***
8 декабря. Вечер. Дом Джозефинны. После шикарного и гостеприимного приёма у Бенджамина, друзья вернулись домой. Энн поднялась в свою комнату, которую Джозефина специально приготовила к её приезду. Спальня когда-то принадлежала Гертруде и не открывалась много лет. Дорогие обои и шторы, двухместная кровать с балдахином, роскошный туалетный столик, бархатный диванчик в виде ложа, книжный уголок и даже свой балкон. Сначала Катберт отказывалась от такой милости, но мисс Барри была тем ещё фруктом, так что противостоять этой женщине было невозможно, даже Энн, к тому же, когда Джо в этом решении поддерживал Коул. Зайдя, она поставила цветы, полученные ею от незнакомца, в вазу на туалетном столике. Маккензи заметил букет ещё по дороге, но решил поинтересоваться позже. — Красивые цветы. Купила? — Спросил он. — Мне их подарили. Один незнакомый парень. — Равнодушно ответила она. — Парень? — Дразняще переспросил Коул и не услышать поддразнивание было невозможно. — Да, а что? — Да так, ничего. — Интригующе ответил блондин, прекрасно зная, что этим, лишь подтолкнёт её выпытывать из него нормальный ответ. — Ну уж нет. Что за тон? Ты на что-то намекаешь? — Непонимающе спросила Ширли. — Нет же. Ты что! Парни каждые же дни дарят букеты девушкам, которых впервые видят. — С этими словами и довольной ухмылкой, он вышел, оставив Энн в полном недоумении.***
8 декабря. Ночь. Дом Джозефинны. Когда глаза Энн сфокусировались, она поняла, что над ней нависал Коул с очень обеспокоенным видом. На нём были только рубашка и брюки со спущенными подтяжками, свидетельствующие о том, что они были надеты наспех. Рука парня все ещё покоилась на щеке девушки, большим пальцем нежно поглаживая её. Он коснулся губами её лба, чтобы проверить температуру. Высокая. — Всё хорошо, — приговаривал он, — ты в безопасности. Прерывистое дыхание Энн постепенно уравнялось. Она села поджав ноги под себя, а Коул напротив неё. — Я услышал, как ты кричала во сне. — Он взял её руки в свои. — Послушай, всё время, пока ты здесь, я вижу, как ты пытаешься выглядеть счастливой, но пытаться и быть - это разные вещи, Энн. На твоей душе камень. Камень, который мешает тебе, который не даёт тебе покоя. Я не хочу выпытывать из тебя ответ, я никогда не хотел. Я просто хочу, чтобы ты знала: если ты всё же решишься рассказать мне, что тебя гложет, я всегда тебя выслушаю. Всегда. Маккензи смотрел на неё в ожидании ответа. Может быть, она захочет поговорить об этом сейчас? Но рыжая девушка молчала, не поднимая опущенных глаз. Парень горько вздохнул и встал, уже готовясь пожелать доброй ночи, как его остановила рука Анны, в последний момент схватившаяся за его локоть. — Я хочу. Сейчас. Наконец Энн взглянула на него, и он ужаснулся. В её глазах читалась та самая боль. Боль, что убивала её в Эвонли. Она всё ещё не оправилась после всего. Художник, сев справа от подруги , опустил голову на изголовье, одной рукой обнял её, а другой взял её руку. Сделав глубокий вдох, она начала. — Помню, когда мистер Блайт умер, мы с Дианой и Руби готовили пирог для Гил… для сына мистера Блайта. И я задумалась, как же это безумно ужасно потерять горячо любимого человека. За одну секунду, мгновение, он уходит навсегда, и ты ничего не можешь сделать, чтобы его вернуть. И я испытала это на себе: она лежала мёртвой и бездыханной у меня на руках, и я никогда не чувствовала себя более беспомощной. Не было соплей, всхлипов, истошных рыданий. Были простые, тихие слёзы скатывающиеся по щекам. Коул в своей манере, успокаивающе погладил её по плечу и