Чуя четко дал понять, что больше домой к Осаму не поедет. Даже если других вариантов не останется, он готов хоть при стоградусном морозе снимать мерки на улице. И ещё пусть в это время рядом происходит перестрелка мафии. И на них обрушится ливень с мощным снегопадом, демонстрируя всё естество и могущество природы. Всё лучше, чем ехать в квартиру к этому демону, наутро оказываясь в просторном багажнике и другой стране. Знаем — плавали. Дазай, искренне рассмеявшись, прекрасно понимал причину, а потому спорить не стал. Чуя утрировал, конечно, но всё равно забавно.
— Тогда куда? — последний раз хихикнув, интересуется парень, ложечкой помешивая кофе, на молочной пенке которого ловкими руками бариста было вырисовано практически идеально ровное сердце посыпанное корицей. А с этими трубочками из шоколада напиток выглядел по-зимнему атмосферно, учитывая, что он сидит прямо рядом с окном, выходящим на небольшую улочку, что засыпает снегом с самого утра. Осаму сосредоточено вглядывается в кружку, убедившись, что от сердца не осталось и следа, и только потом делает глоток. У него был какой-то пунктик на латте-арт, а точнее неприязнь к подобному искусству. Память о кофе с глупым смайликом на пенке осталась и, кажется, будет с ним до конца жизни. Фе.
На душе до странного пусто. Ночь выдалась поистине адской, сопровождаясь невыносимой болью и учащенным сердцебиением, отдающим свирелью в ушах. Его голова — барабан стиральной машинки, в который попал забытый в куртке небольшой винтик, ударившийся сто и один раз об металл за время стирки — сна. Внимательная до тошноты мамочка Куникида мгновенно поняла, что что-то не так. Дазай пришел выжатый, как лимон, в офис, сильно морща лоб от пульсации в области затылка. А было только восемь часов утра! Акутагава, которому Доппо буквально пригрозил следить за Боссом, был только рад — эту искру, блеснувшую в его глазах, было сложно не заметить. Полная свобода действий, касающихся семпая, и Рюноске готов замурчать от радости. Дазай мысленно перекрестился, но отказать Куникиде трудно — он умеет убеждать. Дисания, хорошенько поебавшая его мозг утром, отступила ближе к двенадцати и наступило всеобъемлющее ощущение расслабленности и успокоения. Истома всегда приятна, но эфемерна. Стоит ухватиться за её тонкую нить, дабы не проморгать момент, как от неё и след простыл.
Весь этот шум — голоса и ребяческий хохот; работает будто на фоне и слышится совсем приглушенным. Всё его внимание сосредоточено исключительно на одном человеке.
Шатену прежде не приходилось бывать в Токио Соломачи, что буквально кишит маленькими детками и кучей всевозможных магазинов для них. Несмотря на это находка его приятно удивила. Кофе и шоколадный чизкейк в три часа дня, что может быть лучше? Дазай никогда не был любителем сладких блюд, всё же предпочитая горькое приторному, но сегодня хотелось побаловать себя чем-то этаким. Чизкейк как раз подходил под этот критерий. Если бы не Акутагава, он бы так и остался в неведении. Латте здесь делают отменный.
«Интересно, а Одасаку бывал здесь?».
Шатен гулко прыскает в кулак, представляя друга, суетящегося около своих деток, с этой жутко заботливой гримасой — улыбкой — на лице. Дазай. Человек, что всю свою жизнь разделял позицию «семейная жизнь для идиотов, не умеющих ничего», делает огромное исключение для своего друга и безмятежно попивает кофеек в одном из детских центров, мило хихикает, болтая по телефону. Кто увидит, не поверит.
