А зачем мне мои волосы Если ты все равно меня не любишь Сегодня я их отрежу
Ты все равно меня забудешь Хоть новую хоть прежнюю Для тебя я лишь пустое место Тише листьев, шелестящих ветром Ну же дайте мне такое средство Чтобы для тебя стать человеком
Когда царевич возвращается от пруда второй раз, то не бросая лишнего взгляда на Бессмертного сразу же укладывается спать. Тот в свою очередь с отсутствующим видом возвращается к тем же заботам, что днем- и все же, спустя час, когда Иван, очевидно, провалился в сон, Кощей неслышно поднимается с места и подходит к спящему. «Ты почти никогда не остаешься в моих руках после. Ты всегда сбегаешь… Но могу ли я винить тебя?..» В голове поднимается череда воспоминаний. Он с усмешкой оглядывает пленника. Все еще бледный, и с синяками под глазами- видимо, бессонница так же мучает. Но все же щеки уже не такие впалые. — Что ж, царевич, оценил разницу между темницей и пуховой периной? — с усмешкой протягивает Бессмертный, обходя царевича кругом. В ушах- длинные серьги, подчеркивающие линию шеи и челюсти. Изящные юношеские запястья опоясаны золотыми браслетами, позвякивающими при каждом движении. Его приводят красиво украшенной куколкой, призванной радовать только лишь его взор. — Оценил, — коротко бросает пленник, яростно сверкая глазами исподлобья. — И подарочки, — ядовитая, едкая интонация, — тоже? — холодные пальцы проскальзывают к ушам, задевая золотое украшения, оставляя едва ощутимую царапину на коже. — Ты все равно не купишь меня, — не выдерживает Иван, дергая головой в сторону. — Я уже купил тебя, свет мой, — смешок заставляет злость в груди юноши распускаться колющим шипом, — Только вот продался ты не за золото, а так, за сущую мелочь. — Есть вещи, которые таким как ты, не понять, — роняет царевич, и весь накал эмоций внутри, тревогу, нервозность и злость выдает лишь едва заметное сжатие пальцев на ткани очередной, скорее оголяющей, нежели скрывающей, удлиненной рубахи. «О, ну конечно, зато такие как ты все отлично понимают…» — внутренне усмехается Кощей, — «Интересно, поумнеет ли он хоть на йоту со временем, или эту юношескую спесь ничем не сбить…». — Кажется, я знаю куда более эффективное применение этому ротику, чем твоя глупая болтовня — когти многозначительно скользят по губам, забираясь внутрь, а насмешливый взгляд более чем прямолинейно и выразительно намекает на то, что должно случиться дальше. Иван передёргивается в отвращении, замирая. — Что? — колкий, едкий взгляд пронзает в самую глубь, — Припоминаешь, что ты там говорил про то, что более не посмеешь противиться моим желаниям? Или…- коготь надавливает, рассекая тонкую кожу губ и выпуская наружу каплю крови, — Как всегда не способен сдержать своих обещаний? — лиловые глаза предупреждающе сверкают. Ему хочется проверить, насколько далеко царевич готов пойти в своей глупой, бесполезной, беспочвенной жертвенности. И он с наслаждением наблюдает как юноша, с перекошенным в ненависти лицом послушно опускается на колени. Да, это чертовски возбуждает. И то, что Иван не может не выдать колотящей внутри его ярости, и то, как давя ее вместе со своей царственной гордостью послушно расшнуровывает его брюки, стеклянным взглядом упираясь в пол. — Посмотри на меня, — грубым движением Бессмертный подцепляет подбородок пленника, вынуждая поднять глаза на себя, — Да, вот так. Царевич сталкивается взглядом с тягучей, обволакивающей похотью, смешанной с властным покровительством и едкой насмешкой, и это ядовитое сочетание пронзает его словно бабочку, которую накалывают на булавку. — Если хорошенько постараешься… Получишь награду, — губы Кощея растягивают в ехидном оскале, наблюдая за тем дергается