Делай то, зачем пришел

Балетная труппа выходит на привычный поклон- в зале включают газовые светильники, публика рукоплещет. Иван стоит почти с самого края, задевая собой тяжёлую, парчовую портьеру кулис. Партия у него самая маленькая, какая вообще может быть, с тем учетом, что он юноша, но ему от этого ни холодно ни жарко — в балете его привлекает не то что случается на сцене, а минуты и часы проведенные в зале у станка, труды, которые требуются, чтобы породить легкую, мимолетную красоту. Но дело в общем-то, не в том, что у него несмотря на все усилия выходит скверно, выходит более чем неплохо, просто когда главный балетмейстер прозрачно намекнул ему на встречу тет-а-тет, юноша с мягкой улыбкой, но в весьма твердых выражениях это приглашение отверг, моментально попав в немилость. Иван уже даже не испытывал раздражения и злости от таких ситуаций — с какими-то вещами века жизни с проклятьем красоты научили его смирятся. Он безмятежно выдержал недовольный, злой взгляд, и перевод из корифеев в кордебалет. Юноша мог бы подключить свое ведьмовское очарование, исправить ситуацию, но считал это ниже своего достоинства — в конце концов, дело было в процессе. И для того, чтобы танцевать самую маленькую партию, сил прикладывать требуется ничуть не меньше, чем для соло. На сцену выносят цветы, и Иван сразу выцепляет глазами его — пышный, большой букет синих васильков, перевязанный лиловой лентой. Среди труппы сразу бежит восхищенный вздох- так оригинально, да и где их достали среди холодной зимы? Прима-балерина уже радостно тянет руки, но к ее удивлению и досаде, капельдинеры проносят букет и мимо нее, и мимо первых и вторых солистов, вручив в руки Ивана, под недовольные и уже отчасти завистливые взгляды. Юноша с вежливой улыбкой цветы принимает, прекрасно понимая, от кого это подношение. Что ж, жест достаточно аккуратный и, можно сказать, красивый. Со своим мужем он в ссоре, растянувшейся на весьма приличный срок, перемежающейся встречами с попытками примирения, которые всякий раз, словно по закону подлости, только множили раздражение и размолвку. В букете есть записка, и он, еще стоя на сцене, раскрывает ее, обнаруживая ожидаемый знакомый острый и угловатый почерк: Милая постановка, но у примы-балерины лицо лошади, никак не тянет на Одетту, хотя в партии Одиллии сносна. Театр тоже неплох, но, кажется, тебя здесь явно недооценивают? Быть может, мне стоит вмешаться? К. «А, то есть мы уже дошли до уровня банального шантажа», — морщится Иван, обнаруживая на обратной стороне бумажки адрес и время встречи. Что ж, Кощей явно назначает ему свидание и более чем прозрачно намекает, что лучше бы на него явиться. Ведь за этим тонким— быть может мне стоит вмешаться? — может таиться угроза совершенно разной степени глубины: от досадливого, неудачного стечения событий в дне главного балетмейстера до пожара во время репетиции. За этим последуют притворное недоумение — почему ты валишь все беды мира на меня, свет мой? Доказать некоторые вещи невозможно, но юноша своего Бессмертного знал хорошо, как и он его. Вообще, Иван на такое обычно не велся, но последние грешки были за ним- он уже проигнорировал несколько более мягких и тонких приглашений, демонстрируя обиду, и Кощей действительно мог разозлиться. Это как снежный ком, когда одно цепляется за другое, и потом совершенно невозможно разобрать, кто же начал первый — за века они научились по возможности избегать такого, и кажется, сейчас была его очередь умалить гордость. Иван является в назначенное время и место, это квартира в центре города, не выглядящая жилой, но обставленная с иголочки лучшей мебелью. Вполне возможно, она была приобретена для этой единственной встречи- юноша бы абсолютно не удивился. Он проходит вглубь комнат, сбрасывая пальто на кресло, ощущая, как тепло протоплено. Кощей холода не любил, и от того особенно не жаловал северный климат. Юноша подходит к камину, разглядывая причудливый рисунок на плитке, ощущая с одной стороны злость и раздражение, а с другой- затаенное и подавленное, но все же, предвкушение встречи. — Знаешь, с одной стороны, правда досадно видеть тебя на задворках, — раздается тихий, вкрадчивый голос со спины, и холодные ладони ложатся на талию, — С другой, приятно знать, что ты не спишь с худруком, — интонации скользят от ласково-насмешливых до едких. — Он конечно тип весьма неприятный, но мучительной смерти я ему не желаю, — со вздохом произносит Иван, поджимая губы. Он разворачивается, видя перед собой Кощея- без морока, но в человеческой одежде. Какое-то время они просто смотрят друг другу в глаза. Обоим, в глубине души хочется просто притянуть тело рядом ближе, заключив в объятья, но оба выжидают, рассчитывая на первый шаг от другого. — Что, захотелось опробовать, как в деле накаченные балетными па бедра? — колко произносит юноша, когда на его лицо ложится когтистая длань. Кощей щурится, склоняя голову, оглаживая теплую щеку пальцем. — Просто захотел тебя увидеть. Ты, знаешь ли, не сильно балуешь меня своим вниманием. Иван фыркает, ощущая внутренний дискомфорт. — Ненавижу, когда ты так делаешь, — он