So I never really knew you
God I really tried to
Blindsided, addicted
Thought we could really do this
But really I was foolish
Hindsight, it's obvious
Ему нравились его тонкие щиколотки и запястья. В этом была какая-то чарующая хрупкость, особенно в сочетании с тяжелой цепью и почти не сходящими синяками. Ему нравилась молочная бледность его кожи, с которой так отлично контрастировали укусы и кровоподтёки, россыпи фиолетово-багряных засосов. Ему нравилась его длинная и грациозная шея, переходящая в широкие, молодецкие плечи и спину. Особенно затылок- где пшеничные волосы уже не прикрывают кожу, нежное беззащитное место, которое самим своим существованием напрашивается на укус. Ему нравились его губы- особенно когда улыбался, или когда с них слетал томный, звучный стон. Но не когда они произносили очередную глупость, или бывало, изгибались определенным образом, делая его слишком похожим на того, другого. Его волосы. О, можно даже сказать, что он обожал их. Золотые, кудрявые мягкие пряди, безупречно ложащиеся в руку, словно созданные для того, чтобы зарываться в них и перебирать одну за одной. Идеальные, чтобы ухватиться и притянуть к себе. Ему нравились его глаза — васильковое море, в водах которого плещется так много- от ненависти до желания. Он вообще не умеет скрывать свои чувства, хоть и очень пытается научиться- гнев, сожаление, гордость — все можно прочитать во взгляде. Ему нравился его голос, когда он смеется, чрезвычайно редко одаривая таким сокровищем. Его забавляло и раздражало его упрямство в одинаковой степени. Его гордость манила и отторгала одновременно. Но что по-настоящему злило- его наивность и слепая вера в доброе, светлое и чистое, подобное ему самому. Наверное, от того, что это вызывало смутные, покалывающие болью воспоминания о безвозвратно утраченном. Он знал о нем ничтожно мало- особенно из того, что знал на самом деле, а не предполагал, как очевидное для себя. Но он знал, что тот любит землянику- если миска с ней оказывалась на скатерти- самобранке, то всегда оставалась пустой. Что предпочитает медовухе вино, но старается вообще не притрагиваться к бокалу, потому что после этого, расхмелевший, вдвое быстрее сдается ему в руки. Что любит читать в странных, неудобных позах- закинув ноги на стену и лежа на спине, к примеру. Что почти всегда засыпает на животе, обняв подушку. Что всегда вежлив и обходителен со слугами. Что считает дни, проведенные в замке, завязывая узелки на кистях, свисающих с балдахина кровати. Что старается не смотреться в зеркало лишний раз, если его шею украшают следы от жадных поцелуев- а значит, почти всегда. Что когда задумывается о чем-то, начинает крутить вокруг пальца кольцо. Он знал каждую родинку и маленький шрамик на его теле. Он знал каждую точку, коснувшись которой можно было сорвать с его губ томный выдох. Разбуженная в нем страсть заставляла терять голову. Он знал о нем бесконечно много и ничтожно мало одновременно. Он не хотел ему зла, но и добра больше пожелать не мог. Потому что кое-что узнал почти наверняка- он привязался слишком сильно.You can think that you're in love When you're really just in pain
Some mistakes get made That's alright, that's okay In the end, it's better for me That's the moral of the story, babe
— Ингва, думаю, наш гость решит совершить конную прогулку. Не стоит чинить ему препятствий. — Как Вам будет угодно, Господин. ///Talking with my lawyer
She said, "Where'd you find this guy?"
I said, "Young people fall in love
With the wrong people sometimes"
Ему нравилось, как эти губы скользят по его коже, произнося его имя. Ему не нравился его взгляд — липкий и похотливый, где алчность смешана с обожанием и собственничеством. Этот взгляд парадоксальным образом одновременно ставил на постамент и опускал в грязь. Вместе с тем его глаза- нечеловеческие, с узким кошачьим зрачком и столь редким аметистовым цветом завораживали. Он опасался его когтей, которые с легкостью могли проткнуть ему горло. Ему нравилось, когда они едва скользили по его коже, оставляя паутинку мурашек. Ему не нравилась их разница в росте, из-за которой он почти всегда был вынужден смотреть на него снизу вверх. Ему нравилось, что ему нужно было склонить голову, чтобы поцеловать его. Ему не нравились его клыки, оставляющие буквально на каждом свободном участке тела укус. Ему нравилось то ощущение, которое возникало, когда он скользил ими по шее, а затем оставлял поцелуй. Его бесили его бесконечные ироничные издевки и колкие фразы, слетающие с его губ. Ему непозволительно сильно нравилось, когда этот бархатный, властный голос шептал на ухо такое, от чего наутро хотелось умереть со стыда. От его столь редкого искреннего смеха бежали мурашки по коже. Он ненавидел эти руки, отвешивающие унизительную оплеуху за очередной акт непослушания. Он плавился под ними, когда они скользили по его телу, оставляя невидимые шрамы удовольствия. Когда его когти пробирались меж прядями волос, это заставляло чувствовать тревогу и напряжение. В какой-то момент он привык засыпать под эти смертоносные поглаживания. Его холодная злость и обжигающая ярость пугали. Его темная мощь и сила заставляли трепетать. Он не знал о нем на самом деле ничего- кроме того, что тот от чего-то алчет его, как алчут глотка воды в самый знойный день лета. С ним он всегда чувствовал себя желанным. С ним он всегда ощущал, что делает что-то неправильное, но уже не может остановиться. Он знакомит его со смертью, но в его же руках он узнает жизнь, в той палитре, которую бы предпочел не видеть. С ним он окунается в душащую ненависть, и с ним же испивает сжигающую страсть. Он не знал о нем на самом деле ничего, но рядом с ним он познает нечто о себе, что предпочел бы никогда не узнавать. — Не слишком ли ты подпускаешь меня к себе? — А тебе не страшно от того, насколько близко ты оказался готов подойти?
In the end, it's better for me That's the moral of the story, babe