******
Около восьми часов вечера чёрный Lexus паркуется близь подъезда четырёхэтажного немного потрепанного здания. На улице уже давно стемнело. С этими поисками Ацуши совсем потерялся во времени, полностью позабыв о завтрашнем зачёте по истории международных отношений, мысли о котором буквально поселились в его голове в последние несколько дней. Он с лёгкостью мог процитировать Роберта Гилпина, будто сам Гилпин снизойдёт до него, передаст свои поистине выдающиеся знания и дружески похлопает по плечу. Ведь, если ты не знаешь самого Гилпина, то о чём с тобой можно разговаривать? Что стоит ещё говорить о Вестфальской и чёртовой биполярной системах. Радует, что хоть что-то смогло заставить его переключиться в этом бешеном ритме бесконечной рутины и бесчисленного количества новой информации. Порой мы все нуждаемся в перезагрузке, как проработавший несколько дней без малейшего намёка на выключение (или хотя бы спящий режим) компьютер. Жаль только, что кнопка «выключения» остаётся лишь прерогативой машин. Акутагава и не подумал бы заезжать в подобный район. Это место, как чёрное пятно на фоне переливающегося в тысячах огнях магазинчиков и парков Токио. Фонарь около прозрачных больших дверей многоэтажки только добавляет мрачности всей картины. Слабый тусклый свет дешёвой лампочки способен осветить лишь те несколько метров, что тянутся до скамейки у входа, практически полностью утонувшей в снегу. Белый проблеск от фар заведённого авто действует, как ночник, прогоняющий всю темень вместе с обитающими в ней монстров. Так же, как и смех. Спустя мгновение внутрь дома залетает непонятно откуда взявшаяся парочка. Отряхивая свои ботинки от снега и негромко смеясь, они чуть ли не падают из-за льда, затаившегося под снегом, прямо перед входом, чудом удержавшись на широкой ручке двери. — Спасибо, что подвёз, — благодарит Ацуши, смотря на Акутагаву, но мысленно точно находится не здесь, когда водитель вперил взгляд в здание — общежитие. — Я не хотел отнимать у тебя столько времени, поэтому… я могу хоть как-то отблагодарить тебя? — Не стоит, всё в порядке. К тому же, — их взгляды встречаются, и Ацуши, наконец, отмирает, — у нас была одна цель. Практически, — добавляет он, хмыкнув. — Точно. — Ты живешь в общежитии? — А, да, — Накаджима немного смущён вопросом. Он заправляет прядку непослушных волос за ухо и смотрит на здание уже сам. — У меня выбора не было, но я думаю, что смогу снять квартиру, когда полегче будет в универе, да и смогу брать на себя больше часов на работе. — Ты на каком курсе? — интересуется Рюноске. — На втором. — Я тоже жил в общежитии первое время. Наверное, до третьего курса. Потом уже нормальную работу нашёл, если не наоборот. Воспоминания о том, как совсем юного Рюноске выцепил не менее юный Дазай, когда первый подрабатывал в одном из баров Токио, сами всплыли перед глазами. У Осаму выдался, кажется, плохой день и он был в ужасном расположении духа. Но отчего-то появившийся за барной стойкой парень смог хоть немного разбавить эту скуку. Говорили обо всем, кроме каких-то уж слишком личных дел. Шот за шотом, мысли начинали путаться, а сердце предательски ныть. Осаму запивал какие-то горькие, судя по его выражению лица, таблетки алкоголем и как ни в чем не бывало продолжал дискуссию на тему чёртовых собак, что гуляют без поводков и намордников. Честно, Рюноске было плевать — он поплёлся на работу после самых скучных пар в его жизни, когда хотелось остаться дома и просто по-человечески выспаться. Из-за начала сессии мир грёз стал настоящей проблемой. Спустя час Дазаю пришлось всё же удалиться, когда на часах было около двух часов ночи, а телефон начали разрывать звонки, нервирующие уставший за вечер мозг. Но он вернулся на утро и не один, а с высоким мужчиной по имени Куникида. Они о чём-то активно разговаривали возле стойки и единственное, что смог расслышать юноша было, мол: "Ну, Куникида-кун, тебе был нужен экономист, так вот, он ещё совсем зелёный, но я уже вижу потенциал, на, лепи из него что хочешь". На вопрос о том, как Осаму узнал на кого учится юноша, Акутагава получил лишь самодовольный смешок и широкую улыбку. — Я, кажется, тогда был на четвёртом курсе. — Ого. — Так что, у тебя всё ещё впереди, главное — ловить каждую возможность. — Судя по всему, Дазай-сан — сверхчеловек, — оба хихикнули. — Ещё раз спасибо тебе, я должен идти. Ацуши открывает дверь авто и выбирается наружу. Он немного вздрагивает от ветра, что жестоко треплет чёлку, которая развивается словно флаг. — Не благодари, я просто поступил так, как мне этого захотелось, — произносит Рюноске, стараясь вложить весь пофигизм в эту фразу. — Хорошо, — оборачиваясь, улыбается Ацуши, держась за дверь. — Доброй ночи. — Доброй. Дверь закрывается, но машина не трогается с места. Проходит несколько секунд прежде, чем Ацуши скрывается за проходной, предварительно коротко улыбнувшись и помахав. Несколько секунд прежде, чем сердце Рюноске наконец-то начинает биться спустя долгое время.******