— Ко мне, — отзываются ему по другую сторону трубки после большой паузы. Кажется, Чуя чем-то занят. Юношу изумляет даже не тот факт, что Чуя может быть спокойным — в последнее время раздраженного и нервного Накахары было больше, чем расслабленного; а то, как он
говорит. Голос Чуи немного хриплый, но при этом чистый и безумно звучный. Увлеченный Накахара располагал к себе и давал какую-то неимоверную убежденность во всём, что он говорит. Дазай натурально болванчик просто кивающий и соглашающий со всем, что пропоёт этот голос. Сквозь гул магазина Осаму слышит, как парень дышит. Шатен успевает досчитать до десяти, когда собеседник делает глубокий вдох и будто задерживает дыхание, выдыхая спустя время.
«Йога? Погружение с аквалангом? Чем ты занят, Чуя?»
Дазай кусает себя за язык и нелепо улыбается, вперив взгляд в тёмного цвета напиток с молочной пенкой сверху. Странные ощущения. Он просто, блять, старается бросить думать вообще. Но мозг продолжает быть сукой, подбрасывая моменты из какого-нибудь бредового и предсказуемого фильма для взрослых, начинающегося точно также. Безумно хочется как-то глупо, но едко пошутить, выводя такого смирного сейчас рыжего, чтобы оборвать затянувшуюся в несколько секунд тишину.
— Я освобожусь в шесть, а сейчас мне пора, до встречи, — спешно прощается Накахара, завершая вызов.
Дазай нервно прикрывает глаза, облокотившись на спинку стула. Эфемерное ощущение улыбки на губах кажется чем-то постыдным и нереальным.
Нехарактерным для него. Осаму хватается за кружку, делая большой глоток, и плевать на обожженные язык и горло. Его губы пересохли, а дышать становится больно. Позывы закурить, освободившись вообще от всех мыслей, становятся сильнее. Черти пляшут на нервах. Последние несколько дней такие странные. И он сам странный.
«Что, блять, не так?»
Около четырёх часов дня, когда Акутагава вернулся с уже заправленной машиной и они вернулись в офис, Осаму приходит сообщение от порядком заученного номера со временем и просьбой не приезжать раньше, изложенной в нескольких капсом написанных сообщений — Чуе нужно время, дабы доехать до дома, а Осаму потребуются мозги, чтобы понять это. Маленько поразмыслив, шатен гаденько хихикает и строчит ответ, ставя телефон на беззвучный. Когда в кабинет заглядывает Рампо, босс оставляет телефон на диване, проходя за рабочий стол. Мобильник тихо разрывается от количества сообщений, что прилетают на него, безостановочно вырывая Эдогаву, сидящего около телефона, из разговора. Дазай кровожадно улыбается, замечая это, и прячет столь плотоядную усмешку за первым попавшимся отчетом. Осаму непомерно ярко воображается возмущение на чужом удивленном веснушчатом лице словно стоит только протянуть руку вперёд — он обязательно дотронется до него.
Обязательно дотронется.
******
Его брови сведены к переносице, а уста подрагивают словно он хочет что-то сказать да не решается по определенным причинам. Он резко выдыхает, прикладывая ладонь к лицу. «Как же ты заебал». Хочется выматерить так, чтобы этот шкаф на всю жизнь уяснил, что рыжий не собирается играть с ним ни в какие игры, или убить сразу на месте, осознавая, что до этой медузы не дойдёт. Чуя ещё не разобрался. Осаму хмыкает, полностью заходя в магазин и приближаясь к его сотруднику. Рюноске, всё это время следующий за шатеном, теперь неловко осматривается, бросив что-то вроде приветствия — Чуя не разобрал. Он будто вовсе и не заметил ничего, будучи занятым чем-то другим. Например, поиском другого консультанта…
— Какого хуя ты тут делаешь? Что я говорил? Не приезжай. Это так сложно понять? — Осаму насилу сдерживается, чтобы не захохотать в голос, заслышав этот взбешенный шёпот. Какой злюка.