укладывает руки на плечи мужчины. — Как так, свет мой? — вкрадчиво произносит Бессмертный, притягивая стройный стан к себе, скользя клыками по шее. Это отдается в теле сладкой, приятной дрожью, но и одновременно досадой- вообще, постель это было изведанное место для примирения, но Иван за века научился куда лучше контролировать безудержность своего желания, и все меньше позволял бросаться в омут с головой. Хотя, честно говоря, в таком злом сексе, больше похожем на борьбу, тоже что-то было. — Выкручиваешь все так, словно ты такой бедный несчастный, вынужден шантажировать несносного и ветреного мужа, чтобы краем глаза его увидеть, — устало произносит юноша. — Хочешь еще раз поговорить об этом? — усмехается Бессмертный. — Нет, — отрезает Иван, поджимая губы, — Что толку говорить об этом. — Ты все еще злишься на меня? — когти блуждают по его шее, спускаясь ниже, к ключицам. — Нет, я злюсь на себя, — досада в голосе говорит о том, что юноша не лукавит, — Мне давно пора перестать ожидать от тебя отсутствия определенного рода поступков. Иван всматривается в лиловые глаза, смотрящие на него спокойно и вкрадчиво. В чем-то, они правда ходят по кругу. Есть вещи, с которыми ему все еще сложно смиряться, но едва ли кто-то из них готов отпустить другого, хотя, попытка у бывшего царевича была — столь отчаянная, сколь безнадежная. Руки юноши поднимаются к пуговицам на рубашке, но их мягко и цепко перехватывают прохладные ладони. — Пойдем прогуляемся, — протягивает Кощей, таки добиваясь желаемого- выражение раздражения на лице мужа трескается, пропуская легкую ноту смущения, смешанного с досадой. — Ты ненавидишь Санкт-Петербург, тем более зимой, — с недоумением произносит юноша, не вполне понимая, чего хочет Бессмертный. — Но ты находишь симпатичным, не правда ли? — усмехается мужчина, касаясь лба Ивана легким поцелуем. Тот выдыхает, ощущая то самое, весьма нелюбимое чувство- словно он все еще капризный мальчишка, не умеющий принимать неизменное как данность, и к которому его возлюбленный относится с покровительственной снисходительностью. Кажется, в этой битве Кощей его таки обыгрывает. Они облачаются в одежду- Иван в шерстяное пальто, к слову, чрезвычайно шедшее ему, Бессмертный- в шубу, призванную согревать холодное сердце тьмы и выходят на набережную, сумрак которой уже освещен фонарями. На самом деле, не столь часто они позволяли себе такое простое, человеческое удовольствие — просто пройтись под руку по улице. Прогулки по городу Кощей вообще не любил, раздражаясь на снующих людей, и если передвигался человеческим образом, то в основном в карете, предпочитая наблюдать городскую суету исключительно через окно. А вообще, во всех необходимых для себя местах давно обзавелся зеркалами, позволяющими преодолевать пространство яви буквально в секунды. Когда Иван все-таки то мягко, то цепко выманивал супруга на улицу, то Бессмертный едва ли удерживался от едких комментариев всему происходящему вокруг. Но сейчас Кощей лишь осторожно берет его под локоть, и они проходят вдоль воды, обходя шумный и суетный Невский через близлежащие улицы. Скользят сквозь Александровский сад и оказываются у большой Невы, минуя главную площадь, на которой вовсю уже разворачиваются рождественские ярмарки. Праздник этот, конечно же, был не по душе Бессмертному, как по смыслу, так и от того, что порождал еще больше суеты и людского копошения. Но с другой стороны — это все еще был период самых темных ночей и коротких дней, когда навь как нельзя близко могла впустить свои цепкие пальцы в человеческий мир, размывая пограничье, искушая замыленный людской глаз тут и там. Как забавно все извратилось, свет мой, кажется, эти люди сами не до конца понимают, что празднуют — усмехается порой Кощей, со скепсисом наблюдая тут и там расцветающие пышно украшенные ели, — Больше всего меня конечно умиляют их гадания рождественские — как бить челом, так у креста с иконой, а как надо что-то реально практическое, так все в нашу сторону косят. Вся прогулка происходит в тихом молчании, в котором каждый из них погружен в собственные размышления и пространное созерцание городских пейзажей. «Хочет подкрасться на мягких лапах», — мысленно заключает Иван, и все же, несмотря на клокочущее в груди неудовлетворение, не может не ощущать, что ему приятно-тепло скользить рядом с этой высокой и статной фигурой, чувствуя и разделяя ту глубокую близость, в которой далеко не всегда нужны слова. Они останавливаются на Адмиралтейской набережной, всматриваясь в отблескивающий вечерними огнями Васильевский остров. — Вообще-то, достаточно непросто примиряться с тем, что ты крутишься в среде, где каждый второй хочет уложить тебя в постель — словно бы невзначай роняет Бессмертный. — Ты можешь вменять мне много грехов, но точно не супружескую неверность, — с раздражением произносит Иван, опираясь локтями на литое чугунное ограждение. Ветер раздувает кудрявые волосы, и юноша поднимает ворот пальто, укутываясь, нахохливаясь, словно недовольный воробей. Снежинки, приносимые ветром путаются в пшеничных локонах, застывая серебряными отблесками. «Мне тоже не