Ходят легенды, что именно в три часа ночи просыпаются все мерзкие-премерзкие твари, что затаились в тени комнат и подвалов в дневное время. Их красные глаза горят алой вишней, а острые зубы бесконечно клацают, предвещая, когда смогут сомкнуться у кого-нибудь на шее. Дети прячутся под одеялами, боясь, что вот-вот кто-нибудь выползет из такого громоздкого шкафа, стоящего напротив кровати. Но так никого не дожидаются, засыпая в построенном из подушек и одеял замке. Дазай отчасти понимал, что он не идеальный человек со сложным характером, но причислять себя любимого(?) к списку тварей, пробуждающихся в ночи, не хотелось.«Что-то не так»
Чуя максимально противился. Он не хотел спать в той ужасной комнате, в которую его столь гостеприимно разместил новый хозяин обители, говоря, мол: "Я отдал тебе лучшую комнату в этом доме и ты смеешь хоть как-то противиться?" Пусть будет благодарен, что Осаму на полу около своей кровати не расстелил. И любые аргументы против в сторону бедной и униженной комнатки, сразу же слались на три буквы. Чуя, честно, старался не ёбнуть его чем-нибудь в порыве гнева, но подушка, которую он несколько минут крутил в руках же не считается? «Режим киборга-убийцы активирован» — гласит надпись на лбу Дазая, что с неким прищуром смотрит на того, кто посмел вломиться в его личное пространство. Он заебался, этот день был очень выматывающим, в особенности уборка снега и эти давящие мысли. Единственное, на что хватит сил — просто упасть на кровать и уснуть. Всё. Накахара улыбается, сидя в позе полулотоса. Жаль, что нельзя пересмотреть этот поистине шикарный момент, перемотав время на несколько секунд назад. Это исключительно прерогатива машин. — Похуй, спи здесь, — соглашается Осаму, а после зевает. — Серьёзно? — Да, я настолько устал, что плевать хотел, где ты будешь спать. Хоть на потолке. — На потолке будет неудобно, — ухмыляется Чуя, приподнимаясь, когда Дазай пытается укрыться одеялом. — Не ёрничай. И Накахара спит. Осаму подумал бы, что парень специально разбудил его, решив поиздеваться, но нет. Выскользнув из одеяла, он садится на кровати и понимает, что не так. В доме пиздецки холодно. Это не обычное ощущение прохлады после мягкой и тёплой кроватки, которую не хочется покидать, нежась в ней до самой ночи — нет. Это холодный нос и замёрзшие пальцы рук, что успели заледенеть за несколько секунд нахождения снаружи тёплого одеяла. В голове проносится — «только не это», когда юноша завязывает махровый халат на себе и надевает тёплые носки, чуть не упав натягивая их, когда стоит сначала на одной ноге, затем на другой. Удивительно, но Чуя всё ещё спит. Даже создавшийся небольшой шум не смог его разбудить. Осаму будет приятнее сделать это самому, отомстив за вчерашнее утро, внезапно начавшееся в четыре часа вечера. Лестница немного скрипит — отсутствие дедушки, кажется, сильно сказалось и на самом доме, что буквально кричит от боли при каждом новом шаге. Дазаю тоже было больно. Больно, когда он узнал о смерти бабушки. Больно, когда дедушка уехал, а отец равнодушно отнёсся к этому. Мол, он взрослый человек, сам со всем разберётся. А, ведь они так и не поговорили. Свет ожидаемо не включился, когда юноша несколько раз настойчиво поклацал выключателем в обе стороны, чтоб наверняка. Звук тарахтения генератора больше не доносится из подвала. За последние сутки парни уже привыкли к этим неистовым звукам преисподней у себя внизу, поэтому просто перестали их замечать. Но сейчас ничего не слышно.«Всё-таки генератор накрылся…»