лицо юноши, — И за зубками следи. Спустя минутную паузу Иван скользит языком по стволу, невольно проходясь по выпуклым венам и очерчивая их, собирая каплю смазки с головки и пропуская возбужденную плоть в рот. — Да, неплохо…- когти едва ощутимо сжимаются в волосах, подталкивая голову, — У тебя определенно есть задатки, которые можно развить, царевич. Юноша бросает на Бессмертного злобный взгляд исподлобья, и эта ненависть только разжигает его возбуждение. — Не забывай работать языком, — хватка в волосах пока еще умеренно жестка, — И раскрывай рот пошире, не надо стесняться, — Кощей ощущает, как по всему телу расходятся сладострастные волны, не сколько от самих ласк- в общем-то, далеко не самых умелых, сколько от пьянящего кровь сладкого ощущения контроля и бессилия его жертвы. «Ох, знал бы ты, какова на самом деле твоя сестричка, ради которой ты так старательно отсасываешь мне …» — думает он, пока юноша покорно пытается взять глубже, с трудом преодолевая рвотный рефлекс. Иван не понимает, сколько это длится- с одной стороны кажется, что бесконечно долго, и челюсть уже немеет, а с другой- кажется, не больше десяти минут и его рот наполняется горячей жидкостью с солоноватым привкусом. Юноша пытается торопливо отстраниться, чтобы сплюнуть как можно скорее, но холодная рука резко задирает его голову кверху. — Хорошие шлюхи всегда глотают, а чтобы оставаться на своем месте тебе нужно быть очень хорошей, — насмешливо произносит Кощей, чей взгляд еще затянут поволокой наслаждения. Бессмертный наблюдает как пленник буквально до скрипа сжимает зубы. Минутное промедление- он явно затрачивает колоссальное усилие воли на то, чтобы не выплюнуть содержимое рта прямо в лицо Кощею. И все же- кадык на тонкой юношеской шее дергается, пропуская семя дальше в горло. — Умница, — со смешком бросает мужчина, наконец разжимая ладонь и отпуская голову. Иван поднимается на ноги, утирая рот тыльной стороной ладони. С плеч, перекосившись, сползает полупрозрачная ткань. Кончики пальцев дрожат, выдавая бурю чувств внутри. Бессмертный окидывает пленника снисходительным взглядом: «Столько эмоций, так забавно». — Что ж, неплохо, а с опытом будет еще лучше, — насмешливый оскал заставляет царевича сжать руки в кулаки, буквально до боли вонзая ногти в кожу, — Чем же я могу наградить твои старания? — Воздержусь от любых твоих наград, — вздернув подбородок, резко произносит Иван. Кощей усмехается, едва заметно дергая уголком губ. «Значит, воздержишься от любых… Что ж, кажется действительно будет эффективно приручать тебя немного другим способом…». Иван, пользуясь паузой, разворачивается, собираясь покинуть комнату, и, Бессмертный позволяет дойти ему до самой двери, и лишь когда ладонь юноши ложится на ручку, повелительно окликает. — Разве я тебя отпускал? Пленник разворачивается, пронзая Кощея полным злобы взглядом. — Иди сюда. Бессмертный окидывает подошедшего обратно юношу изучающим взглядом с головы до ног, и легким движением когтя стягивает приспущенную с плеча рубашку еще ниже. На коже остается едва заметная красная линия, отдающейся колотящей дрожью в теле. Холодные ладони стягивают рубаху, оставляя торс беззащитно оголенным. Он укладывает руки на поясницу юноши, притягивая к себе- и скользит- лишь скользит по шее клыками, даже не кусая и едва надавливая. От его взора не ускользает табун мурашек, прошедший по коже царевича от этого движения. «Хм… действительно чувствительный», — с удовлетворением думает Бессмертный и твердым, и четким, но уже не грубым движением разворачивая царевича к себе спиной. — А знаешь, что еще отличает хорошую шлюху от плохой? — он обжигает горячим шепотом ухо юноши, скользя по