просто, когда веками ревнуют к каждому столбу… Столько лет, смешно же просто», — с раздражением думает Иван, кося взгляд на мужчину. — Ты, знаешь ли, тоже отличаешься и даешь повод, редко, но метко, — не может удержаться юноша, блеснув топазовыми глазами. Кощей в ответ на эту реплику лишь усмехается. И пусть в их паре венец безумного собственника носит он, на самом деле, ревновать бывший царевич тоже умел, хотя это чувство в себе отторгал, и от этого только больше мучился. И эта далеко не тонкая шпилька была вставлена за те несколько случаев, когда в самого Кощея- точнее в князя Константина Бессмертного, безнадежно и безудержно влюблялись люди. Он сам едва ли это замечал, но порой не удерживался от мимолетного флирта, лишь забавы ради, оставляя за собой славу человека холодного и жестокого, пожирающего чужие сердца с той же ловкостью, что поглощал капиталы. Свет мой, твоя ревность приятна, но весьма смешна. Это не ревность, я просто не хочу, чтобы ты играл с чувствами людей. Тем более, хороших людей. С чувствами людей ли? — не удерживается от усмешки Кощей, перехватывая возлюбленного за запястье, прижимая к себе, сталкиваясь со зло сверкающими глазами и с удовлетворением находя в них в том числе ту самую эмоцию. Впервые столкнувшись с этим, Иван действительно с раздражением на самого себя обнаружил, что и ему не чуждо досадливое покалывание в груди, в то время как на любимое лицо смотрят с обожанием чужие глаза. В нави такого не случалось — все слишком хорошо знали, что Темный Князь столь же верен своему супругу, сколь короне. Быть может, даже чуть сильнее. Но в яви, в яви они супругами не были- для всех незнакомцы, тайные любовники. И в этом была приятная, острая нота, игра, но порой можно было и обжечься. Особенной трещиной прошелся случай с графиней Натальей Павловной. Началось все с того что она прочитала князю Бессмертному гневную проповедь на тему растления юных сердец, прекрасно понимая, что ее мнения не то чтобы спрашивают, но сдерживаться сил больше не было: Вы лишь используете его, уничтожите его честь, репутацию и карьеру, а после насмешливо оставите на обочине жизни, найдя себе новую жертву, — буквально выплёвывает женщина, теряя самообладание, — Для людей, подобных вам, нет ничего святого, вы считаете, что если имеете деньги, то весь остальной мир принадлежит вам. Ее до чесотки раздражают ухмылки и усмешки князя, самодовольно-снисходительное выражение лица. И эта манера общения- будто все, что она говорит - глупость, пустой звук, только подтверждает ее худшие опасения о характере Константина Бессмертного: мало того, что он вовлекает юное неокрепшее сердце и душу в порочную, греховную связь, так ему еще и абсолютно нет дела до того, что будет с молодым поручиком, и как это закончится для него. Кощея же ситуация невероятно забавляет — быть может, со стороны все так и выглядит, но как бесконечно далека графиня от истинного положения дел. Вы очень забавны, Наталья Павловна, — он окидывает ее насмешливым взглядом сверху вниз, — Мне нравится. И ваша забота о поручике весьма трогательная. Но на вашем месте, я был бы все же поосторожнее в словах — вы мне симпатичны, однако играть с огнем я бы вам не советовал. А что касается наших с Ванечкой отношений, — он роняет это именно той интонацией, которая буквально доводит женщину до дергающегося глаза, — Не судите и не судимы будете, разве не так? Графиня ловит себя на чувстве, словно она- маленькая хрупкая птичка, чье гневное чириканье забавляет хищника, и он лениво, и дразняще машет хвостом перед ее носом- чтобы не забывалась, но угрожать открыто, напористо- слишком много чести будет, слишком уж вы малы и ничтожны, простите, дорогая Наталья Павловна. Но в целом, опасения женщины относительно карьеры и репутации Серова небезосновательны, и после одной громкой ссоры на балу он уезжает «на воды», сам предупреждая отставку в провинцию, в то время как его супруг остался в свете, скучая, во многом раздражаясь на раболепство и заглядывание в рот от всей дворянской братии. А вот острый взгляд графини, видящей в нем врага его весьма привлек — все же, Бессмертный едва ли мог устоять от искушения подтолкнуть к темной стороне того, кто был столь верен свету. Для него это было лишь забавное приятельство, с той, кого в силу ума и прозорливости можно считать чуть более равной себе, чем всех остальных. Да и дразнить подозрения графини ему нравилось: Свет мой, представляешь, считает меня самым настоящим дьяволом, — писал он тогда в письмах дорогому поручику Серову на Кавказ, — забавно, но весьма умаляет самостоятельное достоинство тьмы. Он танцует с ней несколько балов, привлекая множество внимания: Смотрите какой я ветреный, дорогая Наталья Павловна, вчера поручик, сегодня вы, кто же будет завтра? Бессмертного подкупает в ней то, что её в свою очередь, не подкупает ни его статус, ни деньги — женщина держится настороженно, но острый ум и природная прозорливость толкает ее разгадать эту загадку, вывести самодовольного князя на чистую воду. Ему нравилось вести с ней дразнящие споры на тему веры: Смотрите, Наталья Павловна, в этом