******
На улице пахнет свежестью: всё ещё падают хлопья снега, неспешно приземляясь на асфальт, образуя смерзшиеся комки. Этот холодок отрезвляет, заставляет поёжиться, сильнее укутываясь в тёплое пальто. Мимо проносятся улыбающиеся дети, изредка перекидываясь снежками и смеясь так искренне, что зависть начинает прожигать сердце. Не то, чтобы Дазай Осаму никогда никого не любил или всегда был несчастен. Нет. Просто с этим всю жизнь было сложно. Он заинтересован в чём-то долгосрочном. В чём-то, что будет всегда с тобой, как подушка безопасности. Сегодня вы вместе и вам хорошо, а завтра вам будет так же хорошо? Где гарантия, что вы не разойдётесь и она не отсудит все квартиры? Если и заключать какой-то договор, то только трудовой. Если расти, то только по социальной лестнице. Как-то с детства так сложилось, что все дети мечтали о большой семье, братьях, сёстрах, а он мечтал жить где-то в лесу один, потому что все заебали. Рисунки в детском саду были похожи на записки сумасшедшего в виде изобразительного искусства. Это Осаму идёт в сад, это он играет с детками, кушает, это он уснул, а это... он всё ещё спит и... спит. Слишком шумная жизнь побуждала только сильнее закрывать уши и молиться, чтобы это всё закончилось. Свадьба назначена на начало февраля. Обычно об этом думают с радостью в душе, в сердце и между рёбер, но радостью и не пахнет. Слишком много внимания и шума вокруг. Жизнь напоминала балаган. Беспорядок творился абсолютно везде: на работе, дома, в голове. Пожалуй, только страх разочаровать родителей держал на плаву. Подъезжая к дому Фукудзавы-доно, Осаму окончательно убеждается в том, что ему мерзко. Мерзко от себя: от слов, поступков, лицемерия. Мерзко, когда он говорит одно, а думает о совсем другом. И ему смешно до истерического смеха от ситуации, в которой он оказался. Возле дома их ожидает дворецкий, наблюдающий за тем, как во дворе играют дети, лепя снеговика и наряжая ёлку, Фукудзава-сан приобрёл её в прошлом году и сам же посадил возле дома, с гордостью заявив, что если у него не получилось родить сына, так он хотя бы дерево посадит. Открыв дверь иномарки, Дазай щурит глаза, вслушиваясь в то, что ему сходу, уже заученными словами, говорит Иикуми-сан. — Добрый день, Дазай-сан! Сегодня такая замечательная погода! Свежо так! На дорогах такой сильный гололёд местами, надеюсь, дорога была без происшествий. Этой ночью какой-то гонщик въехал в пихту возле своего же дома, шума было! — посмеивается Иикуми Таро, пожимая руку юноше. — Да, в этом Вы правы. Фукудзава-сан дома? — Да, он Вас уже ожидает. Подходя к трёхэтажному особняку, возведённому около ста лет назад, шатен не ощущает ничего кроме отвращения как к этому месту, так и к тому, кто в нём обитает. Из дома в ганкэн тянется еле заметный аромат домашней выпечки и карри: у них гости. — Приехали Суто, они желают обсудить, как будет проходить Ваше венчание, — принимая верхнюю одежду, шепчет Иикуми-сан и, явно не желая быть замеченным в раскрытии некоторых тайн своего господина, удаляется в гардеробную.«Блять».
Юноша проходит внутрь дома, про себя подмечая, что Суто-сан с супругой сейчас пиздец, как не вовремя — ему не то, что свадьбу не хочется обсуждать, он не хочет вообще даже допускать мысли о скорой женитьбе. Как и предполагалось, вся эта прекрасная компания сидит в столовой, неплохо так отдыхая в практически самом начале рабочей недели. Первым, кто заметил присутствие постороннего, был Рио Суто-сан, приветственно улыбаясь пришедшему. Суто-сан был мужчиной в возрасте, привлекающим к себе внимание из-за большого шрама, протянувшегося от виска до скулы по правую сторону. Одет он, как и всегда, в парадное: строгий чёрный шёлковый костюм, дорогие наручные часы, подчеркивающие статус своего хозяина, и золотая цепь на шее. Но несмотря на явно праздничное начало его костюма, глаза Суто-сана, отливающие раскалённым янтарём на солнце, никогда не выдавали его истинное настроение. Сейчас он мог быть полностью спокоен в обсуждении каких-то рабочих вопросов с партнёром, а через мгновение этот самый партнёр лежит на полу, задыхаясь от невозможности сделать вдох из-за льющейся водопадом крови, наблюдая в свои последние минуты жизни, как Рио-сан надменно взирает своими глазищами в ответ на предсмертные вздохи. В отличие от своего супруга Хироко была полностью читаема, всегда легко можно узнать в каком расположении госпожа и с какими вопросами сегодня к ней не стоит обращаться. Хироко предпочитала тратить всё своё свободное время на себя, а двоих детей оставлять в компании нянь и лучших учителей из Нью-Джерси, дающих знаний больше, чем она за всю свою жизнь смогла получить. — А, Дазай-кун, мы тебя тут все уже заждались, — хлопая большущими ресницами и пытаясь сдержать улыбку, практически на одном дыхании щебечет Хироко. — Добрый день, не хотел мешать вам, — кланясь, произносит шатен, поглядывая из-под чёлки на сидящего в центре стола Юкичи-сана. — Присаживайся, — Фукудзава-доно пристально рассматривает пришедшего, словно сокол, взирающий с высоты полёта на свою бедную-несчастную добычу, которой, увы, не суждено скрыться ни при каких условиях — она будет поймана и съедена. Парень присаживается на уже подготовленное для него место, находящееся прямо напротив своего будущего тестя, что готов взглядом