотрел на брата, опершись щекой на ладонь, и вовсе не торопился подходить – ну красиво же! – Не-а, это не дам, это Алу! – фыркнул Эд, пряча одно из яблок, особенно крепкое, за спину. – Он любит кислые! – Хорошо иметь старшего брата, который припасёт для тебя яблоко, – проворчал Бреда, забирая себе более-менее мягкое. – Кто вообще любит кислые яблоки? – пожал плечами Хавок. – Просто, кажется, господа Элрики – оба вкусовые извращенцы, – хмыкнул под нос Мустанг, забрав из корзинки два яблока – для себя и для жены. Когда он отвернулся, Эд быстро показал ему язык и направился к посмеивающемуся под нос Алу. – Ой-ой, господин фюрер, как вы непристойно выражаетесь! – ехидно хмыкнул он, садясь за стол и вручая младшему спрятанное за спиной яблоко. – Мне можно, я ведь фюрер… – Спасибо, братец, – Альфонс тепло улыбнулся старшему, слегка касаясь пальцами его руки. Тот смущённо пожал плечами. – Да было бы, за что, Ал. Пару минут в кабинете раздавался только хруст яблок. Наконец, Мустанг махнул рукой. – Младший лейтенант Фьюри, возьмите в шкафу тарелку и соберите огрызки. Уборщицы уже ушли, мы не можем оставлять мусор в кабинете, надо будет вынести. – И вечно я… – тихо вздохнул тот, направляясь к шкафу. Дискриминации не было – Фьюри сегодня был дежурным, но поворчать никто не мешал. Он довольно быстро забрал не только огрызки, но и мусор со столов напарников и остановился перед Элриками. Эд спокойно бросил кочерыжку ко всем остальным, и Фьюри повернулся к Алу. – Альфонс? – Что? – тот в недоумении поднял брови. – А твой яблочный огрызок где? – Какой огрызок? – Альфонс удивлённо пожал плечами. – Я не оставляю огрызков. Я полностью яблоко съедаю. После секунд пяти звенящего молчания фюрер осторожно, словно говорил с сумасшедшим или больным, переспросил: – Что, прямо совсем полностью? – Совсем полностью, да. А что в этом такого? – младший Элрик неловко обвёл взглядом вытаращившихся на него людей и повернулся к старшему. – Эд, что не так?.. Эд! Эдвард, красный до корней волос, сполз под стол так, что было видно только его лоб, и трясся в беззвучном смехе. Ал закатил глаза. Да уж, здесь рассчитывать на помощь не приходилось. – Да в чём проблема-то? – Но хоть веточка же должна была остаться? – вкрадчиво, но как-то почти отчаянно предпринял последнюю попытку воззвать к здравому смыслу Мустанг. – Да вы что, с ума сошли? Это же самое вкусное в яблоке! – Фьюри, можно мне мой огрызок обратно? Я тоже хочу попробовать, – неожиданно вмешалась Риза, молчавшая до сих пор. Рой медленно развернулся, подошёл к стене, прислонился к ней лбом, помолчал с полминуты и еле слышно вздохнул. – Ох и семейка… – А ещё… ещё он съедает белую внутренность кожуры апельсинов и мандаринов… и чистит конфеты с кокосовой стружкой… – истерично всхлипнул из-под стола Эдвард. – Чистит конфеты? – донеслось ошеломлённое от двери. Взгляды обратились туда, где на пороге в белых медицинских халатах с кипой бумаг в руках стояли ошарашенные Рассел и Флетчер Трингамы, вот уже две недели работавшие тоже при Штабе. Рассел кашлянул и снова переспросил: – Это как – чистит конфеты? – Это так, что он… он сначала съедает стружку… потом вафлю… потом крем… и только потом орех! – Да я не понимаю, что вообще не так! – Альфонс возмущённо взмахнул руками. – Да, это называется раздельное питание! Я предпочитаю растягивать удовольствие! Пока Эд съедает три конфеты – шоколадные, он кокосовые терпеть ненавидит, – я только с одной разбираюсь! – И с суфле и мороженого он сначала съедает шоколад, а потом уже… – Эд! – А ещё бывают сырные приступы – вот иду я как-то ночью водички попить, а там – Ал, последний кусок сыра доедает… – Мне хотелось сыра, что в этом такого? – В час ночи? – Имею право, у нас с тобой холодильник общий! А кто потом в два часа третью котлету доедал? – Я проголодался от смеха, глядя на тебя! – Очень смешно, братец! – Вообще-то очень, – хихикнул, уткнувшись в бумаги лицом, Флетчер, пока его старший брат, отвернувшись к стенке, издавал какие-то нечленораздельные звуки, отдалённо напоминающие сдавленный смех. – Я бы на это посмотрел, – спрятав лицо в ладони и всё ещё не отворачиваясь от окна, пробормотал Мустанг.