вашем писании сказано, что тому, кто много любит, много прощается, так значит этот ваш бог и меня бы простил? А вас есть за что прощать? — серые глаза прозорливо всматриваются. О, вы не хотите знать, дорогая графиня. Скажем так- я был бы одной из самых желанных заблудших овечек. Как бы она ни старалась, но князь в какой-то степени очаровал и ее- пусть совсем не тем, чем всех остальных. Парадоксальным образом, несмотря на все ужимки и усмешки, он едва ли не единственный мог оценить ее ум и разглядеть вечно подавляемую тягу к чему-то большему, ибо в свете считалось, что все это дам совсем не красит: Наталья Павловна, не делайте вид, что вы не замужем лишь от того, что за вами нет приданного. Вам претит унылая перспектива погрязнуть в быте, вы жаждите иного, свободной жизни. Я, князь, имею смирение довольствоваться малым, и свои обозримые перспективы прекрасно понимаю. Разве довольствоваться и насыщаться- одно и тоже, дорогая графиня? И лукавый блеск черничных глаз отдается в сердце женщины тревожным, волнительным трепетом — общение с князем Бессмертным заставляет ее задумываться о том, о чем, возможно, не стоило бы. Она пыталась подобраться ближе, выяснить- кто на самом деле этот взявшийся из ниоткуда князь? И Кощей давал подобраться, потому что ему было откровенно скучно, и в глубине души он отчасти жаждал, чтобы хоть кто-то обратил внимание на все несостыковки, и пытливый ум графини подмечает их с точностью: Кажется, я никогда не видела вас в церкви, Константин Иванович. И для человека, туда не ходящего, вы удивительно хорошо знаете Библию. Это лишь мое хорошее образование, — усмехается Бессмертный, и этот ответ всех удовлетворяет, — Но вам, слушающим, говорю: любите врагов ваших — произносит он там же насмешливым тоном, но почему на эту фразу внимания никто не обращает? Неужели только она слышит? Только она слушает. Кощей заигрывает с ней, легко и непринужденно, почти всякий раз обыгрывая в словесных баталиях, но при этом получая удовольствие от общения с противником (или приятелем?) хотя бы отчасти равным себе. Наталья Павловна, раз вы тоже замечаете, что все окружающие идиоты, почему бы не вынести из этого толику веселья? Ваше высокомерие погубит вас, князь. Разве уныние- не смертный грех? А вы знаете толк в грехах, я посмотрю. А гордыня и вам знакома, разве не так? Но есть много других грехов, всяко приятней, если бы вы были хоть на каплю чуть… — лиловые глаза ярко и насмешливо блестят, — более открыты миру, вы бы поняли сами. Когда Иван ненадолго возвращается со службы на окраине и сталкивается с подругой, она держится с ним тепло, но немного неловко, и острое ведьмачье чутье быстро различает это чувство в ней — то, что Наталья Павловна сама не принимает и не понимает. Она в Князя влюбилась, конечно же, безответно, незаметно сама для себя, быть может, неглубоко, но достаточно раняще. И он злится, чертовски злится, потому что графиня- хорошая женщина, и точно разбитого сердца не заслуживает. Ты вообще понимаешь, что делаешь? - шипит он, наблюдая хлесткие диалоги между Бессмертным и Натальей Павловной. Но в глубине души Иван с тревожной горечью понимает, что в нем задета не только струна справедливого, праведного гнева за игру с чужими чувствами — он с опасением ловит на лице графини тот взгляд, которым муж порой окидывал его много веков назад, еще в замке. Кощею Бессмертному ведь так нравятся строптивые, светлые и благородные души. Добивает его фраза, которую ему передает сама Наталья Павловна, интуитивно, но отчетливо ощущавшая, что вносит смуту между двумя возлюбленными, и желая сгладить, но невольно разжигая: Я, конечно, все еще считаю, что это весьма порочная связь, Ванечка, но князь бескрайне вам верен, — по губам женщины пробегает печальная, даже самой ей не замеченная улыбка, — Так, лишь шутил со мной, что, если бы не был так безнадежно очарован, буквально проклят вами одним, а я была бы симпатичным юношей, быть может, что-то и вышло бы. Чувство юмора у него конечно, да… Ему не в чем винить своего супруга, кроме пары ироничных фраз, и того, что тот слишком близко подпустил к себе графиню — да и это, в конце концов, не столь большой грех, в конце концов, никто не властен над чужими чувствами. Но все же, в этот момент, он буквально на мгновенье ощущает, как по груди пробегает прохладное, неприятное, скользкое: отголосок мысли, которая всю жизнь казалась до нелепости смешной и невозможной: а вдруг я могу потерять его? И от того он не удерживается от раздраженного: Что, соскучился по тому, как можешь заставить хорошего человека сойти с правильного пути ради тебя? И это отдается мрачным и глубоким взглядом Кощея, в котором плещется злость: А что, ты считаешь, у меня получится? — едко и провокационно роняет он в ответ, ощущая мелочно-мстительное желание наконец хоть малость восполнить возлюбленному то чувство царапающей ревности, с которым стакивается чаще желаемого. А что, будь она мужчиной, я бы уже застал ее в твоей постели? - злостно бросает Иван, и наталкивается на поднятые вверх брови и удивленно- насмешливое — Боже, свет мой, ты же ревнуешь самым банальным