— Ну, Чу-уя, — слишком приторно-нежным голосом лепечет Дазай. Акутагава давится воздухом, спешно прикрывая рот, —до меня туго доходит. С сотрясением нелегко живётся, знаешь ли.
Дьявол, давящий на больные места, не иначе. Чуя ещё раз горько вздыхает, моля Бога пощадить его и послать сюда метеорит, уничтожив весь магазин и этого человека заодно, после чего резво разворачивается на каблуках, удаляясь к кассе. Спорить с Дазаем бессмысленно. Желание покупателя в этих стенах — закон. Всё работает против консультанта, а потому ретироваться в данной ситуации лучшее решение. Осаму не слышит, что он говорит симпатичной блондинке за кассой, кивая в его сторону, когда рыжий оборачивается и смотрит так, будто Дазай и правда учинил нечто вопиющее и Бог несомненно его покарает. Девушка, задорно хихикнув, кивает, и Накахара скрывается в комнате персонала, ещё раз блеснув синевой глаз.
— У, какие мы злые, — одними губами произносит шатен, оборачиваясь к Рюноске. — Кого-то ищешь, Акутагава-кун? — от резкого смена объекта внимания юноша вздрагивает, обращая внимание на семпая. Он вообще-то был занят.
— Нет-нет, Дазай-сан, всё в порядке, — живо отозвался юноша, мотая головой.
«Разве я это спросил?». Под прицелом изучающего взгляда сердце заходится, и Акутагава готов поклясться, что вскоре сможет выплюнуть этот глупый орган, что теперь пульсирует где-то в области кадыка. Дазай придирчиво вглядывается в лицо парня перед ним, но всё же решает не лезть в эти густые дебри, касающиеся его кохая.
— Хорошо, — снисходительно говорит старший, пожав плечами.
Спустя минут десять рыжий выходит из комнаты персонала, уже одетый в длинное чёрное пальто и с кожаной черной сумкой. Он прощается с девушкой, что игриво машет ему в ответ, и идёт к Осаму. Видно, что он уже порядком остыл.
— Едем?
Беззаботность в чужом голосе раздражает, хоть Чуя уже не злится. Затушить огонь труднее, чем распалить его. Дазай видит, ощущает всеми фибрами гнилой души, как рыжий старается не сорваться, послав его далеко и надолго, чтоб неповадно было. Но вместо этого он протяжно вздыхает и идёт к выходу, бросая спокойное:
— Едем.
******
В квартире Чуи уютно. Заметно уютнее, чем у самого Дазая, что в принципе неудивительно. Дазай не проводит так много времени дома да и не жаждет хоть как-то его обустроить: базовых вещей ему хватает и он довольствуется малым. Прихожая не такая большая, но для одного жильца и маленького Чуи — пойдёт. Осаму неоднозначно хмыкнул, глянув себе под ноги. Среднего размера круглый тёмно-зелёный ковёр с ярко-рыжей лисой, свернувшейся в клубок и безмятежно дремлющей на какой-то лесной опушке, отлично гармонировал с серыми обоями и тёмно-бордовым шкафом.
— Символично, — подумал шатен, глянув на Накахару и расположившуюся под ногами лису. Или лиса.
Рюноске, которого Чуя заставил идти с ними, ведь: «Что ты будешь всё это время делать в машине? Пойдём, я тебе чай налью. С мятой. С таким шефом нужно только такой чай пить. Замолчи, Дазай!», неуклюже осматривается, снимая пальто. Акутагава, правда, не хотел идти с ними — недовольство семпая чрезвычайно хорошо ощущалось в замкнутом пространстве машины, но отказать было нереально.
— Проходите в зал, там можете вещи кинуть. Я пока чайник поставлю. Блять, Тачихара! Ты опять забыл окно закрыть!