каемке кончиком языка, отступая на шаг назад, опускаясь на кресло и утягивая за собой свою жертву, устраивая царевича между своих колен. Иван молчит, замерев. Кощей ощущает судорожное желание царевича отстраниться, но руки держат крепко, и плавность касаний обжигает ранящим пламенем. — Хорошая шлюха умеет получать удовольствие сама — хмыкает мужчина, скользя языком по шее, — Оближи, — приказывает темный, теперь буквально бархатный шепот на ухо, и когтистые пальцы вновь надавливают на губы, — И раздвинь ноги. Язык очерчивает прохладную кожу, опасно проскальзывая и по когтям, и Кощей с довольной ухмылкой соскальзывает ладонью по животу ниже. Возбуждение юноши едва ли теплится, но как только к руке добавляется цепочка мягких, на грани ощутимого поцелуев в шею, то Бессмертный с удовлетворением ощущает как плоть пленника медленно, но все же твердеет. «Да много ли тебе надо, в твоем-то возрасте…», — внутренне усмехается мужчина. И контрастом с этими воистину чувствительно-нежными касаниями губ — коготь свободной руки давит на тонкую кожу внутри бедер, оставляя царапину, оттеняя и углубляя ощущения. — А ты ведь хорошая шлюха, верно? Скажи это, — тон мягкий, вкрадчивый, но это ложь, обманчивая иллюзия, за ней — приказ, все столь же жесткий и властный. — Нет…- хрипит юноша, в отчаянии мотая головой. — Ох, ну как же быстро кончается твоя покорность, как скверно ты держишь слово… — интонация становится более очевидно-угрожающей, но укус мочки уха- столь же чувственно плавный, — Хочешь, чтобы это произносила для меня твоя сестра? Все это лишь предмет договора, не в силах его исполнять- откажись от своих слов… — шипит голос прямо в самую душу, пока ладони продолжают размеренно ласкать член. — Я… — царевич сглатывает, — Я хорошая шлюха, — в конце концов слетает с его губ тихим, напитанным стыдом и отвращением шепотом. — Да, — Кощей удовлетворенно скалится, — Определенно. Вполне подходящая судьба для третьего сыночка, опрометчиво отвергнувшего шанс получить от жизни что-то большее. У тебя такая чувствительная кожа… — клыки прикусывают шею, но мягко, заставляя вздрогнуть всем телом, а тон речи плавный, обволакивающий, бархатный — Ты вообще отлично для этого подходишь. Со своим смазливым личиком, пухлыми губками и аккуратным ротиком, который буквально слеплен для того, чтобы его трахали, да поглубже в глотку, — он продолжает скользить поцелуями по шее, спускаясь ниже к плечам, и ловит себя на том, что его самого ничуть не меньше возбуждает каждое следующе слово, и реакция пленника на него — С этой бледной кожей, на которой каждый второй поцелуй остается следом…- Кощей ощущает, что с каждой репликой и без того теплая для него кожа юноши становится буквально полыхающей. — Замолчи…- сипит Иван, — Хватит… Ты же получил, что хотел! Губы Бессмертного лишь шире расходятся в усмешке, пока одна рука плавно и мягко гладит бедро, скользя от колена до паха, а вторая продолжает двигаться вверх-вниз по члену, оглаживая и сжимая пальцами головку. — С этим стройным и подтянутым телом, гибким и гнущимся как надо в умелых руках. С этим сладкими, упругими ягодицами, которые так и просятся, чтобы их раздвинули и проскользнули внутрь- рука скользит, следуя словам, едва ощутимо царапая и надавливая когтями, снимая с тела судорогу, — Да ты просто создан для того, чтобы тебя драли во все щели до потери сознания, — Кощей с удовлетворенным смешком подмечая что слова, кажется, распаляют пленника не чуть не хуже рук, — Смотри, ты же уже весь дрожишь, Ванечка. Тебе ведь нравится на самом деле, верно? Когда я касаюсь тебя так. Грязный мальчишка, — глубокий и вкрадчивый шепот продолжает растекаться в каждую клеточку тела