и прозаичным образом. Тогда впервые за многие столетья Кощей замечает в юноше отблеск его второго родителя. Иван почти сразу осознает степень возмутительности произнесенных слов, ему ужасающе стыдно от того, как мелочно и нелепо это звучало, а больше всего- до колющей иглами досады неприятно осознавать, что он дал такому гадкому чувству себя захлестнуть. Кощей надолго сохраняет письмо супруга с извинениями, которое ему кажется трогательным и забавным, в целом, как и вся ситуация — юноша свою вину признает честно и открыто, каясь в том, что уже не в первый раз жизнь показывает ему, что он может быть хуже, чем думает о себе сам. Иван морщится, мотая головой, отгоняя воспоминание. Думать об этом случае ему до сих пор неприятно. Досадно и за свои неудержанные чувства, в общем-то, безосновательные, и за коварство мужа, который почти во всем и всех видит лишь либо инструмент достижения желаемого, либо повод развеять скуку, но более всего- за добрую и честную графиню, ставшую невольной жертвой всего этого. Тогда все вообще вышло по-дурацки, положив начало этой затянувшейся размолвки- выходки князя Бессмертного тогда так или иначе уничтожили репутацию и доброе имя поручика Серова, и ему пришлось отказаться от этой личности, похоронив для всех окружающих в какой-то мелкой перестрелке на Кавказе. И это породило еще одно письмо (ссориться таким образом во многом безопаснее- меньше вероятности ляпнуть друг другу что-то особенно ранящее)- уже не кающееся, а гневное, в котором юноша высказывает Бессмертному и за нарушенное обещание не вмешиваться в его мирскую жизнь, и за непрошенный патернализм, и за неумение остановиться вовремя в коварных играх и провокациях. Тогда-то он впервые и оказывается в Петербурге, не желая возвращаться в навь и выбирая новую область для освоения. Из размышлений и воспоминаний его вырывает тихий, вкрадчивый голос: — Но ведь в конечном итоге, тот, кто всегда уходит- это ты, свет мой, — не без ноты грусти произносит Бессмертный, отрываясь от созерцания реки. Эта фраза заставляет Ивана вздрогнуть, и, желая скрыть это, он проходиться по предплечьям ладонями. Мужчина перехватывает его руки, сжимая в своих. — Замерз? Иван пожимает плечами, ощущая внутри досадливую печаль- да, кажется, он действительно ощущает себя сейчас тем самым несносным и капризным мужем. Когда Бессмертный достает из-за пазухи последний козырь — искренность своих чувств, юноша едва ли может сопротивляться, ощущая, что в который раз готов прощать и примиряться со всем тем, что составляет темную сторону его возлюбленного. Мужчина наклоняется к его лицу, пренебрегая всеми прохожими вокруг — на улице уже достаточно темно, но он и при свете дня в таком порой себе не отказывал. Тонкие губы касаются его щеки, ощущая подмороженный холод. Иван в ответ чуть разворачивает голову, укладывая ладони на ворот меховой шубы, зарываясь в нее, отчасти, действительно желая согреться, от части- столкнуть томную, тянущую, во многом с оттенком печали негу, что затаилась в груди, с нежностью родных прикосновений. Они встречаются в поцелуе, осторожном, медленном, касаясь плавно, словно боясь снова спугнуть друг друга очередной отстраняющей фразой или жестом. Они возвращаются в ту самую квартиру. Иван было движется в сторону закрытой двери, подразумевая за ней спальню, но Бессмертный с мягкой усмешкой тянет его в гостиную, к камину. — Отопление в этом городишке дрянное, что не говори, и сквозит всегда из всех щелей — морщится Кощей, — И чем он тебе так нравится? — с усмешкой на устах мужчина подходит к камину, взмахом ладони разжигая его вновь и наделяя пламя возможностью не гаснуть. Иван лишь молча полу улыбается в ответ, подходя к Бессмертному, укладывая ладони на грудь, проскальзывая пальцами под жилет. «Тем, что он так похож на тебя…», — юноша скользит губами по шее мужчины, чувствуя как когтистые пальцы так же медленно, неторопливо справляются с застежками на его одежде, — «Такой же холодный, порой колкий, когда дует ветер, обжигающий прохладой, может быть серым, мрачным и темным», — Иван утягивает Бессмертного вниз, на ковер, обнажая бледно-серую кожу на груди, спускаясь цепочкой поцелуев вдоль ключиц, и ниже, по мускулистому и поджарому животу, — «Но теплый и согревающий, тогда, когда выходит солнце, раскрывающий свою иную сторону лишь для тех немногих, кто готов быть внимателен», — блондин сталкивается с глубоким взглядом неотрывно следящих за ним глаз, которых только подчеркивает отблеск полыхания камина, — «И чертовски, чертовски красивый», — он избавляет Кощея от остатков одежды, оставаясь между разведенных ног, поглаживая прохладную кожу бедер руками. «Да, если в этой промозглой дыре что-то и согревает, так это только ты», — с удовлетворением думает Бессмертный. Покровительственно сладостно было от мысли о том, что скольких бы эта гордая красота не сводила с ума- на колени опускается только меж его ног. Иван ловит взгляд аметистовых глаз, темный, глубокий. Холодные руки тянут его за волосы наверх, к себе, к властным губам. Он вздрагивает, ощущая в теле предвкушение, томительную дрожь. Ибо он знает