Из кухни, расположенной слева от прихожей, моментально повеяло холодом, стоило только приоткрыть деревянную дверь. Накахара шустро закрывает открытое на проветривание окно, привстав на носки, чем вызывает маленькую улыбку на лице гостя. Рыжеволосый напоминал ребёнка во взрослой одежде,
очень взрослой одежде, что Осаму непроизвольно поджимает пересохшие губы, обведя взглядом фигуру хозяина квартиры. Он пытается собраться, вести себя так же как и всегда словно ничего не произошло, но выходит из рук вон плохо. Он будто заколдован. Заколдован одной рыжей ведьмой, никогда в жизни не сознающейся в этом. Дазай пытается как-то всё проанализировать, понять, когда всё пошло не по тому месту и появилось тянущее где-то между рёбер странное ощущение неопределённости. Наверное, та чёртова поездка всё же сыграла не последную роль в этом всём. Шатен всё ещё чувствует себя неловко после сна и откровений за парой бокалов. Но дело ли только в этом?
Акутагава, всё это время стоявший рядом, в состоянии абсолютного ахуевания смотрит на босса. Наблюдать подобное непривычно и слишком интимно для самого Рюноске. Его босс, являющийся идеалом во всём, которому юноша многим обязан, мутно следит за одним рыжим юношей, что немного занят, не замечая этого. Или не желает замечать очевидное. Туманно кашлянув и поняв всю бессмысленность своего пребывания здесь — Осаму даже глазом не моргнул, юноша всё же решает последовать совету хозяина квартиры и идёт в зал.
На Накахаре красный вельветовый пиджак с маленькой серебряной брошью на лацкане. Чёрная рубашка, расстёгнута на несколько пуговиц, открывая вид на ключицы и несколько длинных цепочек в виде цепей. Тёмного цвета брюки в обтяжку с ремнём и такого же цвета носки с принтом красного дракона. Рыжий наливает воду в чайник, ставит его нагреваться и переводит взгляд на Осаму, что, кажется, залип. Чуя кивает головой в сторону зала, нахмурив брови и как бы намекая, что он сейчас должен быть там, а не здесь. Вернувшись на планету Земля, шатен несколько раз быстро моргает, не понимая, чего от него хотят.
— Прости, — за всё.
В тёмной из-за занавешенных штор гостиной расположился тот самый Тачихара, играющий в какую-то игру на телефоне. Кажется, это были гонки, если судить по звукам разбивающихся металла и стекла, когда владелец смартфона на секунду отвлекся от игры. Крик друга его ничуть не смутил, а вот внезапное вторжение — очень. Гостей в квартире этого колючки практически не бывает. Тачихара и сам не раз в этом убеждался. Перебрав в мыслях тысячи праздников и не найдя подходящий для сегодняшней даты, рыжий гулко хмыкает, включает длинную напольную лампу, стоящую около бурого дивана, и наконец встаёт с насиженного места, когда в проёме появляется Рюноске.
— Добрый вечер, — Тачихара протягивает руку гостю, подходя к нему вплотную и слегка ухмыляясь, чем заставляет Рюноске сделать шаг назад, — Мичизу Тачихара, — непомерно оживленно произносит он.
— Рюноске Акутагава, — тихо откликается на приветствие парень, пожав ладонь.
Первое что бросается в глаза — дымчатая и на удивление незапятнанная мешковатая футболка, свисающая практически до колен, а именно надпись на ней. «Саке — топ, возьми хуй в рот». По выражению лица, а скорее совершенному отсутствию каких-либо признаков жизни на нём, ясно, что подобного юноша не видел никогда. Для него такой стиль представлялся абсурдным и неподходящим в особенности для уже взрослого человека. Изредко пестрящие фотографии с современной модой в виде странных вещей, украшений вызывали только огромное количество вопросов. «Да кто такое носит?!». Вот оказывается кто. Узнав об этом, рыжий бы точно обиделся. Двадцать три не так уж и много, да и он не похож на тех обладателей чудаковатого чувства стиля.
— Креативно, — ехидничает шатен, заходя в комнату вслед за кохаем. Ему будто удалось вернуть самообладание.