Ситуация пиздец. И как он не обратил внимание на количество бензина, что осталось в отсеке? Отругав себя за такое глупое проявление невнимательности, Осаму идёт к единственному способу согреться сейчас — камину. Внутри всего шесть брёвнышек, но парень точно знает, что остальные лежат на чердаке. Дедушка всегда покупал с запасом, зная, как внуку нравилось сидеть у камина, нежась под одеялом и читая что-нибудь. Когда в обычное время никто камином и не пользовался, ограничиваясь примитивным освещением и теплом от обогревателей. В кармане плаща, что остался висеть на стуле после улицы, отыскивается такой необходимый в данной ситуации фонарь, потому что легче вырвать себе глаза, чем разглядеть хоть что-то в нескольких метрах от себя. Снова лестница наверх и ещё выше. На чердаке пыльно, из-за чего он чихает, не сделав и шагу. За бесчисленным количеством коробок отыскивается нужная, а за ней ещё четыре. Должно хватить. Юноша берёт одну коробку, проверяя насколько она тяжёлая, а потом тащит её к лестнице. — Блять, тяжёлая, — мычит Осаму, легонько пихнув коробку ногой, когда та уже стоит на полу. И что-то идёт не так. Идя за второй коробкой, Дазай резко вздрагивает, слыша, как какая-то херня падает на этаже ниже. Кажется, будто это метеорит совершил падение на втором этаже, проломив, судя по грохоту, паркет. Он оборачивается к лестнице и видит, что коробки нет, но он точно знает, что ставил её там. Секунду спустя она всё же находится… на полу… на втором этаже. Горько вздохнув, Осаму видит и брёвна, что раскатились по углам, кто куда. Вместе со звуками мирового несчастья слышатся звуки чьих-то шагов и скрипов пола.«А вот и ты».
— Что это за херня? Тебя там прибило? — спрашивает Накахара, смотря вверх, на Осаму. — Тебе родители никогда не рассказывали про существование ёкаев, что по ночам творят свои тёмные дела? — ехидничает юноша. — Я скорее поверю, что это ты хернёй страдаешь, чем какой-то добропорядочный ёкай выполняет свою работу. — И тебе доброе утро, Чуя, — нараспев произносит Осаму, улыбнувшись, когда ему фыркают в ответ. Ну, не получилось ему разбудить Накахару, как это сделал рыжий вчера, но хоть что-то да вышло. Всё равно приятно. — Что ты там делаешь и почему здесь так холодно? — морщась из-за ослепляющего света фонарика, спрашивает Чуя. Он трёт руки друг о друга, дабы согреть их, но этот никчёмный эффект мимолетного тепла не приносит удовлетворения. — Да ничего такого. Просто у нас генератор откинулся. — Ааа, — понятливо тянет юноша, а затем, видимо окончательно проснувшись, понимает смысл сказанного, — стоп, что? В каком смысле откинулся? Дазай всё же убирает в сторону фонарик и спускается вниз, дабы собрать все деревяшки. Юноша всегда отличался своей сообразительностью, обдумывая каждое своё слово и решение, но сегодня что-то точно идёт нет так. — В прямом, взял и накрылся. — Пиздец. И что ты придумал на этот раз? — пытаясь посмотреть в глаза шатену, который отводит взгляд, интересуется Чуя. — Ничего такого, мы просто растопим камин. — Ты думаешь, что камин сможет отопить здесь всё? Да и к тому же, если он накрылся, то мы остались без света и воды?Молчат секунду.
— Да. — Пизда. — Я, конечно, полностью разделяю твоё недовольство, — наконец, их взгляды встречается, — но вместо того, чтобы ругаться, возьми и помоги. Я, знаешь ли, не железный. — Господи, — вздыхает Накахара и наклоняется, чтобы взять несколько деревяшек. — И куда их? — Вниз, к камину, я сейчас вернусь, — говорит шатен и скрывается в своей комнате. Чуе думается, что он ахуел. В его руках уже шесть брёвен и они достаточно тяжёлые, что странно, ведь брёвна для камина должны быть легче обычных, так как они быстрее сгорают и моментально поджигаются. Ну, ладно. Юноша несёт их вниз, стараясь не упасть из-за полного отсутствия света, ведь Осаму не удосужился дать ему фонарь. Рыжий аккуратно кладёт их у камина на ощупь, пытаясь ничего не испачкать и не испортить. Не хотелось бы потом обои переклеивать из-за какого-нибудь пятнышка от деревяшек. Когда он поднимается за второй партией, шатен, наконец-то, выходит из комнаты, неся что-то в руках. — Надевай. В руках у него пара тёплых носков и огромная толстовка. — Спасибо. Пока Чуя занят своей новой одеждой, Осаму понёс вниз коробку с тем, что в ней осталось после первого пробного полёта, думая, что теперь у него точно будет болеть спина, да и руки заодно. Когда все необходимые брёвнышки оказались у камина, юноша идёт за зажигалкой, которую видел у Чуи в пальто, когда нёс юношу в машину. Конечно, можно было бы спросить у Чуи разрешения, но к чему это? Они только время потратят на бессмысленные споры. Уже сухое пальто спокойно висит на вешалке в прихожей, куда проходит парень и начинает шариться по карманам. — Тебя ничего не смущает? — Чуя поймал его в самый неудачный момент, когда Осаму уже нашёл всё, что ему было нужно и уже собирался вытаскивать руку. Он разворачивается уже с зажигалкой в руке. — Ну, я просто подумал, что раз мы спим в одной кровати, то я могу позволить себе такую шалость, — ухмыляется шатен, видя недоумение в глазах собеседника. — Просто шутка. — Просто шутка, за которую можно получить по лицу, — конкретизирует рыжий, направляясь за парнем в гостиную. — Просто я учту это, — хихикает шатен. — Просто заткнись, — вздыхает рыжий.******