этот взгляд — когда плещущаяся и сдерживаемая тьма хочет взять свое право. Ибо- ее, его, и ничье больше. Он проворачивает его на живот, скользят темным шелком волосы по спине, сильные руки заставляют спину выгнуться, перехватывают запястья, сжимая жестко, до синяков, что расцветут ярко, но и сойдут быстро. Кощей Бессмертный проявил должное терпение, но и все, что ему хочется сейчас- обладать. Иван прикрывает глаза, чувствуя глубокий укус на загривке, язык, слизывающий дорожку крови, когти разбегающиеся по спине, добирающиеся до мягких волос, вплетающихся в них жестко, оттягивая голову. Некоторых демонов не стоит заставлять испытывать голод, а он, кажется, немного злоупотребил. И от этого распаляется особый жар, в котором ему едва дают дернуться, даже руку положить на себя не позволяют, опаляя бархатным шепотом: — Кончишь сегодня только от меня, и тогда, когда я позволю. Сильные, размашистые шлепки, и Бессмертный позволяет себе не церемониться, сминать и царапать нежную кожу, вгрызаться клыками, оставляя бескрайнюю карту следов. Иван дает себе тонуть в этой силе, вжимающей его в пол, раскрывается, отдаваясь без остатка, теряясь ногтями в мягком ковре, едва ли силясь найти опору, пока его безжалостно и жестко раскачивают холодные руки, сомкнувшиеся на бедрах. Он слышит над собой удовлетворенный рык, и когтистая ладонь ложится рядом с лицом, упираясь в пол, пока другая сжимает волосы. — Сожрешь же…- хрипло, едва слышно выдыхает Иван, раскрывая глаза и кося взгляд на бледную длань, накрывшую его ладонь сверху. Длинные когти, оплетают его пальцы, врезаются в паркет, снимая с дерева завитки стружки. — Да, — усмешка кончиком ножа проходится по шее, пальцы властно подхватывают подбородок и разворачивают его лицо на себя, — Сожру, Ванечка, — мрак из лиловых глаз вспыхивает, смешиваясь с отблеском пламени камина, и юношеские губы накрывает поцелуй, несущий вкус крови. Язык проникает в его уста и овладевает ими так же собственнически и грубо, как двигаются бедра и руки мужчины, его целующего. Он еще многие века назад научился пропускать через себя эту болезненность, скатываясь в сладкое безумие, содрогаясь от каждого размашистого и сильного движения. Если бы в «Лебедином озере» ведущей партией была бы мужская, он бы Одиллию станцевал ничуть не хуже Одетты, при всей внешней нежности и хрупкости, а быть может, даже и лучше. Когда в этой грубой, животной страсти он чувствует едва ощутимое, мягкое касание кончиком носа своей шеи, а затем резкий, глубокий, до мышц укус, его тело содрогается в предвестии бурлящего в крови экстаза, но… — Не торопись, свет мой, — язык юркой змеей проходится по уху, его разгоряченную плоть перехватывает и сжимает холодная ладонь, сжигая контрастом температур, — Неужели ты думал, что сможешь легко и безнаказанно пренебрегать моими предложениями о встрече? — с коварной усмешкой протягивает Кощей, легким движением притягивая его к себе, входя глубоко, до упора, заставляя давить сладостно-болезненное поскуливание. «И все равно, как всегда, мстительная зараза», — мелькает на судорожном вдохе в распаленном, клокочущем возбуждением сознании, когда его с легкостью, словно пушинку переворачивают на спину. И до колотящей дрожи сладостно от того, сколько силы и мощи на самом деле в этих грациозных руках, как плавят и выжигают эти касания, сколько бы лет ни проходило, каждый раз- словно как тогда. — Сначала я хорошенько отдеру тебя как последнюю суку, ma belle ballerine, — с темным, удовлетворенным мурчанием шепчет голос на ухо. Французский в этих коварных устах всегда звучал особенно притягательно, и Кощей беззастенчиво пользовался этим, — У твоего хобби есть определенные бенефиты, — когтистая рука расписывает бедро царапинами, подхватывая ногу, отводя в сторону лодыжку и заводя ее почти что к плечу, — Балетная растяжка — просто прелесть, — тонкие губы сцеловывают капли крови с шеи столь же нежно, сколь грубо и разнузданно двигаются мужские бедра. Ивану и остается, что, хрипло выдохнув, вцепится руками в мощные плечи, чувствуя, как в оголенную чувствительностью кожу на спине врезается мех ковра, уже сменивший свою окраску, испачканный алым. — Tu es un monstre, — прикусывая почти насквозь губу, шепчет юноша, пока клыки терзают кожу на его шее. — Tes cris sont de la musique pour mes oreilles, — Бессмертный не дает своему любовнику ни мгновенье передышки, овладевая им жадно, безудержно, не щадя и не жалея, мучая сжигающим контрастом мгновений ласки и минут грубости. Утолив первую жажду, он все равно не выпускает бледное, сейчас особенно стройное и мускулистое тело, с наслаждением вдыхая терпкий запах их совместной неги, смешанный с металлическим отзвуком крови и потрескивающими поленьями в камине. Юноша глубоко дышит, переводя дыхание, ощущая как все тело расслабляется, буквально растекается по холодной коже. — Ты правда красиво танцуешь, — тихо произносит Бессмертный, привычным образом перебирая золотое пшеничное море. — Спасибо, — Иван обхватывает торс мужчины, укладывая голову на грудь, закрывая глаза. На самом деле, он безумно, безумно скучал по этому- не по самому