притянул ближе к себе. — Если я скажу, что понимаю твою утрату, Энн, это будет ложь, потому что боль, которую ты пережила в тот день воспроизвести самому никогда не удастся. Это почувствует лишь тот, кто потерял столь же дорогого человека, какой Ка’квет являлась для тебя. Знаю, банально прозвучит, но мы не можем поменять прошлое, но мы можем влиять на будущее и мы это сделаем. Обещаю. Было что-то особенное в этой сцене, когда они посреди ночи сидели рядом в обнимку и смотрели друг на друга, пока один нежно убирал слёзы с лица второй. В ту ночь, Коул уснул рядом с Анной, даря ей уверенность, что следующий день будет легче.***
9 декабря. Утро. Школа Авонлеи. Мисс Стейси читала Шекспира. Уроки литературы, перестали быть таковыми без Энн, и даже любимая учительница ребят не могла заменить то выразительное, чувственное, увлечённое чтение рыжей одноклассницы. С газетой дела тоже шли плохо: после инцидента, вслед за увольнением Энн из редакции (которому когда-то многие были рады), последовало введение цензуры для них. Наконец, когда урок был окончен, подростки собрались для обсуждения. К счастью для многих, Билли и Джози пошли погулять возле школы. — Кто-нибудь знает, что с Энн? — Спросила Джейн. Никто не ответил. Всех присутствующих грызла совесть. Особенно была подавлена Диана. — Нет. Катберты теперь вообще никому двери не открывают. — Моя мама видела, мисс Катберт в Кармоди. — Заявила Тилли. — Она сказала, что та даже на приветствие не отвечает. И вид у неё был мрачный. Матушка говорит, что мисс Марилла выглядела также, как до появления Энн здесь. В этот момент абсолютно всем в голову пришла одна и та же мысль, но никто не осмеливался озвучить её вслух, пока Руби в полголоса и со страхом не произнесла: — А вдруг они вернули её в приют? Этот едва слышный вопрос, казалось бы мог пересилить любые крики. Его невозможно было не услышать, не из-за того, что вопрос мог быть сказан громко, а потому что в нём скрывалось нечто пугающее. Вдруг Диана вскочила с места и окинула класс взглядом. Её взор ненадолго остановился на Блайте в надежде, что тот опровергнет эту ужасающую мысль, но он молчал, полностью погруженный раздумьями от услышанного. Предположение, об отправке Анны в приют, было непостижимым. Они уже скучали по ней, по яркой и энергичной, живой и эмоциональной, а лишится её, означало потерять краски, означало вернутся в то время, когда она ещё не приехала из детского дома Новой Шотландии, когда в Авонлее было уныло и серо. — Катберты так бы не поступили! Энн для них, как дочь, они ни за что не допустили бы такого. — Сказала Барри, но так, как-будто пыталась убедить не одноклассников, а себя. — Кто знает? Они уже отправляли её обратно в приют. — Удручённо ответил Чарли. Тяготеющая тишина вернулась. — Я слышал, индейцев выселили, спустя два дня после инцидента. — Сказал Муди. Гилберт встал. — Мы должны что-то сделать, — сказал он, полный решительности, — мы должны вернуть их к себе, на свои земли. Представьте: вы похоронили здесь кого-то близкого, а затем вас бы заставили оставить всё: свой дом, свой очаг, место в котором вы жили много лет. Я знаю, когда я в прошлый раз вступался за Анну, вы не восприняли мои слова, но а теперь? Когда вся правда вышла наружу? Энн боролась за правду и где бы она сейчас не была, я уверен, она хотела бы, чтобы справедливость восторжествовала. Вот! Посмотрите, — парень взял в руки последнюю газету, написанную рыжеволосой подругой и начал цитировать статью, — «Индейцы имеют право, на свои обычаи и религию», кто-то не согласен? «Индейцы