— Неужели сам Мори Огай снизошёл до звонков простым смертным? — Неужели Вы приписываете себя к простым смертным, Хироси-сан? Хмыкнув, Дазай-старший достаёт пепельницу и закуривает сигару, что несколько секунд крутил между пальцев. — Надеюсь, я не отвлекаю Вас от Ваших неимоверно важных дел. — Нет, я даже готов отложить все свои дела ради разговора с Вами. — Отлично, — улыбается уголками губ Огай, пересматривая лежащие перед собой бумаги. — В общем-то, не буду медлить, я бы хотел поговорить о Вашем сыне. — И что же с ним не так? — Нет, с ним всё в порядке. Надеюсь, — добавляет мужчина. — Меня больше интересует, где он сейчас находится. — Я должен связаться с полицией из-за твоего интереса к Осаму? — иронизирует Хироси. — Не волнуйся, мне он и даром не нужен, как и твой бизнес в целом, — все эти формальности в обращении к друг другу на «Вы» шли на три буквы, так как никому они были не нужны — их неприязнь друг к другу не была новостью. — Твой сын был единственным, кто находился рядом, непозволительно рядом, с человеком, которого я не могу найти. Предполагаю, сейчас они вместе. Ты знаешь, где он может быть? — Дома, я думаю, — предполагает мужчина. — Как-никак ты звонишь мне в три часа ночи. — Не буду извиняться за это, ведь ты не спишь. — Ты никогда не отличался тактичностью. — Твоя правда. Губы обоих трогает горькая усмешка. — Прежде, чем ты сбросишь вызов хочу прискорбно сообщить тебе, — слишком весело произносит Огай, — что ты ошибаешься. — В смысле? — По моим данным, твой сын не появлялся дома уже вторые сутки. Да и его работники, кажется, не в курсе местонахождения Осаму. Можешь спросить у своей дочери. А камеры видеонаблюдения только подтверждают мою догадку. — Если это шутка, то тебе лучше прекратить, — напрягается Хироси. — Если бы это была шутка, то стал бы ты мне верить?Звонок резко обрывается.
Огай четно надеялся, что сможет узнать что-то новое помимо «я не знаю, где он», даже, если это было произнесено в другой форме, смысл остался тем же. Поиски Чуи начинают затягиваться, ведь нет и малейших улик, которые бы указали на его местоположение. Проверка камер на улице практически ничего не дали — машина отправилась за город. Но куда? Осаму неизвестно где, Чуя там же, а виноват Мори, что не уследил.Вздох.
— Узнал что-нибудь? — с волнением спрашивает девушка, подходя ближе к супругу пока тот сидит за своим рабочим столом. — Нет. Совсем ничего, — вздыхает мужчина, кладя уставшую голову на сложённые на столе руки. — Нужно подождать, — Коё гладит супруга по волосам, успокаивая. — Думаю, ему нужно время, чтобы подумать. — Ты права. — Я всегда права, — нежно улыбается девушка. — Конечно, Душа моя.******
Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как работают другие люди. Отчасти Чуя был согласен с этим. Смотреть за тем, как работает Осаму — бальзам на душу, в особенности из-за того, что Накахара всё ещё неопределённо относится к этой всей ситуации с похищением. А потому приятно видеть, когда Осаму мучается. Смотреть, как разгорается огонь в камине — отдельное произведение искусства. Языки пламени, словно змеи, тянутся вверх, как будто кто-то играет им на невидимой флейте, побуждая выползти из своего укрытия. Поистине потрясающее зрелище. — Эй, Чуя. — Что? Рыжий оборачивается. Перед ними предстаёт Осаму, полностью укутанный в одеяла и запыхавшийся, как будто эти одеяла сделаны из тяжёлого металла, а не из хлопка и тащил он их несколько километров, а не пару метров. «Человек-капуста», — думает Дазай; «Вот еблан», — смеётся Чуя. Непонятно, как он спустился на первый этаж, не упав и ничего не уронив. Хотя грохот на втором этаже несколькими минутами ранее полностью предупреждает все мысли о везучести шатена. — Поможешь? — спрашивает Дазай, когда Накахара встаёт и целенаправленно приближается к нему. — Будто у меня есть выбор, — фыркает он, берясь распутывать мумию. Они стелят два одеяла на подобие татами, решив спать здесь, ведь гостиная оказалась единственной комнатой, что неплохо прогрелась за такой небольшой промежуток времени. Спать у камина — лучшее решение в данной ситуации. Да и кухня рядом. На импровизированную кровать они кладут ещё два одеяла, собираясь ими укрываться. И всё. Дазаю кажется, что этого должно хватить. Чуе думается, что эта ночь никогда не закончится. Укутавшись, облегчение не приходит. Прохладно. Рыжий накрывается с головой и дует на свои замёрзшие руки, пытаясь согреться.«Это будет ужасная ночь».