сексу, а по этим неизменным деталям между ними, вроде когтей в волосах, прохладных рук и бархатного, насмешливого-ласкового тона. На самом деле, как бы не были пытливы подозрения Кощея, в балет он подался не дабы позлить его и разжигать ревность, разве что самой малой частью. Ему правда нравилось, и сносных успехов он добивался далеко не природным талантом, а упорством и упрямством, присущими от природы, что добавляло удовлетворения, когда наконец-таки выходило. — Быть может, хочешь к Дягилеву? — Хотел бы — уже был, — улыбается юноша, — Кроме того, он не самый приятный человек, хотя и чертовски талантливый. Да нет, вся эта…гремящая слава, не вполне по мне. — Как всегда, довольствуешься малым… — не без недовольства произносит Бессмертный. — Мне просто нравится процесс, — теплый палец скользит вдоль ключиц, оглаживая шрам, — Для этого необязательно танцевать ведущую партию. — Но и на задворках быть- разве не умалят твоей гордости? — фыркает Кощей. — Быть может, сменю театр… Найду что-нибудь поменьше Мариинки. — А про худрука я прав ведь, да? — с деланно безмятежным тоном протягивает Бессмертный, соскальзывая когтем по плечу супруга, — Предлагал ведь наверняка партию повиднее за твою лояльность? — Да не важно, — едва заметно усмехается юноша. Ему вообще много что кто предлагал, но он всегда отказывал, где-то жестко и прямолинейно, где-то мягко и осторожно, когда не желал ранить чувств людей неплохих, но не сумевших пройти мимо златых кудрей и сапфировых глаз. От в общем-то, недалеких от правды слухов о том, что у него есть любовник, чрезвычайно богатый и известный в свете человек, и потому державшийся в тени, его балетных коллег удерживает только то, что будь такая персона за Иваном- разве не вступилась бы, не выбила ему лучше подмостки в этом городе? Это было одно из железных правил взаимодействия их вторых личностей в яви, выработанное на горьком опыте, нарушение которого приводило к искрящейся злости в васильковых глазах: Если я чего-то хочу — я хочу добиться этого сам, не вмешивайся. И быть может, Кощей с большим наслаждением укрывал своего мужа покровительством и здесь, но та самая гордость и стремление к независимости юноши едва ли это позволяла. Хватит с меня того, что благодаря тебе в нави все склоняют передо мной головы, — отрезал юноша любые попытки подобных поползновений. — Будем ставить «Руслана и Людмилу» в следующем сезоне, — роняет Иван. — И партия царевича, тебе, конечно же не достанется, судя по всему? — усмехается Кощей, и в тени этой усмешки есть мрачный оттенок. Возможно, он все же найдет способ приложить к карьере супруга руку- но нужен такой тонкий, который юноша точно не отследит. — Да, — алые уста расходятся в улыбке, — Буду лешим из свиты царя Черномора, мне кажется это гораздо забавнее, — Я слышал, что ты продаешь предприятия, — задумчиво протягивает Иван, поднимая голову и укладывая ее на локоть, — Хочешь полностью вернуться в навь? Когда уже почти прибрал половину власти здесь? — Что-то продаю, что-то вывожу заграницу, да подальше. Я чую запах войны и смерти в воздухе, свет мой, и Чернобог со мной солидарен, а ты знаешь, мы не так часто сходимся. Да и ведьмы-прорицательницы говорят, что век кровавый будет, и это еще мягко сказано. Котел кипит и крышка вот-вот слетит. — Что, значит без великого передела опять не обойдется? — с печалью произносит юноша. — Именно, и хлеще чем раньше. Если полетят щепки, мне важно позаботиться о нечисти и нежити, что так незаметно растворилась среди людей. Поэтому… — Да, не переживай. Я вернусь. У меня есть еще пару лет? На самом деле, своей нечеловеческой сущностью юноша и сам улавливал брожения в воздухе. Одной революцией, едва ли удовлетворивший как низы, так и верхи, дело явно не кончится. И, как бы то ни было, спустя долгие века свою корону нави Иван носил не только лишь исключительно формальным образом- когда было по-настоящему нужно его теплые руки всегда оказывались рядом с жестко правящей дланью Бессмертного. — Да, вполне, — Кощей улыбается одной из тех улыбок, что весьма редко посещают его лицо, и дарятся, пожалуй, одному лишь Ивану. — Думал, ты не откажешь себе в удовольствии окунуть руки в кровь, — задумчиво произносит блондин, без ноты осуждения, действительно испытывая долю искреннего недоумения. — Поглядим- если только надо будет подсобить в победе нужной стороне. Честно говоря, это людское копошение скорее отвращает. Если перебьют друг друга, только легче будет прийти и забрать все, что нужно, — пожимает плечами Бессмертный. Иван молча кивает, едва заметно поднимая уголки губ. «Да, для тебя все они…пешки на большой доске. И ты готов быть милостив к их судьбам, лишь если я привязываюсь к кому-то из них, или в том случае, если кто-то оказывается особенно забавен для тебя…». — Слушай, я, — юноша приподнимается, чтобы быть ближе к лицу Кощея, укладывая ладонь на грудь, стараясь сформулировать то, что чувствует, облечь в слова, — В общем, во-первых- я скучал по тебе. Во- вторых… — он пытается продолжить, но на его уста ложится когтистый палец, и юноша нахмурившись, прикусывает его, намереваясь