прожигать до образующихся дыр, выплёвывая желчь и смеясь во всё горло. Столовая внушает непреодолимое желание убраться поскорее отсюда и более в этом доме не появляться никогда. Над стулом главы дома чётко посередине стены, настолько спинка этого стула высока, свисает голова, подстреленного около полутора лет назад в ходе охоты, белогрудого медведя. На его морде навечно запечатан страх, демонстрируя каждому, кто придёт сюда, могущественность хозяина дома. Сама столовая, в отличие от светлой прихожей, выполнена в тёмных тонах, начиная от чёрного, даже больше пепельного цвета ковра под ногами, заканчивая длинной вазой. Лишь единственным лучиком в этой непроглядной тьме остаются белые шторы, словно стебли плакучей ивы, они опустились до самого пола. Сам стол, находящийся в центре помещения, сделан из пихты и залакирован, но и он выглядит вычурно, как и всё в этом доме. — Я пригласил Суто-сана и его очаровательную семью для того, чтобы наконец определиться с тем, где будет проходить свадьба. Насколько ты знаешь, Дазай-кун, Суто-сан располагает одним из лучших, я бы даже сказал — самым лучшим рестораном в Токио, я считаю, что лучше всего будет отметить там. — Мне показалось, мы уже решили этот вопрос. Я сам решу, где и как будет проходить моя свадьба, — говорит Осаму, делая особый акцент на слове «моя», замечая, как Юкичи передёрнуло от такого неуважения в его сторону. — Но, Дазай-кун, мы же хотим как лучше, — прельщает Хироко, поглядывая на своего супруга и замечая, как его брови сводятся к переносице, всем своим видом проявляя недовольство к сложившейся ситуации в целом. Но, если честно, то Рио глубоко наплевать на такое поведение младшего, на то, как сильно произнесенное им унижает Юкичи — вообще поебать. Пусть они хоть тут драться начнут — похуй. — Вот оно как, — произносит Юкичи, наливая в свой снифтер коньяк, — а мне показалось, что я в праве решать, как будет проходить свадьба моей дочери и человека, что я милосердно принял в свою семью. — Милосердно? Вы сейчас так неудачно пошутили, Фукудзава-доно?— скаля зубы, ехидничает шатен, видя как у оппонента глаза кровью наливаются. Юкичи резко со вздохом встаёт из-за стола, придерживая и кладя на стол салфетку, лежащую всё это время на его коленях, и подходит к окну, всматриваясь в радостные лица играющих во дворе детей. Господин невольно вспоминает себя в их возрасте и мысленно удивляется тому, как в то время всё было проще, чем сейчас, когда приходится прикладывать столько усилий только для того, чтобы поставить на место одного ещё юного и зелёного, по мнению тестя, выскочку. И это направленное в его сторону неуважение, совершенное, возведённое в абсолют, прожигающее в нём злость, от пробуждения которой не сможет уйти никто. — Вам стоит вспомнить, Дазай-кун, надеюсь Вы сможете хоть это вычерпать из своей головы и всего обилия полученных Вами знаний, — Дазая передергивает от такого замечания в его сторону, но старший продолжает свою тираду, невзирая взгляд, что как нож впился в его спину и его уже не оторвать, — вспомните приезд посланника британского короля Георга III – Макартни, что был послан в Поднебесную, чтобы наладить торговые связи через весь Китай. Британцам было необходимо открытие портов по всему Китаю, чтобы набивать свои животы пресным китайским чаем и наслаждаться шелками «лучшего» качества. Но император Цяньлун был непреклонен, — тон Юкичи в этот момент схож с тоном родительских голосов, ругающих своё чадо за мелкий проступок, надеясь на его дальнейшее послушание. Вот только Дазай никогда не был хорошим мальчиком и на это звание претендовать не собирается. — Он заявил, что британцам нечего предложить Китаю — в Поднебесной есть всё, что только душе угодно и нет ничего, что нужно импортировать с мануфактур заморских варваров в обмен на их продукцию. Открытие единственного порта в Гуанчжоу было проявлением милости императора. Я позволил тебе жениться на моей дочери только из милости к твоей семье. Очевидно, посчитав себя победителем в игре, в которой он сам диктовал правила, Юкичи оборачивается и испытывающе смотрит на будущего зятя, замечая, как в его глазах проносится что-то еле заметно отдающее отвращением. Он барахтается в нём. — Но насколько Вы можете помнить, британцы в ответ на неприступность императора начали экспортировать опиум из Индии, заразив этим паразитом весь Китай, заставив его встать на колени перед могущественной Британской империей, — ухмыляясь и смотря прямо в глаза, парировал Осаму, крутя указательным пальцем в воздухе. — Папуль, мы вернулись, — из недр дома послышался женский голос, перебиваемый предложениями со стороны дворецкого помочь с одеждой и пакетами, — мы еле как успели на пост, представляешь? — Юкичи уже было собирался возразить словам младшего, но из-за прихода дочери всё же решает оставить эту затею и переключиться на насущные заботы. По истечение минут пяти и достаточно шумного шелеста картонных пакетов в дверном проеме появляется молодая девушка. Она осматривает комнату своими небесно-голубыми глазами, поддельными, сказал бы Дазай, если бы он хотел умереть прямо здесь и сейчас. Умереть хотелось, но раньше, сейчас же было желание пожить хоть немного и насладиться этой жизнью, но вот почему-то все его планы шли коту под хвост. Фукудзава Юна,Юкичи ему не верит.