Проходит минут пять прежде, чем Осаму куда-то уходит, загадочно улыбаясь. Пять минут прежде, чем Накахара начинает планировать убийство, ведь шатен скинул одеяло с плеч Чуи, когда проходил мимо. Он выглядит, как какой-то принц или король, обходящий свои владения, на плечах которого развевается красная мантия с золотыми узорами.«Мудак».
Дазай снова поднимается на второй этаж. Кажется, к концу их загородного отдыха парень накачает себе икры из-за постоянных подъёмов по лестнице. Поворачивает за угол и идёт до конца коридора, а затем дёргает за ручку последней двери. Та отворяется, издав протяжный скрип. Постоянные мысли о том, что его ждёт дома, уж очень удручают, уменьшая желание возвращаться в свою квартиру… в свою жизнь. Йосано наверняка уже разорвала его телефон звонками, а может и до квартиры добралась, пытаясь узнать, куда он пропал. Хмыкнув, Осаму проходит вглубь комнаты, идя к огромному шкафу со стеклянными дверцами. Это то, ради чего стоило морозить руки и то, что даст ему временное облегчение. И идёт обратно к камину, закрывая дверь кабинета. — Знаешь, что помогает согреться? — ухмыляется шатен, присаживаясь и смотря на юношу, у которого нос стал розовым из-за холода. — И что же? — Алкоголь. Дазай достаёт сакэ и два бокала из-под своего одеяла. Накахара хочет спросить, что у него ещё есть под одеялом, но воздерживается, глядя, как Осаму с щелчком открывает бутылку, а затем разливает алкоголь в оба бокала. — Ты шутишь? — Ты же жаловался на холод? — Да, но… — Вот, пожалуйста, это то, что точно поможет нам согреться, — хихикает Дазай, передавая фужер. — Я не стану пить с человеком, которого почти не знаю, — упирается Накахара. — А спать с малознакомым человеком в одной кровати нормально для тебя, да? — ехидничает шатен, а затем делает глоток. — Ты всю жизнь будешь мне это напоминать? — Нет, конечно. Я не планирую проводить с тобой столько времени. Осаму тянется своим фужером к Чуиному и чокается, смотря по-собачьи молящими глазами. «Ну выпей, что тебе стоит?» — шепчет сердце. «Не пей, он тебя отравит», — глаголит мозг. Неравная битва, в которой точно побеждает глупый кровяной орган, отбивающий в этот момент чечётку в знак своей победы. Людям ведь свойственно поступать так, как говорит сердце, верно? Последнее, что возникает в его ещё трезвом сознании:«Как там Коё?»