лучше знают, что нужно их детям, и они имеют полное право воспитывать их самим», разве это не так? Разве не родители растят своих детей? «Они тоже люди и никто не может их пытать и причинять им боль», скажите мне, по-вашему, индейцы не чувствуют боли? Неужели кто-то может причинять боль кому-то из-за различий в мировоззрениях? «В интернатах для индейцев, вовсе не обучают детей. Там считают, что Бог велел убивать внутреннего индейца, но сохранить дитя. Но это неправильно! Уничтожать внутренний мир и культуру ребёнка, даже если они не совпадают с твоими - это подло». Из последних событий, надеюсь наконец-то, здесь всем стало понятно, что Энн взяла всё это, не из воздуха? Все глаза были стыдливо опущены, кроме глаз Дианы. В них была гордость за парня и боль. Столько дней она была той же позиции, что и Блайт, но не могла её высказать. Гилберт и Диана верили Ширли от начала до конца и это их объединяло. — Гилберт прав. Мы вернём их.***
11 декабря. День. Дом Барри. Стук в дверь. Открыла Диана. — Добрый день, Гилберт. — Слегка удивлённо поприветствовала она. Прошло два дня с того момента, как почти все школьники и их родители собрали подписи и потребовали возврата индейцев сюда. Местному управлению пришлось поддаться. — Здравствуй, Диана. Пропустив гостя в дом они уселись в гостиной. — Если ты к отцу, то они с мамой отправились в Кармоди. — Нет. На самом деле я к тебе. Теперь Барри была ещё больше озадачена. — Я? Зачем? Он встал, почти сразу после того, как сел и нервно начал расхаживать по комнате. Блайта не отпускали мысли об Энн и её таинственной участи. Он знал: маловероятно, что Катберты могли бы вернуть Ширли в приют, но чувствовал, что пока он не утвердится на сто процентов, он не успокоится. В марте рыжей однокласснице должно исполнится 16, а значит её бы вышвырнули из приюта, и просто представить, как та скитается по холодным улицам... — Энн не часто говорила о приюте, а если быть точнее, то при мне вообще не упоминала о нём. Я хочу удостоверится, что она в безопасности, то есть не в детском доме. Но дело в том, что я не знаю адреса, а так как ты была её лучшей подругой, то я надеялся, что ты можешь быть в курсе. Диану задело то, что Гилберт сказал что они когда-то были подругами, несмотря на то, что это был факт. К счастью для обоих адрес ей был известен. — Я скажу, только при одном условии. Я поеду с тобой.***
11 декабря. День. Шарлоттаун. — Что это? — Удивилась Энн, когда тётя Джо вложила в её руку увесистый кошелёк. — Это деньги на achats. — Ответила дама. — Achats? Даже я не знаю этого слова. — Achats - на французском - поход по магазинам. — Пояснил Коул, недавно вернувшийся из училища. — Сегодня в классе Вивьен просила передать, что она хочет сходить с тобой, посмотреть платья, если ты конечно не против. — При всём уважении, но тётя Джо, я, как Катберт - не принимаю милостыни, так что я не могу взять деньги. — А если бы я была Мариллой, то взяла бы? — Ну… — Пока её нет рядом, её заменяю тебе я. Так что бери и повеселись, как следует. — Но. Но. Но. — Никаких «но». Сопротивление оказалось бесполезным. Сев в коляску, мисс Барри, Ширли и Маккензи отправились в центр города. Там, у входа в магазинчик «Le bonheur des dames» стояла Вивьен. — Хорошо вам отдохнуть, девушки. — Сказал парень, и они поехали дальше. — Я очень рада, что ты приняла моё предложение, — сказала Клеман. — Для меня за честь. Магазин был прекрасен. Шёлк, бархат, атлас, хлопок - всё, что душе угодно. Вивьен повернулась к Энн с зелёным и жёлтым платьем. — Какое лучше? — Я думаю, что