ядом, — Да, ты действительно очень хорошая шлюшка, хоть и непослушная и неопытная…пока что. Пленник невольно откидывает голову назад, сдавленно выдыхая и она оказывается на плече Бессмертного. Тот с плотоядной усмешкой пользуется этим, приходясь языком по линии кадыка, с удовлетворением ощущая возбуждение царевича в своих руках. «Хм… Кажется, я развлекусь с тобой куда веселее, чем рассчитывал», — думает Кощей, сталкиваясь взглядом с васильковым блеском, болезненным и пропитанным разожжённой, столь отвращаемой чувственностью, — «Ничего особенного в тебе нет…но заводишь чертовски, тем не менее». Его язык проскальзывает в его рот, уверенно и собственнически, мокро и чувственно, развязно, буквально повторяя своими движениями ритмы рук. Иван пытается увернуться, протестующе мыча, но рука с бедра мгновенно вздымается вверх, фиксируя подбородок. Вся эта дьявольская симфония касаний выбивает сдавленный хрип из его жертвы. — И самое главное…ты моя шлюха, — отрываясь от губ протягивает Бессмертный почти в самый рот пленника. На этих словах его собственный взгляд буквально вспыхивает, опаляя царевича, и это ранит, причиняет боль куда глубже и сложнее, чем физическую. Еще пара мощных и властных толчков рукой, сопряженных с полу-укусами, полу- поцелуями шеи и плеч, будоражащими поглаживаниями когтями тонкой кожи- и Иван кончает, прокусывая свои губы почти насквозь в кровь, не позволяя себя издать больше ни одного звука, в самом буквальном смысле почти задыхаясь. — Ну вот, а говорил воздержишься от любых наград, — ядовито произносит Кощей, скользя ладонью по животу пленника, обтирая и размазывая сперму. «Думал, позволю тебе думать о себе как о герое, которые превозмогает и терпит сцепив зубы? Как бы не так. От дрожи твоей ненависти к дрожи твоего удовольствия буквально один шаг- и я покажу тебе, кто ты на самом деле, царевич», — с удовлетворением думает Бессмертный. Когда он отпускает его, то замечает, что Ивану приходится сделать усилие, чтобы устоять на ватных ногах. «Только бы он не решил избрать это постоянной тактикой», — буквально читается паникой в васильковых глазах. — Можешь идти, — снисходительно бросает Кощей, наслаждаясь всей палитрой эмоций на лице пленника. Мужчина с удовлетворением провожает царевича насмешливым взглядом в спину, отмечая подрагивающие руки и потерянный взгляд, полный тревоги и отчаянья. Он ощущает как внутри, помимо удовлетворения, морального, много больше, чем физического, разливается и пульсирует чувство, казалось бы, отчасти подзабытое. Азарт. Он уж точно не позволит ему ходить с видом святого мученика. Раз уж тот так упрям- его по-плохому будет выглядеть именно так. Это будет личный ад, пыткам в котором царевич просто не сможет говорить нет. Кощей тихо и осторожно устраивается на краю постели, всматриваясь в лицо Ивана. Тот хмурится, переворачиваясь с боку на бок, явно видя что-то тревожное во сне. Внутри мужчины растекается тяжелая истома. Кощей наблюдает со стороны за царевичем, сидящим на парапете балкона. На нем же- недоверчиво косится на юношу маленький вороненок, пока еще не ставшей грозной и мрачной птицей в стае воронов Бессмертного. — Ну ты чего? Я же тебе ничего не сделаю- произносит с улыбкой Иван и протягивает к птице палец. Тот в несколько прыжков приближается и осторожно клюет, заставляя юношу со смехом убрать руку, — Знаешь ли, не лучший способ начать знакомство- сразу кусаться. Мужчина ловит себя на том, что от этой искренней улыбки и смеха кажется, сами своды стен чуть раздвигаются и становятся светлее. Он подходит ближе и касается когтем плеча, и царевич резко оборачивается к нему. Улыбка сходит с губ, и на ее место приходит холодно-отстраненное выражение лица, скрывающее внутреннее напряжение. Но эту перемену, в общем и целом, можно игнорировать, потому что когда его руки притягивают к себе юношеский стан, то не испытывают сопротивления. Тонкие, незаметные вещи. Колющее ощущение неудовлетворения. Что нужно предложить этому упрямцу, чтобы он и ему улыбался так?Нарисую на лице красный крестик Может быть тогда однажды заметишь? Или напишу письмо на весь листик Расскажу, что ты - один главный фетиш