продолжить, — Во-вторых, порой я…веду себя так, словно принимаю твою любовь как должное, и это не вполне хорошо. Так, словно, чтобы я не сделал- ты все равно всегда будешь рядом. Так, словно лишь ты вносишь клинья, когда как на самом деле… Я все еще бываю импульсивным, и правда порой требую от тебя многовато. В смысле добродетели. А это вообще-то, не вполне честно. Кощей слушает этот монолог, ощущая как в груди разливается столь желанное тепло. Да, кажется, он выбрал правильную тактику на эту встречу- не разжигать костра претензий, но и не делать вид, что все в порядке. Но на самом деле, слова Ивана не так далеки от истины — единственную вещь, которую Бессмертный действительно не смог бы простить, даже если бы попытался — настоящую измену — юноша едва ли бы смог совершить сам. — Это ты о том, что знал с кем заключаешь брак и бессмысленно после драки кулаками махать? — усмехается Бессмертный. — Это я о том, что я порой, даже спустя столько лет почему-то думаю, что можно заставить тебя быть тем, кем ты не являешься, — со вздохом произносит Иван, осторожно касаясь губ мягким поцелуем, — Тогда как ты никогда не пытался изменить меня, хотя я прекрасно знаю, что есть куча вещей, которые и тебя раздражают. Лиловые глаза вспыхивают манящим блеском, Кощей укладывает руку на шею юноши, утягивая уже в более глубокий и продолжительный поцелуй. «Так и не дает мне договорить, поганец», — с нежностью думает Иван, прижимаясь к прохладному телу, чувствуя, как мужчина переворачивает его на спину и нависает сверху. Кощею все еще мучительно говорить, а порой и даже слышать о чувствах так откровенно. Вообще, в глубине души ему было достаточно этого «я скучал», но все что было дальше, безусловно, отдается особенной щекоткой в глубине груди. — Да, то, что ты порой так много болтаешь, иногда может вызывать досаду, — мягко усмехается Бессмертный, прикусывая шею, скользя рукой меж бедер возлюбленного. — Предпочтешь заняться другим? — со смешком произносит Иван, укладывая руки на мощную спину, позволяя телу двигаться навстречу. — Вообще-то, думаю, я определенно еще не распробовал все возможности выносливости балетного танцора — аметистовые глаза опаляют его жарким блеском. Как бы то ни было, Кощею легче всего было говорить на этом языке- прикосновений. — Ночь долгая, мой Князь, — сладостно выдыхает юноша почти в самые губы Бессметного, вновь целуя, прижимаясь плотнее, разжигая костер пылающей неги. Если что и было приятного в разлуках- так это неизбежность примирения. Утром следующего дня они собираются медленно и неторопливо. — Эта квартира, кстати, на твое имя. Если хочешь, оставайся, — между делом произносит Бессмертный. Иван улыбается в ответ- что ж, строптивый отказ от подарка только смажет приятное послевкусие. — Хотел спросить…- юношеские пальцы осторожно застегивают сюртук на мужчине, — Ты был сам на спектакле, или просто послал букет? — Я был почти на всех твоих спектаклях, свет мой, — лукаво улыбнувшись произноси Кощей, заставляя что-то в груди юноши перевернуться, — От того и ремарка про лошадиное лицо. Мне больше нравится, когда главную партию ведет дублерша. — Ох, ну теперь я совсем чувствую себя самым отвратительным супругом на земле, — с улыбкой, не лишенной смущения Иван укладывает голову на плечо собеседника. — Не сказать, что мне не доставляет определенного удовольствия спекулировать на твоей совестливости, — едва заметно усмехается Бессмертный, накручивая на коготь прядь волос. — Все же, манипулятор ты каких поискать, — с тихой улыбкой на устах, произносит Иван, отстраняясь и, приподнявшись на цыпочки, прикусывая кончик носа мужчины, — Отступаешь, лишь чтобы после принять капитуляцию. Кощей мягко усмехается в ответ, касаясь губами теплого лба и отстранившись, — Кощей, — окликает он его напоследок. — Ты не совсем прав, все же, — склонив голову произносит блондин, опираясь на дверной косяк гостиной. «Ох, что, решил значит кольнуть таки напоследок, решив, что слишком расплылся вчера?», — мелькает в голове Бессмертного с тонкой нотой легкой досады. — И в чем же, свет мой? — мужчина оборачивается в дверях. — В формулировке. Не тот, кто всегда уходит, а тот, кто всегда возвращается, — мягкая улыбка на губах придает этой фразе тот самый нужный тон. Кощей ничего не отвечает- лишь дарит ему едва заметную полуулыбку, и мягко прикрывает за собой дверь. На улице Бессмертного поджидает карета, и прежде чем сесть в нее, он на секунду бросает взгляд вдоль набережной Фонтанки, замечая отблеск луча солнца на воде. В это мгновение столица империи — он знал, что не так уж и долго ей оставаться таковой, особенно по его меркам — не кажется ему такой уж невозможно невыносимой. Иван, оставшись один, в задумчивости возвращается в зал, чуть более внимательным взглядом окидывая обстановку. «Что ж, еще несколько лет…», — юноша распахивает окно, желая на несколько мгновений впустить промозглый воздух, — «Да, пора возвращаться. В этот раз какая-то особенно петляющая дорога домой». Внизу снуют женщины и мужчины, раздается топот копыт, звучит размеренное гудение улицы. На дворе тысяча девятьсот десятый год.