изумрудное. Оно будет идеально подчёркивать твои безупречные глаза. Ви явно засмущалась от данного комплимента. — Безупречные? Разве? — Конечно! Ты вся великолепна. От этих слов девушка стала выглядеть ещё более удивлённой и смущённой. — Прости. Я сказала что-то не так? — Просто мне такое впервые говорят. Если не считать Бенджамина и Коула, но думаю, они так высказываются лишь из вежливости, ведь мы дружим. В этот момент у Энн взорвался мозг. — Ты серьёзно? — Да. — Становясь краснее с каждым словом. — Одноклассницы называют меня дурнушкой. Катберт потеряла дар речи. — «Одну из самых красивых девушек виденных мной называют «дурнушкой»! В таком случае я - лохнесское чудовище!» — А как же твоя семья? — Моих родителей часто нет дома. Я с ними почти не общаюсь. Papa либо на работе, либо на званном ужине с maman у каких-нибудь гостей. А когда maman бывает дома, она зовёт гостей к себе, — было видно, что девушка с достоинством сдерживает слёзы, как принято у девушек в светском обществе: скрывать все свои негативные эмоции: от гнева до боли, — я не жалуюсь они прекрасные родители. Я их люблю. Вдруг обернувшись, не видят ли их работницы магазина, она подошла к Анне и взяла её руки в свои. — У меня никогда не было подруг. Я могу быть твоей? Ширли была в полном замешательстве, но её лицо быстро смягчилось и обрело самую нежную улыбку. — Конечно можешь. Они уселись на диванчик и разговорились. Дослушав новоиспеченную подругу, ситуация начала прояснятся. — Твои одноклассницы тебе просто завидуют. Уверяю тебя, это так. Ты очень обворожительна, так к тому же общаешься с самыми привлекательными парнями в классе. Конечно же они будут из чистой внутренней злости лгать и говорить тебе гадости. Не слушай их. А Коул и Бен говорят тебе правду не из доброты душевной, а потому что это факт. Тем более Бенджамин испытывает к тебе явно больше, чем просто дружбу. — Сказала Энн хитро улыбнувшись. Вивьен смутилась из-за последних слов, но тоже улыбнулась, пытаясь спрятать глаза куда угодно. — В таком случае, я возьму зелёное платье, а ты вот это. Как по мне оно прекрасно сочетается с твоими красивыми волосами. Наряд выбранный ей для Ширли и вправду был прекрасным. Шифоновое красное платье до щиколотки с длинным воротничком, рукавами-буфами и с подолом украшенным оборками. Никаких рюшей и кружев не было на платье, но при этом оно было изящным и элегантным. В итоге девушки закупились новыми платьями, перчатками и шляпками. Надо было видеть лицо бедного кучера, который понял, что все коробки с купленным в карету загружать придётся ему. Девушки решили прогуляться и Катберт про себя молила Бога не встретить***
11 декабря. День. Шарлоттаун. Когда Диана заявила своим родителям, что намеривается ехать в Новую Шотландию, они не стали сопротивляться, так как чувствовали вину за всё случившееся. На станции Авонлеи, Гилберта и Диану провожали их одноклассники и мисс Стейси. — Вам точно не нужна моя помощь? — Спросила женщина с беспокойством. — Нет, мисс Стейси, спасибо. Вы должны работать, пока нас нет. Мы не можем оставить школу без вас. — Вы обещаете, что найдёте её? — Спросила Тилли и все взгляды переметнулись на двух ребят. — Мы сделаем всё возможное. Спустя часа пути на поезде, они вышли на станции Шарлоттауна, потому что хотели переговорить с мисс Барри и Коулом. Может быть они знают, где Энн? — Здравствуйте, мисс Барри — сказал смутившийся Ролингс увидев ребят, так как он знает, что мисс Ширли их отчаянно избегает, — и вы сэр, — обратился он к пареньку. — Здравствуйте Ролингс, тётушка