— Рад, что Вам понравилось, э..
— Дазай Осаму.
Осаму подозревал, что они либо живут вместе, либо спят. Если первое он вычеркнул ещё лежа на льду, то второе подтвердилось прямо сейчас. Хотя больше похоже на временное сожительство — слишком мало вещей для двоих, да и Чуя больше похож на человека уважающего своё личное пространство.
— Приятно. Мичизу Тачихара. Будем знакомы, — парень расползается в искренней улыбке, слегка показывая белоснежные зубы. — Как Ваша голова? Надеюсь, лучше, чем вчера.
— Всё хорошо, спасибо за—
— Снова бездельничал, Ведьма?
«Надо тебе бубенчик на шею повесить!». Вдруг появившийся Чуя пугает. Осаму едва на месте не подпрыгнул. Ну, не смотрит он вниз, что поделать, если он такой высокий, а Чу маленький! Да и перебивать не прилично! Рюноске, что присел на край дивана, предпочитая наблюдать за всем со стороны, непонятливо переглянулся с возмущенным диванным обитателем.
— Ты слишком плохого обо мне мнения, морковка, — оскорбленно тянет тот, поджимая губу. — Я вообще-то все эти дни к защите готовился, пока ты где-то несколько дней прохлаждался, а сегодня повторял!
Дазай безмерно рад, что про его оплошность в виде похищения консультанта не знает хотя бы друг Накахары. Можно вздохнуть спокойно хотя бы в этой квартире.
— Молодец. Значит, мне не придется краснеть из-за тебя, да? — с усмешкой уточняет Накахара.
— Ты никогда не краснел из-за меня, — фырчит парень, сложив руки на груди. Обиделся.
— Пойдём чай нальём, бука. Я пока не выпью работать не настроен. Потом можешь обижаться сколько влезет. Я даже подыграю и сымитирую глубокое раскаяние над сказанным.
— О, спасибо. Вы так добры, Господин Морковь.
«А друзей ты по росту выбираешь,
солнышко коротышка? Хотя даже тут мимо, Мичизу повыше будет, ХА». Шатен хихикает собственным мыслям, надолго останавливаясь на одной. Ему здесь нравится. Нравится атмосфера, дарящая ощущения чего-то лёгкого и комфортного. Объяснить это трудно, но находясь здесь около получаса, парень не замечает, как расслабляется. То ли дело в чае, который неосознанно расслабляет, то ли в чём-то другом. Он еще не понял. На удивление, нет, Осаму досталась кружка с лисой. Здесь есть хоть какая-нибудь вещь не связанная с этими рыжими созданиями? Ощущение будто ты провалился в лисью нору, тут и там натыкаясь на них и ходя с осторожностью, вдруг одна из них окажется под ногами, как это было в прихожей. Чуя забавно смеётся, поймав гостя за разглядыванием рисунка на керамике, и прикрывает ладонью рот, которую в сильном порыве хочется убрать. Тачихара, дабы не смущать и так нервного Акутагаву (он вообще-то всегда такой), прикрылся диванной подушкой. Хоть он и не понимает чего его так смущает. Все уже взрослые люди, а футболка крутая. Её вообще-то ему Накахара подарил.
Шатен, поддавшись атмосфере вечера и компании, отвечает на нелепую шутку друга хозяина квартиры такой же дурацкой, чем еще сильнее ошеломляет кохая и веселит открывшегося немного с другой стороны знакомого. Ему нравится. Нравится такой Чуя. Чуя, что ведет себя так открыто, глупо шутя о чём-то — шатен даже не запомнил, акцентируя внимание на немного другом. Чуя, что улыбается до появления ямочек на щеках и неловко отводит взгляд, когда им случается столкнуться взглядами. Чуя, что целовал его во сне...