И они пьют. Бокал за бокалом, пока алкоголь в бутылке не заканчивается и Осаму не идёт за следующей. Спустя час, а может и чуть больше, вокруг них образовывается небольшая свалка бутылок. Непонятно откуда взявшаяся пачка сигарет помогает слегка облегчить мозг и немного протрезветь. Чуя, честно, клялся себе, что пить после недавней встречи с Огаем в ближайшее время точно не будет. Мол: «Всё. На всю жизнь хватило». Так можно и алкоголиком стать. Но все эти обещания рассыпались в прах, когда Дазай притащил вино шестьдесят четвёртого года и решил сыграть в игру. — Игра? — переспрашивает рыжий, отпивая уже вино из фужера. Слегка кислый и терпкий вкус разливается на языке. Чуе определённо больше нравится вино. — Да. Никогда в «две правды и одна ложь» не играл? Осаму демонстративно приподнимает одну бровь. — Нет, что это? — Ого, как всё запущено, — пьяно смеётся шатен. — Я, в отличие от некоторых, не так часто пью, чтобы играть в нечто подобное. — Как будто я часто пью, — возмущается юноша, подливая алкоголь в свой и чужой бокалы. — Просто пить — скучно. — Ты первый человек, которому скучно пить, — хмурится рыжий, когда чужая рука ложится на его, пресекая любую возможность взять стаканчик. — В общем, правила простые, — Осаму даже не слушает, когда ему в ответ недовольно мычат. — Игрок, к примеру ты, должен сказать о себе две правды и одну ложь. Другой игрок, то есть я, должен угадать, что из этого является правдой, а что враньем. Если я угадаю, то ты должен выпить. После ход переходит ко мне. Всё просто. — Сам же пожалеешь, что предложил, — ухмыляется рыжий, когда в крови разливается уже азарт. — Это мы ещё посмотрим, — хихикает юноша. — Ты первый. — Ладно, — Чуя молчит несколько секунд, а затем выдаёт, — я люблю петь в караоке и частенько там зависаю, — он с произносит это с немного безумной улыбкой и загибает один палец, — живу вместе с тётушкой и её супругом, — второй. — И, пожалуй, ненавижу свою работу, — загибает третий. — Это легко. Думаю, первое точно правда. — Почему? — спрашивает Чуя, удерживая себя от того, чтобы не сделать глоток. — У тебя на лице было написано. — Пф, какой бред. — Не мешай, — фыркает юноша, смотря в глаза собеседника. — Второе может быть и правдой, но третье точно ложь. — И с чего ты так решил? — Я видел твои глаза, — объясняет Осаму, всё ещё глядя ему в душу, — глаза полные удовольствия от места, где ты находишься. Удовольствия от того, что ты делаешь. — Кажется, я останусь трезвым к концу вечера. — Что? В смысле? — Ты ошибся. Бадумц, — произносит рыжий, чокаясь с шатеном. — Давай хотя бы так выпьем, а то я, кажется, начинаю трезветь. — Ты серьёзно ненавидишь свою работу? — Дазай немного в шоке. — Не люблю работать с людьми. Такие, как ты, только настроение портят, а не приносят «удовольствие», как ты выразился, — юноша делает глоток. — Видимо, я растерял все свои детективные навыки, сидя в офисе. — Ничего страшного, наверстаешь.******
Чуя не сказал бы, что алкоголь действительно помогает согреться, наконец отбросив одеяло, что буквально приросло к его плечам и спине. Наоборот, от него становится ещё холоднее из-за расширения сосудов и быстрой утечки этого самого тепла из организма, которого хоть и на толику стало немного больше благодаря камину. И Осаму точно знает об этом, поэтому часто-часто подкидывает дрова в огонь и в их спор, разгорающийся, как серная спичка. — Серьёзно? — Да. Люди интересуются семьёй и твоей жизнью только в том случае, если им что-то нужно. «А как там дела у Юки? Ох, Ваша старшенькая уже пошла в школу? Такая взрослая стала. Я слышал, Ваш сын стал руководителем компании, а у меня тут доченька, такая красавица выросла, не хотите их познакомить?», — шатен, нелепо кривляется, пародируя чей-то голос, который видимо слышал ни раз. — Да чушь это, — пьяно отнекивается Накахара, делая небольшой глоток. — Сам ты чушь, а в этом есть вся людская суть. Их сердце и душа давно утонули в гнили, барахтаясь и крича о помощи. Но нет. Помощи не будет, — горько хмыкает Дазай, переводя взгляд с бокала на парня, что сидит прямо перед ним. — Все люди одинаковые. Даже твой обожаемый Огай такой же. Думаешь, он помогает тебе только, потому что ты племянник его жены? — Блять, опять ты за своё, — вздыхает Чуя. — Не пойму, что он такого мог сделать, чтобы ты так его ненавидел. — У меня есть на то свои причины. — Да? Ты сам начал разговор об этом, а теперь просто отнекиваешься этим: «у меня есть на то свои причины». Очень по-взрослому, молодец! — Чуя поднимает большой палец вверх, усмехаясь. — Сарказм — это точно не твоё. — Спасибо за комплимент, зануда. Подобные слова сильно задевают. «Он совсем ничего не знает», — опечалено шепчет ангел на левом плече; «Расскажи ему», — злобно восклицает демон. Но это определённо она — жгучая, пробирающая до мозга костей обида. Она сидит где-то внутри, куда не может пробраться ни один из скальпелей, чтобы, наконец, вырезать всё лишнее и неправильное, находящееся в самой душе. Ты словно заражён, без единого права вылечиться и обрести нормальную жизнь, что отняли у тебя.Ты словно марионетка в её руках, не смеющая ослушаться.
— Ты сказал, что люди интересуются твоей жизнью только, когда им что-то нужно, — припоминает рыжий, выводя парня из транса. — По-твоему, я вхожу в число таких людей? — Конечно.«Не долго думал».