и Коул дома? Мне нужно с ними поговорить. — К сожалению мисс Джозефина Барри и мистер Маккензи отправились в город, — честно признался дворецкий, но утаив сведенья про Энн без зазрений совести, ведь молчание это не враньё. — Может, мне что-нибудь передать? — Нет, не нужно. — Разочарованно ответила Диана. Долго ждать прихода хозяев особняка было бы бесполезно, потому что их следующий поезд в Борден (деревушку-порт на южном берегу Острава Эдуарда, выходящем на Нортумберлендский пролив) должен был быть через 30 минут. Сев в вагон и добравшись до пункта назначения, подростки сели на паром до Бейфилда (прибрежной деревушки Новой Шотландии, по населению меньшей даже Эвонли), а оттуда вновь на поезде, уже до Хоуптауна ( городка неподалёку от Галифакса). Затратив 5 часов на эту поездку, ближе к вечеру они наконец-то добрались до желанной цели: Железные ворота с ржавыми буквами гласили: Сиротский Приют Сент Олбанс Холодный ветер играл с воротами, заставляя их отвратительно скрипеть. Долгая дорожка ко входу была унылой: ни цветов, ни кустов, лишь голые, сухие, полумертвые деревья, чья кора была пепельной, а листва бесцветной. Блайт и Барри не успели войти в здание, но оно уже внушало безоговорочный ужас. Трехэтажное строение, явно нуждающееся в капитальном ремонте не первый год, было последним местом, где мог быть детский дом для множества сиротских детей. Пройдя через арку они напряглись, чувствуя, как все взгляды детей играющих во дворе приостановились на них. Диана содрогнулась, когда внезапное карканье вороны заставило упасть охапку снега с ветки дерева. У входа их встретил мужчина с абсолютно каменным лицом. — Что вам нужно? Где ваш мусор? — Спросил он, обращаясь к Диане. Обоим подросткам понадобилось время, чтобы понять, что под мусором подразумевается ребёнок, которого нужно отдать. Гилберт был возмущён таким поведением даже больше, чем сама Диана, однако на это мужчина никак не среагировал и ни одна его мышца лица не напряглась. — Мы бы хотели встретится с матроной. Дело касается нашей подруги. — Сказала брюнетка пытаясь быть учтивой, несмотря на нанесённое ей оскорбление. Не проронив ни слова, служитель детского дома повернулся и скрылся в холле. Подростки переглянувшись, приняли это как приглашение войти в здание. Пустой и тёмный холл, в котором любой шаг отдавался эхом, не мог не пугать. Проследовав за мужчиной они остановились у двери. — Ждите своей очереди, — сказал он также сухо и поспешил исчезнуть. Очередь была небольшой: из одного человека, не включая самих друзей. Это была девушка примерно того же возраста, что и напротив сидящая Диана, может даже на год младше. Она была худа, бледна, с мешками под глазами и одета хуже некуда, можно было с уверенностью сказать, что вместо платья на ней мешок из под картошки, в котором просто сделали отверстия для шеи и рук. Гилберт не имел и малейшего представления, как в этом, она ходила по зимним, заснеженным улицам. На руках у неё был младенец, на вид не больше пары дней отроду. Кто-то подумал бы, что это её младший братец, но оба путешественника догадались, кем приходится эта девушка грудничку и сердце сжалось от этого понимания. Она падшая. Самая сильная волна сочувствия накрыла ребят, сидевших напротив и Барри даже почувствовала стыд за то, что одета лучше её, даже в самом простом из своих платьев. Но больше всего пугала, не одежда на безымянной девушке, и даже не мысль о том, что эта незнакомка, столь молодая, является матерью, пугало то, что на её лице не было ни одной эмоции. Никакой. Словно из неё