«И ты тоже хороша…», — когти осторожно, буквально едва-едва касаясь, опасаясь нарушить сон, скользят по боку юношу вдоль иглы, — «Не знаю, рад я этому или нет… Это пугает и манит одновременно, что он с такой легкостью сплетается с тобой». Ну или просто оставить все как есть- быть может, он и не худший кандидат на место хранителя, хотя выбор конечно экзотический, экзотический, ничего не скажешь… — всплывает в голове скрипучий, насмешливый голос. Кощей морщится, в очередной раз вспоминая о том, как опрометчиво обратился к ведьме, явно имеющей свои интересы во всей этой истории- только вот какие? «Может ли он вообще занимать подобное место рядом со мной? У тебя явно ответ однозначный, а вот я все же не уверен…», — когти опускаются от ушка вниз к кончику иглы, замирая на мгновенье. Его любовник запрокидывает голову назад, прогибаясь в спине, подставляя живот и грудь скольжению цепочки поцелуев. С губ слетает более не утаенный стыдом хриплый стон, и это отдается внутри Кощея сладостной истомой. Держать в руках это тело, горячее и чуткое — с каждым днем становится чем-то большим, чем просто увлекательным развлечением. «Это и до этого было весьма неплохо, но, когда ты наконец перестал сдерживать себя и строить хрупкую недотрогу…» — с внутренней усмешкой думает Бессмертный, прикусывая шею и скользя выше, к губам. — Не увлекайся слишком уж, — слышит он тихий, но жаркий шепот, перед тем как ладони юноши ложатся на его лицо, — А-то сослужит тебе дурную службу. — Не думай, что это позволит тебе подобраться ко мне настолько, чтобы исполнить свою месть, -хмыкает мужчина почти в губы царевича. — Посмотрим…- и это распаляет и возбуждает еще сильнее, но все же, перед тем как они сливаются в глубоком и безрассудно-страстном поцелуе, он успевает заметить в васильковых глазах тень скрытой, затаенной злости и досады, смешанной все с тем же оттенком непокорности. «Ты очень сильно ошибаешься, если думаешь, что это поможет тебе переиграть меня… Хотя определенные уступки ты все же получил, но это так, мелочи». А мне уже не кажется, что это мелочи. Ты слишком много стал позволять ему. Заиграешься- шипит внутренняя тьма в тревоге. Бессмертный отгоняет это чувство, и вместе с ним еще одно, пока еще легкое и не тяготящее. Ему бы хотелось, чтобы перед поцелуем в этом голубом океане плескались иные воды? Это не важно, это не меняет сути. Он — его. Кощей всматривается в черты лица, известного ему наизусть. За этим занятием, в целом можно провести хоть всю ночь- но он больше предпочитает не поддаваться этим порывам. Все же, это слишком. Стоит иметь хоть какое-то достоинство. «А что же ты думаешь на самом деле? Ждешь возможности сбежать?..», — Бессмертный не удерживается от того, чтобы огладить растрепанные локоны когтями, — «Я опасно разрешаю себе быть с тобой искренним, пусть не в словах, но в ощущениях и чувствах, и быть тем, кем не могу быть перед никем другим… » — с губ мужчины слетает едва слышимый вздох. «Чего ты хочешь сам? Когда-то я смог дать тебе то, что ты так жадно желал, и что, куда нас это привело? Снова друг к другу… Но все же, теперь все иначе. Ты сказал, что не ненавидишь меня, и с учетом всего, что было между нами, мне следует