— Пойдём, — дёрнув за рукав синей рубашки надетой поверх молочной водолазки, зовёт шатена рыжий. Дазай даже не понял, когда тот успел встать с дивана.
— Куда? — вставать с удобного кресла не хочется, он так хорошо сидел, а тут консультант со своей работой.
— Мерки снимать. Не хочу, чтобы вы из-за меня ещё в аварию попали. Уже темно.
Осаму смотрит в окно, не видя там ни черта кроме желтоватых огней города, и с разочарованием встаёт. В противоположной комнате от кухни расположилась спальня к глубочайшему сожалению без лис. Хотя одна всё же здесь обитает. После приятной полутьмы гостиной эта комната слишком светлая. Накахара раскрывает сумку, что притащил с работы и достаёт блокнот с записями и ленту.
— Надеюсь, в этот раз ты будешь послушней.
— Опасно отказывать человеку с удавкой в руке.
Чуя хмыкает, но никак это не комментирует. От прошлого хорошего настроения не осталось ни следа. Чуя не проронил ни слова. Для него это просто обязанность. Замерив шею, грудь и ещё раз рост, вдруг шатен, падла такая, вырос. Осаму не выдерживает давящей тишины и со вздохом спрашивает:
— Почему с мятой?
— Что?
— Почему ты выбрал чай с мятой?
Стоило только Накахаре зайти в гостиную, как воздух наполнился кислым запахом мяты с бергамотом. Осаму подумал, что тот решил претворить в жизнь свою идею напоить бедного Рюноске мятой, но к его удивлению в кружке оказался просто чёрный чай. Оно и понятно. На вопрос о том, какой он будет ответом послужил — чёрный. Так ответил и Акутагава. Но тогда, что было в кружке у Накахары, если Мичизу мирно попивал энергетик с жестянки? Почему-то только сейчас до него дошло, что вообще происходит. Чуе не нравится его компания. Это заметно по резкой смене настроения, когда они остаются наедине, зажатым плечам и взгляду, что то и дело бегает от одного угла к другому, лишь бы не смотреть на него. Даже комната словно пропахла этим ядовитым запахом нервов вперемешку с раздражением. Только в присутствии посторонних Накахара держит себя в руках и старается не взрываться.
— Это мелочь, Дазай. Я просто захотел. Такой ответ тебя устроит? — слишком хмуро произносит Чуя, оторвавшись от работы.
— Ты так сильно нервничаешь будучи в компании со мной, — кивает шатен, словно соглашаясь с кем-то, но говорит он один. — Ты сказал, что пока не выпьешь, не сможешь работать, — припоминает парень. — Не думаю, что у тебя на работе завал, с которым ты не справляешься. Да и тётушка тебя в обиду уж точно не даст. Тогда, зачем ты позвал Акутагаву, если тебя так сильно раздражает вся эта ситуация? Ты мог не делать этого, и мы бы справились с этими ёбанными мерками за пять минут, окончательно разойдясь, словно никогда и не встречались. К чему это чаепитие, как в «Алиса в стране чудес» на час? К чему всё это? Неужели тебя так сильно трясет от желания вдарить мне только при одном виде, что тебе требуется успокоительное? Я настолько тебе противен?
— Это, мелочь, Дазай, — с расстановкой произносит Чуя, смотря в глаза напротив. — Хочешь знать, почему я нервничаю? А почему ты так смотришь? Почему я постоянно ловлю тебя с этим странным вдумчивым взглядом? О чём ты думаешь, Дазай? Тебя ведь я тоже раздражаю? Верно? Раздражаю своим поведением, манерой, внешностью — абсолютно всем. Так зачем ты сказал моё имя? Денег у тебя достаточно, чтобы сшить эту тряпку у кого-нибудь другого. Зачем приехал отдать вещи, если ты мог просто сжечь их нахуй? Зачем привёз в тот чёртов дом? Чтобы поиздеваться? Не удивлюсь, если это ты тогда вырубил свет лишь бы только, — мрачнее тучи он резко замолкает, прикусив язык, дабы ничего не сказать. Вот теперь он раздражён.