выкачали душу и жизнь, словно на руках у неё было не живое существо, являющееся её сыном, а какая-то кукла. Полностью опустошённый взор направленный на одну точку. Однако реальность догнала ребят позже, а именно тогда, когда сквозь деревянную дверь послышался противный голос: — Следующий! Именно в этот миг подростки оторвались от душераздерающей картины молодой мамы и новорожденного, и вспомнили, где находятся. Они в детском доме. А эта, почти девочка, сидит с ребёнком на очереди к надзирательнице детского дома. «Осознание» Она хочет бросить своего младенца. Девушка, всё ещё без эмоций, встала и зашла в комнату, закрывая за собой дверь и оставляя Гилберта и Диану с широко распахнутыми глазами наполненными болью от настигшей их жестокой реальности. Слышится гул. Они о чём-то не оживлено говорят. Две минуты. На протяжение всего этого короткого времени, оба отчаянно хотят верить, что они ошибаются, что девушка выйдет из этого кабинета с ребёнком и не станет принимать роковое решение. Резкий детский плач. Слабые надежды не сбываются и незнакомка появляется снова в дверном проёме только без малыша, пока на фоне её дитя кричит от лишения материнских рук. Девушка не задерживалась ни на секунду, быстро направляясь к выходу. Даже не обернувшись. Сколько бы ненависти, отвращения, порицания и гнева не вызвал этот поступок у Гилберта, он не мог позволить ей уйти вот так. — Стойте! Он успевает добежать почти у самой входной двери к ней. Снимает свой шарф и козырёк, и подаёт ей. Впервые за весь этот период что-то мелькнуло в её глазах. Но мелькнуло всего лишь на секунду и Блайт не успевает понять что это именно было. Она молча берёт вещи и уходит. С этого момента, Гилберт понял, почему Энн никогда не рассказывала о своем пребывании в приюте. Он так и простоял в ступоре, пока снова не прозвучало: — Следующий!***
11 декабря. Вечер. Шарлоттаун. После закупок Анна вернулась домой, а вскоре возвращаются и Джо с Коулом. — У меня есть новости, — сказал Ролингс собравшимся в гостиной, — мисс Диана Барри и некий молодой джентельмен сегодня приходили к вам. Глаза Энн так округлились, что могло показаться, что вот-вот они выпадут из глазниц. — Некий джентельмен… — задумался Маккензи, — не могли бы вы его описать Ролингс? — Высокий, тёмные вьющиеся волосы, неброские веснушки и кажется карие глаза. — Ореховые… — Произнесла Катберт. — Что? — Не расслышала Джозефина. — У Гилберта ореховые глаза. На первый взгляд они карие, но при ярком свете они становятся янтарными, а вокруг зрачка можно увидеть ободок медового оттенка, а когда он смотрит на солнце они почти зелёные… — Сказала Энн и в её голосе пробежала дрожь от боли. Все, кто был в комнате смотрели на неё, но Ширли была слишком поглощена мыслями, чтобы заметить это. — «Диана… она была здесь… неужели ради меня?» — «И Гилберт тоже… он тоже был здесь…» Она медленно встала с кресла, надеясь, что ей удастся хотя бы уйти с достоинством и спрятаться в своей спальне. Но нет. Веки вдруг стали тяжёлыми, а ноги больше не были в силах простоять и секунду. Силы её подвели и она рухнула на пол. Темнота. — Энн! — ЭНН! Катберт почувствовала резкий неприятный запах — достаточно неприятный, чтобы разбудить ее. Она медленно открыла глаза, и ее приветствовали несколько расплывчатых голов, смотрящих на нее. — Всё хорошо. — Успокоила мисс Барри. — Что… Что произошло? — Вы потеряли сознание, мисс, — Сказал личный врач Барри - мистер Дэвис, — и я дал вам понюхать нашатырный спирт. Как и предполагалось, ваш иммунитет довольно слаб и вы рискуете жизнью, так волнуясь, так что прошу вас: больше никаких переживаний. Энн потёрла голову, оглядывая комнату. Она кивнула и поблагодарила врача.***