— И что же мне нужно? — Еда. — Ха-ха, очень смешно, — натянуто смеётся Чуя, едва не падая, когда пытается поставить руку на колено и облокотиться на неё. — А что? Разве это не так. За прошедшие сутки ты несколько раз достал меня только из-за того, что тебе хотелось есть. — Скажу тебе по секрету, — юноша немного подвигается к Осаму, — я бываю сытым. — Серьезно? — охает парень, смотря удивлённо. — Представь себе. — Никогда бы не подумал, что ты умеешь. — Я сам в шоке со своих способностей, — ухмыляется рыжий. Накахара плюхается на спину, немного прикрывая глаза. Дазай недолго смотрит на эту картину, заражаясь усталостью и спокойствием, и ложится рядом, глядя уже в потолок. — А ты можешь быть нормальным, когда не ведёшь себя, как обиженный сверстниками пятилетка. — Аналогично. В комнате тихо, лишь треск брёвен в камине разрушает это умиротворение как в доме, так и на душе. Осаму помнит, как будучи совсем маленьким, вглядывался в этот самый потолок своими большущими глазами-бусинками, пытаясь увидеть или почувствовать что-то новое. Чтение книг о призраках, что живут на потолке — не лучшее решение. Даже, если они добрые. Вокруг этого дома крутится столько воспоминаний, что все их не перечесть. В этой самой гостиной он читал вместе со своей бабушкой разные книжки, постепенно изучая все тонкости ораторского мастерства. Ведь, если ты говоришь тихо и невнятно, тебя будут просить повторить до тех пор, пока ты не прочтёшь громче и с выражением, будто перед тобой несколько сотен человек, жаждущих услышать: «Смутную печаль мою, мутную печаль» с максимальной грустью в писклявом детском голосе. На кухне он осваивал азы колдовства, смешивая какие-то тюбики с полки и хитро хихикая себе под нос, пока никто не видел. Дедушка видел часто, но предпочитал молчать обо всём, что успел разглядеть или услышать, взамен на «я расскажу тебе все колдовские тайны и поделюсь всеми секретами приготовлений зелий, но только тс-сс». А спальня, казалось, была единственным местом, куда не ступала нога горя и несчастья. Оттуда всегда можно было услышать громкий детский смех вперемешку с дедушкиным басистым хохотом. Ведь, если строить замок из подушек и одеял, то только вместе. — Почему это место? — М? — Осаму немного потерялся в своих мыслях и как-то не уловил суть вопроса, что был задан, кажется, секунду назад. — О чём ты? — О том, почему мы приехали именно сюда. Если бы ты натворил что-нибудь и тебе срочно нужно было где-то спрятаться, то не думаю, что ты стал бы укрываться именно здесь. Да и к тому же тащить меня с собой. Ну так, — прикидывает Накахара, оставаясь совсем немного трезвым, как раз для этого разговора, — навскидку. — Не думаю, что ты заинтересован вести душевную беседу со своим похитителем. — Просто стало интересно, не более. К тому же, я же должен потом сказать в суде, что пытался узнать у тебя хотя бы причину моего похищения. Если, конечно, ты не хочешь говорить, то я не буду тебя заставлять. И он молчит. Вообще это странное ощущение. Оказаться здесь же спустя столь долгое время, полностью изменившись как в физическом, так и в моральном планах. Как будто всё связанное с этим местом происходило в прошлой жизни за миллиарды лет до нынешней. Дедушка — замки — зелья — колдуны — бабушка — книги — смех. Всё, как в тумане, но одновременно каждое воспоминание так хорошо читается, проецируя всё больше картинок из прошлого перед глазами, что голова вот-вот взорвётся от перегрузки. Порой хочется почистить себе память, в особенности, когда дело касается семьи. Разговоры о свадьбе за последние время успели надоесть до такой степени, что Дазай никогда не решится развестись, лишь бы не жениться вновь. — Знаешь, почему мы здесь? — Осаму точно знает ответ на вопрос, но именно сейчас ему хочется осознать, что его слушают и хотят хоть немного понять всю суть происходящего, а потому он сразу продолжает, услышав чёткое «почему». — Не знаю, как объяснить, но именно это место снимает с меня все оковы, позволяя просто быть собой. Здесь я чувствую себя свободным и не запертым в собственных мыслях, хоть это и трудно представить. Этот дом, — он молчит секунду, а затем добавляет, точно всё обдумав, — мой дом. Осаму поворачивается на бок, пытаясь уснуть, и забыть всё сказанное, как бред пьяного. Но отчего-то ничего не выходит, а даже наоборот. Голову начинают атаковать ужасные мысли. «Зачем ты это сказал?» — вопрошает мозг. «Продолжай», — требует