— Лишь бы только что? — рыжий крепко стискивает зубы, смотря в пол. — Давай, договаривай, Чуя, — подначивает Осаму.
— Лишь бы только позлить, — и он вспыхивает, как спичка. — Это всё месть? Из-за Огая? Мстишь за своего отца? Так знаешь что, Осаму, я клал на всё это, — рычит Чуя, подходя вплотную. — На ссору между ними. На тебя и твои сдвиги. И этот чёртов, блять, костюм. Пошёл ты!
— Как ты меня назвал? — его словно холодной водой обдало, когда он услышал своё имя. Имя, а не фамилию, от которой хотелось избавиться последние несколько лет.
— Ты меня вообще слышал, Осаму? — и ещё раз.
В зале что-то с треском разбивается, сопровождаясь громким «ой». На секунду Чуя замирает, надеясь, что ему показалось, но посмотрев на такого же немного удивлённого шатена, пулей вылетает из комнаты будто бы только и ждал чего-то такого, чтобы уйти от этого напряжённого разговора.
— Какого хуя, Тачихара?
— Ой, Чуя, а мы тут это… празднуем, — настолько пьяным Мичизу Чуя видел лишь единожды, когда умерла его бабушка. Единственный человек, что всегда поддерживал его и не отказался после всего, что произошло.
— Да, — также пьяно подтверждает Акутагава, у которого по всей видимости и упала бутылка, — празднуем смену… ой, такое говорить нельзя, — мотая головой, меняет тему тёмноволосый, когда Мичизу шикает.
— Что празднуете? Как можно было нажраться за несколько минут?!
— За тридцать минут, вообще-то! — шатаясь, встаёт рыжий.
— Рюноске, ты как? — подоспевший Осаму тянет кохая за плечо, удивляясь тому, что он абсолютно не умеет пить, проработав барменом в одном из ночных клубов достаточно долго. Неужели он там не пил?
— Все
нрмально, Дазай-сан.
— В хлам.
— Блять, Ведьма, ты бы знал, как это не вовремя, — вздыхает Накахара, когда его приобнимают за плечи.
— Ты бы знал, морковка, как я тебя люблю, ой.
— Знаю, ты мне каждый раз об этом говоришь, — скрестив руки на груди, бурчит рыжий. Он вообще-то недоволен.
— Это последний раз. Я проблююсь и всё...это... нормально будет, во.
— Идиот, — цокает рыжий, — иди быстрей, не хватало ещё, чтобы ты всё здесь испачкал.
Рюноске, которого оставили без внимания буквально на несколько минут, успел задремать в сидячем положении. Сверхчеловек. Всё так не вовремя. Осаму стыдно. Они ведь так и не договорили, но он даже смотреть в сторону Чуи не может.
— Как поедете? — внезапно спрашивает Накахара, отстранённо глядя на гостя пустым взглядом застывших голубых глаз.
— Мы же не закончили.
— Я попрошу мастера помочь. Не хочу отнимать у тебя время… этими… разбирательствами. Просто следовало закончить всё с самого начала.