довольствоваться этим даром сполна. Но мне всегда мало…» — В этом лесу вообще есть что-то живое? — Как минимум - ты. — Забавно, что теперь ты решил выгулять меня лично, — с нотой иронии протягивает юноша, и скользя взглядом по своему спутнику, спотыкается ногами о корень, теряя равновесие. — Красивым птицам нужен надлежащий уход, — он подхватывает его, легко и непринужденно. Кудрявая голова утыкается ему в грудь, а руки цепляются за спину, стремясь удержаться на ногах. Когда царевич поднимает на него глаза, то сталкивается с мягкой усмешкой. Кощей замечает, как щеки пленника едва заметно теплеют, и на секунды между ними повисает молчание, сопряженное взглядом глаза в глаза. — Красивые птицы в неволе не поют по- настоящему, — в конце концов протягивает Иван, отстраняясь, — Даже в лучших из клеток… с надлежащим уходом, — юноша отводит взгляд в сторону, вглядываясь в глубины темного и мрачного леса таким же взглядом, — И ты знаешь это. Он — его. По- настоящему? Да какая разница, это же почти как по-настоящему. Он — почти его. «Почти», «как» — это на самом деле значит не по-настоящему. И этого никогда не будет достаточно. Бессмертный осторожно отнимает руку от головы и опускает на край кровати. Иван вновь тревожно переворачивается на другой бок, подминая под себя подушку, хмуря во сне брови. «И чего тебе снится там, интересно…», — думает Кощей, наклоняясь ниже к лицу царевича. Длинные ресницы. Тонкие, грациозные черты лица- почти идеальные, но при этом не приторные. Мужчина не удерживается от того, чтобы коснуться лба Ивана едва уловимым поцелуем. Ночь — их давняя подруга. Скрывает то, что необходимо скрыть, и позволяет обнажить то, что так трудно удерживать под замком внутри. Рука юноши дергается, и в очередном беспокойном движении ложится поверх ладони Бессмертного, лежащей рядом, и это заставляет вздрогнуть. Его непокорное сокровище лежит на боку, всматриваясь в пламя камина. Кощей скользит взглядом по спине, от затылка по позвоночнику вниз, каждая выступающая косточка- осколок красоты, пробравшийся в сердце слишком глубоко. Он мягко нависает сверху над царевичем, проводя ладонью по щеке. Тот переводит взгляд, едва заметно дергаются вверх уголки губ. Но Бессмертный ощущает, как маленькими паучьими лапками по телу разбегаются волны досады. Этот васильковый взгляд тускнеет с каждым днем, теряя блеск и живость. Он все еще пытается держаться, но сейчас царевич явно не в силах удержать бездны отчаянья. Не от того ли, что сегодня холодные руки касались его с неприличной плавностью и мягкостью, на грани непозволительной нежности ? Он пытается выразить ему невыразимое, и кажется, это только все усугубляет. — Так будет продолжаться вечно, верно? — тихо спрашивает Иван, поворачиваясь на спину и оказываясь под Кощеем. «Почему ты просто не можешь…не хочешь принять этого?», — когтистая ладонь ложится на щеку, осторожно поглаживая, — «Я могу дать тебе все, что ты пожелаешь и еще больше. Весь мир». — Разве это столь невыносимо для тебя? — протягивает Бессмертный опускаясь губами на шею юноши, скользя мягко, нежно, чуть надавливая клыками. Теплые пальцы пробегают по его плечам. — Да разве тебя действительно волнует, что выносимо для меня, а что нет? — в конце концов произносит Иван. Эти слова. Интонация, глубоко горькая и печальная, и поцелуй, которым он накрывает эти губы, раскрывающиеся в ответ, такой же на вкус. Царевич обхватывает его шею руками- жест, ставший почти машинальным в этой опасной игре, но все же, ему кажется, что он ловит в этом движении тончайшую, едва уловимую, ноту тягостной искренности. Или он видит лишь то, что так отчаянно хочет найти? Это все больше походит на пытку.