сердце. — Знаешь, — начинает Чуя, голос которого сейчас, кажется, максимально трезвым, — я думаю, что не место тебя так тянет, а люди, что связаны с ним, — Дазай поворачивается к Накахаре, опираясь на локти, и смотрит впритык, ожидая продолжения. Отчего-то факт того, что парень его слушал, заставляет переступить через себя и позволить себе просто слушать, утопая в разговоре. И Чуя сдаётся. — Ты говоришь о свободе, о принятии себя, когда находишься здесь и принятии другими тебя, но только ли место способно дать тебе всё это? Или же дело в людях, что каждый раз встречают тебя с распростёртыми объятиями? — Ого, какие глубокие мысли. — Думаю, мы с тобой немного похожи этим. Хоть ты и негативно относишься к Мори, у тебя, наверное, есть все причины, чтобы недолюбливать его. Но я люблю проводить время с Огаем и тётушкой, так как понимаю, что кроме них у меня совсем никого не осталось. Я частенько веду себя, как полный мудак, делая и говоря всё, что хочу. И иногда расстраиваю этим Коё, но я точно знаю, что никогда не смогу оставить их и забыть, будто никогда не был знаком с ними. Меня тянет к ним, — уж слишком горько усмехается Чуя. Спустя несколько минут и полное отсутствие каких-либо разговоров в течение этого времени, Накахаре думается, что он вот-вот провалится в сон. Ещё мгновение и он растворится в мире Морфея, позволяя, наконец-то, расслабиться голове и ни о чем больше не думать. Но желаемое успокоение не приходит ни через минуту, ни через две. Что-то крутится на языке, максимально напрягая размышлениями мозг, что и так устал за день. Алкоголь — плохой способ забыться и Чуя точно это знает. В таком состоянии мысли, от которых бегаешь будучи трезвым, в разы увеличиваются и давят покруче любого психотропного. Он открывает глаза и садится на колени прямо перед Дазаем, который вздрогнул от неожиданности, и говорит слишком уж отстранённо то, что так долго вертелось в сознании: — Место — не дом. Дом там, где есть дорогие тебе и твоей душе, — Чуя кладёт руку на Осаму, что не очень хорошо понимает всё происходящее, — люди. Понимаешь? — Понимаю, — произносит шатен. Дазай не помнит, как схватил руку Чуи, что хотел уже было её убрать. Не помнит, как в мозг начали лезть навязчивые мысли о губах юноши перед ним, что кажутся манящими настолько, сколько это позволяет ситуация. А рыжий, что сам придвинулся ближе, только подливает масло в огонь. Но ему не кажется это чем-то неправильным. Дазай думает, что тело просто отвыкло от банального тепла, хватаясь за любую возможность его получить, будь это даже глупой секундной симпатией. Чуя же считает немного иначе. Когда остаётся буквально несколько сантиметров до заветной цели, Накахара шепчет: — Что ты делаешь? — Не знаю, — вздыхает шатен, поддаваясь вперёд, и припадает губами к чужим. Или не таким уж чужим?Тепло.
Просто мимолётное касание. Просто желание. Но именно это и станет переломным моментом во всех их отношениях — Осаму точно знает. Распалённый Дазай кладёт свою руку на шею Чуи, пододвигая парня ближе, пока места между ними совсем не остаётся. Безумно душно. По телу разливается жгуче-сладкая карамель, обжигающая все внутренние органы, но больше всего лёгкие и сердце. Он так давно не ощущал чего-то подобного. Накахара жмурится до белых пятен перед глазами, но не осмеливается их открыть. Юноша одобрительно-нежно проводит большим пальцем дрожащей руки по той, что удерживает его. И поцелуй углубляется. Губы настолько влажные от слюны, что Чуе хочется вытереть их чем-нибудь, предварительно промыв горло и рот. Лишь бы не давать шатену чувствовать себя победителем. Дазай никогда не был фанатом слишком уж мокрых поцелуев, считая это чем-то отвратительным, в особенности, когда этим занимаются прилюдно на улице — мерзость. Но отчего-то сейчас это ничуть не кажется ему смущающим. У рыжего трепещут ресницы, а щёки стали цвета спелой вишни с маленькими рыжими крапинками — веснушками. Парень точно знает, что выглядит сейчас ничуть не лучше, но он не смеет, просто, блять, не позволяет себе, закрыть глаза, ловя каждое изменение в лице и поведении юноши напротив. То, как он хмурит бровки и мычит, когда шатен слегка прикусывает его губу. То, как он открывается совсем незнакомым и странным. И Накахара действительно странный. Чуя опирается свободной рукой о импровизированную постель, укладывая себя на татами, и тащит за собой парня....когда резко вздрагивает, открывая глаза.