Накахара идёт на кухню, оставляя шатена в одиночестве, и открывает окно нараспашку. Достаёт сигарету из пачки, лежащей на подоконнике, и жадно закуривает. Нужно очиститься от всего. Никотин отлично отрезвляет голову, в которой до одури полно. Он накрывает ладонями лицо и облокачивается локтями о подоконник, высовываясь на улицу. Сигарета тлеет между пальцев, но он не затягивается. Дым уносится на пустынную улочку, стоит только малейшему ветру подуть. То, что Дазай странный, он понял с самого начала: его отстраненный вид, полное отсутствие желания готовиться к своей же свадьбе и безграничная, словно у зараженного, необходимость в спорах. Шатен любил лезть туда, куда не надо, и распарывать старые раны, упиваясь его гневом. Они похожи как минимум своим нежеланием отступать. Ни один из них не сделает шаг назад, дабы дать другому занять лидирующее положение, но Накахара сделал. Это не слабость, а невозможность просто существовать рядом. Каждая их встреча заканчивается какой-нибудь хуйнёй, от которой страдают оба. Когда Тачихара, усмехаясь, сказал о взгляде, Чуя подумал, что это бредни друга, но сейчас всё иначе. Взгляд Осаму холодный и проницательный. Стоит лишь взглянуть в глубокие тёмные омуты напротив, как выложишь абсолютно всё будто глаза и правда умеют говорить. Твоя душа больше тебе не принадлежит. Твои секреты — общие. Он знает всё, словно вы всю свою жизнь прожили в соседних домах, встречаясь каждый день.
— Чуя.
— Мм?
Накахара не смотрит на него, ему достаточно того, что он слишком сильно ощущает его присутствие здесь.
— Прости, — рыжий хмыкает, — мне не стоило начинать этот разговор. Ты не виноват.
— Совесть проснулась? — рыжий устало улыбается, затянувшись и развернувшись к Осаму. Юноша облокачивается бедром о подоконник, наклонив голову в бок. Дазай напоминал нашкодившего пса, которого так усердно выпрашивал мальчик у родителей. Не хватает только опущенных ушей в этом ворохе волос и натурально пёс. Видимо, желания сбываются не сразу и приходится ждать.
— Нет, — честно отвечает тот.
— Потому что у тебя её нет, — соглашается рыжий.
— Да, у меня её точно нет.
Ледяные ладони в неведанном порыве окольцовывают бледное лицо. По телу носятся мурашки, словно муравьи, заползающие куда-то глубоко под кожу. Туда, где трепещет душа и вырастают розы. Даже стужа улицы не сумеет сравниться с холодными руками Дазая Осаму. Лазурные глаза бегают по чужому лицу, останавливаясь на слабо обветренных губах, когда они припадают к его. Мимолётное касание обожгло уста, побуждая наполнить лёгкие спасительным кислородом или оттолкнуть сего невежу, что влез туда, куда не следовало бы. Чуя ломано выдыхает в поцелуй, приоткрыв рот. Парень сначала растерянно замирает, ожидая гневного: «ты совсем ахуел?!» и полёта с высотки вниз, прямо на проезжую часть. Но вместо этого наблюдает за тем, как Накахара вожделенно прикрывает дрожащие ресницы и его щёки багровеют. Веснушки сливаются в цвете красных щек, что шатен не может разглядеть хотя бы одну рыжую крапинку.
— Блять, — шепот режет уши. Осаму кажется, что он оглох.
Убедившись в том, что жить он будет, в ближайшее время точно, шатен наклоняется и целует вновь, в этот раз желая вобрать больше. Губы Чуи чувственные и мягкие заставляют пожалеть, что шатен не сделал этого раньше, а решился сейчас. Осаму просто, блять, не позволяет себе закрыть глаза, боясь, что это всего лишь плод его воображения. Горечь никотина на языке нисколько не отталкивает, и Дазай позволяет себе
заглянуть несколько дальше. Ладонь ложится на затылок, слегка массируя и притягивая ближе, что шатен может ощутить как сильно бьётся чужое сердце в унисон своему. Разница в росте компенсируется поднявшимся на носки рыжим, однако и с учётом этого Осаму приходится наклониться, притягивая парня за талию. Смесь горького и безумно терпкого — такой его Чуя. Язык проходится по белоснежным зубам, очерчивая клыки, пока не сплетается с чужим. В испуге с лёгким чмоком они отлипают друг от друга. Губы Накахары легонько подрагивают, он резко проходится по ним языком. Они обменялись туманными взглядами, когда из прихожей послышалось восторженное:
— Я аж протрезвел.