11 декабря. Вечер. Хоуптаун, Сиротский Приют Сент Олбанс. Войдя в кабинет, Диана и Гилберт почувствовали неописуемое отторжение от этого места. Они провожали взглядом плачущего ребёнка, уносимого одной из сотрудниц приюта. Посмотрев на надзирательницу этого места, крупную, крепко сложённую, с омерзительным выражением лица женщину, курившую дешёвую сигару (от чего пропахла вся комната) Блайт прекрасно понял, что это будет один из самых неприятных диалогов в его жизни. — Здравствуйте, мисс. — Девчачье крыло у нас забито. Забираем только мальчишек. — Прорычал недовольный голос. — Эм, нет… мы не за этим. — Сказала Диана, рассерженная бестактностью этой женщины, но всё ещё сдерживающая себя в руках. — Вам известна фамилия Ширли? Анна Ширли? — Просто невероятно, — фыркнула та, — я знала, что эта гнида не даст мне спокойно жить! Сразу поняв кому было адресовано оскорбление Гилберт сделал шаг вперёд. — Будьте любезны, говорите о ней, так как подобает. — Решительным и даже немного угрожающим тоном сказал он. Однако это матрону не впечатлило. — Думаешь она заслуживает чего-то нормального? Единственное, что требовалось от неё, это помогать женщинам с их выводком. Готовить, убирать и держать свой адский рот на замке. Но каждый Божий раз она возвращалась сюда. Останься она тут до шестнадцати, продала бы её сутенёру. Диана была в полном замешательстве, а Гилберту понадобилась каждая капля самодисциплины, чтобы не подойти к столу директрисы и не ударить её. Он взял Барри и вывел из кабинета, сильно захлопнув дверью. Он буквально кипел от злости. — Вы ищите рыжую? — Донёсся скрипучий голос. Друзья обернулись и увидели девушку в обносках и с тряпкой в руках. Уборщица. — Да, мы были бы очень благод… — Принцесса Корделия пряталась на чердаке. Посмотрите там. — Сказала она издевательски. Блайт вовсе не понял, что это значит, но Диана, которая входила в клуб историй, прекрасно знала про любимую вымышленную героиню Энн. Барри поднялась по лестнице, а парень за ней. Найдя чердак, они огляделись. Тут было тускло и сыро, и лишь маленькое оконце сверху позволяло нескольким лучам осветить комнатушку. Под одной из лестниц на дереве было вырезано: AnnE Парень медленно подошёл к надписи и осторожно провёл по ней кончиком пальца, словно это было дражайшим сокровищем, которое он к сожалению не мог забрать с собой.***
11 декабря. Вечер. Паром до Бордена. В детском доме её не было. Диана не знала хорошо это или плохо. С одной стороны, это было прекрасно, что Энн в не таком ужасном месте, но с другой, означало ли всё это, что Энн навсегда заточена в Зелёных мезонинах или быть может она в куда худшем месте, чем приют. — Я провела в этом месте меньше получаса, но мне никогда не было так плохо. Не понимаю, как она смогла жить там, а потом набраться храбрости вернутся туда в прошлом месяце. — Сказала Диана мысли вслух, вспомнив, как её рыжая подруга отправилась в Новую Шотландию в ноябре. Гилберт и так поражённый ужасом приюта тоже задумался над этим. Как? Но больше его заняла другая мысль: Где был он? Гилберт уже представил, как ей было тяжело и больно прийти туда спустя столько времени, в это место наполненное самыми её мрачными воспоминаниями и всё это происходило, пока он был обижен на неё за несколько слов и пил чай с ухмылкой на лице. От самого себя ему стало тошно и противно. Блайт понял, что если не сможет найти Анну, он никогда себе этого не простит.