Ай-ай-ай-ай, это что за волшебство В плоть врезаются иглы Ай-ай-ай-ай, что же я за существо Если меня не видно
Ведь Бессмертного действительно волнует. Но он не может показать этого прямо, не имеет права. И он никогда не показывает. А все иные способы что -то продемонстрировать ему, выразить за иноязычие даров и покровительственной снисходительности, столь удивительной для всех остальных, все так же воспринимаются дрессировкой, лишь более тонкой, жестокой и изнурительной. Да разве важно, ведь он — его? Важно?.. Когда он разрывает касание, то видит в глубине лазурных глаз боль. Это и есть пытка. — Знаешь… Если в тебе хоть что-то есть, — губы юноши едва заметно расходятся в печальной усмешке, а ладонь соскальзывает с шеи на лицо, и он кожей ощущает тепло, заставляющее его чувствовать себя живым, — просто убей меня быстро, когда надоест окончательно, ладно? Чувствовать себя живым- почти живым. У этого очень высокая цена, это исчерпаемый ресурс. Царевич смотрит прямо в его глаза, и хотя лицо Кощея не выдает ни капли внутренней тревоги и смятения, он отчетливо понимает, что загнал себя в тупик. Но он лишь едва заметно усмехается, оставляя на щеке Ивана паутинку прикосновения когтей, касается губами лба, и затем с видом спокойным и безмятежным покидает покои. «Расскажи я ему правду… Поверил ли бы он мне? Нет, счел бы, что я лишь хочу добить его окончательно, давя на все прежнее утверждение о том, что все бросили его. Даже если я покажу ему, он сочтет это иллюзией… А если поверит… не станет ли все еще хуже?» Смотри-ка, а мы удивительным образом сошлись с ним во мнениях. Отличное решение всех проблем- просто убей его, когда наконец наиграешься и поймешь, что он никогда не даст тебе того, чего ты так глупо, наивно и опрометчиво жаждешь, - внутренняя тьма с каждым днем беснуется все ярче и громче. Все это — его личный ад, возведенный собственными руками.Подожгу свои дурные косички Может ты меня спасать прибежал бы Руки смажу суперклеем прилично Может ты меня к себе прижимал бы
Бессмертный осторожно убирает свою ладонь, в опаске разбудить явно тревожно спящего царевича. «И как бы то ни было, сейчас все иначе… У этого путешествия, со всеми его неудобствами и тревогами, есть определенные преимущества- ты все же, наконец, имеешь возможность разглядеть во мне что-то помимо алчного чудовища. И ты все еще сбегаешь от меня, но ты улыбаешься мне по-настоящему. Если бы я имел больше безрассудства и меньше гордости, и снова предложил бы тебе остаться, предложил бы всерьез, отверг бы ты это?..». Кощей ощущает мимолетный флер тепла на своей коже, быстро поглощаемый внутренним холодом. «Не я ли сам говорил тебе, что не стоит задавать вопросы, ответы на которые могут расстроить?» — внутренняя усмешка, обращенная к самому себе. Отгоняя прочь досаду, Кощей поднимается с постели и вновь возвращается к столу, пробегаясь взглядом по бумагам.Для тебя я лишь пустое место Тише листьев, шелестящих ветром Ну же дайте мне такое средство Чтобы для тебя стать человеком
«Даже смешно, что я задумываюсь об этом», — хмыкает мужчина, проводя когтем по сплетению букв, — «Мое это увлечение…черт, моя любовь к тебе воистину может сослужить мне скверную службу. Особенно пока я не понимаю, откуда у этого всего растут корни. Что ты за птица на самом деле?..». Кощей, нахмурившись, берет в руки перо и пишет записку — последнюю за эту ночь.